Совесть в кармане

НЕИЗБЕЖНОЕ

Ночь. В комнате с занавешенным окном и запертой дверью сидит за столом некто Захарчук Димитрий Петрович и пишет, с восторгом повторяя вслух каждое слово:

Оторвавшись на секунду от процесса писания, Захарчук поглядел на будильник и воскликнул шепотом:

— Ого! Уже четыре с четвертью!.. Пора и на покой. Славно я потрудился!..

Положив ручку на стол и спрятав бумаги под замок в ящик комода, усердный сочинитель неторопливо разделся и лег на узкую койку, откинув предварительно старенькое солдатское одеяло. Он некоторое время еще поворочался, прилаживая голову к плоской подушке, затем глаза его прищурились и часто замигали. А минуты через три веки сомкнулись, мигание кончилось и из отверстого рта вырвался заливчатый храп…

В семь часов, когда в комнате затрещал будильник, хозяин комнаты и будильника досматривал интересный сон. Снилось Димитрию Петровичу, будто бы он поймал на место преступления покойного своего учителя по математике Александра Порфирьевича — в тот самый момент поймал, когда математик тайком подчищал в классном журнале третьего класса Пензенской мужской прогимназии пятерку по алгебре, честно заработанную самим Захарчуком, превращая ее в двойку. И будто бы, ощутив на своем запястье крепкое пожатие Захарчука, учитель вздрогнул, заплакал и стал молить своего ученика не давать делу о подчистке отметки законного хода. А он, Захарчук, будто бы улыбнулся снисходительно и иронически и только собрался было сурово отказать преступнику, как почувствовал, что просыпается: стал слышен звон часов. Захарчук повернулся на другой бок, но скоро ощутил, что сна больше не будет. Напрасно только он напрягает закрытые веки, чтобы не пустить в глаза ясный утренний свет…

Димитрий Петрович вздохнул, откинул одеяло и, сев на кровати, натужным движением спустил на пол ноги. Из коридора и соседних комнат доносились уже разнообразные звуки: квартира проснулась и жила своей сложной жизнью. Димитрий Петрович прислушался, желая уловить какие-нибудь предосудительные шумы, недозволенные обязательными постановлениями. Но таковых не было. Звуки показывали, что соседи Захарчука готовились к трудовому дню и только.

Одевшись наполовину, Димитрий Петрович вышел в коридор с полотенцем и мылом в руках. Когда он появился у дверей своей комнаты, кое-кто из соседей был замечен на пути в ванную. Но тотчас же все исчезли. Это отчасти рассердило Димитрия Петровича, а отчасти пришлось ему по сердцу. «Боятся, черти, со мной затевать ссоры… то-то!» — подумал Захарчук. И в тот же миг увидел пятилетнего мальчугана, который с любопытством поднял голову, чтобы рассмотреть сердитого дядю. На всякий случай Захарчук сказал:

— А ты зачем обои пачкаешь в коридоре, — у?

— Когда пачкаю? — невинно спросил мальчик.

— А вот увижу, когда пачкаешь, и за уши оттаскаю!

Мальчик подумал немного и стал изображать на лице предплачевую гримасу. Но потом, видимо, перерешил, — плакать не стал и бегом умчался к маме.

Захарчук же мысленно начал сочинять текст заявления на родителей этого мальчика: «…мало того, что не умеют призвать к порядку своего ребенка, еще подучивают его портить обои в местах общего пользования, как-то, например: в коридоре, в передней и в ванной…» Вспомнилось сейчас же, что в ванной обоев нет, по стенам — кафель. Но без упоминания о ванной бумага выйдет скучнее. Лучше уж ванную не вычеркивать…

Захарчук глянул на часы: времени оставалось мало. И потому, оставив всякие посторонние мысли, приналег на умывание, завтрак, поиски портфеля (всегда пропадает, проклятый, словно его черт уносит! а может, и не черт, а кто-нибудь из зловредных соседей?..)

Портфель, однако, нашелся под столом, и, схватив его за непрочную ручку, Димитрий Петрович почти рысью выбежал на улицу.

