Сочинения в трех томах. Том 1

XVI. ПОСЛЕДНИЕ ПЯТНАДЦАТЬ СЕКУНД

Доротея была заперта во внутреннем дворе башни Коксэн, враги ее победили.

Впрочем, все к лучшему. Ради спасенья Монфокона ей надо было ринуться в открытый бой. В глубине, под сводами, показались двое мужчин. Два револьвера зорко уставились на Доротею.

— Стой, или будем стрелять.

Доротея остановилась. В переодетых матросами бандитах она узнала участников нападения на Мануар-О-Бютт.

— Где мой мальчик? Что вы с ним сделали?

Бандиты подошли к ней вплотную. Один схватил Доротею за руки, другой стал обыскивать.

— Оставьте. Я сам ее обыщу, — раздался голос Эстрейхера, и он вышел из-за выступа стены.

Он был еще в мундире русского солдата, но гораздо больше походил на того Эстрейхера, которого видела Доротея в Роборэе и Мануар-О-Бютте. Исчезла притворная болезненность и робкая запуганность инвалида, и был он, как прежде, надменным, наглым и злым. Доротея только теперь заметила, какой у него уродливый череп с приплюснутым затылком и выпуклой челюстью.

Эстрейхер молчал, не то наслаждаясь, не то смущенный победой. Он долго шагал взад и вперед, заложив руки за спину, и вдруг спросил:

— Есть у тебя оружие?

— Нет!

Эстрейхер махнул рукой. Бандиты исчезли, а он все шагал взад и вперед словно маятник. Доротея всматривалась в его лицо, стараясь найти в нем хоть одну человеческую черточку, хоть что-нибудь порядочное, на что можно было бы опереться. Но в лице Эстрейхера была только грубость, жадность и низкая чувственность. Да, рассчитывать не на что, кроме собственного ума и находчивости. Это и очень мало, и очень много. Ведь тогда, в Мануар-О-Бютте, они тоже стояли лицом к лицу, и победа осталась за нею. Значит, и сегодня не все потеряно. И Доротея храбро приняла бой.

Дерзко и твердо смотрела она в глаза Эстрейхера, встречая его упорный тяжелый взгляд. Эстрейхер усмехнулся:

— Ух, хороша девчонка! Лакомый кусок, черт возьми. Давай еще раз поцелуемся.

Доротея с отвращением отвернулась. Эстрейхера передернуло. Он подошел ближе.

— Чего ты? Разве я тебе еще противен? Неужто все из-за отца? Брось эти глупости. Отец твой был так плох, что все равно бы умер. И потом — настоящим убийцей был не я, а…

— Оставьте память моего отца в покое. Но час тому назад вы убили собственного товарища.

— Вздор, моя милая. Подобных негодяев не жалеют. Он, подлец, хотел меня выдать. Ты это прекрасно угадала. Вообще ты мастер отгадывать. Молодец: самое сложное дело распутываешь шутя. Тебя не надуешь. Ты даже угадала насчет Жоффруа. Этот Жоффруа действительно сродни моим предкам. Ловкая бестия: бьешь без промаха, без колебаний. Ты точно видела мои карты. И что меня особенно удивляет, это твое хладнокровие. Ты ведь понимаешь, чего мне хочется?

— Понимаю.

— И ты не валяешься у меня в ногах. Честное слово, я думал, что ты на коленях запросишь пардону. А ты стоишь и еще смотришь на меня вызывающе.

— Совсем не вызывающе. А просто слушаю.

— Ну, ладно, давай сводить счеты. У нас с тобой два счета, Доротея. Один касается тебя лично. Но об этом после… Другой — относительно бриллиантов. Если бы ты не перехватила конверт, они были бы уже в моих руках. Когда нотариуса поставили к стенке, он сознался, что конверт у тебя. Давай конверт, не то…

— Не то?

— Будет худо Монфокону.

Доротея дрогнула. Ей было противно и больно слышать имя ребенка из уст негодяя. Она понимала, что положение ее безнадежно. В Мануар-О-Бютте их словесная дуэль была только средством выиграть время, потому что ежеминутно могла явиться ожидаемая помощь. А теперь впереди ничего. Надо только взять себя в руки. Победит тот, у кого крепче нервы, кто дольше сохранит присутствие духа и ловко воспользуется промахом противника.

«Надо тянуть, сколько хватит сил, — думала Доротея, — тянуть не до последней четверти часа, а до последней минуты, до последней четверти минуты».

