Собрание палийских джатак

Джатака о Чуллабодхи

Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Dasa-Nipata. 443. Culla-Bodhi-Jataka

Арья Шура. Перевод с санскрита А. Баранникова, О. Волковой. Изд. 2-е, доп. 2000г.

Гнева обузданием врагов смиряем мы и возбуждаем их – противным. Вот как об этом назидательно повествуется.

Однажды великосущный бодхисаттва принял в сём мире рождение в одном великом брахманском роде, который широко прославился благодаря величию своих упражнений в добродетели, обладал значительным богатством, был уважаем царём и любим богами.

С течением времени он вырос, над ним были исполнены священные обряды, и вследствие постоянного упражнения в добродетели учения его имя скоро стало славно на собраниях учёных мужей.

1. Учёных слава на собраниях учёных расцветает, как сокровищ слава средь знатоков сокровищ, а героев слава – в битвах.

Благодаря знакомству с отречением от мира, проникновенному познанию закона, приобретённому в предшествовавших рождениях, и уму, просветлённому мудростью, эта великая душа не находила услады в доме.

И вот он покинул земные блага за тьму вражды, раздоров, тщеславия и мерзости, за их зависимость от царя, воров, воды, огня и неприятных родственников, за то, что они вызывали в нём неудовлетворённость и были преисполнены многочисленных грехов, отбросил их из любви к душе своей, как пищу, к которой примешан яд. Отказавшись от красоты волос своих и бороды и облачившись в выцветшее жёлтое платье, он отбросил обольщение домашней одежды и обратился к свету обетов и установлений отшельнической жизни. Из преданной любви к нему его супруга обрезала волосы и без всяких украшений на теле, украшенная только сиянием естественной прелести и добродетелей своих, облекшись в жёлтое платье, собралась отправиться за ним в пустынь. И бодхисаттва, видя её намерение – последовать за ним для отшельнической жизни и зная несоответствие нежности женщины с пребыванием в лесной пустыни, сказал ей:

«Милая, ты преданности глубину уж проявила, поэтому оставь своё намерение последовать за мной. Тебе приличествует жить там, где обитают отшельницы другие. Ведь жительство в лесу сопряжено с трудом великим. Смотри:

2. На кладбищах, в заброшенных домах, в горах, в лесах, зверями дикими кишащих, отшельники, лишенные приюта, после захода солнца где придётся на ночь остаются.

3. И, к созерцанию стремясь, обычно в одиночестве они живут; даже от вида женщин их сердца отвращены; поэтому ты помыслы направь на возвращенье. Что пользы для тебя от сих скитаний?»

Она, принявшая твёрдое решение последовать за ним, со слезами, выступившими на глазах, сказала ему приблизительно следующее:

4. «О, если б мысль возникла у меня, что я устану от счастия тебя сопровождать, то разве я тогда б себе страданья причиняла и неприятное тебе, скажи?

5. Но так как я не в состоянье жить, тебя лишившись, ты должен мне простить, что не исполню повеление твоё».

Дважды, трижды он обращался к ней с такими речами, и, когда она всё же не захотела возвратиться, бодхисаттва молчаливо допустил её следовать за собой.

Сопровождаемый ею, как чакравака своей чакравакой, он проходил деревни, города, селения. Однажды в какой-то уединённой восхитительной лесной местности, украшенной чудными зарослями различных деревьев с густою тенью, как бы ласкаемой проглядывавшими кое-где лучами солнца, нежными, как лучи луны, и где поверхность земли была покрыта пыльцою различных цветов, он после полудня предавался созерцанью. Вечером, выйдя из глубокого сосредоточения мысли, он стал сшивать лохмотья одежды. И отшельница невдалеке от него, украшая собою подножие дерева, словно божество, блистая своей красотой, предавалась созерцанию, сосредоточивая внимание, как он её учил.

И тамошний царь, посещая рощи, украшенные пышно разросшимися побегами, рождёнными весною, наполненные жужжаньем пчёл, роями носившихся в воздухе, оглашавшиеся радостными криками кукушек, изобиловавшие чарующими водоёмами, украшенными смеющимися цветами лотосов и водяных лилий, освежавшиеся приятным ветерком, напоённым ароматом и благоуханием различных цветов, прибыл в эту местность.

