Сочинения в трех томах. Том 1

XII. ЭЛИКСИР БЕССМЕРТИЯ

Доротея молчала, глубоко задумавшись. Молчали и молодые люди, но, видя, что никто не отвечает, Эррингтон заговорил первым:

— Ловкая шутка.

— Шутка не шутка, — встрепенулась Доротея. — Почему вы думаете, что это шутка?

— Слишком уж похоже на шутку. Воскресение из мертвых, эликсир бессмертия, таинственные драгоценности. Все это — сказка для детей.

— Да, для нашего века довольно неправдоподобно. И все-таки письмо дошло, и у нас есть золотые медали, о которых в нем говорится. И мы сошлись на свидание по приглашению, посланному двести лет назад. Наконец, оказывается, что все мы происходим от одного родоначальника. Пока все выходит по писаному.

— Значит, мы должны проделать все, что он требует?

— Обязательно. Это — наш долг.

— Благодарю вас, — вмешался нотариус, — я вам не попутчик. У меня нет ни малейшего желания идти с визитом к покойнику или смотреть на человека двухсот шестидесяти лет.

Доротея улыбнулась.

— Напрасно. Он совсем не так стар, как вы думаете. Двести лет отдыха не идут в счет. Ему шестьдесят лет, как и вам, господин Деларю. И знаете, что я вспомнила: Фонтенель умер почти столетним стариком… Не потому ли, что маркиз де Богреваль поделился с ним эликсиром?

Марко Дарио не выносил недомолвок и поставил вопрос ребром:

— Итак, верить нам или нет?

Доротея замялась.

— Гм! Дело не так просто, как кажется. Всему я не верю, но кое-что здесь все-таки есть. Скоро все выяснится. А сейчас мне очень хочется… Но это совсем из другой оперы…

— Что такое?

— Я… ужасно проголодалась. Так проголодалась, как сам маркиз де Богреваль, двести лет не евший ни кусочка.

У всех, кроме русского, оказались сумочки с провизией. Шумно и весело расставили яства на плоской каменной плите, сели и принялись за их уничтожение.

— Семейный завтрак на лоне природы, — пошутила Доротея.

Оказалось и вино. Пили за здоровье того, кто придумал собрать их всех на развалинах замка. Потом затеяли игры. Все наперерыв ухаживали за Доротеей. Вебстер и Эррингтон объявили схватку чемпионов Англии и Америки, с тем, что победитель имеет право поцеловать руку королевы турнира, то есть Доротеи. Дарио пел. Доротея вскочила на его лошадь и проделала несколько умопомрачительных акробатических трюков. К трем часам, устав от игр и смеха, снова уселись в кружок. На этот раз Доротея была центром внимания. Снова выпили и наконец решили отправиться с визитом к дедушке Богревалю.

Двинулись в стройном порядке. Впереди охмелевший нотариус со сдвинутым на затылок цилиндром. Красный, потный, он развязал галстук и, размахивая руками, пел куплеты о воскрешении Лазаря. Дарио аккомпанировал ему на губах, ловко подражая мандолине. За ними важно выступала Доротея. Вебстер и Эррингтон сплели зонт из папоротников и плюща и несли его над головой Доротеи, точно балдахин над головой королевы.

Миновав арку, обогнули угол стены, и перед ними раскинулась круглая площадка, осененная гигантским ветвистым дубом, похожим на дуб правосудия старобрабантской легенды. От дуба убегала вдаль тенистая дубовая аллея.

Нотариус, подражая тону профессиональных гидов, объяснял:

— Прошу уважаемых путешественников обратить благосклонное внимание: аллея дубов, посаженная отцом маркиза де Богреваль. Несмотря на свой возраст, они свежи и могучи. Особенно прекрасен этот дуб, своего рода патриарх полуострова. Немало поколений находило приют под его гостеприимным кровом. Мужчин прошу обнажить головы перед этим чудом природы.

