10

Мы приземлились на берегу большого озера. Тут было очень красиво, несмотря на периодические «бух-бух» нашей арты. Спецназовцы взяли под контроль периметр. Кто-то из них даже притащил переносной радар с дроном, который мог предупредить нас задолго до прилёта «огненных сюрпризов» с той стороны.

Озеро было нейтральной акваторией. Наши передовые позиции находились на плоской вершине скалы и в устье ручья, к западу. Между нами и таинственным противником тут была только вода.

Перед вылетом провели разведку с дронов, не вылетая за пределы нашей зоны контроля. По полученным данным, противник концентрировал усилия на обходе водного препятствия; представлялось маловероятным, чтобы наше появление в составе одного вертолёта вызвало бы сколько-нибудь серьёзные движения с той стороны.

— Контроль, — доложил спецназовец с позывным «Заря», — мы готовы.

— Спасибо, — я кивнул в ответ.

— Сколько по времени нужно? — немного поколебавшись, «Заря» задал ещё один вопрос.

— Посмотрим, — уклончиво ответил я, — но жить мне тоже хочется.

— Принято.

Я подошёл к воде. Она была идеально прозрачной; каждый камешек на дне можно было разглядеть во всех подробностях. Чуть подальше от берега лениво шевелила плавниками какая-то крупная рыба. Но мне нужна была не она.

Солнце снова поднималось, заходило на новый круг. В его лучах, игнорируя канонаду, купался орёл. Удивительно всё-таки, как животные умудряются выживать в этих местах? Лето длится каких-то пару месяцев… птицы, наверное, гнездятся здесь, а на зиму перебираются южнее. Делают ли орлы точно также, я не знал. Если нет, то птицам можно только посочувствовать.

Воспользовавшись этой эмоцией — сочувствием, я потянулся к орлу. До последнего момента у меня не было уверенности, что способность, приобретённая в мире вечной войны, осталась со мной.

Но вот мгновение, и я могу смотреть глазами орла. Чувствовать биение его сердца. Его эмоции.

Повинуясь немного хулиганскому порыву, я узнал, действительно ли орёл улетает на зиму. Оказалось, что нет. Он зимует здесь, в долине. Местный микроклимат не так суров, как на плоскогорье. И пищу можно найти: в щелях между скал пряталось множество грызунов, которые успевали за короткое лето сделать огромные запасы пищи.

Оказывается, тут тоже можно было жить… до недавнего времени.

Я сделал пару кругов в поисках восходящего потока. Нашёл его. Стал по спирали подниматься. Постепенно моя траектория вышла за пределы озера. Я цеплял вражескую территорию, осторожно, будто стараясь не привлекать лишнего внимания, глядел на землю.

Возле берега редколесье ещё было похоже на нормальное. Те же деревца. Кое-какие животные. Но и здесь рыжими пятнами выделялись то ли опорные пункты, то ли дозорные позиции врага. Сложно разобрать, что именно там находилось — воздух над этими образованиями дрожал, искажая очертания. Возможно, там было что-то очень горячее. Или же это была особая маскировка. Гадать бесполезно.

Я поднимался всё выше, ощущая недовольство орла. Он был голоден. Я уводил его в сторону от богатых добычей берегов озера.

Секунду поколебавшись, я вернулся назад, к берегу.

Я указал орлу на возможную добычу. Моё «чувство живого» было острее его зрения.

Несколько секунд стремительного пикирования, ощущение восторга, и вот добыча бьётся в когтях. Я не позволил ей долго мучиться.

Орёл хотел прервать охоту. Но тут уж мне пришлось настоять: за всё приходится платить в этой жизни: и за лёгкую добычу тоже.

Я снова нашёл восходящий поток и начал подниматься всё выше.

Километрах в двадцати от берега озера с атмосферой начало происходить что-то странное: потоки воздуха меняли температуру и направление спонтанно, вопреки всякой логике. Мне стало сложно удерживать высоту, приходилось прикладывать усилия. Я понимал, что долго так не смогу. Нужно снижаться, хотя бы попытаться найти стабильный слой.

Сосредоточившись на полёте, я не сразу понял, что не могу разглядеть поверхность земли. Стало окончательно понятно, почему визуальная разведка за пределами периметра не давала результатов: внизу клубилась дымка разной интенсивности, будто одновременно множество источников выбрасывали вверх пар или дым.

Опустившись на сотню-другую метров, я действительно обнаружил, что здесь гораздо меньше турбулентных воздушных потоков. Зато до меня стали долетать ароматы.

Восприятие птиц мало похоже на людское, но я воспользовался памятью орла, чтобы найти аналоги. Больше всего это походило на то, что делали люди. Вблизи промышленных предприятий пахло почти также; орлы боялись этого запаха и старались его избегать. Вот и сейчас мой носитель ощущал тревогу. Но я упорно продолжал двигаться дальше.

