Солнце мое

08. ВРЕМЯ МЕЖДУ

СЕКОНД И ЗИМА

Папин паджерик стоял у входа. Пруха!

Я встала на нижнюю ступеньку ведущей в магазин лестницы и положила руки Вове на плечи. Прям распирало как в детстве заявить: «Я большая!» Правда, я и с этой ступеньки была заметно ниже него, и даже если на вторую встать… зато ему не так сильно ко мне наклоняться. Вовка аккуратно поцеловал меня в щёку. Ну, не принято у нас посреди улицы в губы целоваться. Но всё равно нежно и тепло…

— Кстати!.. — я выдернула из сумочки листочек с ручкой и написала свой домашний номер: — Держи, мало ли.

Он сложил записку в карман рубашки:

— Если всё нормально, в следующие выходные так же?

— А давай к десяти на ГЭС, до лесочка пройдёмся?

— Давай! В лес я тоже с удовольствием. Всё, я побежал.

Я посмотрела, как он заворачивает за угол и начала подниматься по длиннющей лестнице. Сколько здесь ступенек? Тридцать, наверное. Или сорок. Возвращаться к началу и пересчитывать не хотелось.

С тренерства отец ушёл где-то с год как. Дела вёл с Аллой Алексеевной на двоих, хотя всё время представлялся как «старший упаковщик тары».

Крутиться пытались они по-всякому. Начинали с обуви — про сандалии-то я уже рассказывала. Привозили и отличные итальянские сапоги. Жаль только, сплошь на высоком каблуке, а я каблук ношу разве что маленький. Высоты боюсь, ага.

И мех с дальнего востока, норок в основном, шапки шили. Хватались за всё что могли, мда.

Секондом вот занялись, наверное, с полгода как. Только расчухала я его прелесть не сразу. Обычно же секонд хенд — это самое дно, то, что продаётся на развес. В таких магазинчиках тоже можно что-то хорошее найти, но для этого нужно тонну заношенных шмоток перебрать. А отец с Аллой Алексеевной возили не дешманский, а штучный товар, качественный, с каких-то специальных распродаж. Половина вещей была и вовсе новьём, в заводской упаковке. Как-то они исхитрялись скупать у фирм с большими скидками остатки коллекций прошлых-позапрошлых годов. Для шокированной России это был почти высший пилотаж.

С этими мыслями я, наконец, преодолела лестницу и дёрнула дверь.

Внутренность помещения начала приобретать законченный вид. А посреди недооформленного разгрома сидели отец с Аллой Алексеевной и пили чай.

— На одном чае с печеньем жить — так и помереть можно! — поприветствовала я их.

— Ольгуня! — обрадовалась Алла Алексеевна. — Чай пить будешь?

Это у них прям лозунг заведения.

— Буду.

— Садись, доча! — папа налил мне кружку. — Рассказывай.

— А чего рассказывать? Хотела попросить вас, как за обувью поедете, привезти мне сапоги без каблука. Я на таких цырлах не могу, сразу ноги болеть начинают.

— У тебя? — удивилась Алла Алексеевна, имея в виду, что ноги молодые и всё такое.

— Взъём мелкий. Да я ещё очень способная по части ногу подвернуть.

— Ну, конечно, надо посмотреть, Саша! А эту зиму ты в чём ходила?

— Да в чём… В валенках…

— Ну, вот ещё! Молодая девочка, в валенках! Всё, Ольгуня, я возьму это на контроль! Тебе-то уж мы по себестоимости привезём. Если что — в рассрочку…

— Да я, наверное, сразу смогу рассчитаться. Я тут подработочку нашла.

— Какую? Бери зефирку, вкусные…

— В детском саду стены расписываем с подружкой.

— Чё платят? — поинтересовался отец.

— Не сказать, чтоб золотые горы, но на сапоги хватит точно.

Если простые сапоги, китайский ужас, стоили тыщ сто пятьдесят, поприличнее — триста, то итальянские могли и в миллион выйти. Но я-то рассчитывала, что у меня хотя бы два миллиона в саду получится, так что должно было даже остаться.

— Вот бы ты нам тут расписала, а? — мечтательно оглянулась Алла Алексеевна: — Мы бы с тобой товаром рассчитались, да, Саш? — отец, которого обычно даже самые спартанские условия устраивали, только плечами пожал.

— Нарисовать-то я могу, — я тоже оглянулась, прицениваясь к помещению новым взглядом. — А что, это вот — всё? Так и останется одна коробка?

