Солнце мое

17. РЕАЛИИ ДЕВЯНОСТЫХ

СХОДИЛА ЗА ДЕНЕЖКАМИ!

17 июля, понедельник

В понедельник я проснулась поздно — сова же, я говорила. Если никуда с утра не надо, я дрыхну до десяти.

Однако же, в одно место сегодня выползти нужно было — оплату в саду забрать за наши с Анной художества. Тянуть с этим делом не следовало — мало ли, случится что-нибудь внезапное (переведут, к примеру, нашу незабвенную Альбину Константиновну экстренным порядком в другой сад) — и плакали наши денежки. Договора на бумаге нет, сядет новая зава — и всё, «не видела, не знаю». Так что получать я сегодня буду за двоих, в четверг Аня приедет — сразу её часть и отдам.

Кроме того, Василич собирался заехать за Вовой, как только купит какие-то там свои железяки для этой их халтуры в «Медике».

Так что будильник у меня-таки стоял — на десять ноль-ноль.

Мы даже успели неторопливо позавтракать, когда под окнами послышался звук подъехавшей нивы.

Вовка уехал с Василичем, нести лампочки Ильича в медицину, а я потелепалась ещё немного, прихватила папку с рисунками для кружка и пошла в сад.

Я уже говорила, что Юбилейный построен на здоровенной круглой сопке. И все сады стоят на вырубленных в её боках здоровенных широких ступенях, типа как у инков, только не так распиарено.

Вот и этот сад был выстроен на таком вырубе.

В сторону центра микрорайона от него поднимался крутой склон, высокий, этажа в четыре, а, может, и поболее, ограниченный глухим забором. С противоположной, восточной, — спускался вниз косогор, уже не такой огромный, во всяком случае, лестница в нём устроена была, хоть и крутая, ступенек в тридцать-сорок, а в заборе — пешеходные воротца. Эту калитку называли обычно нижней. Пользовались ей так мало, что в иные дни она так и стояла закрытая.

Ещё двое ворот, как и сам сад, были идеально чётко ориентированы по сторонам света: южные и северные. Ворота эти были наиболее ходовыми, что было вдвойне удивительно, поскольку сам сад, вопреки бытовой логике, был построен поперёк территории, вытянут с запада на восток, и в крайних точках здания как раз и располагались входы. Получалось, что от обоих удобных ворот до входов в помещение далеко идти.

Перечитала описание — звучит, как будто я за́мок собираюсь штурмом брать. Да и ладно, пусть так останется!

Итак, я вошла через северные ворота. Я прям представляла себя каким-нибудь триумфатором — я ж, в конце концов, иду за законной добычей — в смысле, за честно заработанными деньгами. И тут — как-то вот, понимаете, краем глаза — я увидела, что из стоящего торцом к этим воротам дома, из ближнего подъезда, вроде как выглянул парень в кислотно-изумрудном спортивном костюме модного жатого вида. И сразу скрылся. И почему-то весь смех у меня куда-то пропал. Что-то царапнуло, не пойму сама что. Начала шарить глазами вокруг — вроде всё как всегда. То же небо, опять голубое. Блин, Владимир Семёнович, ещё и текст такой вспомнился!..[15] Обернулась — у подъезда уже никого. Зря, может, я паникую?

Я по привычке повернула направо и зашла через западный вход (сколько лет мама тут работала, всегда так ходили).

Зашла я к кассирше (или уж как у неё должность, я не помню — которая зарплаты выдаёт), забрала наши буратинские денежки — четыре ляма, да сверху шестьсот премия. Кассирша отсчитывала деньги с таким лицом, как будто она ногу себе отпиливает.

Я расписалась в задрипанного вида тетрадке без маркировок, заскочила к заведующей (Константиновну, говорят, всё же утвердили, хоть и битва за должность была как на ристалище), обещала в скором времени занести ещё кой-какие материалы, пошла домой… и отчего-то застряла в западном тамбуре. Вроде всё норм. А внутри всё как-то не успокаивалось. Наоборот даже. Прямо ноги на улицу не идут. Ну, что? «Он вчера не вернулся из боя»?

Что не так?

И тут я поняла, что меня зацепило. Костюм спортивный, бешеного изумрудно-зелёного цвета китайский «адидас» — как у того продавца наркоты из глухо тонированных жигулей, что у нашего пятачка у областной стояли. Взгляд у него какой неприятный был, когда он у там подъезда торчал… И вот вроде бы — какое всё это ко мне имеет отношение? А под ложечкой засосало…

Дурью маюсь?

Однако, сколько раз уж так было: не послушаю интуицию — и сама же себя потом корю. А сегодня тревожный сигнал прямо орал.

Я замерла у двери, за ручку которой собиралась взяться. Так. Тихо. Спокойно. Назад.

Я постаралась неслышно прикрыть внутреннюю дверь тамбура. Остановилась. Может, накручиваю себя, а?

Да ну, нахер! Бережёного Бог бережёт.

Я торопливо пошла по длинному коридору, связывающему западный и восточный садовский блоки, и посередине едва не наткнулась на ту самую кассиршу, которая мне деньги выдавала. Она стояла в открытых дверях своего кабинета, а смотрела отчего-то в окно, как раз на северные ворота, куда я, по идее, должна была выйти. Она обернулась на шаги, вздрогнула — и вдруг шарахнулась назад, в кабинет, захлапывая передо мной дверь.

Я не успела удивиться, как сзади хлобыстнуло тяжёлой створкой входного тамбура и хриплый голос заорал:

— Вон она!

Я повернулась, чтоб увидеть перекошенную рожу — барыга наркошный, в зелёном костюме! А в руках у него… Ноги мои сделались лёгкими, как будто исчезли, и побежала я на совершенном автомате, на спинномозговых рефлексах каких-то.

Сзади орали:

— Стой! Стой, с*ка! Держи её! На ту сторону!

Что-то страшно металлически лязгало и никакого желания остановиться и посмотреть — что это? — у меня даже не мелькнуло.

Завизжали бабы из прачки.

Господи, лишь бы нижняя калитка открыта была!

Я чуть не сбила кого-то, выходящего из кухни с вёдрами и тазами. Всем телом ударилась в дверь тамбура. Вторая, да скорее же! Вылетела к нижнему входу. Открыто!

— Стой, бля! — заорали сзади, от угла сада.

Сколько ж их, блин?

Слетела по крутой лестнице не помню как и понеслась по аллее вдоль длиннющего дома. Как раз изумрудный из него давеча выглядывал, только теперь я бежала с обратной от подъездов стороны.

За спиной орали. И орали всё ближе!!!

Не добегу до дома… Я ж спринтер… Ещё и подъём начинается…

Сзади грохнуло и свистнуло совсем близко. Мама!

— Стоять!

Господи, куда⁈

Аптека!!!

Я так живо вспомнила тяжёлую задвижку на её двери, что прочие мысли вылетели из головы.