Солнечные Звери

27

Иван выслушал мой рассказ с каменным лицом, не задавая вопросов.

— И ты полностью поверил этой… этому?.. — спросил он, когда я закончил рассказ.

— Поверил, — кивнул я, — он говорил правду.

— Что ж. Пожалуй, я готов с этим согласиться, — ответил Иван, — только, думаю, про рай будущего, если он и говорил правду — то не всю правду.

— Скорее всего. Только я всё равно был готов остаться.

Иван оглянулся по сторонам; мы сидели в кафешке на Кузнецком мосту, за ЦУМом. Вокруг было много народа.

— Интересно, они уже… того? — вдруг спросил он.

— Что того? — поначалу не понял я.

— Ну, перешли к другому барину, — ответил Иван.

— Это немного не так работает, — я покачал головой, — ни одному барину такая власть не снилась. Но, думаю, да. В этом городе, скорее всего, все уже «того».

— Почему это не действует на меня? Он меня сознательно отпустил?

— Во-первых, почему ты уверен, что не действует? — спросил я, улыбнувшись, и наслаждаясь недоумением на лице Ивана, — а во-вторых — даже если действует, это не помешает тебе пойти со мной. Это не так работает, говорю же.

— То есть он мог бы тебе сказать, что ты можешь забрать меня с собой, но на самом деле сделать так, чтобы я на это ни за что не согласился, и думал бы, что это моё решение? — спросил Иван.

— Думаю, да, — кивнул я, — при желании он мог бы так поступить.

— А если наоборот? — спросил Иван, — чтобы, так сказать, договориться с тобой?

— Вот теперь я точно не сомневаюсь, что эти метания — чисто твои, — я осклабился.

— Да ну тебя! — Иван махнул рукой, — ты сам бы что думал на моём месте?

— На твоём месте я бы очень крепко думал, — ответил я, — но, в конце концов, наверно, пошёл бы.

— Что ж, — Иван кивнул, — ты прав. Я пойду.

Как-то так само собой получилось, что в метро мы не стали заходить, хотя до Белорусского была пара остановок. Вместо этого мы пешком дошли до Тверской, и направились дальше, в сторону Пушкинской.

По дороге я остановился возле окошечка на вынос одной из многочисленных кафешек и взял себе капучино. Ваня решил ограничиться минералкой.

Погода стояла отличная: яркое послеполуденное солнце, но не жара — а приятное тепло, которое пока только намекает на скорую осень. Люди всё ещё одеты по-июльски: лёгкие платья, шорты, майки. Всё ещё улыбаются солнцу и берут мороженое в многочисленных лотках, которые можно встретить повсюду. Дети капризничают. Жёны заглядываются на витрины дорогих брендов, обсуждая последнюю Шанхайскую моду…

Ещё совсем недавно я наслаждался всем этим. Тогда, когда вернулся из ада, и думал, что вот-вот смогу наладить нормальную, человеческую жизнь. Что смогу прожить её достойно. Вырастить детей. И снова отойти в другой мир с полным осознанием выполненного долга.

— Некоторые вещи хотелось бы забыть, правда? — сказал Ваня, глядя вслед девушке, которая только что ему улыбнулась.

— Помнишь, что солдаты попадали на ту сторону, не имея памяти? — сказал я, — но при этом чувствовали, что когда-то были другими. Разве это не кошмар?

Иван вздохнул.

— Ты прав. Наверное. Но всё равно как-то не хорошо. Хочется окуклиться и заползти в какую-нибудь нору, и чтобы ни одна собака…

Прямо перед нами открылась дверь, и на тротуар буквально вывалилась молодая пара, явно навеселе.

— Простите, господа, — осклабился парень с цветными волосами и проколотым носом, отдавая притворное воинское приветствие, — н-не заметили, — он икнул.

Из помещения вырвался воздух, полный взвеси разрешённых испарителей. А, может, и не совсем разрешённых.

Я поднял голову и прочитал название заведения: «90-е». А, вот оно что. Мне не нравилось это модное среди молодёжи поветрие — романтизировать время беспредела и развязности. Но потом один мой источник, университетский профессор, провёл параллель между нашими девяностыми и периодом Дикого Запада в тогда ещё США.В благополучные шестидесятые годы прошлого века это время тоже романтизировалось — но жажда приключений в романтическом антураже не отменяла глубинный страх по-настоящему оказаться в оригинале. Напротив, помогала сохранению генетической памяти, когда живые носители реальных воспоминаний уходили.

— Давай зайдём, — предложил я, неожиданно для себя самого.

Ваня посмотрел на меня в обалдении. Но потом улыбнулся и кивнул.

— Давай. Почему нет?

Внутри было откровенно душно. От запаха химикатов начало подташнивать. Но я упорно добрался до барной стойки и заказал два пива.

Играло что-то англоязычное. Я прислушался:

You drink the words Ты пьёшь слова

You eat the meaning Ты ешь их смысл

You can’t get enough Ты не можешь насытиться

But you’re just dreaming Но ты просто спишь

Then you spit it out Когда ты их выплёвываешь

You despise your role Ты презираешь свою роль

And you wait for the next one И ждешь следующей порции

To feed your soul Чтобы накормить свою душу

All the things we had Всё то, что у нас было

Life stops in its motion Жизнь останавливает

All is melting down Всё плавится

Into the acid ocean В кислотном океане

We composed the light Мы создали свет

The symphony of notion. Симфонию значений

The resonance of time Соответствующую времени

Dies in an acid ocean Она умирает в кислотном океане

Time is the keeper of the track Время — хранитель пути

Nothing ever will come back Ничто не вернётся назад

And everything falls apart И всё распадается

Into a billion pieces of art На миллиарды произведений искусства

All you want is a dream of life Всё, что ты хочешь — это видеть сны о жизни

You hate the ones who try to wake you И ты ненавидишь тех, кто пытается тебя пробудить

You want to go back into the land Ты хочешь вернуться туда

Where you are fat and full of purpose Где ты откормлен и пересыщен целями

The very last view Твой последний взгляд

Reached deep into space Направлен в глубины космоса

Into the darkness Во тьму

Fixed by death Он остановлен смертью

Forever unseen by the eye Навсегда невидимый глазом

A bright sun shines right behind Яркий солнечный свет позади

The refusal to turn around Отказ повернуться

Merges darkness with mankind * Соединяет человечество и тьму

*Project Pitchfork — Acid Ocean

От песни веяло безысходностью. Как и от этого места. Наверно, это был правильный финальный аккорд, который облегчал расставание с этим миром.