Соло на троих

Глава 8. Больше не подруги

На набережной, куда меня занесло волею судеб, я оказалась в восемь утра.

Сама не пойму, зачем было вскакивать ни свет ни заря. Просто что-то меня разбудило, и я больше не смогла сомкнуть глаз. Поворочалась, больше для проформы, потом встала, потихоньку собралась, пока весь дом еще спал. Выпила кофе и поехала на работу. Было еще так рано, что я решила не делать пересадки. Лучше пройтись пешком.

Вылезла на Китай-городе и побрела каким-то изломанным маршрутом в сторону офиса. Здесь на набережной, как нигде в городе, чувствовалось приближение весны. Река взломала лед, и потесненные глыбы уже медленно-медленно двигались вниз по течению.

Идти было не слишком приятно – то скользко, то слякотно. Но утренний воздух бодрил, прочищал мозги от всяких дурно пахнущих мыслей. Например, от мысли о том, какой будет моя встреча с Полиной. Еще вчера я беззаботно вкушала яблоко нашего с ней раздора. Не думая ни о постигшем ее разочаровании, ни о том, какими будут последствия.

Сегодня я тщетно пыталась найти слова оправдания. Все было бы не так страшно, если бы не Полин максимализм. Уж мне ли не знать! Эта ненормальная наверняка втемяшила в свою голову, что Лихоборский – ЕЕ мужчина. Она рождена, чтобы быть с ним, и ни с кем другим. Даром, что ли, сызмальства воротила нос от всяких там легкомысленных увлечений? По мелочам не разменивалась. Ждала большого и светлого.

И похоже, все-таки дождалась. Только что же теперь делать мне? Как объяснить подруге, что «ее большое и светлое» заставляет биться быстрей и мое сердце тоже?

Свернув с набережной, я угодила в плотный поток трудоустроенных москвичей. Пока пробиралась, обдумывала свой приблизительный текст.

Начну так: «Полина! Ласточка моя…» Нет, пожалуй, «ласточка» – это лишнее, фамильярничать тут ни к чему. Просто: «Полина, ну зачем тебе этот Лихоборский? Он же совсем не такой, как ты думаешь! Это животное! У него один секс на уме. Ты бы видела, что он вытворяет в постели!»…

Тут я в своих измышлениях сделала остановку. Во-первых, у меня как-то странно заныло внизу живота. А во-вторых, я поняла, что Полину от этой тирады увезут в институт Склифосовского.

Так ничего и не придумав, я вошла в пахнущее известкой парадное. Миновала вертушку, сунув под нос дремлющему старичку-вахтеру свой пропуск. Пошла по ступенькам наверх. Коридоры НИИ в этот час были непривычно пусты. Как правило, все местные бизнесмены прибывали на работу не раньше десяти.

Остановившись возле нашей двери, я вставила ключ. Но, как ни странно, повернуть не смогла. Попробовала еще раз. Не вышло. Складывалось впечатление, что изнутри в скважине тоже торчит ключ. Какого черта? Кому понадобилось запираться в офисе? Даже если предположить, что кто-то из девчонок приехал сюда раньше меня.

Я требовательно побарабанила в дверь и приложилась ухом. Ни гугу. Дернула посильней. Еще попробовала стучаться. Даже вспомнила действенный метод слесаря по делу Астаха, но все закончилось лишь гулким хрустом моего голеностопного сустава.

Наконец, когда я уже собиралась призвать на помощь Карла Борисыча, из-за двери послышался слабый голос.

– Кто там?

– Свои! – волнуясь, припала я к двери.

Я пока еще не определила, что за существо засело в нашем офисе (или хотя бы какого оно пола), но упускать возможность попасть на работу было нельзя.

– Оксанка, ты? Тьфу ты, пропасть!

– Чижова, что у тебя с голосом? С бодуна, что ли?

– Погоди, сейчас открою…

Ирка открыла совершенно заспанная. Волосы всклокочены. Взгляд не пойми куда – то ли на Кавказ, то ли на нас. Красноречивая замятина во всю щеку.

Одета она была в какую-то замусоленную футболку, едва прикрывающую бедра.

– Ты спишь, что ли? – вылупилась я на нее.

– Ага.