Они воззрились на меня оба и ответили хором, но разное:

— Ну вообще-то да, мы хотели большой зал…

— А зачем нам второе помещение?..

— Ну вы даёте! — удивилась я. — А склад? Или опять в гараже слаживать, чтоб вас по второму кругу обнесли?

Нынешней зимой с ними случай произошёл, диковатый даже по меркам девяностых. Тут надо пояснить, что папа с семьёй жили в маленьком восьмиквартирном доме, на первой линии, рядом с остановкой Мухиной. Рядом под окнами стоял гараж. Кто-то просёк, что в гараж складывается товар. Подъезд подпёрли и накачали каким-то газом — никто из жильцов раньше десяти утра не проснулся. Как потом говорили — хорошо, что живы остались! А гараж обчистили в ноль. На сколько миллионов товара вынесли, я даже предполагать не буду. В том числе поэтому и не было у отца возможности нынче помочь мне ни с шубами, ни с сапогами, сами сидели с хлеба на квас…

Папа с Аллой Алексеевной воззрились друг на друга.

— Саш, правда? Чё мы не подумали, места вон сколько!

— Надо материалы тогда докупать.

— Ну докупим…

— Ладно! — папа встал. — Тогда пойду замеры сделаю.

— А что бы вы хотели, чтобы я нарисовала? — уточнила я прихлёбывая чаёк.

— Ну, не знаю… — Алла Алексеевна посомневалась, — пейзаж какой-нибудь?

— Если только стилизованный. А то будет смотреться как деревенский клуб.

— Вот только не абстракцию!

— А может декоративное что-то?

— Думаешь, будет стильно?

Я пожала плечами:

— Почему нет? Давайте я пару эскизов накидаю, что понравится — то и будем рисовать.

— Ой, слушай! Иди-ка сюда! — она подскочила и побежала в подсобку (ну, «побежала» — это я так образно, на самом деле Алла Алексеевна была дамой обширной комплекции и двигалась обычно довольно плавно).

Я заглянула следом, поскольку ме́ста, чтобы войти, практически уже не осталось. Алла Алексеевна перебирала на полочках какие-то пакетики.

— О! Вот он! — она протянула мне крошечную упаковку. На вид как джинсовое что-то. Верёвочки…

— А это что? — сквозь целлофан упаковки прощупывалось что-то твёрдое.

— Это купальник, Оля! Смотри, — она шустро распаковала вещичку. Джинсовым оказался только цвет, ткань была мягкая и очень приятная на ощупь. — Смотри, какой лифчик удобный! Обычно же такие, бесформенные, а этот на косточках, как бюстгальтер. А низ — шортиками. Глянь, шикарно как. Шортики летом и в городе носить можно, секси! М? По-моему твой размер. Померишь? Давай поменяемся…

Мы с ней совершили рокировку, и Алла Алексеевна прикрыла за мной дверь подсобки. Тут и зеркало есть, хорошо…

Лифчик и впрямь сел на меня идеально. Вот что значит, глаз намётанный. Шорты тоже подошли. Класс!

Я быстренько переоделась обратно и сложила всё как было.

— Ну как? — спросила из-за двери Алла Алексеевна.

— Отлично, — я вышла в зал. — Сколько я вам должна?

— Нисколько. Будем за декор рассчитываться, — она сделала плавный жест рукой, — вместе посчитаем. Пусть это такой мини-аванс.

— Ну, ладно. Постараюсь эскизик набросать побыстрее.

На этом мы согласились, и я пошла к отцу.

— Помочь?

— Да я уже всё записал.

— Покажи хоть, как двери будут, чтоб мне представление иметь.

Я тоже записала себе размеры и сложила листочек в сумочку.

— Ладно, попруся я, — это у нас шутка юмора такая, лингвистическая.

— Да погоди, двадцать минут — и вместе поедем, подкину тебя.

— О, ну ладно!

Я помогла помыть посуду, мы распрощались с Аллой Алексеевной, которая жила неподалёку, и полетели.

Уже в машине я завела вторую часть разговора:

— Пап, мне ж и носить зимой нечего. Куртка та такая страшная, это ж просто крандец.

— Шубу хочешь?

— Ой, не знаю. На шубу я вряд ли замахнусь. Искусственную не хочу. Сколько она продюжит — года два? А из натуральных… Если только на мутоновую.

— Может, пальто? Наши бы сшили.

В мастерской у них реально хорошие портнихи сидели, шили пальто, в том числе и зимние — это я помню.

— Сшить? — посомневалась я. — Только не бабушкинское!

— Какое захочешь — такое и сошьют!

