Рядом с констеблем Бротом и Этолом Биби сыщик Филберт казался громадиной. Филберт злился на молочника: нечего ему было распускать язык с репортерами. Не любил он таких ловкачей — думают, что могут обдурить полицию.
— С репортерами ты болтал без умолку, а сейчас прямо онемел, — сказал Филберт тонким визгливым голосом, никак не вязавшимся с его наружностью.
— Понимаете, — промямлил Биби, — я думал…
— Меня не интересует, что ты думал, — обрезал его Филберт. — Давно ты развозишь здесь молоко?
— Да, сейчас скажу. Уже года два.
— Что значит «года два»? — спросил Филберт. Отчаянный педант, он не любил небрежных и неточных ответов.
Биби с минуту молчал.
— Ну… два года и три месяца.
— Почему ты сразу не сказал? — спросил Филберт. — Хватит тебе дурачка строить, Биби, слышишь?!
Биби покраснел. В нем пробуждалась ненависть к этому сыщику.
— За два года и три месяца ты хорошо узнал миссис Тайсон?
— Что вы, я ее не знал, — запинаясь, ответил Биби.
— Однако репортерам ты все про нее рассказал. Что она была красивая. Она тебе нравилась? Да, Биби?
— Нет, — сказал молочник, опустив глаза и стыдясь признаться, что он обожал ее издали.
— Она тебе так нравилась, что ты просто бредил этой красоткой, — глумился Филберт. — Может, ты разглядел не только лицо… Часто ты бывал у нее в доме?
— В доме не был ни разу.
— Говори правду, Биби. Часто ты бывал у нее в доме?
— Ни разу, — покачал головой Биби.
— Хорошо! — с угрозой сказал Филберт. — Мы еще об этом поговорим. А сейчас пойдем взглянем на ящик для молока.
Биби неуверенно посмотрел на констебля Брота. Тот молчал.
— Ну, ну, пошевеливайся, — сказал Филберт. — Быстрее!
Биби не двинулся с места. У нас свободная страна, говорил он себе. Он подождал, пока констебль пошел первым, и последовал за ним. Филберт шел позади, вразвалку, с уверенным видом. Совсем еще молодой, лет тридцати с небольшим, он до недавнего времени был непобедимым чемпионом полиции по боксу в тяжелом весе. Вид у него был весьма грозный, и потому его часто посылали на опасные задания — арестовывать бандитов и убийц. Он их ненавидел за жестокость и зверства, особенно тех, кто избирал своими жертвами женщин. Уж от него им не было пощады, недаром его прозвали Кровавым Королем! В преступном мире его имя произносили со страхом. Стоило Филберту войти в какой-нибудь бар, как три-четыре посетителя вскакивали с места и бросались к ближайшей двери. При всем том в наружности Филберта не было ничего типично боксерского: бледное вялое лицо с отвисшими щеками и двойным подбородком, хрящеватый нос и выступающие вперед зубы, из-за которых рот его казался всегда приоткрытым. У него вечно было злое, раздраженное выражение лица, как у своенравного мальчишки, а глазки, маленькие, алчные, так и бегали по сторонам. В отличие от своих непосредственных начальников Филдса и Браммела он был одет довольно крикливо: яркая рубашка, светло-коричневый спортивный пиджак и серые спортивные брюки, которые постоянно сползали ему на бедра. На зеленой с узкими полями шляпе, которую он почти не снимал, красовалось перышко. Однако этот веселый наряд никак не соответствовал настроению Филберта, а увидев, что репортеры и фотографы проникли через калитку, которую теперь никто не охранял, он помрачнел еще больше.
— Констебль Брот, — сказал он, — почему вы никого не поставили у калитки, когда отошли?
— Я думал, начальник, что старший инспектор распорядится, — ответил констебль.
— Это не объяснение, — буркнул Филберт. Он повернулся к стоявшим на почтительном расстоянии репортерам.
— Вы же знаете, что сюда входить не положено, — сказал он.
— У калитки никого не было, — с выражением оскорбленной невинности сказал Нейл Мунро, оглядываясь на калитку.
— Меня это не интересует, — отрезал Филберт. — Вам тут быть не положено. Констебль Брот, выведите этих людей.
Он подождал, пока констебль не выпроводит репортеров, и только тогда последовал за Биби к ящику для молочных бутылок возле двери гаража. Репортеры за оградой прислушивались, о чем он расспрашивает Биби. Филберт вдруг резко повернулся к ним.
— А вам здесь нечего делать, — сказал он.
— Мы пожалуемся начальнику полиции, — с достоинством заявил Хорэс Ист. — Это посягательство на наши права.
— Свобода печати… — начал Беттери.
— Лучше скажите — свобода вранья, — перебил его Филберт.
Он оглянулся, ища глазами Филдса и Браммела, которые наблюдали за ним с крыльца домика.
Не сказав больше ни слова репортерам, Филберт снова повернулся к Биби.
— Пойдем поглядим на ванную комнату.
Они остановились под окном. Филберт осмотрел подоконник, затем, став на цыпочки, откинул занавеску и заглянул в комнату. Дверь из ванной была распахнута. Он стал разглядывать пол и через некоторое время обнаружил еле заметные следы мужских ботинок. После этого Филберт начал расспрашивать Биби более целеустремленно.
— В какое время ты начинаешь разносить молоко?
Вопрос был простой, но, прежде чем ответить, Биби почему-то украдкой оглянулся.
— Как я понимаю, ты доставлял молоко именно в то время, когда в этом квартале орудовал похититель драгоценностей, — сказал Филберт. — Вспомни, видел ты хоть раз, чтобы кто-нибудь выходил из этих домов?
Он вынул из кармана какую-то записку и стал ее читать.
Биби не мог вспомнить никого и ничего.
— Значит, не помнишь? — допытывался Филберт.
Биби объяснил, что так рано он почти никого не встречал.
— Но ты же помнил, как возвращалась с бала эта дама? — спросил Филберт.
— По совести говоря, нет, — сказал Биби.
— Не валяй дурака, Биби, — набросился на него Филберт. — За кого ты меня принимаешь?
Биби молчал.
— Кое-что тебе все-таки придется объяснить, — сказал Филберт. — Четыре дня ты ничего не сообщал… Четыре дня! Почему ты сообщил только сегодня? Знал, что твой дружок уже далеко? Так что ли, Биби?
Молочник побледнел.
— Я вам правду говорю, — сказал он.
Филберт нетерпеливо махнул рукой.
— Заберем тебя в полицию, Биби. Надо тебе немножко освежить память.
Он ухватил молочника за рукав.