Собрание сочинений. Том 2. Нервные люди. Рассказы и фельетоны (1925–1930)

Волокита

Канцелярию ругать — это святое дело.

Каждый умеет канцелярию ругать.

Такого и человека не найти, который бы в свое время не обложил эту могучую отрасль производства и строительства.

Можно сказать — грубая брань висит над всем канцелярским делом!

Разные обидные слова для этой цели придуманы: канцелярские крысы, волокитчики, конторщики, кувшинные рыла и так далее, и тому подобное.

Дозвольте заступиться.

Дозвольте сказать, что это несправедливо.

Дозвольте привести факт, когда канцелярия с ее бумажной системой на некоторое время засияла небесной чистотой.

Факт, конечно, был небольшой. Мелкий. Некрупный. Тем не менее нам желательно о нем рассказать. Нам желательно объяснить, что и канцелярское дело со своей бумажной душой вносит посильную лепту в общий котел строительства.

Это было на одном ленинградском заводе. В октябре месяце.

Вот представьте себе — проходная контора. Вот дежурный за столичком сидит. На носе у него пенсне. В руке перышко. Так пузырек с чернилами стоит. Так — кипочка бумаг. Промокашка. И так далее. Одним словом, знакомая и милая сердцу картина.

Напротив дежурного — дверь. За дверью — улица. Трамваи звонят. Воздух чудный. Осеннее солнце сияет с неизвестной высоты.

В соседней комнате комендант сидит. Барышня на машинке чего-то такое кропает. Ну одним словом, все в порядке. Благодать. Не оскорбительно. Вдруг происходит телефонный звонок.

— Алло! Что такое? В чем дело?

Мастер литейного цеха вызывает дежурного.

— Товарищ, — говорит, — сейчас сквозь вашу контору пройдет один такой рабочий, по фамилии С, так вы его пропустите. Он у меня со сверхурочной работы направляется.

Дежурный говорит:

— Алло! Ежели тот самый вышеуказанный рабочий имеет пропуск, то, — говорит, — имейте в виду — я его свободно пропущу безо всякой с моей стороны задержки. Я, — говорит, — его задерживать не буду. Пущай идет... Одним словом, пишите ему пропуск.

Мастер отвечает:

— Бросьте свои канцелярские штучки. Нам, знаете, некогда пропуска писать. У нас, — говорит, — нету свободных минут перья в чернильницу макать. Пропустите его так, как идущего со сверхурочной работы. И разговор окончен. Не срывайте темпов.

В это время входит в контору вышеуказанный рабочий, берется за дверку и, назвав себя, хочет пойти в город. Дежурный ему вежливо отвечает:

— Постольку поскольку у вас пропуска нету, то я, — говорит, — не могу вас пропустить. Возьмите, — говорит, — от своего мастера пропуск и тогда свободно себе идите. Я, — говорит, — вас не задержу.

Рабочий, может быть утомленный сверхурочной работой, начинает отвечать и срамить канцелярскую систему. Вдруг приходит комендант.

— Да, — говорит, — без пропуска не пущу.

Рабочий говорит:

— Ах, вас тут компания Зингер[91] собралась. Тогда ладно. Сейчас пойду мастеру скажу. Какое безобразие!

Тут обратно мастер звонит:

— Ах так, — говорит, — мало вас, канцелярских чертей, травили, так вы опять поднимаете голову и разводите нам свой бюрократизм. Опять, — говорит, — своими бумагами нам дыхание закрываете. Сообщите свою фамилию!

Дежурный говорит:

— Вы меня фамилией не пугайте. А заместо этого напишите пропуск, и тогда можете ожидать от меня полную любезность и свободный проход.

Мастер говорит:

— Тогда ладно. Я, — говорит, — вижу, что вы без бумаг жить не можете. Сейчас напишу. Подавитесь...

Вскоре, значит, показывается на горизонте вышеуказанный рабочий со своим пропуском.

Дежурный говорит:

— Вот теперь идите.

После читает через свое пенсне этот пропуск и видит: заместо первой причины: «Идет со сверхурочной работы», сказано уже немного другое: «Отпущен по личной надобности».

Вот тут-то канцелярия и засияла в своем полном блеске.

И верно. Сказать чего угодно можно. Можно сказать: «Идет иностранный делегат — пропустите». А на бумаге уже оно так гладко и картинно не получится. Рука, она не так врет, как голос. Одним словом: бумага — страшное дело.

Вот поучительная история, которая снова заставляет нас посмотреть с гордостью и восхищением на наше нелюбимое детище.