Сочинения в трех томах. Том 1

IX. ЛИЦОМ К ЛИЦУ

«Если они на меня набросятся и если Эстрейхер решил меня похитить, я погибла. Они успеют втащить меня в подземелье, пока придет помощь».

Дрожь ужаса пробежала по ее спине. Ну, конечно, он так и поступит: захватит и медаль и ее. И клад достанется бандитам. Доротея поняла, что ошиблась: у нее все рассчитано по минутам, но совершенно не учтены случайности. Она вскочила с места, бросилась в ванную и засунула медаль в кучу грязного белья. Пусть немного поищут: все-таки на это уйдет минут пять. Возвращаясь на террасу, она столкнулась с Эстрейхером. Он был в темных очках и кепке; в густой бороде его змеилась насмешливая улыбка.

В эту жуткую минуту, стоя лицом к лицу с убийцей отца, Доротея впервые пожалела, что у нее нет револьвера. Она бы не задумываясь уложила его на месте.

Не дав ей двинуться, Эстрейхер схватил ее за руку и так тряхнул, что у нее хрустнули кости.

— Говори, где медаль?

Боль была настолько мучительна, что Доротея не стала спорить. Молча провела она его в ванную, молча указала на белье. Не выпуская ее руки, Эстрейхер нагнулся и стал шарить в куче. Скоро он нащупал и вытащил диск, с довольной улыбкой взвесил его на руке и сказал:

— Это называется победа. Вот она, награда за двадцать лет борьбы. И ты в придачу. Великолепная премия, что и говорить.

Ощупав ее с ног до головы и убедившись, что у нее нет оружия, Эстрейхер взвалил ее на плечо и двинулся к выходу.

— Подозрительно, — процедил он сквозь зубы, — и мало на тебя похоже. Сдалась на милость победителя. Такой покорности я, признаться, не ожидал. Видно, ты снова что-то подстраиваешь. Надо быть начеку.

Выйдя на воздух, Эстрейхер подозвал товарищей, стороживших парадный ход. Одного из них Доротея узнала: он был у Жюльетты Азир.

— Следите за дорогой, — приказал Эстрейхер, — иначе вас захватят, как баранов. Когда я свистну, бегите к холмам.

От Эстрейхера воняло сыростью и затхлой плесенью подземелья. Доротею затошнило, и она не знала, что было ей противнее — этот запах или то, что Эстрейхер обнял ее за шею.

Он нес ее по мосту. В ста метрах был вход в пещеры. Эстрейхер вытащил свисток и подносил его к губам, как вдруг Доротея заметила торчащий из его кармана диск. Она наклонилась, выхватила его и что было сил швырнула в речку. К несчастью, диск упал возле берега, на неглубокое место.

— Стерва! Дрянь! — рассвирепел Эстрейхер, швыряя Доротею на землю. — Лежи и не пикни, иначе расшибу башку.

Не спуская с нее глаз и грязно ругаясь, он спрыгнул с моста и зашлепал по илистому дну.

Доротея понимала, что бежать бесполезно. Она зорко вглядывалась в то место стены, где должны были показаться полицейские. Было пять минут пятого, а помощь не приходила. Но Доротея не теряла надежды. Она надеялась, что Эстрейхер сделает какой-нибудь промах, которым можно воспользоваться. Эстрейхер угадал ее мысли:

— Понимаем: думаешь выгадать время и улизнуть. Ну нет — дудки. Не такому дураку, как Рауль, со мной тягаться. Не жди своего голубчика: крышка твоему Раулю. Я уже распорядился: дубиной по голове — и каюк.

Он пошарил рукой в иле и вытащил диск.

— Вот, моя дорогая. Счастье окончательно изменило тебе. А мне везет. Твоя карта бита. Ну, едем дальше, кузиночка.

А Рауля все не было. Когда Эстрейхер подошел к Доротее, она встрепенулась и с отвращением откинулась назад. Эстрейхер злорадно усмехнулся и молча взвалил ее на плечи. В его жестах и интонациях было мало злобы, зато все сильней проступала похотливая чувственность.

— Прощайся со своим Раулем, Доротея, — шептал Эстрейхер, задыхаясь. — Кричи ему: «Прощай, Рауль».

Он прошел мост, поднялся в гору и нырнул в кустарники. Все кончено: она проиграла. Если придут полицейские, они все равно никого не найдут. В кустарнике легко скрываться, а через мгновение они опустятся под своды каменоломен.

