Собрание палийских джатак

Джатака о добронравии

Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Catukka-Nipata. 330 Silavimamsa-Jataka.

Перевод с пали: В. Эрман, А.В. Парибок, 2002 г. выполнен по изданию В. Фаусбёля, опубликованному в Лондоне в 1877-1897 гг. По этому же изданию указан и порядковый номер джатаки.

"Добронравье – благо миру" – это произнёс Учитель в роще Джеты по поводу некоего брахмана, что решил испытать, за добронравие ли его ценят. Жил он при дворе царя Кошальского, был мирским приверженцем Учителя, неукоснительно соблюдал пять обетов и к тому же отлично знал три веды. Царь весьма уважал его за добронравное поведение. А брахману как-то раз пришло на ум: "Почему это царь так отличает меня среди всех прочих брахманов? Откуда в нём такое почтение ко мне? Оттого ли это, что я брахман, происхожу из известного северного рода[19] отлично знаю своё дело, богат, – или же он уважает меня за мой безупречный нрав? Надо бы это узнать". Возвращаясь однажды с царского приёма к себе домой, он без спросу взял со столика менялы одну каршапану. Меняла из почтения к брахману не посмел и голос подать. Назавтра брахман взял две монеты. Меняла и это стерпел. Тогда на третий день брахман загрёб монет полную пригоршню. "Ты это что ж третий день кряду грабишь казну!" – возопил меняла и трижды прокричал: "Я поймал расхитителя царской казны!" Сбежались слуги, прикрикнули: "Долго же ты носил личину добродетели!" – дали ему две-три затрещины, скрутили руки и притащили к царю. "Как же ты, брахман, решился на такое безнравственное дело!" – расстроился царь и приказал: "Ступайте, накажите его по закону". – "Я не вор, государь", – возразил брахман. "Чего же ради ты тогда таскал деньги со стола у моего менялы?" – "Государь, ты всегда меня уважал, и мне захотелось проверить за что: за моё ли хорошее брахманское происхождение, за учёность и прочие достоинства, или же за мой безупречный нрав. А теперь мне уже не в чем и сомнеаться: ты меня уважаешь за нрав и ни за что иное – иначе ты не приказал бы сегодня меня наказать. Так что теперь я уверен, что самое высокое, самое ценное в мире – чистота доброго нрава. А рассуждая дальше, если я буду, как мирянин, жить в своём доме и потакать своим страстям, то не всегда смогу блюсти свой добрый нрав. Поэтому я намерен сегодня же пойти в рощу Джеты и принять постриг у Пробуждённого. Дай мне на это своё согласие". Царь дозволил. Брахман, не заходя домой, направился в рощу Джеты. По пути к нему подходили его родственники, близкие, друзья и пытались отговорить, но он остался непоколебим. Явившись к Учителю, брахман сказал, что хочет принять у него постриг. Принял он от Учителя и постриг, а со временем и посвящение, в монашестве же даром времени терять не стал и обрёл святость через духовное прозрение[20]. С тем он и пришёл к Учителю и объявил: "Почтенный, я достиг совершенства в монашестве". О том, что он достиг конечной монашеской цели, стало известно многим подвижникам, и вот как-то раз в зале для слушания дхармы завязался разговор о его достоинствах: "Знаете, почтенные, этого брахмана? Раньше он служил при дворе царя Кошальского, а потом удостоверился, что главное в жизни – это безупречный нрав, ушёл от царя и стал святым". Учитель пришёл и спросил: "О чём это вы беседуете, монахи?" Те рассказали. "Не один этот брахман, о монахи, выяснив, что нравственность – главное, принял монашество и помог тем себе, – заметил Учитель. – Такое и прежде случалось с умными людьми", – и он рассказал о былом.

"Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва был в ту пору его придворным жрецом. Был он от природы щедр, склонен к нравственному поведению и неукоснительно соблюдал пять обетов. Царь очень его отличал. Одним словом, всё было так же, как и теперь. И вот бодхисаттву, когда он третий раз взял денег со столика у менялы, скрутили и потащили к царю. А по дороге ему встретились заклинатели змей. Они заставляли змею танцевать, а для того теребили ей хвост и шею и дёргали за голову. "Не надо так делать, любезные, – сказал им бодхисаттва. – Змея ведь может и укусить, а укус её смертелен!" – "Нет, брахман, – отвечали заклинатели. – Змея у нас добронравная, она хорошо себя ведёт, тебе не в пример! А вот ты попался на злонравии, на преступлении, то-то тебя и тащат к царю как грабителя казны". "Вот так так! – подумал брахман. – Даже кобру и ту, если она никому не вредит, никого не кусает, – считают добронравной. Сколь же высоко должно цениться добронравие в людях! Очевидно, именно добронравие – главное в этом мире, и нет ничего его выше". Тут его привели к царю. "Что случилось, любезные?" – вопросил царь. "Государь, это вор. Его изобличили в хищении твоей казны". – "Покарайте его по закону". – "Нет, государь, я не вор", – возразил брахман. "А почему тогда деньги брал?" Бодхисаттва всё ему объяснил и подытожил: "Я вздумал проверить, что же главное, что высшее в этом мире, и удостоверился, что это – добронравие. Но и то не так важно. Оказалось, что даже змея ядовитая, когда не вредит никому и никого не кусает, считается добронравной:

Добронравье – благо миру,

Выше блага нет на свете.

Глянь: и кобра добронравна,

Коль кусаться перестала!

Вот и поэтому выходит тоже, что добронравие превыше всего".

Тут бодхисаттва отпросился у царя со службы и решил немедля стать подвижником. Идя мимо бойни, он заметил, что какой-то ястреб взмыл в воздух с куском мяса в клюве. Тотчас налетели на него со всех сторон хищные птицы и давай клевать его и когтить. Ястреб не выдержал и выпустил мясо, а другой подхватил кусок на лету, но удержать не смог – на него насели остальные. Так и пошло: то один ухватит мясо, то другой; и тут же на удачника кидаются все разом, а стоит ему выпустить кусок, его оставляют в покое. Видя это, бодхисаттва подумал: "Право, услады наши в этом мире подобны куску мяса! Пока ты держишься за них, тебе плохо, а стоит лишь отбросить – найдёшь покой.

Едва ухватит коршун мясо,

Как остальные налетают

И заклевать его готовы.

А только выпустит поживу –

Его в покое оставляют".

Пошёл он дальше и заночевал уже за городом, в каком-то деревенском доме. Была в том доме рабыня Пингала, и как раз той ночью у неё было назначено свидание с мужчиной. Вечером она омыла ноги господам, а когда те улеглись спать, села на пороге дожидаться милого. Просидела она так впустую всю вечернюю стражу, потом и полуночную – всё ждала, что он вот-вот придёт, – и лишь к рассвету поняла, что ждать уж нечего, и, потеряв надежду, легла и уснула. Видя это, бодхисаттва подумал: "Покуда у неё была ещё надежда, что милый на свидаиние придёт, она сидела и ждала. А теперь поняла, что ждать нечего, отчаялась и спит себе спокойно. Выходит так, что пока есть надежда утолить желание, человек страдает, а как надежда его оставит, так он и обретёт покой и счастье.

Спит счастливо, потеряв надежду!

Счастье не в надежде – в исполненье.

Потеряла Пингала надежду,

Потому и спит теперь спокойно".

На следующий день ушёл он из деревни, углубился в лес и увидал подвижника в глубоком созерцанье. "Ни на этом свете, ни на том нет счастья выше, чем то, что обретаешь в созерцании, – подумал бодхисаттва. –

И в этом мире, и в посмертном

Всего превыше созерцанье.

Ведь созерцатель безмятежный

Зла никому не причиняет".

Там, в лесах, он и остался; сделался по древнему обычаю подвижником, научился созерцанию, обрёл сверхобычные способности и после смерти сопричислился к обитателям миров Брахмы".

Закончив это поучение, Учитель связал перерождения: "Придворным жрецом был тогда я сам".