В конце аллеи шествие остановилось. Когда-то здесь была ограда, от которой сохранились только кучи щебня и груды камней. А дальше, на пригорке, возвышалась круглая башня.

— Башня Коксэн, — объяснял окончательно охмелевший нотариус. — Самая древняя башня во всем департаменте. Построена в раннем средневековье. В этой башне спит зачарованный принц, вечно юный маркиз де Богреваль. Мы брызнем на него живой водой и разбудим от могильного сна.

Левая сторона башни обрушилась, превратилась в бесформенную груду развалин, зато правая была почти не тронута временем. В ее стенах могла действительно таиться и усыпальница маркиза, и лестница, ведущая в нее. Подножие башни так заросло кустарниками и травой, что компания с трудом пробилась к арке подземного моста и отыскала нишу опускной решетки.

— Это доказывает, что нас никто не опередил, — заметила Доротея. — Давно здесь не ступала человеческая нога.

Прежде чем выполнить приказ маркиза, компания осмотрела башню. Прошли сквозь арку во двор, некогда застроенный жилыми постройками. От крыши не было и следов, но сохранились стены комнат с просветами окон-бойниц и закоптелые дымоходы. Обрушившаяся часть башни полого спускалась вниз.

Доротея подошла к обрыву.

— Посмотрите, — показала она, — этим путем легко пробраться в башню. Вот тропинка, ведущая к перешейку. Сюда приезжают на пикники. Вот валяется газета и новенькая коробка от сардин.

— Странно, — заметил кто-то, — публика бывает, а дорога запущена.

— А зачем ее расчищать, раз есть удобная короткая тропинка?

Никто не торопился исполнять приказ маркиза, и компания вернулась к нише подъемного моста не для того, чтобы будить спящего, а для того, чтобы со спокойной совестью сказать: «Приключение окончено. Пора и по домам».

Доротея тоже настроилась скептически и, казалось, относилась к этой затее, как к остроумной мистификации.

— Кузены, — провозгласила она. — Объявляю себя вашим предводителем. Прошу беспрекословно исполнять мои распоряжения. Не для того приехали вы из России или Америки, чтобы сидеть сложа руки. Живо за работу. Выпалывайте траву из расселин. Докажем наше послушание достопочтенному маркизу Богревалю. На развалинах башни Коксэн мы завоюем право спокойно вернуться восвояси и больше не вспоминать о заветной медали. Теперь, синьор Дарио и мистер Эррингтон, отсчитайте третьи камни от земли по обеим сторонам ниши. Так. Готово. Почтительно преклонитесь перед памятью маркиза и толкните камни.

Камни были так высоко, что даже высокий Эррингтон едва доставал до них руками. Вебстер и Куробьев подсадили Дарио и Эррингтона.

— Приготовились? — спросила Доротея.

— Да, — ответили они в один голос.

— Теперь толкайте; нажимайте медленно и сильно. Побольше доверия к словам предка. Пусть господин Деларю сомневается, сколько ему угодно. Он здесь — лицо постороннее, ему разрешено неверие.

Молодые люди с силой уперлись в камни.

— Так… Еще усилие. Крепче. Слова маркиза вернее заповедей. А он говорит, что середина ниши отодвинется внутрь. Еще разок. Да исполнится воля маркиза Богреваля, да сойдут камни с места.

— Мой камень покачнулся, — сказал англичанин.

— И мой, — ответил генуэзец.

Действительно, камни медленно сдвинулись с места, и через мгновение верх стены откачнулся внутрь, образуя покатую площадку, в глубине которой показались ступени.

Хладнокровие изменило долговязому британцу. И он удивленно воскликнул:

— О-о!.. Благородный джентльмен сказал правду. Вот и лестница.

Все невольно оцепенели. Не падающая стена их изумила: в старинных постройках часто встречаются потайные ходы, подземелья и тому подобное — поразило их то, что стена упала после выполнения всех указаний маркиза.

