Совесть в кармане

ПОЧТЕННАЯ ЛИЧНОСТЬ

Гражданин Растегнуев проснулся в своей грязной и плохо убранной комнате около 7 часов утра. Спустив на пол ноги, Растегнуев поглядел на ходики, бойко махавшие маятником на стене, некогда обклеенной ядовито-зелеными обоями, зевнул и засунул ноги в валенки с калошами. Затем он надел некое подобие пиджака и вышел на кухню.

Несмотря на раннее время, там уже с присвистом шипело на плите газовое пламя, и самая рачительная домохозяйка — Анна Егоровна, скрестив руки на груди, беседовала со студентом Михайловым, который недавно поселился в квартире.

— А вы попробуйте, сходите на рынок, — советовала студенту Анна Егоровна. — Может, аккурат и найдете подходящую цепь к вашему велосипеду…

Тут, увидев Растегнуева, Анна Егоровна прервала свои советы и сказала:

— Гражданин Растегнуев, Иван Пафнутьич, с вас получить надо: пол натирали у нас в коридоре. На вашу долю приходится сорок три копейки.

Растегнуев сделался сразу весь красный.

— Какие это еще сорок три копейки?! — заорал он. — С нищего инвалида норовят слупить за что ни попади! Что же я — бывший регент, что мне полы надо натирать?! Что я — атташе какое-нибудь?!

— А вы, товарищ, действительно — инвалид? — мягко спросил студент.

— А как же?! Вот уже семнадцатый год являюсь третьей группы грыжевик. Имею, если хотите знать, справки. — И Растегнуев стал извлекать изо всех карманов помятые полуистертые бумажки.

— Верю, верю вам, товарищ, — поспешно сказал Михайлов и, обращаясь к Анне Егоровне, добавил: — Надо бы пересмотреть вопрос насчет денег… Нельзя же, в самом деле, с инвалида…

Но Растегнуев этого уже не слыхал. Растегнуев находился теперь в своей комнате, дверь в которую он запер изнутри и подергал за ручку, проверяя при том: заперлась ли? Затем он полез под кровать, со скрипом извлек на свет божий плетеную корзинку, которая когда-то, надо полагать, представляла собой строгий параллелепипед, а теперь более походила на раздавленное яйцо. В корзине под ворохом грязного тряпья и старой обуви оказалась жестяная коробочка, в какой выпускают в продажу леденцы. Но в коробочке лежали не леденцы, не подушечки с начинкой и де ломтики мармелада, загримированные под апельсиновые дольки, а главным образом — сторублевые да пятидесятирублевые бумажки; зеленели, впрочем, несколько пятидолларовых купюр и сиротливо перекатывались по коробочке три золотых монетки с курносым царским профилем.

«Инвалид» извлек одну сотню, чем в весьма малой степени обездолил коробочку; тщательно спрятал деньги во внутренний карман пиджака, а карман застегнул английской булавкой; затем задвинул корзину обратно и тепло, для улицы, оделся. Когда Растегнуев проходил по коридору, Анна Егоровна окликнула его:

— Насчет денег за полотера не беспокойтесь: студент наш, Михайлов, заплатил за вас.

— Ладно, — сварливо буркнул Растегнуев, растворяя дверь в подъезд. — Осчастливил, подумаешь!..

На трамвайной остановке, многолюдной в этот час, Растегнуев действовал очень активно: расталкивая всех желающих попасть в вагон, он первым впрыгнул на площадку, причем чуть не сшиб с ног стоявшую там некую гражданку в сером берете.

— Видали вы их? — заворчал сейчас же Растегнуев. — Людям на работу надо, а тут эта фря расположилась. Ну чего стала?! Проходи в вагон, пока жива!..

Местом деятельности инвалида Растегнуева оказалась одна из московских застав. Здесь он покинул вагон трамвая и прошел вперед по улице, давно уже перешагнувшей старинную площадь заставы.

Через некоторое время Растегнуев увидел въезжавший в город грузовик, в кузове которого сидел поверх прикрытого брезентом груза колхозник в запыленном ватнике. Резво выбежав на мостовую, грыжевик третьей группы темпераментными жестами остановил машину.

— Браток, — крикнул Растегнуев, подбегая к самому борту грузовика, — чего везешь?

— А тебе что? — после паузы спросил колхозник.

— А то, что можем тут скупить. Все тебе выгоднее, чем по городу-то трепаться.

— Чем же выгоднее?

— А вот как начнут у тебя на рынке бумаги проверять, да печати ставить… а то еще и реквизируют… Ну, чего везешь-то?

— Барана… подсвинка опять же…

— Ну вот. Как реквизируют барана, как потягают в милицию, — Растегнуев заведомо лгал. Но ему удалось посеять сомнения в душе колхозника. — Показывай, брат, лучше своего барана…

— Что ж, показать — показать можно, — задумчиво отозвался колхозник. — Вот он — баран, весь тут…

И колхозник стал развязывать мешки. Вылезли наружу белорозовые части разрезанных на куски туш…

Начался торг, во время которого Растегнуев, в основном, пугал неприятностями, ожидающими колхозника в городе, а колхозник хвалил свой товар. Шофер вылез из кабины и, став рядом со спорящими, вертел головою, стараясь не пропустить ни одного слова из доводов Растегнуева и тушевладельца… Неизвестно, чем и когда кончился бы этот торг, если бы внезапно не подошел к машине некто, голосом и манерами напоминающий самого Растегнуева, и не прохрипел бы:

— Чего продаешь, земляк?

— Ничего, ничего не продает! — поспешил Растегнуев. — Получай деньги, браток!

И он, послюнив зазябшие пальцы, стал совать сторублевку колхознику.

Студент Михайлов, почитав часа полтора у себя в каморке «Сопротивление материалов», отправился на рынок поискать передаточную цепь для велосипеда. Но неопытный Михайлов попал в мясной ряд вместо скобяного. Продираясь сквозь плотные ряды домашних хозяек и продавцов с красными, как само мясо, руками, студент торопился исправить ошибку и уйти отсюда. И вдруг он услышал знакомый голос:

— С колхозника норовят слупить за что ни попади! — рычал голос. — Что же я — бывший регент или я — атташе какое-нибудь?!

Михайлов обернулся. Сзади него стоял инвалид в кавычках Растегнуев с половиной бараньей туши в руках; на нем был белый фартук. А подле Растегнуева открывал свою полевую сумку милиционер.

— Да! Колхозник! — продолжал Растегнуев. — Вот, если не верите, документы…

И он, как давеча, совал милиционеру истертые и смятые клочки бумаг. Михайлов кинулся к Растегнуеву.

— Так вы, значит, и колхозник тоже? — сказал студент.

Растегнуев икнул в середине фразы, повествовавшей о том, что он лично — не бывший фабрикант…

— Да… Я, безусловно, этот — как его? — член трудового коллектива советской деревни, — пробормотал он неверным голосом. — Я состою в артели «Красный восход»… А как же?

— Вы, значит, живете у нас в квартире и вы же — колхозник?

— Да. Я еще и инвалид. Грыжа третьей гру… — тут Растегнуев оборвал себя сам и покорно спросил у милиционера: — Барана куда девать?

— В отделении все рассортируем. Пройдемте, гражданин! — И милиционер обратился к Михайлову: — Вы дойдете с нами, товарищ?

Михайлов сдвинул с затылка кепку и почесал голову: приобретение цепи явно откладывалось.