Зато в трамвае от Захарчука уже не зависело увеличить скорость приближения к службе. В трамвае Димитрий Петрович с удовольствием включился в ссору двух пассажиров. Кондукторша стала на сторону, противную Захарчуку. Ну что ж, запишем ее номер. И выйдя из вагона, Захарчук на всякий случай запомнил номер вагона. Вагон удалялся, покачиваясь на рельсах, как гигантская утка… Захарчук подумал, что вот — уезжает столько народу. Наверное, среди них есть и такие, на которых стоило бы написать заявление-другое. Да теперь ничего не сделаешь: они уже на полкилометра отъехали… Захарчук вздохнул и поплелся на работу.

Гардеробщик оставил гражданку, у которой принимал пальто, и со всех ног кинулся к Димитрию Петровичу. Герой наш с удовольствием отметил такую услужливость: «Хе-хе, стал теперь вежливым, не зря, выходит, двенадцать раз я обращался в хозчасть по поводу этого грубияна!..» Сдавши свою шубу, Захарчук направился в комнату № 7, где помещался отведенный ему канцелярский стол.

При входе Захарчука сослуживцы умолкли. Каждый наклонился над своими бумагами.

— Здравствуйте, — ласковым голосом пропел Димитрий Петрович.

Ответили не сразу и не все. Захарчук постарался запомнить, кто промолчал. Повторил получившийся список мысленно три раза. Сел за стол. Вынул из запертого ящика с в о ю ручку, с в о ю чернильницу, с в о е пресс-папье… Вынимая, оглядывал сослуживцев. Ничего такого не заметно. Разве вот только эта девчонка Пирогова смотрит на него, на Захарчука, с открытой неприязнью. Ну что ж, дайте срок, товарищ Пирогова, рассчитаемся с вами…

Совсем было собрался заняться работой, как вспомнил, что надо переписать набело два-три заявления кое на кого… Вынул черновики и, вкусно макая перо в чернильницу, вкусно выводя прописные буквы, вкусно шепча про себя текст черновика, принялся переписывать. Очень был недоволен, когда отвлекли от этого занятия: прибежала секретарша и сказала, что управляющий трестом немедленно вызывает Захарчука к себе.

Состроил недовольную гримасу, не торопясь спрятал в стол все извлеченные давеча предметы и пошел по вызову. В коридоре уже подумал, что вот, пожалуй, будет случай кое-что шепнуть управляющему и про Пирогову и еще о трех-четырех товарищах. Развеселился при этой мысли. Но к управляющему в кабинет вошел с постным лицом. Поклонился у двери. Вообще всем своим видом показывал, что знает субординацию. А сам утешался мыслишкой: «Ладно, ладно, может, и на тебя какой-никакой материальчик накопим здесь…»

Управляющий оторвался от толстой ведомости и сказал:

— Вот что, товарищ Захарчук, кажется, вы у нас прикреплены к объекту № 12?

— Точно так, Николай Павлович.

— Так будьте любезны: надо поднять отчетность по этому объекту за прошлые два года. Там получается недоразумение со сметой. Банк, понимаете ли, считает, что у нас — перерасход. А на деле словно бы это не так. Вам ясно?

Перед тем, как ответить, Захарчук пожевал губами и насупил брови. Потом только произнес:

— Ясно-то — ясно, Николай Павлович… Но вот, что я думаю: почему бы это дело не поручить Пироговой?.. У меня и так хватает работы, а она, понимаете ли, имеет еще время и губки мазать, и глазками стрелять, и…

— Вот тебе на! Пирогова ж к объекту № 12 никакого отношения не имеет. Она и поступила позднее…

— Тем более, пусть приучается…

— В конце концов, это не ваше дело! — перебил управляющий. — Потрудитесь выполнять распоряжение. Очень много стали брать на себя, товарищ Захарчук!

Димитрий Петрович ответил скромной улыбкой. Но подумал, разумеется, так: «Ладно, посмотрим еще, кто это много на себя берет!» — И вслух добавил:

— Слушаюсь. Разрешите идти?