6-7. Леса там доставляли радость сердцу. Они чудеснейшим ковром цветов блистали, что выткала для них красавица-весна, там раздавались крики громкие павлинов и самцов кукушек, поверхность водоёмов цветами лотосов усыпана была, и на лужайках пробивалась нежная трава, и слышалось жужжанье опьянённых пчёл в местах весёлых игр любовных.

И царь, почтительно приблизившись к бодхисатгве, после взаимных приветствий сел возле него в стороне. Увидев ту прелестную отшельницу, он, с сердцем, поражённым её дивной красотой, подумал: «Это, должно быть, последовательница его во святом законе» – и по своей легкомысленной натуре стал размышлять о способе похитить её.

8. Он слышал о могуществе подвижников, в пламени гнева сжигающих проклятьями, и потому, хоть страсть ослабила в нём твёрдые устои, он не осмелился неуваженье проявить.

У царя явилась мысль: «Нужно узнать могущество его подвижничества, тогда и можно поступить надлежащим образом, но не иначе. Если его сердце доступно для страсти к этой женщине, то, очевидно, в нём нет силы подвигов, а если он свободен от страсти и мало внимателен к ней, то в нём должна быть эта великая сила подвигов». Поразмыслив так, царь, стремясь узнать силу подвигов бодхисаттвы, словно желая ему добра, обратился к нему с такими словами:

«Послушай-ка, отшельник, в этом мире немало есть коварных насильников; не следует тебе жить в этих глухих лесах с этой твоей прекрасной последовательницею во святом законе. Если кто-нибудь забудется по отношению к ней, то, несомненно, и тебя будут осуждать. Подумай:

9. Ведь если кто-нибудь в такой пустыне, презрев святой закон, а вместе с ним тебя, столь обессиленного подвигами, насильно бы её увёл, что оставалось бы тебе, кроме печали?

10. Предавшись гневу и терзаясь сердцем, поправ святой закон, ты погубил бы славу. Так лучше пусть она живёт среди людей; к чему подвижникам соседство женщин?»

Бодхисаттва сказал:

«Правду сказал государь! Однако же следует тебе услышать, что я сделал бы при таких обстоятельствах.

11. Кто явится противником моим в приливе наглости или по глупости, тот несомненно, пока я жив, уйти не сможет, как пыль от облака, поток воды несущего».

И царь подумал: «Он очень внимателен к женщине и, значит, лишён силы подвигов», и, презирая Великосущного, он, не боясь опасности с его стороны и находясь во власти любовной страсти, приказал слугам, назначенным надзирать за женщинами: «Идите и уведите эту отшельницу в мой дворец».

Услышав это, отшельница, словно настигаемая хищным зверем лесная лань, с выражением страха и смущения на изменившемся лице, с глазами, затуманенными слезами, прерывающимся от муки голосом пролепетала такие слова:

12. «Для мира, поражённого страданьем, прибежище, отец – земли владыка; кому ж он сам несчастие несёт, кого тот призовёт себе на помощь?

13. Увы! Покинули уж должности свои хранители миров, или их больше нет, или они во власти смерти, так как спасти несчастных не стремятся? Да и святой закон, я думаю, теперь лишь звук пустой!

14. Да что богам до этого, когда владыка, не тронутый моей судьбой, хранит молчанье; а следует ведь и чужого даже защитить, когда злодеи с ним обращаются жестоко.

15. «Погибни!» – если бы такой проклятья молнией коснулся он скалы, то от её твердыни остались бы одни воспоминанья; а между тем молчит он, хоть оказалась я в таком ужасном состоянье. Вот до чего я дожила, несчастная!

16. Или плохая если я, не стала разве более достойной состраданья, в подобное несчастье впав? Да разве сострадательное отношенье к страждущим не путь подвижников святых?

17. Я опасаюсь, что даже и теперь в твоей душе живёт воспоминание о том, что не вернулась я, хоть ты и отсылал меня обратно, что даже неприятным для тебя путём хотелось мне приятного достигнуть. Увы, за то мне каково теперь!»

И вот отшельницу, которой оставалось только рыдать и изливаться в таких жалостных сетованиях, люди царя, по его приказанию, посадив на колесницу, увезли во дворец на глазах Великосущного.