Я заглянула Ирке через плечо и увидела на полу между столами скомканную постель.

– А почему здесь? Тебя что, выселили?

– Ага, – снова повторила Ирка, сладко зевнув.

– Тогда подъем!

Я прошла внутрь. Решительно свернула все вместе с матрасом в рулон. Взгромоздила на стул, стоящий у нас в запасниках, на случай гостей.

Теперь срочно проветрить!

– Ишь, накурила здесь, топор вешать можно, – проворчала я, открывая окно. И стала протискиваться к пепельнице, полной окурков.

Терпеть не могу этот натюрморт! Уж больно он ассоциируется у меня с раком легких. Доступ перекрывал верный Иркин спутник – чемодан на колесах.

– Смотрю, все серьезно. Я-то думала тебя так, на время выставили. Пока у хозяйки родственники гостят.

– Никто у нее не гостит. Кому она нужна, дура старая?

– А что тогда? – я подхватила Иркину поклажу и подкатила к ней, тыча в сторону шкафа. – А ну-ка! Убери свой чемоданчик…

Ирка послушно спрятала чемодан и, как была – в футболке, уселась напротив меня. Стала рассказывать, пока я, против воли, таращилась на ее голые, непропорционально полные ноги, никак не вяжущиеся с тонкой фигуркой.

– Я, Оксанка, понимаешь ли, неряха. Не убираю ни фига за собой. Посуду не мою, раковину не чищу. А то, что в этой раковине дырку за ржавчиной не видно, это нормально. То, что я, когда въехала, целые сутки срач за прежними жильцами выгребала, тоже нормально… У тебя есть сигареты?

Я молча протянула ей полную пачку. Ирка тут же судорожно закурила.

– А еще я, Оксаночка, проститутка и пьяница. Мужиков к себе таскаю. Пьяные оргии устраиваю. Вот так вот! Это мне старушка божий одуванчик выдала. Прикинь!

– Конкретная бабуся, – в уважительной форме возмутилась я. – А чего бы она хотела? Чтобы ты монашкой жила? Или вы шумели сильно?

– Да Господь с тобой! Я же там вертепов не устраивала. Ко мне если и приходил кто, так мы цивильно. Посидим, как белые люди, за бутылкой хорошего вина. Пообщаемся, музыку послушаем. Ну, потрахаемся, не без этого. А так-то…

– В общем, все чинно и благородно, – ядовито посмеиваясь, подытожила я. Старушка, на мой взгляд, не так уж и сгущала краски. Ирка алкоголем не злоупотребляла (это старая клеветница напрасно приплела). Но ее непостоянство временами шокировало даже меня. Что уж говорить о пожилом человеке!

Ирка, впрочем, моего сарказма не подметила.

– Она когда на меня все это вывалила, я аж дар речи потеряла! Меня колотило, я тебе передать не могу! До сих пор еще руки дрожат. Вот, смотри…

Ирка выставила вперед руку и продемонстрировала мне вполне натуральную дрожь.

– Да-а, Чижевич, с нервишками у тебя не того. Ты бы близко к сердцу не принимала. Так себя и в гроб загнать недолго. Может, тебе успокоительное попить?

– Да Витька притащил мне какие-то таблетки… – она потянулась и взяла со стола странную на вид коробочку. – Говорит, еле достал через какую-то закрытую лабораторию. Он же химик по образованию.

Вывалив в ладонь целую горсть, Ирка быстро сунула ее в рот. Запила водой, глубоко запрокинув голову.

– Слушай, а ты от такой дозы кони не двинешь?

– Не-а! Витька говорит, для быстрого результата можно за раз от трех до шести штук принимать.

– Отлично! Теперь осталось выяснить, кто такой Витька.

– Ну тот, который сюда приходил. Помнишь? Я вас знакомила. Программист из газеты.

– А-а-а… – пробили меня смутные воспоминания. – Это тот, у которого изо рта воняет и прическа, как у Данилы-мастера?

– Да…

– И усы, как будто пудель к соплям прилип?..

– Да, это он, – заржала Ирка.

И у меня, как обычно, заложило уши.