— Какое наслаждение, — шептал ей Эстрейхер, и в его голосе дрожало издевательство и ласка, — держать тебя на руках, чувствовать, как дрожит твое тело, и знать, что сейчас случится неизбежное. Но что с тобой? Ты плачешь? Оставь эти глупости! Нечего плакать. Рано или поздно ты сомлела бы от ласк на груди Рауля. Может быть, я нравлюсь тебе меньше, чем он, или его ласки кажутся тебе вкуснее. Не стоит огорчаться. Все это пустяки. Ну перестань реветь, слышишь! Да перестань же, — повторил он, обозлившись. — Чего хнычешь? — Он злобно повернул ее лицом к себе и остолбенел: Доротея не плакала, хохотала.

— Чего ты! Чего смеешься?

Смех Доротеи показался ему угрозой. Значит, она на что-то надеется. Значит, он в ловушке. Он бросил ее на землю, насильно усадил под деревом. Доротея продолжала смеяться.

— А, ты смеешься! Ну хорошо же.

И он хватил ее кулаком по голове. Острый камень его перстня разорвал ей кожу на лбу. Брызнула кровь. А Доротея продолжала смеяться.

— Перестань, не то я расшибу тебе морду, — рычал Эстрейхер, зажимая ей рот. — Чего ржешь, когда надо плакать?

— Я смеюсь из-за тарелок, — едва пролепетала Доротея.

— Каких тарелок?

— Из которых сделан футляр для медали.

— Вот этих?

— Ну, да, это мои чугунные тарелки, которыми я жонглирую в цирке.

— Не морочь мне голову.

— Я не морочу. Мы с Кантэном вырезали на них слова таинственной надписи, запаяли и бросили ночью в реку.

Эстрейхер был сбит с толку.

— Ты с ума сошла! Зачем?

— Когда вы пытали старуху Азир, она болтала что-то про реку. Я и устроила приманку. Я хотела, чтобы вы вылезли из подземелья.

— Разве ты знала, что я здесь?

— Ну да. И знала, что вы смотрели, как Кантэн нырял за этой штукой. Зная, что Рауль уехал и я осталась одна, вы должны были прийти. Так и вышло.

— Значит, медали здесь нет?

— Конечно. Диск внутри пустой.

— А Рауль? Ты ждешь Рауля?

— Да.

— Одного?

— Нет, с полицией.

Эстрейхер побледнел, сжал кулаки.

— Значит, ты меня выдала?

— С головой.

Эстрейхер не сомневался. Диск был в его руках, можно было отковырять припайку. Но зачем, раз диск пустой? Он понял комедию, разыгранную утром Доротеей, вспомнил, как, лежа в кустах и наблюдая ее путешествие по канату, он не раз удивлялся необычайному сплетению обстоятельств. История казалась очень странной, и, несмотря на это, он попался на удочку и сам полез в раскинутые сети. Хитрая девчонка все тоньше и тоньше раскидывает свою паутину. Эстрейхер чувствовал, что надо забрать Доротею и поскорее убираться, но и любопытство мучило его.

— Хорошо. Допустим, что здесь нет медали. Но где она? Ты знаешь, где медаль?

— Конечно.

Доротея ответила наобум, лишь бы выиграть лишнюю минуту. С ужасом в душе поглядывала она на каменную ограду усадьбы.

— А… Знаешь… Раз знаешь, говори скорей. Не то… — И он выразительно поиграл револьвером.

— Как с Жюльеттой Азир? Вы будете считать до двадцати. Не стоит трудиться. Не запугаете.

— Клянусь.

— Лжете!

Нет, сражение еще не проиграно. Из рассеченного лба текла кровь, силы приходили к концу. А она цеплялась за каждую былинку, лишь бы оттянуть финал. Конечно, Эстрейхер мог ее убить. Но он растерялся, и моральный перевес был на стороне Доротеи. У Эстрейхера не хватало силы воли уйти, не захватив медали. Если он будет долго колебаться, Рауль успеет прийти на помощь.

Доротея молча лежала и смотрела на усадьбу. Дом был виден как на ладони. Вот из дома вышел старый барон. Он был в пиджаке, а не в своей обычной блузе. Ярко сверкнул крахмальный воротничок. На голове его была фетровая шляпа, а в руках небольшой чемодан. Все это показывало, что сознание его прояснилось и что он поступал совершенно сознательно. Мелкая, как будто пустая деталь заинтересовала Доротею. С бароном не было Голиафа. Старик сердито топнул ногой и свистнул собаку. Голиаф подбежал к хозяину, барон схватил его ошейник, ощупал его и, взяв собаку на цепочку, пошел к воротам.