Вскоре «дымовой пояс» закончился. И я увидел то, насколько сильно меняло землю то, что пришло с другой стороны. Там, где раньше было редколесье в речной долине, были какие-то странные разноцветные квадраты, чем-то с высоты напоминающие возделанные поля. У них была разная поверхность: где-то она глянцевито отблёскивала, будто жидкость, где-то ершилась мелкими ворсинками, которые колыхались, словно на постоянно меняющем направления ветру.

Мой «детектор живого» молчал, но, благодаря зрению орла, я видел, что эти квадраты кипят жизнью. Странные существа бродили среди чуждого пейзажа. Их сложно было разглядеть с высоты в деталях, но, похоже, они были заняты обычными делами: кто-то кормился тем, что росло из глянцевого покрытия. Кто-то, похоже, охотился: я видел, как более крупное существо накрыло своим телом целую стайку мелких, после чего оно начало вибрировать.

В какой-то момент я заметил, что границы между квадратами расположены не совсем хаотично. Они будто стягивались в одну точку, которая до сих пор оставалась невидимой, скрытой в глубине захваченной территории. Я направился туда.

Летел довольно долго. Начинал чувствовать, что ресурсов орла надолго не хватит, но тут пейзаж внизу снова стал меняться. Квадраты «полей» сменились причудливыми переплетениями чего-то, напоминающего с высоты медную проволоку.

И тут я ощутил нечто тревожное. Вроде бы ничего не поменялось — но возникло отчётливое ощущение чужого, давящего взгляда.

Я удвоил внимание. Но за переплетениями «проволоки» сложно было что-то разобрать.

Ощущение взгляда нарастало, и я решил замедлить продвижение вглубь вражеской территории. Вместо этого, сделав пару кругов, я нашёл восходящий поток и начал набирать высоту.

«Проволока», как вскоре выяснилось, была не сплошным поясом; она располагалась островками, которых постепенно становилось всё больше. Они перемежались «лоскутными полями» и чем-то напоминающим жёлто-красный осенний лес, что находилось в речных долинах, посреди глубоких каньонов.

Где-то на горизонте блеснула полоска открытой воды. Я развернулся в ту сторону и начал планировать, медленно опускаясь. И вдруг в какой-то момент почувствовал: странный враждебный взгляд исходит именно оттуда.

Я изо всех сил пытался наладить контакт с чем-то живыми, там внизу. Хоть с птицей, хоть с мышью — чтобы разглядеть это место поближе. Но тщетно.

Ощущение взгляда только нарастало, доставляя ощутимый дискомфорт. Я упрямо продолжал двигаться вперёд, напрягая зрение. Так продолжалось ещё минут десять — пятнадцать. А потом, безо всякого предупреждения, я вновь оказался на берегу озера, у самой границы аномального участка.

Связь с орлом была потеряна.

От неожиданности я задохнулся. Это было похоже на удар в солнечное сплетение.

— Эй! С вами всё в порядке? — один из спецназовцев подбежал ко мне и взял за плечи, стараясь заглянуть в глаза.

— Да, — выдавил я, — сейчас отойду…

Но окончательно в себя я пришёл только через пару часов, на базе. Хотя меня до сих пор кидало то в жар, то в холод, но, по крайней мере, я мог связанно мыслить и объясняться.

Я всё ещё лежал в палате, в медблоке, но это помещение временно превратили в комнату для совещаний: сюда притащили тактический дисплей и набор глушилок — электромагнитных и аккустических.

— Река, которую вы видели, пересекала плато с севера на юг или, скорее, с запада на восток? — спрашивал начальник картографической службы округа, полковник.

— С северо-запада на юго-восток, — ответил я.

— Всё верно, — кивнул картограф, обращаясь к командующему, — это озеро Амо. Река, которую вы пересекли — это Мойера. Где-то здесь, — он указал место на карте, начинались описанные вами конструкции, напоминающие осенний лес.

— Конструкции? — переспросил я.

— Судя по вашему описанию, это вряд ли что-то живое. Скорее, это сооружения наших противников. Возможно, промышленные или жилые. Пока точно сказать сложно, этим занимаются специалисты.

— Значит, вы говорите, ощущение взгляда отчётливо исходило оттуда? — переспросил командующий, обращаясь ко мне.

— Верно, — кивнул я, — никаких сомнений.

— Предварительный анализ данных, добытых в ходе разведки, в привязке к топографии, так же отдаёт приоритет этому району, — добавил начальник штаба, ещё один генерал, которого я впервые увидел сегодня.

