Соучастие в убийстве

32

Браммел стал регулярно навещать Юнис, это вошло у него в привычку. Иногда он завтракал у нее и рассказывал ей про людей, с которыми ему приходилось встречаться. Однако Браммел никогда не говорил с ней о служебных делах; он был достаточно осмотрителен. Есть вещи, о которых он не имеет права рассказывать, объяснял он. Даже тот дом, куда он возил ее в ту ночь, — тоже секрет.

— А секрет — это то, что положено знать только одному человеку, — говорил он.

Однако их связь он не скрывал и часто возил ее в центр. Браммел терпеливо ждал, пока она оденется и выберет шляпку. Стоя перед зеркалом, Юнис улыбалась своему отражению, потом брала его за руку и заставляла встать рядом. Она считала его очень красивым. Впервые она встретила мужчину с такими умными голубыми глазами. А какие у него красивые рыжевато-каштановые волосы!

— Посмотри, какая мы парочка, прямо заглядение, — хвасталась Юнис.

Она вела себя как молодая замужняя женщина. Это доставляло ей огромное удовольствие; лицо ее осветилось радостью, движения стали более непринужденны. Браммел заметил перемену. Ему это было приятно, но Руни все-таки не выходил у него из головы. Юнис о нем вспоминала редко. Браммел мучительно спрашивал себя, встречается ли она с ним.

Однажды за завтраком Браммел сказал ей, что ему придется бросить дело, в которое он вложил столько сил, если он не раздобудет самой пустяшной информации: ему надо установить личность владельца одной спортивной машины. Он назвал марку машины и сказал, какого она цвета. Юнис могла бы узнать для него этот пустяк.

Она была удивлена этой просьбой.

— Как же я это узнаю, Стюарт? — спросила она.

— Чарли знает всех владельцев гоночных машин.

Юнис побелела.

— Фараон — вот ты кто, Красавчик! — в ярости вскричала она, вскакивая со стула. — Фараон до мозга костей! Родную мать и ту заставишь шпионить, если понадобится!

Он не знал, что ответить. Это обвинение потрясло его. Затем он пробормотал, что вовсе не хотел, чтобы она узнавала что-то у Руни. «Я сам могу у него спросить», — неуверенно сказал Браммел. Он только хотел выяснить, встречается ли она еще с Руни…

Но он не договаривал. Ему действительно до зарезу нужны были эти сведения — его поиски зашли в тупик. И ей легче добыть их, чем ему. Сам он не хотел встречаться с Руни. Он сказал ей полуправду, по существу даже солгал.

Юнис смотрела ему в глаза, когда он снова повторил, что только ревность заставила его попросить об этом. Мужчины столько раз обманывали ее, что она инстинктивно почуяла ложь. Мысль о том, что Браммел все время дурачил ее, что она, опытная женщина, попалась на удочку сыщика, взбесила Юнис.

— Я все время подозревала, что ты негодяй, — сказала она. — Обхаживал меня, чтобы заставить доносить на Чарли.

— Это неправда, Юнис, — возразил он, стараясь изобразить оскорбленную невинность. Но смущение выдавало его. — …Я просто схожу с ума, когда думаю, что ты встречаешься с Руни…

— Но ты бы не возражал, если бы я согласилась доносить на него, — сказала она с горечью.

Ей было особенно обидно еще потому, что она отказалась помогать Чарли, хотя в самом начале знакомства с Браммелом намекала, что не бросит его в беде.

— Ты просто подлец, Красавчик! — сказала Юнис.

Он отодвинул недопитую чашку чая, поднялся из-за стола и стал успокаивать ее. Но она не хотела ему верить. В ее оскорблениях, конечно, есть доля правды — поэтому он и перешел в оборону, но все-таки в главном она неправа. Ни одна женщина за всю жизнь не нравилась ему так, как она. Он любит ее. Впрочем, любит ли? Почему же в таком случае он не сказал ей о своей любви? Почему он до сих пор так сдержан, так осторожно выбирает слова. Браммел спрашивал себя об этом, но трусливо уклонялся от прямого ответа. А впрочем, кто хладнокровно признается себе, что вел себя, как негодяй, — ведь всегда стараешься найти какое-нибудь оправдание и успокоить свою совесть. Браммел нашел себе оправдание. Но она продолжала осыпать его оскорблениями, и ему захотелось набраться решимости и сказать, что он любит ее. Тогда бы она все ему простила.

— Юнис, с тобой я никогда не был полицейским, — сказал он напыщенно и возмущенно.

— Да ты вообще ни разу в жизни не был ничем другим, — сказала она. — И не можешь быть. Фараон уже никогда человеком не будет… Только и думаешь, как бы ловушку расставить. Ну, признайся, Красавчик, — глумилась Юнис.

Он начал терять терпение, ему хотелось ударить ее. Браммел в бешенстве уставился на Юнис, но она не унималась. Тогда он повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из комнаты.

Взбудораженный, не в силах ни на чем сосредоточить мысли, Браммел поехал в управление. Он кипел от возмущения и в то же время мучительно страдал от того, что женщина, которую он любит, не верит ему. Когда ему не верили просто потому, что он полицейский, он не испытывал ничего подобного. И ревность к Чарли Руни разгоралась в нем все сильнее. Странная, жгучая ревность, к которой теперь примешивалось что-то вроде ненависти к Юнис. В сущности, она же призналась, что обманывала его. Он никогда больше не сможет ей доверять… Да разве ей вообще можно верить? Испорченная, распущенная женщина. Постепенно Браммел несколько успокоился и, чтобы заглушить боль, начал поносить Юнис. «Настоящая проститутка, — твердил он себе. — А я, дурак, спутался с ней!» Надо же было ему увлечься женщиной, которая может принести только бесчестие и разорение! Нет, не выйдет! Он еще поквитается и с ней и с Руни! Бормоча себе под нос самые страшные оскорбления, Браммел старался заглушить свои терзания.