Говорят, когда человек громко смеется, это хорошо. Значит, у него душа открытая. Уж не знаю, что там с Иркиной душой, но я решила для себя однозначно: в следующий раз, когда соберусь шутить, надо быть начеку. Буду вести себя, как молодой солдат на маневрах: крепко жмуриться и затыкать уши пальцами.

Впрочем, на сей раз никакой шутки не было. Ирка и сама это понимала, хотя продолжала смеяться.

Потом вдруг она резко осеклась и ни с того ни с сего заметалась по офису, бормоча при этом:

– Так, чайник, чайник, чайник…

Я сообразила, что она находится в поиске. Поэтому с готовностью подала ей искомый предмет, который, по счастью, оказался у меня под рукой.

Ирка исчезла. А через минуту появилась опять, держа на вытянутой руке полный чайник воды. Она все продолжала бубнить:

– Скорее… вскипятить воду… скорее…

– Что ты собираешься делать, можно поинтересоваться? – осторожно спросила я.

– Собираюсь мыть голову, – ответила Ирка с таким видом, будто при слове «чайник» ничего другого придумать просто невозможно.

– Здесь и сейчас?

– Здесь и сейчас. А что?

– Нет-нет, ничего, все нормально, – энергично замотала я головой. А сама украдкой покосилась на упаковку с таблетками.

Интересно, а на что бы меня пробило?..

На коробочке не было никаких надписей. Черт его знает! Вдруг галлюциногены какие-нибудь?

– Ириш, ты бы приостановила курс, – робко посоветовала я. – Все-таки лаборатория закрытая. Они там, может, при помощи этих препаратов с гуманоидами общаются…

– А что такое?

– Чудишь ты, голубушка.

Ирка, застывшая над чайником, словно колдуя, чтобы он побыстрей закипел, обернулась. Лицо у нее было такое, будто она вот-вот опять прыснет.

– Дорохова, ты прикалываешься? Или, правда, думаешь, что у меня от таблеток крыша едет?

– А что, голову в офисе мыть – это сейчас так модно?

– Где же мне ее мыть по-твоему, если я здесь живу?

– Логично. А ко мне вечерком проехать, нет?

– Нет, – отрезала Ирка, – у меня свидание вечером. С одним очень респектабельным дядечкой… Кстати!.. – неожиданно воскликнула она. Даже бросила колдовать и перебралась поближе ко мне. – А как у тебя с Лихоборским?

Тут уж я передернулась, четко поняв, что, если б я стояла, то у меня подкосились бы ноги.

Лихоборский! Стоит произнести – и клетки моего организма начинают куда-то смещаться. Как шахматные фигуры. Наверное, происходит какая-то химия. Вон даже щеки сделались горячими-прегорячими. Меньше всего мне хотелось, чтобы Ирка заподозрила нечто подобное. Поэтому брякнула я достаточно равнодушно:

– Да нормально все вроде… – и тут же сконфузилась.

Дура! Ой, дура! Зачем же я ей созналась? Надо было сказать, что ничего не было. Теперь мне светит допрос с пристрастием.

И точно. Ирка, словно угадав мои мысли, хищно подалась вперед.

– И как он? Я имею в виду в плане секса? Представляет собой хоть что-нибудь в постели?

Я пожала плечами (еще один признак безразличия):

– Мне понравилось…

– А член у него большой?

Фу ты блин! Что ж такое-то?

– Нормальный член…

Ирка отклонилась. Интерес в ее глазах потух.

– Значит, ничего особенного, – безжалостно констатировала она.

– Нет, погоди! Что я должна сказать по-твоему? Вау! Да он просто зверь! У него агрегат с пятилитровую банку! Так, что ли?

– Ну, по крайней мере, это уже кое-что. – Ирка гнусно заулыбалась. – А что, правда, что ли, с пятилитровую?

– Вру. С трех… – совсем уж понуро буркнула я.

Пытка! Это просто пытка разглагольствовать на интимную тему, особенно когда мужчина тебе действительно нравится. Да и чего на нее разглагольствовать? На то она и интимная…

Слава богу, Ирка заинтересовалась другим:

– А куда он тебя возил – в гостиницу или к себе?

– На дачу.

– К себе на дачу?

– Нет, блин! К Леониду Ярмольнику! К себе, конечно.

