Солнце мое

05. ШИКАРНЫЙ ВЫХОД

СЕМЬ РАЗ ОТРЕЖЬ… ТЬФУ, НАОБОРОТ!

7 июня, среда (и немножечко позже…).

Утром я проснулась от косых солнечных лучей, падающих прямо в лицо. Потому что шторы надо не забывать задёргивать!

Из-за стенки доносилось негромкое, но очень чёткое и выразительное чтение. Бабушка.

Бабушка моя, понимаете ли, в юности мечтала стать работником культпросвета, в частности — диктором. Удивительно для меня, но факт. Но после первого курса в Омское училище пришёл комиссар в пыльном шлеме (ну, это метафора, на самом деле, но человек от государства пришёл) и толкнул вдохновенную речь, о том, что стране — прямо сейчас — нужны в первую очередь учителя. Сильно нужны, чтобы хватило на все деревни и дальние малые посёлки. Гораздо сильнее, чем работники культуры. И весь их курс проникся и на второй год обучения они пришли уже как учителя. Вместе с дедом и поехали школы в деревнях Омской области поднимать. Самое начало тридцатых годов было.

Так и проработали оба учителями: дед — до самой смерти, утащившей его всего лишь в сорок два.

А бабушка недавно внезапно вспомнила про свою мечту и иногда меня радует чтением вслух газет и книг. Я усмехнулась и пошлёпала в ванную.

Утренние делишки я завершила со всей возможной стремительностью. Меня же ждала «Бурда»!

Я воткнула в магнитофон кассету Джо Дассена, чтоб веселее работалось, разложила большой стол в зале, развернула на нём огромный лист выкроек и сняла со шкафа рулон кальки, бережно хранящийся как раз для таких вот целей. Так, сперва верх (ну, или если прям грамотно, по-портновски — лиф)…

К обеду я успела вырезать все необходимые выкройки и десять раз приложить их к моему синему шёлку так и сяк. Реально, та схема расположения деталей на ткани, которая в само́м журнале предлагалась, очень была неэкономная. В конце концов я пришла к раскладке оптимальной настолько, что в обрезки должны были уйти совсем крошечные лоскутики.

Швейных машинок у нас имелось аж две: старинный бабушкин «Зингер» (ручная) и сравнительно новая «Подольск» (электрическая). У «Зингера» строчка получалась ровнее, зато у «Подольска» наличествовал зигзаг, а это — почти оверлок! Решив, что для счастья мне больше пока ничего не надо, я разложилась прямо на полу и начала резать. Как написано было в моей детской книжечке с пословицами: шей да пори — не будет пустой поры. Надеюсь, пороть не придётся, мдэ…

До самого воскресенья я просидела дома как пришитая. Аня усердно готовилась к последнему экзамену, так что и ходить было особо некуда.

За два дня я сделала самую сложную часть — тот самый верх платья до пояса (грубо говоря — майка), вшила молнию на спинке и даже рукава-фонарики со сборками на специальных шнурочках. И — о, чудо! — обошлась без косяков. Старалась, как никогда.

В пятницу позвонила девочка с кафедры (секретарь или кто, я ХЗ, я ж их не знаю), спрашивала, помню ли я, что во вторник надо кровь из носу сдать статью про будни курсантов ИВВАИУ. Заверила её, что плотно над этим работаю (ха!). Нет, ну думать-то мне во время шитья никто не запрещал, вот, я потихоньку себе скелет будущей статьи в голове выстраиваю.

К вечеру пятницы платье начало приобретать законченные черты. Мой любимый силуэт а-ля Диор: облегающий верх, расклешённая юбка. Мне, если честно, сильно хотелось сохранить ряды широких рюшей, нашитых поверх подола, и юбка получилась пышная, но короткая, не прикрывающая даже колени.

Бабуля результат моей работы оценила на отлично и приняла деятельное участие в обсуждении подходящих к нему украшений.

Резная шкатулочка стояла за хрусталями в застеклённой секции стенки. А в ней хранились мои «драгоценности». Я в прошлом году открыла для себя отдел самоцветных камней, и потихонечку кое-что там прикупала, что не сильно по цене кусалось. Вот, например, бусы из лунного камня, не жемчуг, но всё же. А к ним — совершенно дивные серьги, с лунно-каменными овальными кабошонами, заплетёнными в ажурную мельхиоровую вязь.

Мы дружно решили, что это лучше к серо-голубому.

