Собрание палийских джатак

Джатака о дятле

Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Catukka-Nipata. 308. Javasakuna-Jataka.

Арья Шура. Перевод с санскрита А. Баранникова, О. Волковой. Изд. 2-е, доп. 2000г.

Даже побуждаемый к дурным поступкам добродетельный человек не будет совершать их в силу своей непривычности к ним. Вот как об этом назидательно повествуется.

Бодхисаттва как-то жил в одной лесной стране в облике дятла, отличавшегося своим сияющим оперением различных оттенков. Проникнутый состраданием, даже в таком состоянии, он не следовал обычному образу жизни дятлов, осквернённому причинением вреда живым существам. Он был вполне доволен нежными побегами деревьев, благоухающими ароматами цветов и сладкими плодами, разнообразными по запаху и цвету.

Он наставлял как должно в праведности ближних, посильно помогая в беду попавшим, удерживал неблагородных от безнравственных поступков, свою заботу проявляя так об интересах ближних. Таким образом, в том лесном уголке счастливо процветало под покровительством бодхисаттвы множество животных, словно имевших в его лице наставника, родственника, целителя и справедливого царя. И в той же степени, как многократно увеличивалось их число под покровительством величия сострадания его, в такой же мере росли и добродетели им охраняемых животных.

И вот однажды бодхисаттва, чувствовавший сострадание к живым существам, гулял по лесу. Он увидел корчившегося от нестерпимо острой боли, словно пронзённого ядовитой стрелой, льва с грязной от пыли и растрёпанной гривой. Приблизившись к нему, движимый состраданием, он спросил:

– Что случилось, о царь зверей?

Я вижу, что ты, несомненно, тяжко болен.

Из-за того ль, что слишком заносился ты перед слонами,

Или из-за стремительной погони за оленем?

Чем вызвано твоё недомогание?

Усталостью, стрелой охотника или какой-нибудь болезнью?

Скажи же, что с тобой, а также объясни,

Что нужно сделать для тебя.

И если есть возможность у меня прийти на помощь другу,

То будешь ты доволен тем,

Как я её использую, чтобы вернуть тебе здоровье.

– О добродетельный, лучший из птиц! Моё недомогание вызвано не усталостью, не болезнью, не стрелой охотника. Кусок кости, застряв в горле, непрерывно терзает меня, как остриё стрелы. Я не могу ни проглотить его, ни выплюнуть. Поэтому только друзья могут помочь мне. И если ты знаешь, как помочь, то сделай меня счастливым.

Тогда бодхисаттва, обдумав своим проницательным умом способ извлечения этого острого осколка, взял палку, достаточную по размерам, чтобы вставить её в виде распорки в пасть льва, и сказал ему:

– Открой рот, насколько можешь.

Тот так и сделал. Тогда бодхисаттва, укрепив как следует палку между двумя рядами зубов, проник до основания его глотки. Взяв клювом торчащий поперёк горла кусок кости за один конец и расшатав его, он схватил его с другой стороны и, наконец, вытащил. Вылезая, он выбросил палку, удерживающую челюсти льва.

Хирург искусный и умелый

Так ловко не извлёк бы,

Сколько бы ни старался,

Подобную занозу,

Как вытащил её он благодаря своим талантам,

Развившимся не упражнением,

А следовавшим за ним через рождений сотни.

Извлёкши вместе с костью боль и причиняемые ею мученья устранив, возрадовался он тому, что удалил страдания причину, не меньше льва, спасённого от кости. Такова праведная натура добродетельного человека: доставив счастье или отвратив несчастье от другого существа, хоть и с трудом великим, гораздо более доволен добродетельный, чем если б с лёгкостью он своего добился счастья.

Таким образом, бодхисаттва, избавив льва от страданий и радуясь этому всем сердцем, попрощался с ним и, выслушав его почтительную благодарность, отправился своим путём.

И вот однажды этот дятел летал повсюду, сияя блеском своих расправленных крыльев, и не смог нигде найти ничего пригодного для еды. Сжигаемый пламенем голода, увидел он того самого льва, наслаждавшегося мясом недавно убитой молодой антилопы. С испачканными кровью пастью, когтями и гривой, он был похож на осеннее облако, освещённое отблеском сумерек.

Даже оказав когда-то льву услугу, он с неприятными словами просьбы к нему всё ж обратиться не посмел. И хоть он был в речах искусен, на этот раз его заставила стыдливость дать обет молчания.

И всё-таки, желая своего добиться, он стал прогуливаться с робким видом перед его глазами. Но негодяй, хотя следил за ним, не произнёс ни слова приглашенья.