– Это здорово. Хуже было б, если б на чужую или в гостиницу, – со знанием дела заявила моя собеседница. – Хорошая дача?

– Да так. Обычный сруб на две комнаты, – решила на всякий случай соврать я.

Неровен час, в наше с Полиной единоборство вступит еще и Чижова. Насколько помню, она тоже виды имела.

– Ну, дай вам бог! – Ирка со щелчком чайника поднялась. – Пойду себя в порядок приводить, пока из соседних офисов не съехались.

– Помочь? – предложила я. Больно уж любопытно было, как она это будет проделывать.

– Давай!

Мы направились к туалету. Ирка несла горячую воду и кружку. Я – ее флаконы марки «Русское поле». Шампунь «Ржаной» и кондиционер для волос «Рябинушка».

Ирка, войдя в единственный на все крыло ватерклозет, в котором не было различия между «мэ» и «жо», поставила чайник на кафельный пол. Собрала в охапку свои длинные, невозможно густые волосы. Сунула в раковину, которую, как можно понять, редко кто использовал по прямому назначению. Все больше стирали ветошь для уборки помещений.

Стараясь не смотреть на то, что присохло к стенкам (страшно даже предположить, что это было), я отпихнула Иркину голову. Набрала в кружку холодной воды, добавила кипятка и стала потихоньку сливать.

Чижова стояла согнутая в три погибели. Мылила голову и почему-то сотрясалась от смеха, то и дело обмякая телом на леденящую кровь раковину. Что с ней происходит? Веселит то, как она корячится? Или это все – действие галлюциногенов?

– Ты как там, уже слышишь голоса внеземных цивилизаций? – тревожно спросила я, тронув ее за плечо.

Ирка закатилась пуще прежнего.

– Ой, не могу! Цирк бесплатный! Это же на камеру снимать можно!

– Да уж.

Тут в туалет вошел Валера. Тот самый сосед, точнее, один из тех, который усердно баррикадировался в своем офисе после новогоднего танца. Моего и Гарика. Даже странно было видеть его вновь.

Валера, кажется, тоже слегка удивился. Во всяком случае, остановился как вкопанный, неприлично разинув рот.

– Здравствуй, Валера!

Я попыталась изобразить на лице счастье. Все-таки больше года уже вот так, нос к носу, не сталкивались. А сама изо всех сил стала тянуть Иркину майку на торчащие из-под нее белые стринги. Заодно уж прикрыла и то, что стрингами прикрыть никак невозможно.

– Да… – механическим тоном произнес Валера. Ощупал глазами мою пытливую руку, которая вроде бы даже вызвала в нем легкое раздражение, и добавил: —…я попозже зайду.

Развернулся на каблуках и стремглав вышел вон. Ирка так и грохнулась со смеху.

– Какая бестактность! – с укором шепнула я. – Какое бесстыдство! – и загоготала, почище Ирки.

Вот когда, оказывается, моя душа раскрывается.

Покончив с нашим трудоемким занятием, мы отправились работать. Пора было переходить от замыслов к воплощению. Перед тем, правда, Ирка довершила свой туалет. А я подготовила все необходимое для полноценной трудовой деятельности. Сервировала столы обязательным кофе и поделенными поровну сигаретами.

Мы засели каждая за свое направление. Я неторопливо и вдумчиво прочитывала кое-что из тонкостей фармацевтики. Ирка быстро-быстро молотила по клавишам. Не было сомнений, что она торчит в аське. Ее излюбленный метод обзаводиться контактами. Она общалась с массой народа. Через одного-другого-третьего выходила на нужного человека. Сразу же попутно знакомилась и со своими будущими любовниками.

Часов около одиннадцати наконец явилась Полина. Я вся так и подобралась. Что-то сейчас будет! Но ничего особенного не произошло.

– Доброе утро, Ира! – вполне миролюбиво сказала вновь прибывшая. На меня она даже не посмотрела.

Все ясно. Поля объявила мне бойкот. Водился за ней грешок. Если обижалась всерьез, начинала игнорировать полностью. Будто человек вдруг взял да и стерся для нее с лица земли. И только если обида была не смертельной, обидчик мог рассчитывать на знаки общепринятого внимания. Здравствуйте – до свидания. Спасибо – пожалуйста…

В данном случае можно было не сомневаться: Полина в полнейшем отрыве.