— Если здесь окажется сто тридцать две ступени — я окончательно уверую, — заявил Эррингтон.

Один нотариус крепко держался скептицизма и, пожав плечами, спросил:

— Неужто вы думаете, что маркиз?..

— Ожидает нас, как всякий живой человек, пригласивший гостей, — подхватила Доротея.

Но остальные прекратили их спор, и вся компания двинулась дальше. Вместо факелов зажгли два электрических фонарика и осветили узкую винтообразную лестницу, круто уходящую ввысь. Дарио пошел вперед.

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, — считал он громко.

Для храбрости нотариус запел куплеты, но на тридцать пятой ступеньке умолк.

— Тяжело подниматься? — спросила его Доротея.

— Да… Крутенько. А главное — подкашиваются ноги при мысли, что идешь в гости к покойнику.

На пятидесятой ступени стало светло. В стене оказалась дыра. Доротея высунулась, но подножие башни не могла рассмотреть из-за широкого карниза под дырой.

— Сто… Сто десять… Сто двадцать… Сто тридцать, сто тридцать одна, — считал Дарио, — сто тридцать две. Дальше идти некуда. Лестница упирается в стенку.

— Посмотрите, есть ли на верхней ступеньке три плитки.

— Есть.

— И железный лом?

— И лом…

Доротея внимательно осмотрелась. Все совпадало с указаниями маркиза.

— Ломайте штукатурку, — скомандовала она.

Штукатурка действительно лежала тонким слоем и скоро осыпалась, обнажив невысокую дверь.

— Черт побери, — лепетал испуганный нотариус. — Все как по писаному.

— О, господин нотариус, — подтрунивала Доротея, — дайте открыть дверь, тогда ваш скептицизм исчезнет без следа.

— Уже исчез. Я уже уверовал: старый плут был прекрасным механиком и режиссером. В наше время его бы охотно пригласили для инсценировки страшных сцен.

— Напрасно вы думаете, что он умер.

— Ну, это уж, извините, абсурд. Я могу допустить, что он лежит за этой дверью, но чтобы он был жив — это уже ерунда.

Доротея наступила на средний камень, Дарио и Эррингтон на остальные. Дверь глухо скрипнула и стала медленно раскрываться.

— Santa Maria, — прошептал Дарио, — тут либо Божье чудо, либо дьявольское наваждение.

За дверью оказалась довольно большая комната без окон, со сводчатым потолком и совершенно гладкими стенами. Мебели в ней не было, но в левом углу виднелась занавеска, прибитая прямо к балке потолка. За нею должен был лежать покойник.

Они долго стояли молча, не шевелясь. Деларю был бледен, как стена, и едва стоял на ногах. Теперь никто не улыбался.

Не отрываясь, смотрела Доротея на занавеску. Значит, дело не кончилось чтением пакета и действие перенесено в полуразрушенную башню, в комнату, где двести лет не звучал человеческий голос. За занавеской — кровать, а на кровати либо груда полуистлевших костей, либо живой человек.

Доротея вопросительно оглянулась на своих спутников. Никто из них не шевельнулся. Она шагнула вперед и снова остановилась, робко протянула руку, медленно приподняла занавеску. Молодые люди вздрогнули, очнулись и двинулись вперед, освещая фонариками угол.

За занавеской стояла кровать, а на кровати смутно вырисовывалась человеческая фигура. Это было так неожиданно, что Доротея едва устояла на ногах. Пальцы ее невольно разжались — и занавеска выскользнула из рук. Вебстер подхватил занавеску и так порывисто бросился к лежащему, точно собирался его встряхнуть, но вовремя спохватился и опустил руки, не коснувшись кровати.

Лежавшему на кровати можно было дать лет шестьдесят, если б не страшная сухая бледная кожа, не вяжущаяся ни с каким возрастом. Нос его заострился, глаза ввалились, на голом черепе не было ни волос, ни бровей, ни ресниц. Он был так худ, что на лбу и скулах кожа едва прикрывала череп, а на левой руке не хватало одного пальца, на месте которого осталась борозда, доходящая до середины ладони. Все совпадало с письмом. Черный суконный кафтан, почти съеденный молью, зеленые шелковые брюки и жилет облегали его высохшее и миниатюрное тело.