Смело и прямо взглянула она в глаза Эстрейхеру и повелительно сказала:

— Освободите мальчика, иначе я не желаю продолжать разговор.

— Ого, как важно!

— Важно или нет, но я приказываю освободить Монфокона.

— Приказываешь? Это по какому праву?

— По такому, что через несколько минут вас заставят повиноваться.

— Это кто же заставит?

— Мои родственники — Вебстер, Эррингтон и Дарио.

— Вот как! Стыдись, моя милая. Разве можно городить подобную чушь и делать подобные ошибки в расчетах?

И он жестом позвал Доротею за собой.

Выйдя из-под свода, Эстрейхер раздвинул плющ и насмешливо поклонился:

— Полюбуйся на своих родственников.

В полуразрушенной комнате с низким сводчатым потолком лежали связанные иностранцы под охраной бандитов.

— Теперь пойдем дальше. Полюбуйся на дедушку с сынком.

Прошли еще десять шагов, и Эстрейхер снова раздвинул плющ. В такой же сводчатой комнате, но немного потеснее лежали Деларю и Монфокон. Увидев Доротею, мальчик улыбнулся сквозь слезы, а у Доротеи к горлу подкатился клубок. Но она ничем не показала душевной боли. По лицу ее казалось, что ей все равно и что это очень мало касается исхода их беседы.

— Что, — издевался Эстрейхер, — хорошие у тебя защитники? А что ты скажешь о моих молодцах? Трое стерегут пленных, двое — дорогу. О, я совершенно спокоен. Так-то, Доротея. Сегодня тебе не везет. Напрасно ты их отпустила из башни. Я переловил их у входа, как кроликов. И без синяка, без царапинки. Даже с нотариусом вышло сложнее. Он от страха залез на дерево. Пришлось потратить пулю, чтоб он слез. А мальчишка — сущий ягненок. Одним словом, моя милая, твоя армия капитулировала, и ты можешь рассчитывать только на себя. Сила на моей стороне. У меня — люди, оружие. У тебя — ничего.

— Достаточно того, что есть. Ведь секрет бриллиантов у меня, а не у вас. И вам придется волей-неволей освободить моих друзей и ребенка.

— И за это?

— Я отдам вам приписку маркиза.

Эстрейхер недоверчиво посмотрел на нее, задумался.

— Черт с тобой. Это выгодно. Давай приписку.

— Сначала развяжите пленных.

— Не валяй дурака. Давай.

— Сначала развяжите пленных.

Эстрейхер вышел из себя.

— Не дури. Я здесь хозяин. Давай конверт.

— Не дам!

— Дашь!

— Не дам!

И голос ее зазвучал тверже и решительнее. Эстрейхер в бешенстве рванул ее сумочку.

— Нотариус сказал, что ты ее спрятала в сумочку, где лежала медаль.

Но сумочка оказалась пустой. Эстрейхер пришел в бешенство.

— А, вот ты как. Хорошо. Я тоже заговорю иначе. Подай мне конверт сию же минуту.

— Я порвала его.

— Врешь! Таких вещей не рвут!

— Я прочла секрет и порвала бумагу. Освободите их, и я скажу секрет.

— Врешь. Все врешь. Подай конверт. Ну, живо. Мне надоело ждать. Давай конверт.

— Не дам.

Он бросился к связанному Монфокону, схватил его, поднял и стал раскачивать, точно собираясь бросить его через пролом с обрыва.

— Конверт! — орал он. — Конверт, не то разобью череп твоей собачонке.

У Доротеи замерло сердце, и в знак согласия она подняла руку. Эстрейхер положил ребенка и подошел к Доротее.

— Давай.

— Под сводом, справа возле входа… Там скатанная в шарик бумажка. Посмотрите в камнях у стены.

Эстрейхер мигнул одному из помощников. Тот бросился ко входу.

— Давно бы так, — довольно говорил Эстрейхер, вытирая вспотевший лоб. — Давно бы так… Вообще не советую меня раздражать. Ну что? — бросился он к возвращающемуся матросу.

— Вот.

— Черт побери. Вот это победа!

Эстрейхер бережно расправил измятый конверт. Печати целы. Секрет не известен еще никому.

— Никто, никто, кроме меня, — сдавленно прошептал Эстрейхер.

Потом распечатал конверт, вынул сложенный вдвое листок, на котором было не более трех-четырех строчек, быстро прочел их и вскрикнул от удивления.

— Вот здорово! Теперь я понимаю, почему никто ничего не нашел. Молодец маркиз. Ловко спрятал.