Ирка, не заметившая никакой странности, кивнула. Поля прошла на свое место, достала из объемного пакета стопку журналов, судя по обложкам, каталогов сувенирной продукции. Заварила чай, уселась, включила радио. Приемник тут же ожил голосом нашего внештатного сотрудника, который вещал: «Алевтина прижала к груди стриженую голову новобранца»… Минуты две я слушала, наблюдая, как Поля раскладывает перед собой каталоги, делает в блокноте пометки, дует в чай, морщится, перед тем как сделать первый глоток. Потом попробовала вернуться к прочтению научных статей. Но кошмарная драма, разворачивающаяся в эфире, мешала мне сосредоточиться.

– Полина, – культурно попросила я, – ты не могла бы вырубить менеджера? Все равно никуда звонить не будем. Мешает только…

Поля моей просьбой пренебрегла. Демонстративно достала чистый бумажный лист. Стала аккуратно, по линеечке, разлиновывать.

Га-авна человек! Как скажет мой дядюшка, большой любитель фольклорного жанра.

Я встала. Подошла к приемнику и хотела уже было выключить. Но Ирка воспротивилась:

– Оксанка! Не выключай! Настрой лучше на музыку, пусть будет фоном. А то сидим, как на похоронах.

И то правда!

Я покрутила рычажок. Раздались сначала шумы с блуждающими между ними звуками симфонического оркестра. Потом снова мелькнул рассказ о стриженой голове. И наконец, невесть откуда к нам продрался тонюсенький голосок.

Песня была такая:

Он прилип ко мне, как колючка,

Присосался он, словно клещ,

Но его маленькая штучка —

Самая лучшая в мире вещь…

У меня дернулся глаз. Верный признак того, что штучка, не впечатлившая певицу размерами, уж никак не подвигнет меня к плодотворному созиданию. Я поискала на соседней волне. Там шел речитатив на английском. И правота человека, написавшего на дверях нашего лифта «РЭП – ОТСТОЙ!» стала для меня очевидной. Пуще других огорошила услышанная следом баллада о жигане, который, если переиначить с жаргонного диалекта, склонил к сожительству супругу уважаемого всеми правоохранителя.

Тут уж я не выдержала и рубанула сплеча фразу, которая все это время вертелась у меня на языке. И которая, по мнению авторов «Городка», являлась первородным названием к роману Горького «Мать».

Разумеется, произнесла я ее без всяких сокращений. Громко и забористо.

– …твою мать! У нас послушать-то что-нибудь приличное можно или нет?!

Ирка, не отрываясь от переписки, хохотнула. Поля обожглась чаем и досадливо закусила губу.

Плюнув, я оставила радиоприемник в покое. Дел было невпроворот. Вернулась на место под хрипы легендарной рок-группы и слилась с фармацевтикой.

Мы копались каждая в своем «огороде» весь день. Время от времени то я, то Полина обращались к Ирке за разъяснениями, как к старшей по званию. Наш конфликт в связи с этим не очень бросался в глаза, но даже не слишком проницательная Чижова (а вернее, не слишком внимательная) вскоре почуяла неладное. В тот момент, когда Полю потянуло на философию.

Она стала допытываться у Ирки, умерла ли героиня песни «Звездочка моя ясная». Или оборот «Мне нельзя к тебе на небо» является иносказательным? Ирка, прекратив барабанить, окинула Полю страшными глазами. Метнула быстрый взгляд на меня. И вдруг, полная изумления, воскликнула:

– Девки, да вы чего, не разговариваете, что ли?

Я, давно ожидая этого вопроса, испытующе уставилась на Полину. Та немного сконфузилась, но потом строго поджала губы:

– Мне не о чем разговаривать с человеком, который предал нашу дружбу, – заявила она.

Ого! Да у Балагуры-то тараканы в башке завелись! И еще какие! Ишь какие глобальные выводы делает!

– Принципиальная позиция, – сказала я, разозлившись. – А тебе не кажется, что ты несколько перевираешь события?

Полина в ответ только чиркнула что-то на полях каталога. – А что случилось-то? – вмешалась пораженная Ирка. – Девки, вы чего? Из-за Лихоборского, что ли?