Бодхисатгва же, подавив силу гнева силою своего спокойного размышления, так же как и прежде невозмутимо и с ясной душой сшивал свои лохмотья. И царь сказал ему:

18. «Негодованием и гневом были полны слова, проникнутые силой, которые ты громко произнёс. Теперь же, видя, как уводят ту прекрасноликую, бессильем опечаленный, спокойствие хранишь?

19. Так покажи же рук своих великий гнев или могущество, накопленное подвигами! Ведь тот, кто, сил своих предела не учтя, без основания что-либо обещает, тот более сиять не может!»

Бодхисатгва сказал:

«Знай, великий царь, что не напрасно даю я обещанья!

20. Кто в этом случае противником мне был, как ни старался он, не получил свободы от меня, и силой я привёл его к спокойствию; поэтому я не напрасно обещал».

И царь, почувствовав глубокое уваженье к добродетели подвижника, вызванное спокойствием, свидетельствовавшим о поразительной твёрдости бодхисаттвы, впал в раздумье: «Так говоря, этот брахман мыслил что-то другое; и мы по незнанию опрометчиво допустили ошибку». Размышляя так, он обратился к бодхисаттве:

21. «Но кто другой был твой противник, который всем стараньям вопреки не скрылся от тебя, как не уходит пыль, поднявшись вверх, от тучи? Кто приведён к спокойствию тобой?»

Бодхисатгва сказал: «Слушай, великий царь.

22. Когда родится он-мешает видеть, коль не родится – видят хорошо, и мной он не был выпущен; то – гнев, своих носителей губящий.

23. Тот, чьё рожденье доставляет радость зла жаждущим, мной не был выпущен; то – гнев, врагов веселье!

24. При появлении которого и дело доброе не начинается, тот, слепоту несущий, гнев, о царь, я угасил!

25. Им побеждённые теряют счастье и даже благо, достигнутое раньше. Тот гнев, жестокому чудовищу подобный, уже рождавшийся во мне, я сокрушил вконец.

26. Как из сухого дерева, которое мы трём, огонь является ему на гибель, подобным образом от ложных представлений в душе у нас ей на погибель гнев родится.

27. И кто не угашает сердца пламя – свой гнев, когда он запылает, как огонь, – того исчезнет слава вместе с мыслью, что недостоин он, как лотосов ночных подруга, Луна сияющая, на рассвете исчезает.

23. Как на врага на гнев кто смотрит, дурного поведения других не замечая, того и слава, несомненно, расцветёт, как месяца растущего краса.

А вот ещё и другой великий недостаток гнева:

29. Не блещет он и украшеньями осыпанный: ведь гнева пламя уносит красоты сиянье, и в сердце, гнева острою стрелой пронзенном, страдание мы видим, хотя бы этот человек покоился на драгоценном ложе.

30. Забыв благоприятную для счастья сторону, от гнева человек идёт путём неправым, лишаясь через то награды – славы, подобно месяцу, который в тёмной половине свою красу теряет.

31. Oт гнева он бросается в погибельную пропасть, хоть удержать его пытаются друзья; обычно в глупую вражду вступает: ведь ослабевший разумом не различает, где добро, где зло.

32. И в гневе отдаваясь злым деяньям, оплакивает их средь бедствий сотни лет. Что больше этого враги могли бы сделать, хотя бы, злобой возбуждённые, стремились причинить жестокий вред?

33. Наш гнев – враг внутренний, я знаю это. Какой же муж захочет выносить распространенье наглости его?

34. Поэтому не выпустил я гнев, хотя он бьётся в сердце; как можно просмотреть врага, который вред такой приносит».

И царь, умилённый душою этим дивным, проникнутым высоким спокойствием, хватающим за сердце словом, сказал:

35. «Достойна твоего спокойствия великого такая речь! Зачем быть многословным? Я обманулся, не поняв тебя!»

Воздав ему таким образом хвалу и приблизившись к нему, он пал к его ногам и признался в своём грехе. И, попросив прощения у отшельницы, он отпустил её; себя же самого предложил бодхисаттве в слуги.

Таким-то образом, «гнева обузданием врагов смиряем мы и возбуждаем их – противным»; помня об этом, следует прилагать усилия к преодолению гнева.

[«Так беззлобием смиряют злобу и благодаря самообладанью злоба не разрастается; так укротивший гнев действует обоим на пользу». В применении к таким и им подобным сутрам, предназначенным для восхваления терпения, должно рассказывать это; также в проповеди о греховности гнева и о величии Татхагаты.]