Управляющий разрешил. Обратно к себе в комнату № 7 Димитрий Петрович чуть не бежал. А добежав до с в о е г о стола стал сочинять заявление на управляющего.

Опять потревожили. Но повод отвлечения на сей раз был приятный: вызывали в местком получить путевку в дом отдыха. Захарчук поспешил в местком. И снова — неудача: путевку дали в подмосковный дом отдыха. А направление в Крым, которого добивался Захарчук вот уже два месяца, месткомщики почему-то хотели отдать сотруднице Лопатиной. Объясняли они это тем, что у Лопатиной якобы склонность к туберкулезу. Но, конечно, врали. Кто же их не знает — этих месткомщиков?.. Уж Димитрий Петрович нравы их изучил хорошо. Путевку под Москву он пока возьмет. Но на чистую воду выведет всех: и симулянтку эту Лопатину, и самих месткомщиков…

А уже наступил обеденный перерыв. И Захарчук направился в столовую. По его требованию обменен был кусок рыбы, выданный ему на второе, перевешали хлеб, принесли другую вилку…

Возвращаясь по коридору к себе в комнату № 7, Димитрий Петрович с удовольствием даже отмечал, что встречавшиеся сотрудники треста отворачивались либо почтительно кланялись первыми. Тех, кто отворачивался, запомнил.

А в комнате, где работал Захарчук, его ждал радостный сюрприз: принесли повестку от районного прокурора. Прокурор приглашал Димитрия Петровича на завтра в десять часов утра к себе. Димитрий Петрович просто расплылся в счастливой улыбке, прочитав приглашение. Неясно было только: какое из многочисленных заявлений возымело свое действие? На всякий случай Захарчук стал подготавливать к докладу для прокурора все свои жалобы за последние три года.

Разбирая жалобы, Димитрий Петрович вспомнил, что ему надо бы заняться отчетностью объекта № 12. Но сразу решил подождать с отчетностью: жалобы-то — материал куда более интересный.

Жалобы заняли и остаток служебного времени, и вечер того же дня — дома, и ранние утренние часы: по такому случаю Захарчук проснулся ровно в шесть, как только у соседей заиграло радио (ладно уж, так и быть, сегодня ссориться из-за этого не станем!).

В 9 часов 58 минут Захарчук входил в приемную райпрокурора; при этом зеленая бумажка с печатным текстом приглашения была прижата к области сердца. Секретарша прокурора, узрев бумажку, сразу доложила и сразу же пригласила Димитрия Петровича войти в кабинет. Наскоро улыбнувшись секретарше (небось теперь с ходу впускает к самому; а раньше как бывало? — по часу дожидался, да и то не мог проникнуть в кабинет!), Захарчук открыл заветную дверь. Прокурор стоял у батареи отопления и грел руки. Димитрий Петрович поклонился с достоинством и с некоторой фамильярностью, как человек, добившийся — наконец! — признания и даже — если хотите — отчасти коллега самого прокурора по бдительному уловлению всяких нарушений…

Прокурор вернулся к своему столу, сел. Захарчук тоже сел как можно ближе. Разложил на коленях папочку с копиями всех своих заявлений и жалоб. Развязывая на папочке тесемки, проворковал:

— Давно, давно пора нам повидаться, товарищ прокурор!

Прокурор глянул с удивлением прямо в глаза своему посетителю. Усмехнулся.

— Да и мы считаем, что давно уже пора…

— Та-ак. Ну-с, надеюсь, вы читали мои заявления?

— Читал. Боюсь, правда, что не все…

— А ничего. Сегодня я все принес. Вот они где! — Димитрий Петрович похлопал по папочке. — С кого мы начнем?

— Я думаю, и начнем мы с вас и кончим вами.

— А? — Захарчуку показалось, что он ослышался. Потом мелькнула мысль, что прокурор шутит — знаете, всегда перед сложной и длительной работой неплохо пошутить. Захарчук пристойно и коротко хохотнул. — Так обо мне, говорите? Хе-хе!