Тут мы с Полей возмутились одновременно:

– При чем здесь Лихоборский?

– А в чем тогда дело? – допытывалась Чижова.

Не желая давать никаких разъяснений, Поля вышла из комнаты.

– Заболели – полячитеся! – крикнула я вдогонку.

То было мое последнее напутствие подруге на долгие шесть недель…

Ближе к вечеру наш архаический труд дал первые всходы. У меня на руках был подробный отчет о том, как и где следует рекламировать лекарственный препарат. Что подают в теплых тонах, так сказать, с пылу, с жару. А в каких случаях экономят на информации.

Ирка, счастливо улыбаясь, говорила о женщине по имени Влада. Доброй, сговорчивой тете, обещавшей по сходной цене уступить нам в аренду щиты у дороги. Среди добытого имелся также юноша по кличке Туман. Странный, но милый, он брался осуществить самое сложное – сделать так, чтобы по Москве, как по огромному организму, курсировал транспорт с ярким, кричащим лозунгом. К примеру: «Снадобье от мсье Лихоборского».

После такого доклад Полины, составленный скрупулезно по позициям – ручки, часы, ежедневники с указанием цен, – казался сущей безделицей. Впрочем, она недолго владела нашим вниманием. Отчитавшись, быстро собралась и ушла. Мы с Иркой снова остались вдвоем.

– Так что произошло между тобой и Балагурой? – сразу подступилась ко мне Чижова, едва за Полей закрылась дверь.

– Ничего, – благородно сказала я.

Хотя раскатать Полину пластилиновой колбаской очень хотелось. Я была на нее зла, а кроме того, на все сто уверена, что Ирка примет мою сторону.

– Ты на свидание-то не опоздаешь? – взглянув на часы, спросила я.

Ирка тоже обернулась на циферблат.

– Е…! Копать! – вскричала она.

Иркин лексикон процентов на восемьдесят состоял из подобных высказываний. Шуток-прибауток в крутом замесе с матерной бранью.

Она бросилась к шкафу. Вытянула свой чемодан и вывернула его наизнанку. На полу тут же образовалась огромная свалка.

– Так, Оксанка, помогай! – Ирка приложила к груди малюсенькую и, скорее всего, сильно тянущуюся кофтенку ядовито-горчичного цвета. – Мне пойдет эта вещь?

Я еще не успела ничего ответить, а Чижова уже кофточку отбросила.

– А эта?

Поначалу я еще пыталась вставлять какие-то комментарии. Потом лишь уныло наблюдала, как Ирка меняет у себя под подбородком разные наряды. Мне отчего-то стало грустно. Подумалось, что Сева так и не позвонил. А ведь уже почти семь часов вечера. И торчу я здесь до сих пор только потому, что надеюсь – вдруг позвонит. Вдруг пригласит меня на свидание!

– Ну! Чего молчишь-то? – перемеряв все, вознегодовала Ирка.

– Слушай, иди так! Тебе удивительно идет белый цвет.

Ирка обескураженно оглядела свои тертые-перетертые джинсы и простенький свитерок из ангоры, который к тому же не отличался особенной белизной. За давностью лет скорее приобрел больше серого.

– Да иди ты в задницу, Дорохова! Посоветовать толком ничего не можешь!

Она сердито запихала все обратно. Оставив на столе нечто черное, чем впоследствии оказались сразу две вещи: ажурная блузка и мини-юбка.

Переодевшись, Ирка тщательно расчесалась. Подкрасила ресницы, загнув их почти к самым бровям. Налепила на губы густой слой помады. Влезла в пальто и, послав мне воздушный поцелуй, исчезла за дверью.

«Ну вот! Чижик-пыжик отправился на Фонтанку», – подумалось мне.

На душе стало совсем погано.

«Интересно, а что за кренделя она подцепила себе на сей раз?»

Я быстро выбежала из офиса. Полетела по коридору к большому окну, выходящему на противоположную сторону.

Ирка как раз садилась в роскошный автомобиль серебристого цвета. Издали мне показалось, что в «Мерседес», но я могла и перепутать. Кавалер выйти под хлипкий снежок, сыплющий сверху, не соизволил. Пришлось мне довольствоваться видом его личного транспорта.