Товарищи Эстрейхера остановили его. Он хотел прорваться, они толкнули его обратно. Тогда он бросил чемодан и пошел в сад, держа собаку на цепочке.

И Доротея, и Эстрейхер поняли все. Старик собрался ехать за сокровищем. Несмотря на сумасшествие, он вспомнил о нем, как загипнотизированный, как автомат, заведенный сто лет тому назад. А вспомнив, надел шляпу и городской костюм, собираясь ехать в условленное место.

— Обыщите его, — крикнул Эстрейхер.

Барона обыскали, но ничего не нашли. Эстрейхер задумался. Он нерешительно шагал взад и вперед и вдруг обернулся к Доротее:

— Давай поговорим начистоту. Рауль тебя любит. Если бы ты его любила, я давно бы положил этому конец, но ты его не любишь. Я это твердо знаю. Ты с ним дружна, симпатизируешь ему, но есть другое. Ты по горло напичкана всякими предрассудками и боишься замараться в этом деле. А между тем ты многого не знаешь. Я открою тебе глаза. Слушай и отвечай правду: я украл медаль у твоего отца — ты это знаешь. Да, я не стану отпираться. Но как ты думаешь, зачем я гонюсь за медалью барона? Как ты это себе объясняешь?

— Я думаю, что у вас отняли добычу.

— Верно. И знаешь — кто?

— Нет.

— Отец Рауля, Жорж Дювернуа.

— Лжете!

— Нет, не лгу. Ты помнишь письмо отца, которое читал Шаньи? Д'Аргонь писал, что слышал разговор двух человек и потом в окно просунулась рука, схватившая медаль. Так вот заметь: в деле участвовало двое. Один из них был я, а другой — отец Рауля. И этот мошенник обокрал меня в ту же ночь.

— Лжете! — убежденно повторила Доротея. — Не верю. Отец Рауля — не вор. О нет.

— Не только вор, моя милая, потому что наша экспедиция была не за одной медалью. Тот, что украл медаль у князя д'Аргоня и подлил ему яду в лекарство, не лжет, но категорически утверждает, что дело выдумал его товарищ и даже раздобыл флакончик яда.

Доротея выпрямилась и крикнула ему в лицо:

— Лжете! Лжете! Вы один — преступник и убийца!

— Не веришь — вот прочти. Это письмо Жоржа Дювернуа к отцу, я нашел его недавно в бумагах барона.

«Наконец мне удалось заполучить медаль, без которой нельзя двинуть дело. Я пришлю ее при первой возможности».

— Обрати внимание на дату, — продолжал Эстрейхер, — оно написано через неделю после смерти д'Аргоня. Теперь поверила? Так вот, не думаешь ли ты, что нам следует обойтись без этой мокрой курицы Рауля?

Слова Эстрейхера сломили Доротею. Но она взяла себя в руки и сухо спросила:

— Что вы хотите сказать?

— Твоя медаль у барона. Рауль не имеет на нее никаких прав. Я покупаю ее у тебя.

— Ваша цена?

— Если хочешь, половина добычи.

Доротея сообразила, что оттяжка ей выгодна. Надо воспользоваться случаем и выиграть несколько лишних минут. В крайности можно рискнуть и медалью.

— Объединиться с вами? Ни за что. Поделиться или войти в компанию? Нет, тысячу раз нет. Но столковаться на несколько минут — это другое дело. На это я, пожалуй, согласна.

— Назначь условия. Пользуйся случаем, что я даю тебе возможность их назначить.

— Ясно. У вас две цели: медаль и я. Что вам дороже? Выбирайте.

— Медаль.

— Освободите меня — и я вам дам медаль.

— Дай мне честное слово, что ты знаешь, где она.

— Честное слово.

— Давно ты это узнала?

— Нет, пять минут тому назад я не подозревала правды. А теперь знаю. Пустяк открыл мне глаза.

Эстрейхер верил Доротее. Она прямо смотрела ему в глаза.

— Где же?

— Нет, сначала дайте мне честное слово, что освободите меня, как только получите медаль. Конечно, мое честное слово и ваше — монета неодинаковая. Но все-таки…

— Даю честное слово. Говори скорее.

Борьба дошла до высшей точки. Каждый угадывал ходы противника. Доротея знала, что Рауль может ежеминутно явиться, а Эстрейхер видел, что она ждет помощи, и думал, что шансы равны, так как его шайка сторожит дорогу и вовремя предупредит его. Доротея надеялась, что Рауль исполнит ее приказание и вернется лесом, бросив в трактире автомобиль. Стараясь затянуть беседу, она стала спокойно объяснять:

— Я никогда не сомневалась в том, что старый барон держит медаль при себе.