— Именно, гражданин Захарчук. Теперь ко мне пересланы ваши заявления на соседей, сослуживцев, знакомых… Что-то около двухсот штук. И это, очевидно, еще не все, а?

По напряженному лицу Димитрия Петровича видно было, что он с судорожной быстротой старался решить, как ему выгоднее ответить: все или не все — эти двести кляуз?..

Он спрятал папку под себя, снова улыбнулся — на сей раз безо всякой фамильярности — и медовым голосом сообщил:

— Почему же — не все?.. То есть, может быть, и не все, но ведь я стараюсь во имя, так сказать, справедливости, во имя, так сказать, имени…

— Мы сами знаем, во имя чего вы с т а р а л и с ь: во имя склочного своего характера.

Димитрий Петрович внезапно почувствовал, что пот катится у него по лицу. Надо бы вытереть, но он решительно разучился это делать. А в голове сами собой слагались фразы будущего заявления о безобразном поведении прокурора: «…вместо того, чтобы дать ход моим сигналам на ряд нарушений во многих областях, позволил себе угрожать мне… несомненно наличествует преступная спайка органов прокуратуры с теми, кто… со своей стороны прошу оградить меня впредь от…» И вдруг понятно стало: в данном случае это только ухудшит положение. Тогда что же делать? Может, все-таки попытаться обратиться в вышестоящие органы?.. Или — помириться с этим прокурором, или притвориться, что убежден в его правоте?..

А голос прокурора сурово вещал:

— Мы возбуждаем дело против вас. Знаете, сколько людей зря проводили по вашим доносам ревизии, обследования, разбирательства? Сколько честных работников было опорочено? Сколько вреда вы принесли целым организациям?..

Захарчук придумал наконец, что ему надо сказать:

— Поверьте, я искренне хотел только лучшего!.. За что же возбуждать дело?! Я боролся, борюсь и всегда буду бороться…

— Думаю, больше вам уже не удастся, как вы говорите, «бороться», то есть клеветать на честных людей…

В руках у прокурора вдруг появился лист с печатным заголовком — «ПРОТОКОЛ ДОПРОСА».

— Итак, ваша фамилия, имя и отчество?

Дрогнувшим голосом Захарчук сказал:

— Поверьте, я больше не буду…

— Это вы на суде скажете.

— На… на каком суде?! Меня разве будут судить?.. Но за что же?! Что я такого сделал?!!

— А словно вы не знаете!.. Значит, Захарчук Димитрий Петрович. Так? Где вы работаете?

Захарчук очень громко проглотил слюну и воскликнул:

— Я знаю, чьих рук это дело! Охотников, Василий Никифорович. Охотников! За то, что я его вывел на чистую воду с его проектами…

— Вы будете отвечать на вопросы?

— Конечно! И вы, гражданин прокурор, вы — тоже с ними заодно. Я так я напишу туда… наверх! Потрудитесь и вы мне подтвердить: как ваша фамилия, гражданин прокурор?

— А вы говорили, что больше писать не станете. Или хотите, чтобы приговор был построже, да?

Вот тут Захарчук в одно мгновение сник, и из глаз его пролились скупые и злые слезы. Жалобным фальцетом он провыл:

— Помогите мне, товарищ прокурор, я вас очень прошу!.. Я про всех напишу, что они не виноваты. Про всех, на кого я делал заявления! Извинюсь перед ними! И даже путевку — путевку в дом отдыха я возвращу обратно в местком…

Но прокурорское перо уже скользило по листу с этим грозным названием — «ПРОТОКОЛ ДОПРОСА»… Захарчук умолк и громко высморкался. Слезы полились чаще и скорее… Острое сожаление о том, что так легкомысленно придумывал он про десятки людей самую дикую клевету, как бы сжало его мозг и сердце. Затем оно уступило место страху — паническому страху предстоящего наказания. И Димитрий Петрович Захарчук весь затрясся в мелкой нервной дрожи. Того, что говорил ему в это время прокурор, он не понимал и просто не слышал…