Когда гнусные сластолюбцы укатили, я вернулась в прокуренную каморку. Теперь она показалась мне клеткой, в которой одно-одинешенько томится бедное, влюбленное сердце. Со слабой надеждой я взглянула на мобильник, упорно молчавший весь сегодняшний день. Никаких незафиксированных звонков на нем не было.

«Сволочь!» – вполголоса ругнулась я на Лихоборского. Хотела было уже набрать его сама, но вовремя одумалась. Вместо этого распахнула настежь окно, прибрала разбросанные повсюду листы. И, в очередной раз заварив себе кофе, уселась за компьютер. Решила, пока суд да дело, ознакомиться с ценами на столичное жилье. Нужно же было когда-то начинать самостоятельную жизнь!

Информации было много. Контор по недвижимости еще больше. Я скакала с сайта на сайт. Выписывала в отдельную тетрадку удобоваримые варианты. Так увлеклась, что едва не поперхнулась от неожиданности, когда затренькал мобильник.

Никакой это был, конечно, не Лихоборский. Звонила взволнованная мама.

– Дунюшка, ты где есть-то?

– На работе.

– А домой когда? Двенадцатый час уже.

Е-мое! И вправду!

– Сейчас, мусь, выезжаю!

Мама, давно привыкшая к моему сокращению от слова «мамусь», повесила трубку. Я оделась. Выключила компьютер, закрыла окно. И, погасив везде свет, в том числе и в коридоре, поехала домой.

Лихоборский объявился только на следующий день. Он дико извинялся за свою непунктуальность. Говорил, что пришлось выехать в область на производство. Звал в гости. Я, разобидевшись, в тот вечер к нему не пошла. Но в дальнейшем мы стали видеться с ним довольно часто.

Каждая новая встреча укрепляла меня в мысли, что Сева и сам полетел с катушек. Чего он только не делал, чтобы я чувствовала себя королевой на вечном празднике жизни! Дарил цветы. Водил в рестораны. Таскал на все премьеры подряд: театральные, киношные. Даже как-то раз приволок на показ мод. И отовсюду мы сбегали. Бродили по вечерней Москве и целовались до одури во всех мало-мальски укромных углах, встречаемых на пути.

На Восьмое марта он вообще учудил. Я еще и проснуться-то толком не успела, а в домофон уже звонит какой-то неопределенный субъект и велит мне потеплей одеваться и спускаться к подъезду. Ничего не поняв, я распоряжение тем не менее выполнила.

У дверей меня встретил степенный седовласый мужчина с букетом нежных тюльпанов в руках. Торжественно вручив мне цветы от лица Всеволода Григорьевича (я еще полчаса думала, кто это), препроводил к лимузину. Тот – бедолага – мостился на тротуаре, как гроб на журнальном столе. Не получив от седого больше никакой информации, я, недоумевая, залезла в салон. Здесь было просторно и, как выражался один мой знакомый, по-богатенькому (с «г» непременно на украинский манер). В мини-баре даже имелась какая-никакая выпивка.

Лимузин довольно неуклюже развернулся во дворе моего дома и помчался прочь из города. Мимо куцых сугробов и набирающих силу лесов. Где-то на полпути машина остановилась. Ко мне лихо впрыгнул какой-то мужик в вязаной шапке с косматой бородой.

– Уа! – хрипло рыкнул он на меня, воздев руки над головой, вроде серого волка. – Страшно? – и расхохотался по-мефистофельски.

– Блин, Лихоборский! Дурак, что ли? Где ты взял эту пакость?

Я стащила с него лжебородку. Ею же засветила в него.

– Шутка юмора, – весело сообщил он и присосался к моим губам. Сколько я его потом ни пытала, куда нас везут, он не кололся. Ржал да подмигивал весь остаток пути.

Наконец, после часа езды мы подъехали к какой-то приусадебной территории, обнесенной глухим забором. Здесь помимо лаявшего до хрипоты злобного пса, привязанного у будки, имелась еще парашютная вышка. А также длинный узкий сарай, в открытую дверь которого проглядывало нечто яркое, уложенное в штабеля. Но самое главное (это я увидела, уже выбравшись из машины) – был огромный воздушный шар красно-белого цвета. Он вздымался над нашими головами, точно гигантский капюшон. Под ним, устрашающе натянув стропы, болталась корзина.