Есть ещё серёжки из чёрного нефрита, от той же мастерицы-ювелирщицы, вделанные в тонкую кружевную мельхиоровую оправу. К моим двум чёрным юбкам они подходили идеально. Я всё мечтала колье от неё же купить, ходила, облизывалась на него — да не успела. Уехала девочка в Москву, говорят — сманили, а остатки её работ махом расхватали. Ну, хоть серёжки у меня есть, будем утешаться этим. Очень я их люблю, но не к ярко-синему, однозначно.

Из менее презентабельного, но симпатичного — бордовый гранатовый набор из мелких треугольных камешков с подточенными краешками, густо посаженных на нитку. Дырочки были высверлены не в серединках этих треугольничков, а в одном из уголков, причём, как правило, в том, что потоньше, и от этого бусы получались толстой пушистой колбаской. Подобными же пушистыми шариками были собраны серёжки. Симпатично. К бордовому этот набор очень хорошо подходил.

Было у меня и золото. Ну, как же — прилично иметь в наличии хотя бы пару серёг. Вот пара и имелась. Не большие, не маленькие, аккуратные ажурные серёжечки. А ещё два кольца: одно от покойной бабы Мани, папиной мамы, по тогдашней моде — тяжёлое, гладкое, с рубином, и второе — на шестнадцать лет мне мама подарила, потоньше, с золотым бантиком. Но кольца я носить как-то не очень умею, цепляюсь ими за всякое. Я ж говорила, талантливая я в этом отношении.

— Вот золотые и надень, — посоветовала бабушка, — и колечко тоненькое подойдёт.

На счёт колечка я ещё подумаю, а вот серёжки, пожалуй, действительно — самый лучший вариант.

ЗОЛУШКИН ДЕНЬ

10 июля, суббота.

Суббота у нас был не то что бы прям строгий день уборки, но как-то именно к этому дню подкопилось. Я, конечно, мечтала поваляться наконец с книжкой (занятие, которому я могу предаваться сутки напролёт), но если я не встану, бабушка, ни слова не говоря, пойдёт мыть-стирать сама, это ж я потом сквозь землю провалюсь. Так что суббота плавно превратилась в субботник.

Итак, стирка. Я говорила, что это у нас масштабное мероприятие? Сегодня погода стояла отличная, высохнуть всё обещало быстро, так что мы решили заодно с постельным перестирать и шторы, да сразу их и развесить — на окна. А, значит, окна надо что?.. Правильно, помыть.

А чтобы стирать, надо почистить ванну — бельё полоскать. А ванна у нас…

— Ба, я в магазин схожу! Я закрою!

Она мне крикнула из своей дальней комнатки, мол, ладно, — но по-любому ведь на шпингалет защелкнётся, перестрахуется.

Я закрыла нижний замок на один оборот. Дверь по сравнению с соседской снова показалась дико хлипкой, пни — вылетит. Неуютно, блин. Надо с мамой как-то на эту тему поговорить.

Стекляшка, раньше бывшая единым гастрономом с кафетерием сбоку, теперь была разбита на пару десятков отдельчиков и прилавочков. Три из них были с бытовой химией. Я купила «Комет» там, где подешевле. Походила — взяла ещё яблок килограмм и шоколадку «Сникерс», попробовать. «Марс» я брала — как-то эта липкая карамелевая тянучка мне не зашла, а этот, говорят, с орехами. Можно раз в месяц себя побаловать?

Дома я обработала новомодной отъедающей гадостью ванну, подумала — раз уж день генеральной уборки, заодно облила химозой и унитаз, прикрыла поплотнее двери, чтобы от химической атаки не задохнуться, балкон, наоборот, открыла настежь и пошла снимать шторы.

Деловитая бабушка уже застилала свою постель свежим бельём, прежнее лежало у дверей кучкой. Ну что, помирать, так с музыкой! Я нашла кассету с надписью «Разное», на которой в том числе были песни бешено популярной Эс оф бэйс: «Хеппи нейшен» и «All That She Wants», которую мы знали как «Ши лидс э лонли лайф» — и на полдня почувствовала себя, что называется, Золушкой.

Я перемыла окна.

Проверила, как там наш волшебный порошок в ванной. А он реально всё отбелил! Я аж глазам сперва не поверила. Такой белоснежности я у нашей ванной не то что давно — никогда не видела. Правда, по-моему, шершавость стала ещё ощутимее. Да и фиг с ним! Зато какая беленькая!

Я перестирала шторы (со всеми вот этими этапами: постирать в первом баке машинки — переложить в центрифугу, отжать — переложить в ванную, выполоскать, слегка отжать — снова уложить в центрифугу, отжать окончательно). Погладила и сразу развесила.

Перестирала постельное, повесила сушиться на балконе.

