Солнечные Звери

21

Мы ехали в составе колонны снятой с консервации техники. Никаких комфортных вертолётов и нормальных условий. План был составлен таким образом, чтобы имитировать беспомощность нашей стороны: попытки сдерживания натиска тварей из Хаоса с помощью вооружённых сил. И, надо сказать, воплощался он крайне правдоподобно.

Когда нас снабдили необходимым походным снаряжением и включили в состав колонны, которая формировалась на территории части, Ваня пытался со мной поговорить. Прямо в отсеке, наклонившись к моему уху, среди других солдат, которые до сих пор глядели на нас с еле сдерживаемым любопытством. Однако я был достаточно внимателен, чтобы заметить датчики сканирующих лазеров, позволяющих считывать тихий голос даже в условиях сильного шума. Поэтому я в ответ только сжал его руку и едва заметно качнул головой. Кажется, он понял.

Без остановки ехали долго. Часов шесть-семь. Потом остановились на краю большого поля, за которым текла речка.

Выгрузились, спешились. Командиры подразделений назначили караулы и зоны ответственности. Встали лагерем.

Только после ужина, когда поставили палатки, у нас, наконец, появилась возможность поговорить. Мы предупредили старшего экипажа о том, что идём по нужде. И отправились в ближайший лесок.

— Ты не должен этого делать, — безапелляционно заявил Иван, когда мы отошли достаточно далеко от любопытных ушей и сканирующих лазеров.

— Почему? — спросил я.

— Потому что другие миры — они живые. И никто такое не заслужил. В отличие от нас, — горячился он.

— У меня тут жена, — заметил я, — и сын.

Ваня вздохнул. Потом положил правую руку мне на плечо, стараясь заглянуть в глаза — что бы не так уж просто сделать: начало темнеть.

— Серёг… я бы всё бы отдал, чтобы их спасти. Не задумываясь отдал бы себя за них. Но цена… она несоразмерна, понимаешь?

— Не очень, — ответил я, — Вань, я думал, после всего, что с тобой произошло. Что с тобой сделали. Ты ведь должен начать понимать, что нет никаких глобальных «мы». Что есть только люди, которые тебе доверились. Близкие. Остальное… Вань, это просто цифры. Абстрактные. Если бы план яйцеголовых имел шанс на реализацию — ты бы даже не узнал, что это за мир. Уверен, что вселенная настолько огромна, что каждое мгновение в ней погибает и рождается несчётное число миров. Почему ты думаешь, что это может стоить такого простого, бытового предательства?

— Предательства? — переспросил Иван.

— А как ты это назовёшь с моей стороны по отношению к жене и сыну? — спросил я, — что бы сказала Алина, если бы знала, что я не использовал шанс спасти их?

Иван промолчал. В тающем свете сумерек я видел, как играют желваки на его лице.

— Подожди… — вдруг сказал он, замерев, — что ты сказал про шанс на реализацию?

Я улыбнулся.

— Я сказал, что у этого плана нет шансов.

— Подожди… но ты… — Ваня всплеснул руками, — ты же согласился?..

— Ваня, честно: не представляю, откуда в тебе сохранилось столько идеализма. После всего того, что ты пережил. На будущее: не пытайся морализаторствовать. Это плохая тактика при любом раскладе.

— Объясни хоть, что ты задумал. Зачем мы туда едем, если ты уверен, что их план не сработает?

— Потому что у меня есть свой план, — ответил я.

— Поделишься?

— Нет.

— Ясно, — Ваня насупился, но, вроде, по-настоящему не обиделся.

— Я тебе уже говорил, что навещал научников, — сказал я, — но так и не сказал зачем.

— И зачем же? — заинтересовался Иван.

— Потому что я хотел, чтобы хотя бы кто-то из них в полном сознании понял и принял все последствия отсутствия моральных ограничений в процессе познания. На себе.

— Ты рассчитывал на то, что им станет стыдно? — скептически ухмыльнулся Иван.

— Нет, — я покачал головой, — я рассчитывал, что им станет страшно. И знаешь — возможно, так и будет. Только я этого не увижу.

— А ты ведь хочешь, чтобы наш мир погиб… — сказал Ваня, поражённо глядя на меня.

— Нет, Ваня, — ответил я, отрицательно помотав головой, — конечно же, я не хочу этого. Но я допускаю, что он это заслуживает. Где-то, в определённый момент, мы сильно перегнули палку. И случилось то, что случилось. Знаешь, в той папке было много страшных вещей. Но, в общем-то, ничего нового. Так или иначе — мы всё это уже делали в нашей истории. Разница, наверно, была только в мотивах… хотя и в этом я тоже не уверен. Так или иначе, именно это стало той последней соломинкой, которая сломала спину верблюду.

Ваня долго молчал, осмысливая сказанное мной. Я терпеливо ждал. Потом он посмотрел в сторону лагеря, встрепенулся и сказал:

— Пора, наверное. Нас же хватятся!

— Та, пожалуй, ты прав. Пора.

— Скажи только — хоть какой-то шанс выпутаться из этой истории есть?

— У нас? Возможно, — кивнул я, — а вообще из меня плохой предсказатель. Поэтому давай просто посмотрим, что будет.

— Что же ты всё-таки задумал… может, расскажешь?

— Да говорить пока особо нечего, — признался я, — Вань, с некоторых пор я научился доверять себе.

Я сделал пару шагов по направлению к лагерю, но Иван всё так же стоял на месте.

— Ты чего? — спросил я, оглянувшись.

— Серёг… сложно это. Понимаешь, сейчас будем на парней глядеть. Зная, что шансов, практически, нет.

— Сейчас я тебе одну вещь скажу, Ваня, — ответил я, — сам понял только недавно. Хотя казалось бы…

Иван посмотрел на меня с интересом и какой-то проснувшейся надеждой, что ли. Зря он. Надежда — не лучший советчик в некоторых делах.

— Мы игнорируем смерть, — сказал я, — хотя она постоянно присутствует среди нас. Мы стараемся не думать о том, что она обязательно, неизбежно будет. Так?

— Серёг, это свойство всего живого… против инстинктов не попрёшь…

— Даже я, когда вернулся оттуда, из мира, где смерть была обыденной — очень быстро перешёл в привычное состояние. Научился игнорировать её. Но страх никуда не ушёл. А знаешь — почему?

Ваня покачал головой.

— Потому что страх смерти — это не то, что мы думаем. Это не страх перед прекращением физического существования. Это — страх перед необратимостью перемен, Вань… мы умираем каждую секунду.

— Серёг, мне не до философии…

— А это не философия, Вань, — я пожал плечами, — это жизнь. Не стоит жалеть людей, которых ты принимаешь за смертников. Потому что ты сам находишься в точно таком же положении. Нет ничего вечного. Мы неизбежно расстаёмся с близкими людьми. Буднично, не воспринимая этого, многие вещи мы делаем в последний раз. Даже сейчас, мы выйдем из этого леса, чтобы никогда сюда больше не вернуться. Понимаешь?

Ваня постоял ещё секунду. Потом вздохнул и сказал:

— Пойдём. Нас правда хватятся.

И мы молча вернулись в лагерь.