Он молча зашагал взад и вперед, как бы обдумывая что-то. Потом обернулся к бандитам, караулившим иностранцев.

— Хорошо ли они связаны? Проверьте крепость веревок и ступайте на шхуну. Мы скоро отойдем.

Бандиты переглянулись, замялись.

— Ну, чего вам?

Один кашлянул и сказал:

— А как же клад, драгоценности то есть?

В их тоне сквозило скрытое недоверие и враждебная настороженность. Они боялись оставить Эстрейхера с драгоценностями в момент дележа.

— Какие драгоценности? — взбесился Эстрейхер, но, сдержавшись, продолжал спокойнее: — Что, я их съем, что ли? Вы получите свое, не беспокойтесь. Ваше от вас не уйдет. Марш на шхуну. Да, чуть не забыл… Позовите остальных и бросьте тело фальшивого маркиза в море. И чтобы шито-крыто. Марш!

Он так грозно сверкнул на них глазами, что бандиты не стали спорить. Эстрейхер посмотрел на часы:

— Шесть. В семь мы отойдем. Смотрите, чтобы все было готово. Приберите каюту. У нас будет лишний пассажир. — И, обращаясь к Доротее, спросил: — А может быть, пассажирка? Как ты думаешь, Доротея? А?

Доротея молчала. Отчаянье заползало ей в душу. Проклятая минута приближалась.

Эстрейхер все еще держал приписку маркиза и конверт. Он вынул зажигалку, высек огонь и сначала поджег конверт, с упоением перечитывая заветные строки.

— Вот чудесная идея. Это куда лучше, чем копаться в земле или долбить камни. Ну и маркиз. На редкость умная башка.

Конверт догорел и рассыпался пеплом. Он свернул приписку в трубочку, зажег ее и театрально закурил сигару. Бумага быстро догорала, осталась только пленка пепла, готовая разлететься по ветру. Эстрейхер обернулся к пленникам и громко сказал:

— Смотрите, Вебстер, Эррингтон и Дарио. Вот что осталось от секрета. Немного пепла. Дуну — и он развеется по ветру. Пффф… Вот и все. Сознайтесь, что я вас здорово одурачил. Вас было трое, а я один. И вы не сумели спасти секрет и сами погубили свою очаровательную кузину. Да-с, вас было трое… Что я говорю, трое, шестеро, потому что в башне вы все были против меня. Стоило вам схватить меня за горло, и был бы мне конец. А вместо этого какое поражение! Тем хуже для вас и для нее. Я уйду, а вы останетесь. Вы, вероятно, обратили внимание, каким оригинальным способом завязаны ваши веревки. Когда вам надоест лежать спокойно и вы начнете вырываться — от каждого вашего усилия будут затягиваться петли на ваших шеях. Как видите, я любезно предоставляю вам чудесный способ самоубийства. А теперь, кузиночка, — перебил он сам себя, — прощайся со своими глупыми кузенами и идем. Я готов на все, чтобы добиться твоего согласия.

Доротея понимала, что сопротивление бесполезно, и молча пошла за Эстрейхером. В ста шагах между развалинами двух стен уцелела поросшая мхами каменная скамейка.

— Садись, — сказал Эстрейхер. — Здесь нам никто не помешает.

Но Доротея не села, а, скрестив руки, молча и неустрашимо смотрела на Эстрейхера.

— Не хочешь — как угодно. Дело твое.

И, усевшись сам, заговорил не сразу:

— Третий раз говорим мы с тобой по душам. В первый раз, в Роборэе, ты отказала мне, притворившись оскорбленной. Но меня, моя милая, не проведешь. Я прекрасно понял твою игру: ты хотела одна завладеть всем богатством. Я стоял поперек твоей дороги, и ты постаралась меня устранить. И ты сделала это очень ловко и хитро. Потом ты догадалась, что путеводные нити в Мануар-О-Бютте. Ты бросилась туда, вскружила голову Дювернуа и овладела медалью. Я все время следил за тобой и восхищался твоей работой. Ошиблась ты только в одном. Ты забыла про меня, своего соперника. И от этого проиграла. Теперь четыре красных бриллианта Голконды в моих руках. Я буду богат, так богат, что смогу позволить себе роскошь честной жизни. И вот перед началом честной жизни я снова встретился с тобой и, как тогда, спрашиваю: хочешь ли ты быть той пассажиркой, о которой я предупредил команду? Скажи только слово: да или нет.

Доротея презрительно усмехнулась. И эта улыбка была красноречивее ответа.