Кровать нарядила в новое, но это так уже, мелочи жизни.

Пока со стиркой возилась, моя неугомонная бабуля намесила теста и нажарила перемячей.

А, вы не знаете, что такое перемячи? Это божественно вкусные пирожки. По классификации вкусности пирожков они у меня занимают верхнюю ступеньку рядом со сладкой черёмуховой сумсой. Те и другие жарятся в масле, только сумсу наша бабушка делает в виде обычных защипанных с боку крошечных пирожочков, а перемячи мясные, круглые, и сверху у них открытая дырочка с крупную монету. Похожи на беляши, но в сто раз вкуснее. И никакого пошлого риса в начинке, исключительно мясо и лук!

В качестве логического завершения трудового подвига я извлекла из щепочного шкафа наш старенький пылесос по фамилии «Ракета», про который ходили упорные легенды, что его цилиндрическое туловище в точности соответствует какому-то там снаряду, — и уничтожила все следы пыли, а заодно и своей швейной вакханалии.

На закуску помыла голову, накрутила бигуди. И наконец-то завалилась с «Одиссеей капитана Блада» — перечитать. И с яблоком. Книжка и яблоко — вместе веселей.

УТРО. СУЕТА

11 июля, воскресенье

В дальнем углу письменного стола — чтобы сразу не выключить, а сперва обязательно встать — стратегически задвинутый за банку с карандашами, пищал маленький китайский будильник. Вот молодцы китайцы! Раньше нам с будильниками как-то не очень везло, и когда маме надо было на работу в первую смену, к семи (а последних лет пять она стабильно пахала в две смены), мы оставляли включенное на кухне радио. В полночь оно вырубалось, а утром, незадолго до шести, автоматически начинало петь гимн и в финале громко пикало шесть раз, возвещая точное время. Потом появился шанхайский рынок и китайские будильники — крошечные и пронзительно-писклявые.

Семь тридцать утра. Как рано-то, блин! Вот почему-то, куда бы я ни собиралась, мне всегда нужен ровно час. Если я рассчитываю с запасом — включается какая-то фигня, типа — ой, ещё уйма времени… и я обязательно опоздаю! Меньше часа тоже не хватает. Так что, ровно час! И час, чтоб добраться. Вообще, на дорогу в чистом виде надо минут тридцать, но автобусы ходят ужас как, а маршруток в ту сторону от нас вообще нет, да и дороже эти маршрутки в четыре раза. Четыре тыщи! Булку хлеба можно купить. Так что против разъездов на маршрутке выступала моя личная крупная жаба.

Так, красота прежде всего! Я пошлёпала в ванную и исполнила всякие гигиенические процедуры, о которых не буду особо распространяться, нарядилась в своё выпендрёжное синее платье, вдела в уши серьги. Серебряный крестик на цепочке в глубоком вырезе смотрелся совсем скромно. Эх, жаль, никакого кулона подходящего нет!

О! Зато часы есть под вид браслетика. Аккуратненькие дамские, жёлтого металла. По цвету вполне гармонирует. И идут нормально, завести только надо.

Пока распутывала бигуди (удобные, между прочим, бигуди, мягкие такие, длинненькие, из чего-то среднего между туристическим ковриком и поролоном) и наводила вавилоны, столько времени прошло, как-то я не рассчитала, поэтому с чаями заморачиваться уже не стала, взяла яблоко из вчера купленных.

Положенный на сборы час катастрофически рано закончился, и я начала бегать, соображая, как бы чего не забыть.

Бабушка вышла из комнаты, посмотрела на моё метлесение и молча скрылась в кухне, чем-то там шурша.

Так. Ключи, платочек, студенческий билет (на всякий случай) и кошелёк. Часть денег вытащила, сунула в жестяную коробочку от чая у себя на полочке. А то знаем мы, какие ушлые карманники в общественном транспорте и всяких парках-рынках работают. И главное — сколько их! Так что оставила пятьдесят тысяч — на проезды и, мало ли, на мелочь.

И, кстати, о чём совсем забыла вам сказать! Очки! Очки перестали быть нужны. Не знаю уж, от стресса или ещё от чего это произошло. Не могу также утверждать, что зрение восстановилось полностью. Может, стало минус один-два против прежних минус шести. Но то, что без очков глаза работали лучше, чем в очках — это однозначно. Сходить надо будет, проверить нормально.

Тэкс. Ну вот и всё, восемь тридцать, почапали!

— Оля, на-ка! — бабушка сунула мне маленький свёрточек.

— Это что?

— Перемячи. Проголодаетесь, съедите. Ну, всё, иди, иди!