Командующий помолчал. Потёр подбородок. Потом сказал, обращаясь к подчинённым:

— Подготовьте детальный план, сегодня к вечеру.

— Есть! — ответил начальник штаба, после чего направился к выходу из палаты. Картограф последовал за ним.

Мы с командующим остались наедине.

— Сергей, я не буду ходить вокруг да около, — начал он, — учитывая вашу специализацию, думаю, в этом нет необходимости.

— Я внимательно слушаю, — ответил я.

Генерал подошёл к экрану, которым было закрыто окно, потрогал крепление. Потом кивнул, видимо, удовлетворившись осмотром, и продолжил:

— Мы давно подозревали наличие единого командного центра на той стороне. Это даёт нам некоторый шанс.

— Локальная операция? Диверсионная группа в тыл? — спросил я.

— Верно, — кивнул командующий.

— Но ведь мне сказали, что попытки разведки уже были. Несколько групп погибло без результата.

— Тоже верно, — командующий вздохнул, — у обычной ДРГ нет шансов.

Только теперь я понял, почему мы остались наедине и о чём собирался говорить командующий.

— Я официально мобилизован? — спросил я, — это согласовало моё руководство?

Прежде, чем ответить, генерал снова вздохнул.

— Ваше руководство действительно не имеет принципиальных возражений, и на межведомственном уровне всё согласовано. Но официально, конечно, вас мобилизовать никто не может. Нет соответствующего правового режима. Всё зависит от вашей воли.

Я задумался на несколько секунд. Потом сказал:

— Не думаю, что мы сможем унести нужное количество взрывчатки. Командный центр может быть большим, и я не уверен, что мы сможем достаточно точно найти критические точки.

— Тактический ядерный заряд, — ответил командующий, — говоря откровенно, мы уже готовим вариант массированного удара по всей площади поражения. Ваша вылазка может дать шанс обойтись без сопутствующих… последствий.

Я прикрыл глаза. Сколько нужно зарядов, чтобы полностью выжечь поражённую зону? Десять? Двадцать? Пятьдесят? Сколько регионов при этом пострадает? Да что там регионов — последствия будут глобальными: климат, экономика, геополитика… на этом фоне один-единственный тактический заряд выглядит настоящим спасением.

— Противник до сих пор не применял оружие подобной мощности, — заметил я, — что будет, если оно попадёт не в те руки? Или щупальца?

— Такая возможность предусмотрена конструкцией заряда, и приведёт к его детонации.

— Ясно… — я откинулся на подушку и прикрыл глаза; мотивы командующего были понятными: если есть хоть малейшая возможность закончить этот кошмар малыми потерями — её надо использовать, обязательно. Не предпринять такую попытку — преступление. Но есть ли реальные шансы — большой вопрос. Десять ДРГ уже пропали. Да, это были военные группы, у них нет такой специфической подготовки, как у нас. Мы больше готовы к неожиданностям. Видно, что командующий рассчитывает на мои «особые навыки», но что они могут значить там, внутри, где нет того живого, что я мог бы использовать? Разве что способность чувствовать это давящий взгляд… этого уже не мало. Стоп. Он ведь не сказал, что я должен пойти один. Скорее всего, речь тоже идёт о группе.

— Сколько должно пойти? — спросил я, открывая глаза, — состав группы?

— Боюсь, мои люди в этой ситуации не смогут оказать поддержку должного уровня. Лучших специалистов мы уже потеряли. Речь идёт о вас четверых.

— Четверых? — усмехнулся я, — включая это… этого…

— Даниила. Да, — командующий кивнул, — повторюсь, сейчас не время для симпатий или антипатий. Мы должны использовать всё, что у нас есть.

Всё-таки высшие армейские чины остаются больше бюрократами, чем военными. Потому что бюрократ, даже лучший из них, всегда подчиняется правилам, видимой и логически обоснованной целесообразности. А военные, имеющие боевой опыт — учатся слушать и чувствовать то, что остаётся за пределами слов и логики, то, что можно условно назвать «военной интуицией».

Скорее всего, генерал уже поговорил с Даниилом и остальными. И, если он так уверенно озвучил состав группы, те дали согласие. Значит, такое решение соответствует плану Даниила, в чём бы он ни заключался. Передо мной же стоит простой выбор: или отойти в сторону, отказавшись участвовать во всём это, или попытаться сохранить контроль над ситуацией, просчитав его игру. Для этого надо идти вместе со всеми.

— Мне надо поговорить с семьёй, — ответил я.

— Конечно, — кивнул командующий, — я дам распоряжение использовать закрытый канал. Но просьба: не стоит озвучивать чувствительные детали. Наши, земные дела никто не отменял. И разведку вероятного противника тоже. Ну, вы понимаете.

Я кивнул в ответ.

Загрузка...