Я в ужасе обернулась на Севу. Вид у того был абсолютно счастливый, как у ребенка, впервые увидевшего аэроплан. – Только не говори мне, что мы будем на этом летать! – вскричала я. Сева хитро улыбнулся и промолчал.

– Ну! – требовательно сказала я.

– Ты же просила не говорить.

– Ты что, ополоумел совсем?! Я не полечу!

– Ой-ой-ой! И не надо здесь делать такие глаза. Ты полетишь…

– Не полечу!

– Полетишь!

– Нет!

– Сопротивление бесполезно! – с гадкой ухмылкой покачал головой мой мучитель.

Прихватил из лимузина термос с горячим чаем. Подумав, добавил к нему маленькую бутылку джина и 0,5 тоника. Крепко взял меня за руку и направился прямиком к воздушному шару.

– Ай! – завопила я. – Отпусти меня, сволочуга! Я высоты боюсь!

Сева, все так же гаденько улыбаясь, шел, не выпуская моей ладони. Да еще и насвистывал что-то попутно. Дойдя, остановился у невысокой стремянки, встал на нее одной ногой, закинул через бортик в корзину наши пожитки. Потом легко приподнял меня за подмышки и сунул туда же.

Когда он уже поднимался сам, к нам подбежал парень в красной куртке.

– Всеволод Григорьевич! – орал он. – Как договаривались?

– Да! – не оборачиваясь, крикнул Лихоборский в ответ. Взошел на борт и заключил меня в восторженные объятия…

Не могу сказать, что полет на воздушном шаре доставил мне необычайное удовольствие. Еще в самом начале путешествия (как только шар, отрываясь от земли, дернулся) я забилась на дно корзины. Прижалась щекой к Севиным коленям и затихла. Время от времени открывая глаза, я видела через щели далекую землю. И думала лишь об одном: очутиться как можно скорее и как можно дальше от этого чертового летающего аппарата!

Сам Сева после получасовых уговоров оставил затею добиться от меня адекватности. Стоял, подобно царю Гороху, обозревающему с балкона свои обширные владения. Втягивал волевыми ноздрями мартовский воздух.

То, что мы приземлились, я даже не поняла. Почувствовала только, как Сева присаживается на корточки, гладит меня, обессиленную, по голове.

– Все, малыш, прилетели.

Я кое-как отлепила пальцы от его джинсов. Он помог мне подняться.

– А ты и впрямь высоты боишься, – сказал он, почему-то исполнившись умилением.

– Убила бы, – процедила я сквозь зубы, ступая на землю ватной ногой. Под энергичные рукоплескания красной куртки и сотоварищей.

Дальше в тот день все было без экстрима.

Мы прокатились еще в одно место. К слову сказать, не в пример уютнее первого. Тоже за городом стояла, похожая на сказочную, избушка. В ней было жарко натоплено и вкусно пахло свежеструганным деревом. Внизу – ресторан с русской кухней. Наверху – бильярдная комната. Сбоку – пристройка с баней и холодной купелью.

Мы пробыли там до самого вечера, посетив все три заведения сразу.

Перед баней, правда, Сева отвел меня к конюшням, которых я и не приметила. Из пахнущего сеном стойла нам вывели двух длинноногих лошадок. Севе – рыжего со звездой Исмаила. Мне – шоколадную Донну.

Я-то, конечно, наездница еще та. Но Донна была послушной, споро трусила за Исмаилом, с тропы не сбивалась. Потом Сева пришпорил коня – и моя резвунья припустилась галопом за ними. Хотя и тут она сделала мне поблажку – несла меня на своей породистой спине плавно, невесомо, будто пушинку. Я даже не колыхнулась, а наоборот, словно повторяла в беге все ее неприхотливые движения.

В общем, было здорово!

После всего мы еще планировали покуражиться в ночном клубе, но так устали, что попросили седого отвезти нас домой. К Севе, разумеется.

Тогда-то я впервые и побывала в его городской резиденции. Других слов для описания этой трехсотметровой жилплощади я даже подобрать не смогла…