— Умер, — сказал кто-то вполголоса.

Чтоб не осталось никаких сомнений, надо было наклониться и выслушать сердце. Но к лежавшему страшно было прикоснуться: что, если он рассыплется в прах? Да и к чему такие опыты: разве можно сомневаться в смерти мертвеца?

Деларю взял Доротею под руку, вполголоса умоляя ее:

— Оставьте. Уйдем. Это нас не касается.

Выручил Эррингтон. Он вынул карманное зеркальце и приложил его к губам лежащего. Прошла долгая, томительная минута. И вдруг зеркальце чуть помутнело.

— Жив…

Ноги нотариуса подкосились, и он сел на край постели, испуганно бормоча:

— Грех. Сатанинское дело. Уйдем.

Все переглянулись. Этот покойник жив. Но ведь он покойник. Однако мертвецы не дышат, а он вздохнул… Так что же это, в самом деле? Мысли путались, страх леденил душу.

— Смотрите, — воскликнула вдруг Доротея. — Его грудь поднимается.

— Не может быть, — возразил кто-то. — Как объяснить подобное явление?

— Не знаю… Может быть, летаргия, гипноз…

— Гипноз на двести лет! Какой абсурд!

— Не знаю. Ничего не понимаю.

— Значит?

— Значит, надо действовать.

— Как?

— Как сказано в завещании. Оставим споры. Надо выполнить приказ.

Спутники ее переглянулись.

— Что же нам делать?

— Разбудить его при помощи эликсира, как говорится в завещании.

— Вот он, — сказал Марко Дарио, разворачивая какой-то сверток.

Он вынул высокий старинный флакон с широким основанием и длинным горлышком.

— Дайте нож, — приказала Доротея. — Спасибо, Вебстер. Всуньте его между зубами, разомкните челюсти.

У постели началась суета, как у постели больного, с той разницей, что никто не отдавал себе отчета в собственных действиях. Приказ получен — надо его исполнить. Выйдет — хорошо, не выйдет — вина не наша.

Хрустальная пробка не открывалась. Доротея отбила горлышко о край скамейки. Зубы предка были так сжаты, что между ними нельзя было просунуть кончик ножа. Наконец челюсти слегка разомкнулись.

— Довольно, — сказала Доротея.

Она наклонилась к нему с флаконом эликсира в руке, приложила край флакона с губам и медленно опрокинула его. Сначала капнуло несколько капель зеленой жидкости, напоминавшей запахом шартрез, потом полилась ароматная тонкая струйка.

— Все, — сказала Доротея, вылив жидкость до последней капельки.

Она попробовала улыбнуться, но притихла, видя, что все серьезно и внимательно смотрят на спящего, и сказала:

— Подождем. Жидкость действует не сразу.

А сама думала:

«Разве можно поверить, что жидкость подействует? Разве можно разбудить мертвеца? Мы бредим наяву, нам просто показалось, будто зеркало помутнело. Сердце его умолкло, он мертв, а мертвые не воскресают».

— Три минуты, — громко отсчитывал Дарио.

Прошло еще пять минут, еще десять.

Шесть человек стояло у кровати, ожидая чуда и понимая, что это бессмысленно. Оправдывала их лишь та математическая точность, с которой исполнялись все указания маркиза.

— Пятнадцать минут, — произнес Дарио.

Прошла еще секунда — и вдруг все отшатнулись от кровати: веки мертвеца дрогнули. Шесть пар глаз впились в лежащего. Веки его снова дрогнули, и на этот раз совершенно явственно. И в то же мгновение слабо шевельнулись пальцы рук.

— О-ох, — простонал нотариус, хватаясь за сердце. — Жив он… Видите, жив.