Так-то да, но… Надо подумать, картинку нарисовать. Сколько они заломят ещё…

А, может, и сама сошью, у Аньки вон в журналах выкройки есть — с платьями справляюсь же. Наш «Зингер» даже валенки шьёт. Хотя дорогую пальтовую ткань испортить страшно, конечно.

Ладно, до зимы ещё дожить надо.

ДАЧНЫЕ ПЛАНЫ

Папа домчал меня до дома, а у подъезда Василичева нива стоит! Я быстренько распрощалась и побежала домой.

Мама открыла дверь:

— Наконец-то, гулеванка!

— Так впахиваешь тут всю неделю, как папа Карло, только в воскресенье и погулять!

— Ольга, привет! — крикнул из кухни Василич.

— Здрассьте!

Я быстренько забежала в ванную, помыть руки.

— Оля, суп наливать? — это уже бабушка.

— Чуть позже, баб. Я у отца чай пила, пока не хочу.

Вся кухня была заставлена кульками и пакетами с дачи: редиска, огурцы, всякая огородная зелень, черемша (у нас лес рядом), ведёрко с жимолостью, баночки с ревеневым вареньем. На столе в чашечке торжественно красовались первые ягодки клубники.

— Ух ты! — я уцепила пару клубничин. Сладкие-е!

— Оля, — деловито начала моя матушка, — я с четверга в отпуске, маму хочу на недельку забрать. Как раз ягода пойдёт.

— И вообще, свежий воздух, — поддакнул Василич.

— Ну, ладно. Переживу неделю-то.

— А ты с нами не хочешь?

— Да если бы я и хотела, я ж подрядилась садик разрисовывать.

— А-а-а, точно!

— Может, я останусь? — запереживала бабушка.

— Да ладно, что ж вы, всю жизнь её караулить будете? — махнул рукой Василич. — Девчонка взрослая, в институте учится…

Они ещё некоторое время спорили, но маме сильно хотелось, чтобы бабушка с ней поехала. К Саше же (старшему сыну) она ездила. А теперь у нас на даче тоже свой дом построен. Как не съездить-то⁈ По итогу они все друг друга уговорили, и бабушка, скрепя сердце, пошла заранее собирать вещички.

— Оля, укроп не забудьте посушить, — напомнила мама, и они с Василичем унеслись.

Да, укропа было щедро, два больших пакета. Я разложила его на столе в зале, где кроила — как раз поверх своих выкроек, всё равно они больше не пригодятся — и пошла рисовать эскиз для папиного магазина. Пока время есть.

Ночью мне снился Вовка. Он целовал мои замёрзшие пальцы, только платье на мне было не то, что в воскресенье. Да честно сказать, в этом сне на мне вообще никакого платья не было. От этого осознания я проснулась и уставилась в серый прямоугольник окна. Утро на подходе. Я прижала ладони к горящим щекам и подумала, что проснулась зря.

ТРУДНАЯ НЕДЕЛЯ

Понедельник и вторник вышли просто караул какие. Чуть мы с Аней не померли смертью храбрых на этой покраске… Но обе лестницы, со всеми необходимыми фендибоберами — сделали!

В среду она поехала на свою реконкисту, и я осталась одна. Сразу стало грустнее и тяжелее. Но ничего, сдюжу как-нибудь. В среду же вечером бабушка сообщила мне, что заложники из Будённовска вернулись в свои дома. Те, кто остался жив. Погибших было сильно больше сотни, а раненых — больше в разы… Господи, какой кошмар…

В четверг я проводила бабушку на дачу, обещала, что поздно возвращаться домой не буду — и решила обещание сдержать. Я упаковала зубную щётку, пасту и полотенце, достала с антресолей спальник и пошла на работу, рассудив, что ни кошек, ни собак, которые пострадают от моего решения, у меня нет. Смысл домой ходить? А душевая в каждой группе имеется.

Я зашла в группу к маминой старинной подруге, договорилась, что буду у неё ночевать.

— Если что, у нас тут и чайник есть, можешь чай кипятить, — радушно поделилась со мной Татьяна Васильевна, — а я тебе ключ оставлю, на ночь изнутри закрывайся, мало ли что.

Чайник у них в группе был новомодный, быстрый и самоотключающийся. Удобно! Надо будет домой такой же купить.

Оставшиеся для росписи зоны не были столь торными, как первые, и я зависала над ними по-стахановски, с семи и до одиннадцати-двенадцати. Ночами видела феерические картинки про эти стены, и что я снова крашу, крашу, крашу в разнообразных вариантах. Тем более, что запах краски и растворителя в саду висел неистребимо.