Спорить бесполезно. Я сунула в сумку пирожки и поскакала вниз по лестнице.

НАСТОЯЩЕЕ СВИДАНИЕ

День обещал быть умеренно жарким, облака вон бегут. На остановке народу почти не было, разве что подальше, на пятачке, кто-то из лоточников начал копошиться. Зато стояла «двойка»! Я припустила бегом. Уедет сейчас автобус — другой фиг дождёшься! А сорок четвёртый, который до самого танка меня бы довёз, вообще неизвестно — в воскресенье придёт или нет. Так что я лучше пару остановок пройдусь, зато уже еду, с гарантией. Времени всё равно с запасом, даже если этот старенький лиазик сейчас поползёт улиточкой.

Бежала я, между прочим, зря. Автобус стоял ещё минут десять, и потом почерепашился еле-еле, стараясь собрать побольше народу.

Водитель курил в форточку. В салоне бодро орало что-то катастрофически попсовое, слащавый мальчик страдал, что у него что-то порва́лось (именно так, я из-за ударения и обратила внимание), сиплая женщина восторгалась настоящим полковником, и кому-то было мало-мало-мало. Мало огня, вот что. И она тоже страдала, что она таки одна. Модный образ, что ли, такой: красивая, одинокая и, судя по набору слов, катастрофически тупая. Потом от одиночества страдала Таня Буланова. Она так качественно надрывалась, прям караул. Немного спас ситуацию босоногий мальчик, но мне всё время хотелось подпеть «босоножки потерял»! Еле удержалась. И вообще, настроение было такое… бурлящее. Хотелось петь и бежать вприпрыжку.

Я вышла на «Театре кукол» (заплатила за проезд тыщу) и пошагала в сторону танка. Тут идти-то с километр, а времени ещё пятнадцать минут. Можно не торопиться.

Он стоял около танка и поглядывал на проезжающие автобусы-трамваи. В курсантской парадке. На груди какие-то значки, здоровенный крест белый, натурально как медаль. Руки за спиной. Господи, надеюсь, у него там всё-таки не букет!

Увидел меня, заулыбался:

— Привет!

— Привет!

Я внезапно получила поцелуй в щёку, чёт вдруг слегка застеснялась и почувствовала, что краснею, но тут он сделал шажок в сторону…

— Ой, блин… Это что?..

На бортике гранитной танковой площадки стоял… стояло… Нет, определённо — кактус!

— Ты в прошлый раз сказала, что не любишь букеты, — полувопросительно начал он.

— Ну, да, — я усилием воли подняла челюсть с пола, — мёртвые цветы, терпеть не могу.

— Так вот! Он — живой. У него даже кличка есть. Курсанты называют его… как бы поприличнее сказать…

— Я, кажется, догадываюсь, как его называют, — пробормотала я. Я, конечно, не специалист, но уж больно характерная у кактуса была форма. Не знаю, что за жизненные коллизии с ним произошли, но выглядел он как здоровенный, простите, детородный орган. Самое приличное слово на ум приходило — «член». Вряд ли курсанты утруждали себя такими ограничениями…

— Он у нас в актовом зале стоит. Стоял. Пацаны тайком курят и бычки в него суют. Он уж чахнуть начал, жалко. Он вообще-то красивый был, даже цвёл. Здоровые такие белые цветы, представляешь?

— Так ты спёр его, что ли?

— Ну да. Сдохнет он там всё равно.

Я начала неудержимо ржать.

— На самом деле вот тебе, — он торжественно предъявил букет! Из трёх веточек, на каждой из которых сидело по несколько кругленьких, завёрнутых в фольгу конфеток в обрамлении прозрачных розовых лепестков. Очень модно в последнее время.

— Это мне? — Глупый вопрос правда? А кому же ещё? — М-м, вишня в коньяке, моя любимая! Ну и как есть теперь его? Такой красивый. Жалко.

Он хмыкнул:

— А лежали бы они в красивой коробке, ты бы тоже её жалела?

— Ага, положила бы в сервант и три года любовалась.

— Ну, пошли?

Я посмотрела на кактус:

— А этот?.. — блин, приличная девушка не должна произносить слово «член» на первом свидании!

— Да пускай стоит, заберёт его кто-нибудь.

— Ну уж нет! — я на секунду задумалась. — А знаешь что? У меня отец на рынке работает, давай ему занесём?

От танка до Центрального рынка пара остановок, бешеной собаке, как говорится, семь кило́метров не крюк. Да и всё равно конкретной цели у нас нет.

— Давай, — пожал он плечами и вынул из кармана большой пакет, в котором, должно быть, этот кактус сюда и припёр.