— Молчишь… Ну, ладно, значит, будем действовать иначе. Не хочешь добром — захочешь силой.

Угроза мало помогла: Доротея не дрогнула.

— Ты удивительно спокойна. Неужто ты не отдаешь себе отчета в обстановке?

— Отдаю, и совершенно точный.

— Нет, не отдаешь. Жизнь и смерть твоих друзей и мальчишки в моих руках. Одно слово — и они погибнут. А между тем ты можешь их спасти.

— Не собираюсь. Их спасут другие. А вас не спасет уже ничто.

— Как так?

— Очень просто. Узнав о похищении Монфокона, я послала мальчиков в Рош-Перьяк за помощью. Скоро придут крестьяне и полиция.

— Ой, как страшно! Пока дойдут до Рош-Перьяка да пока они соберутся да двинутся сюда — я буду за пределами их досягаемости.

— Поверьте, что они недалеко.

— Опоздала, голубушка. Будь у меня хоть тень сомнения — я приказал бы отнести тебя на шхуну.

— Кому? Вашим людям? Не надейтесь на их помощь. Они вам очень мало доверяют.

— Зато боятся и повинуются слепо. Но бросим пустую болтовню. Слушай, Доротея. С первой встречи меня захватило. Я всегда презирал женщин и мало к ним привязывался. Но к тебе меня тянет, и ты можешь меня, что называется, скрутить. Ты редкий тип, Доротея: танцовщица, княжна, воровка, акробатка. Видел я тебя во всех видах и во всех видах… любил. Нет, не любил, но и не ненавидел. Зажгла ты во мне страшный огонь, и я должен потушить его, должен.

Он подошел к ней, положил ей руки на плечи.

— Перестань смеяться. Дай мне губы свои. Об них я затушу огонь, а потом уйду, оставлю тебя, если так захочешь. Но только потом, Доротея. Понимаешь — потом.

Он обнимал ее все крепче, все ниже наклонялся к ней. Доротея откидывалась назад, отступала, но скоро оказалась прижатой к стене. А он шептал, задыхаясь от страсти:

— В твоих глазах испуг. Ах как приятно это видеть. У тебя чудесные глаза, Доротея. Как они потемнели от страха. О, это сладкая награда за борьбу. Твои губы дрогнули? От страха? Да, от страха. А мои дрожат от желания. Я люблю тебя, люблю… И всегда буду любить. И ты будешь только моей.

Доротея напрягла все силы и стала отчаянно вырываться.

— А… Так-то… Ну нет, моя милая, упрямство тебе не поможет. Дай губы, дай, или я отомщу Монфокону. Отдайся мне, перестань сопротивляться, иначе увидишь мозги своего капитана.

Доротея изнемогала. Отчаяние захлестывало душу. Конец. Не смерть, но хуже смерти.

И в эту жуткую, ужасную минуту Доротея заметила на гребне стены что-то длинное, узкое, похожее на палку. Кто-то подталкивал странный предмет, как бы желая привлечь ее внимание. Ах, да это Кантэн. Он взял ружье старушки Амуру. Ружье старое, ржавое и не стреляет, но напугать им все же можно. Достаточно и этого. Эстрейхер рано празднует победу.

И вместо отчаяния лицо Доротеи озарилось такой дерзкой и сильной уверенностью, что Эстрейхер невольно опустил руки, и вдруг Доротея расхохоталась своим звонким серебряным смехом. Эстрейхера точно окатило ушатом холодной воды.

— Опять! Чего ты смеешься?

— Да потому же, что и тогда. Для вас спасения нет.

— Черт побери. Ты, кажется, рехнулась, как Жюльетта Азир.

— Нет, я не сошла с ума. Но все повторяется, как в Мануар-О-Бютте. Там Рауль и мальчики спасли меня вместе с полицией, когда вы праздновали победу. Помните, как над стеной показалось ружье? Так и теперь: вы снова под прицелом.

Эстрейхер смотрел на нее с растерянным недоумением. И вдруг спокойно и властно она приказала:

— Оглянись, подлец! Посмотри на ружье! Тебя держат на мушке. Одно мое слово — и ты будешь расстрелян.

Это была последняя четверть минуты. Эстрейхер оглянулся и увидел дуло ружья.

— Руки вверх, — крикнула Доротея, — или тебя уложат, как собаку.

И, воспользовавшись его растерянностью, выхватила торчащий из его кармана револьвер, прицелилась в лоб Эстрейхера и презрительно прошипела:

— Идиот! Я говорила, что спасения нет.