Как семя, брошенное на скалу, как жертва, вылитая на потухший пепел, иль как цветок на дереве видула – такой же плод даёт неблагодарному услуга, когда расплачиваться нужно.

Тогда бодхисаттва, подумав, что тот, конечно, его не узнаёт, приблизился к нему, не испытывая никаких опасений, и попросил у него уделить что-нибудь, сопровождая просьбу по обычаям просителей надлежащими словами благословения. «Да будет тебе благо, царь зверей, своей отвагой жизнь свою поддерживающий! Прошу тебя почтить просителя и увеличить тем свои заслуги и славу добрую».

Но даже когда к нему обратились с такими приятными словами благословения, лев, чьё поведенье из-за его жестокости и себялюбия было недостойно благородного, посмотрел искоса на бодхисаттву, словно желая испепелить его взглядом своих глаз, покрасневших от пламени гнева, и сказал:

– Довольно!

Достаточно, что ты ушёл живым,

Попавши в пасть ко мне,

Не знающему состраданья

И пожирающему трепетных оленей.

Ты снова оскорбил меня,

Своею просьбой беспокоя.

От жизни, видно, ты устал

И хочешь мир иной увидеть.

Тогда его отказ, выраженный такими грубыми словами, вызвал чувство стыда у бодхисаттвы, и он поднялся в небо. Он полетел своим путём, говоря ему шумом своих распростёртых крыльев, что он – птица.

Между тем некий лесной бог, то ли потому что не мог вынести такого оскорбительного обращения или же желая испытать пределы сдержанной стойкости бодхисаттвы, взлетел в небо и сказал Великосущному:

– О лучший из птиц!

Почему ты, оказав этому негодяю услугу,

Прощаешь его оскорбительное обращение,

Хотя в силах отомстить ему?

Что значит твоё бесстрастное отношение к этому неблагодарному?

Как ни могуч он,

Но, напав внезапно, ты можешь вырвать у него глаза иль пищу утащить,

Зажатую в его зубах.

Зачем же наглость ты его прощаешь?

Тогда бодхисаттва, хотя и оскорблённый грубым поведением льва, несмотря на подстрекательства лесного бога, ответил ему, раскрывая всё благородство своей натуры:

«Довольно говорить о таких поступках. Не этим путём идут мне подобные.

Из сострадания, не из корысти поможет добродетельный в беду попавшему, и безразлично для него, поймёт ли это тот. К чему же гнев здесь?

И тот, другой, не зная благодарности, обманывает только сам себя. Ведь кто, желая платы за услугу, вторично сделает ему добро?

А тот, кто оказал услугу, в мире ином достигнет праведности и её плодов благодаря спокойствию, а здесь – блестящей славы.

Если услуга – праведный поступок, то кто же будет сожалеть потом? А то, что сделано в расчёте на награду, – не услуга, а лишь отдача в долг.

Кто замышляет вред ближнему в обиде на его неблагодарность, тот добродетелью своею сначала славу добрую сыскав, затем ведёт себя слонам подобно.

Если же ближний по неразумению не знает, как отблагодарить, он не достигнет того блеска, который любит только добродетель. Так кто ж благоразумный предпримет шаг такой, чтобы разрушить высоко поднявшуюся славу?

Вот это мне кажется наиболее подобающим.

Кто дружелюбья не питает даже после услуги, оказанной ему достойным человеком, того покинуть следует спокойно, без грубости, без гнева».

Тогда бог, радуясь всем сердцем подобным прекрасным словам, несколько раз с похвалой воскликнув: «Прекрасно, прекрасно!», сказал ему несколько приятных слов:

Не носишь ты пучка волос на голове,

Себя не затрудняешь ты одеждой из рогожи,

Но в остальном святой ты настоящий, грядущее постигший.

Ведь не одежда делает святого,

Поистине святой лишь тот, кто добродетелями наделён.

Отличив и почтив его таким образом, он исчез.

Таким образом «даже побуждаемый к дурным поступкам добродетельный человек не будет совершать их в силу своей непривычности к ним». Так следует говорить, восхваляя добродетельных.

Это же нужно проводить в проповеди нравственности и говорить так:

«Нравственный человек не знается ни с враждой, ни с оскорблениями. Он приятен многим людям, любящим его».

Говоря о благоразумном спокойствии, следует привести следующие слова:

«Мудрые, великие в своём благоразумном спокойствии, сохраняют блеск своих добродетельных качеств».

Так же, восхваляя величие души Победителя в Истине и постоянное проявление благородства его натуры, следует говорить:

«Таким образом, даже в состоянии животного стремление к проявлению благородства характера не даёт уйти с правильного пути».