Соучастие в убийстве

5

Инспектору сыскной полиции Стюарту Браммелу было под сорок. Высокий и стройный, с рыжевато-каштановыми волнистыми волосами, разделенными посередине пробором, с четкими чертами лица и умными голубыми глазами, которые превращались в щелочки, когда он смеялся, он был, как говорится, импозантным мужчиной — точь-в-точь сыщик из Скотленд-Ярда, каких изображают в романах и фильмах. Холостяк и светский человек, Браммел часто ходил на скачки и обедал в лучших ресторанах. Одевался он очень тщательно: темный костюм в полоску, серая шляпа с загнутыми полями, белоснежный крахмальный воротничок и темный галстук — настоящий английский джентльмен, если бы все это было чуть-чуть менее подчеркнутым.

Репортеры его любили. На их вопросы Браммел отвечал, казалось, вполне откровенно.

— Пока я вам мало что могу сказать, — начал он. — Я даже не уверен, убийство это или самоубийство…

Его забросали вопросами об убитой.

— Была замужем за Джоном Тайсоном, биржевым маклером, — сказал он.

— Это мы знаем, Красавчик,[1] — фамильярно заметил репортер «Ивнинг стар».

— Я так и предполагал, — признался Браммел. — Наш информационный отдел никогда не знает больше, чем пресса.

Этот сомнительный комплимент все же польстил репортерам, однако они отнюдь не были убеждены, что он сообщил о покойной миссис Тайсон все, что знал.

— Что вы скажете о ее любовниках? — спросил репортер «Стар». — О виновниках развода, которые не были упомянуты на процессе?

— Ничего о них не знаю, — ответил Браммел.

— Тайсон, видимо, знает, — предположил другой репортер.

— Он за границей, вот уже несколько месяцев, — сказал Браммел.

— Значит, он вне подозрений, — заключил репортер «Мейл».

Разговор зашел о фирме биржевых маклеров Тайсона и Хобсона. Браммел незаметно расспрашивал репортеров о ее владельцах.

— Томми Хобсон — страшный бабник, не в пример Тайсону, — сказал Нейл Мунро, репортер «Мейл».

— Да, большой проказник для своих пятидесяти, — добавил репортер «Стар». — Спит со всеми бабами, кроме собственной жены.

— Вряд ли он пропустил жену своего партнера, — сказал еще кто-то.

— Даже если это так, Тайсон, видно, никогда ничего не подозревал, — заметил Хорэс Ист. — Они до сих пор большие друзья.

Репортеры болтали со знанием дела, жизнь света была известна им во всех подробностях. Особенно щеголял своей осведомленностью Нейл Мунро.

— Все богатые дамы помещают свои деньги через Хобсона, — сказал он.

Браммел взглянул на Беттери — тот не принимал в разговоре никакого участия.

— Хобсон имеет акции «Дейли ньюс», не так ли, Беттери? Большой друг вашего хозяина?

— Ну и что из этого, Красавчик? — спросил Беттери.

Беттери начал что-то подозревать. Ему казалось, что Браммел намеренно направляет разговор так, чтобы выудить сведения у репортеров, а сам держит язык за зубами. Браммел славился своим умением собирать сведения, которые на первый взгляд казались совсем пустяковыми. Не мудрено, что его называли королем осведомителей, ни один сыщик не имел столько доносчиков, сколько он. И вот сейчас Беттери осенило: да Браммел просто выкачивает из репортеров сведения, как будто они обыкновенные полицейские стукачи! До сегодняшнего дня Беттери был самого высокого мнения о Браммеле: общительный, порядочный, даже с преступниками ведет себя как джентльмен. Беттери вспомнил, как однажды председатель Верховного суда похвалил Браммела, когда тот попросил отпустить на поруки отца пятерых детей, которого признали виновным в краже со взломом. На Беттери этот случай произвел большое впечатление. Как и большинство журналистов, он легко впадал в сентиментальность, и самое простое проявление человечности могло его растрогать.

Браммел тем временем продолжал расспросы о Хобсоне и его друге — газетном короле сэре Фредерике Джемисоне.

— К чему этот разговор? — снова вмешался Беттери. — Вы, кажется, думаете, Красавчик…

— К вашему сведению, я никогда ничего не думаю, пока не узнаю все факты, — прервал его Браммел.

— Что за дурацкая болтовня, — взорвался Беттери, как верный пес, становясь на защиту Джемисона.

— Не считаю ее дурацкой, Годфри, — возразил Браммел.

— Раз окно открыто, похоже, что это кража со взломом, — сказал Беттери. — Неужели опять Бирюк? Тогда вам просто погибель, — съязвил он.

— Не думаю, что это он, — ответил Браммел. — А если так — ему крышка. Когда вор становится убийцей, на него доносят те, кто скупает у него краденое.

— Сначала обзаведитесь новым шефом — не то вам этого парня не поймать, — сказал Беттери.

Воспоминание о том, как он растерялся в присутствии Филдса, до сих пор терзало ему душу.

— Филдсу этого дела не осилить, и вы это знаете, дорогуша, — не унимался он.

— Думаю, вы ошибаетесь, Годфри.

Эта спокойная уверенность еще больше распалила Беттери. Репортер возненавидел Филдса; у него были все основания хотеть, чтобы Филдса сместили с должности. Успех газетной кампании увеличил бы его шансы на продвижение в «Дейли ньюс». Беттери тосковал по спокойной литературной работе. Сколько лет он мечтал о том дне, когда его назначат редактором отдела «Жизнь и книги», — тогда он обратит свое перо против тех выскочек, которые считают, что могут писать. К тому же в отделе «Жизнь и книги» сотрудничают выдающиеся люди: удалившийся от дел епископ и три профессора. Миссис Беттери очень честолюбива, наконец-то она перестанет стыдиться профессии своего мужа….

Беттери не мог удержаться и со злостью бросил:

— Когда уволят Филдса, вас тоже, наверное, попросят.

— Меня это не огорчит, Годфри. Надеюсь только, что меня переведут в автоинспекцию. Если все, что вы говорили, правда, я там наживу состояние. Мне бы оно очень пригодилось. А то те сведения, что я недавно получил от жучка на скачках, яйца выеденного не стоят.

Репортеры засмеялись. Им импонировал его цинизм. Браммел — умница, не то что этот напыщенный индюк Филдс.