— Я обыскал его. Медали нет. Дальше.

— Я и не говорю, что медаль у него в кармане или зашита в костюм. Я только говорю, что он хранит ее под руками.

— То есть?

— Она в таком месте, что ему стоит только протянуть руку, чтобы взять ее.

— Ошибаешься. Мы только что видели это.

— Сейчас! Сами вы ошибаетесь, потому что вы ничего не заметили.

— Сейчас?..

— Да. В здравом уме и твердой памяти он назначил день своего отъезда. Теперь инстинкт велит ему выполнить приказание погасшего рассудка.

— Он собирался ехать без медали.

— Нет, с медалью.

— В чемодане ничего не нашли.

— С ним был не только чемодан.

— А что же, черт возьми?

— Голиаф.

Эстрейхер был поражен, а Доротея спокойно продолжала объяснение:

— С Голиафом он никогда не расстается. Он всегда у него под рукой. И он с собою звал Голиафа. Посмотрите на старика: его рука лежит на ошейнике. Слышите — на ошейнике.

На этот раз Эстрейхер не сомневался. Слова Доротеи строго вязались с фактами. Доротея бросила луч света в потемки, где все для него было неясно и полно противоречий. Эстрейхер решил хладнокровно обдумать положение. Надо действовать, и как можно скорее. Надо подойти к дому, к Голиафу, а вместе с тем не дать Доротее бежать.

Эстрейхер быстро связал ее по рукам и по ногам и заткнул ей рот носовым платком.

— Если это враки — тем хуже для тебя, — сказал он, вставая. — Ты мне заплатишь за ошибку. — И, помолчав, прибавил: — А если и не соврала, то немного выиграла. Я не из тех, кто выпускает добычу. — Потом крикнул: — Эй, вы там! Дорога свободна?

— Свободна.

— Смотрите в оба. Сейчас мы уйдем. По свистку — бегите в подземелье. Девчонку я сам захвачу.

Доротея дрожала, но не за себя, а за свои расчеты. Она была уверена, что медаль в ошейнике, но боялась что даром рискнула: Эстрейхер успеет ее захватить, а Рауль опоздает. И если в течение трех минут не раздадутся выстрелы, она окажется во власти Эстрейхера, его вещью, собственностью. Эта мысль леденила ее: скорее смерть, чем его похотливые ласки. Значит, дело идет о ее жизни.

Эстрейхер быстро сбежал с горы, пересек мост и бросился к террасе, где сидел старый барон. Голиаф дремал у ног хозяина, положив морду ему на колени. Эстрейхер совсем забыл о существовании больного, а барон точно очнулся и вдруг схватил его за руки. Завязалась борьба. Голиаф рычал и увертывался от бандита.

Доротея с ужасом и надеждой следила за борьбой. Старик сначала отчаянно сопротивлялся, потом устал, ослабел и впал в жуткое безучастие ко всему окружающему. И настроение хозяина передалось собаке. Голиаф лег у его ног и позволил Эстрейхеру приблизиться. Эстрейхер лихорадочно схватился за ошейник и теребил его, не зная, как отстегнуть. В эту минуту раздался громкий голос:

— Руки вверх!

Доротея облегченно вздохнула. Спасена… План ее выполнен с опозданием на полчаса. На стене парка показался Кантэн, за ним еще двое. Эстрейхер испуганно выпрямился. Два новых голоса пронзительно вскрикнули:

— Руки вверх!

Еще два ружья блеснули сквозь зелень, держа Эстрейхера на мушке. Он колебался, испуганно оглядываясь и соображая, куда бежать. Но когда раздались выстрелы и пуля прожужжала у него над ухом — он поднял руки. Его товарищи, пользуясь тем, что на них не обращают внимания, промчались по мосту и метнулись к уединенному холму, изрезанному оврагами и называвшемуся лабиринтом.

Тут распахнулись ворота, и вбежал Рауль с полицейскими.

Как затравленный волк, стоял Эстрейхер с поднятыми руками. Он не пробовал сопротивляться, но неудачный маневр Рауля развязал ему руки. Агенты подошли к нему, стараясь его окружить, и заслонили его от стрелков на стене. Эстрейхер выхватил револьвер и стал стрелять. Три пули пролетели мимо, четвертая попала в Рауля. Он упал, раненый в ногу.

Но это не спасло бандита. Полицейские схватили его, обезоружили и защелкнули его руки в автоматические наручники. Эстрейхер искал глазами Доротею. Лицо его было искажено нечеловеческой злобой.