Суббота оказалась грустнее пятницы, потому что кормить-то меня было некому. До трёх я дотянула на чае с печеньками, а потом решила, что двух с половиной суток непрерывного трудового подвига достаточно, и пошла домой. И что-то так вдруг захотелось домашней еды, просто караул. Быстренько провела ревизию продуктов, нашла в морозилке небольшую косточку — как раз на нашу среднюю кастрюльку. Пока отмокала в ванне (спасибо комету, в ней теперь хоть сидеть можно без содрогания), сварился бульон. Настрогала обжарки, начистила картошки — наварила борща.

В пакетике лежал трёхдневный хлеб. Не плесневелый, всё нормально, но я такое уже как-то не очень. Забраковала его на сухарики, сама сходила до пятачка.

В хлебный киоск стояла небольшая очередь. Дока! В смысле, фирма такая, «Дока-хлеб». Как-то они в нашем околотке заметно потеснили хлебозавод в последнее время. Хотя, чего удивляться — хлеб у них вкусный, непривычно пышный и высокий. Выбор небольшой — белый и чуть более тёмный, вроде как второй сорт. Свежий три с половиной тысячи, вчерашний — две. Очередь, как оказалось, стояла за вчерашним, а тех, кто хотел свежего, пропускали без очереди, типа элитный клиент, мда.

Слегка почувствовала себя буржуинкой.

Купила ещё стаканчик сметаны, пришла домой, борщечка навернула со сметанкой, со свежим хлебушком — красота!

Упаковала подсохший укроп в специальные тряпочные мешочки, сложила и задвинула в угол стол, зал маханула пылесосом, а то теперь этот укроп везде.

Разложила заготовленные для папы рисунки. Получилось больше, чем я планировала, да и пусть. Зато выбирать есть из чего. Упаковала в отдельную папочку, надо будет ему завтра позвонить, может заскочит, заберёт.

Маленько ещё пописала свою книжку.

Вечер провела с пользой, одним словом.

НЕТ, НУ НАДО ЖЕ…

25 июня, воскресенье.

Проснулась я аж за полтора часа до будильника. В семь ноль-ноль! И сна, главное, ни в одном глазу. Привыкла, что ли, за эти дни в детском саду? И куда мне это время теперь пристраивать? Я ж говорила, собираюсь ровно час. Всегда. Пять минут лишних будет — всё, опоздаю!

Бухтя на чрезвычайную утреннюю бессонницу, я почапала умываться. Хотя, честно сказать, страдала я недолго. Ожидание предстоящего свидания придало мне оптимизма, и собирать барахлишко я поскакала уже гораздо бодрее. Люблю, понимаете, комфорт. Чтоб погулял — сел в тенёчке с удобством, на коврик, не опасаясь зелёных пятен на одежду наставить, а то скамеечек на Якоби точно нет. Проголодался — бутербродик какой, морсика попить и так далее. Мама мне как раз сыра, колбаски оставила.

Я напластала бутербродов, налила морса в пластиковую полторашку, а то лимонад в прошлый раз произвёл на меня очень умеренное впечатление. Нашла в шкафу маленькое пикейное покрывало. Посидеть хватит, а загорать я там всё равно не собираюсь. Ну и полотенечко небольшое сложила, руки вытереть и пару пластмассовых походных кружечек.

Ну, вот и что? Восемь часов, как я и говорила! Сейчас сто́ит хоть чем-то заняться — и всё, опоздание обеспечено.

Я потопталась в раздумьях посреди зала, нарядилась в новенькие шортики и топик — на пляж же иду. Лифчиком сегодня решила пренебречь. Получилось реально секси.

Взгляд упал на папку с эскизами для магазина. Раз уж так рано встала, пойду до папы дойду, так и так мимо. Занесу ему, кстати, набросочки, пусть смотрят, решают.

Я уж говорила, отец с семьёй жил в двухкомнатной квартире на Мухиной. И если на ГЭС идти, находилась эта квартира как раз мне по пути. Топать до туда было минут двадцать средне-бодрым ходом (или десять, если с нашей горы рысью пронестись, что я иногда проделывала). Надеюсь, как раз поймаю папу до работы. Воскресений в качестве специальных выходных у него, насколько я помню, весь последний год не было, так что они точно не спят.

Да и сложно, честно говоря, подолгу спать, когда в двухкомнатной квартире живёт шесть человек трёх разных поколений и собака в придачу.

И, судя по запахам, уже что-то вкусное готовят!