Совесть в кармане

СЛАБЫЙ ХАРАКТЕР

— Я, конечно, сам виноват: характер у меня чересчур мягкий. И к тому же я ее очень любил, эту Ваву… А ее мамаша мне сказала прямо:

— Моя дочь выйдет замуж исключительно церковным браком. Вы это учтите, молодой человек!

Я ей тогда же ответил:

— Я же ж — комсомолец. Я лично стою на марксистских позициях с раннего детства. Как я могу венчаться в церкви?

А она:

— И пожалуйста. И можете потом даже в партию входить, я всецело — за. Не такие уж мы глупые, чтобы не понимать, что в наше время с этого дела тоже бывает польза. Но это — потом. А сперва будьте любезны — «Исайя, ликуй!»…

Так у них в церкви поют при венчании. Мне это пришлось выслушать своими ушами…

Ну безусловно, я много раз пытался уговорить Ваву расписаться со мною в загсе, минуя церковь. Но Вава чересчур уважает свою мамочку и боится ее. Она проплакала пять суток подряд — Вава, но от религиозных предрассудков не отказалась. И тогда я в порыве страстной любви к данной Ваве совершил роковую ошибку: я дал согласие на венчание в церкви. Тем более будущая теща мне пошла навстречу. Она заявила:

— Пожалуйста, никакой такой помпы мы делать не будем. И вы можете скромненько прийти в церковь сами по себе, как будто гуляя… А после — ищи-свищи: был обряд, не был — никто толком не будет знать, и вы можете делать себе карьеру как марксист или кто хотите…

Нет, я, безусловно, не стал идейно на такую позицию. Я просто хотел соединиться с моей любимой девушкой, тем более что тогда я еще не знал, какая она есть глубокая мещанка с мелкобуржуазной психологией и огромным количеством предрассудков. Она же от меня сама отказалась, когда… Ну ладно, изложу по порядку.

Как мы договорились, по традиции невесту повезли в церковь на легковой автомашине. На голове у нее — у невесты то есть — кисейная фата, белые искусственные цветы тоже на голове и букет настоящих цветов в руках. А я должен был дойти туда отдельно самым незаметным образом — пешком, не выделяясь среди прохожих, поскольку поселок у нас — небольшой, и все всё узнают моментально.

Вот, значит, я иду пешочком, делаю вид, что никуда не тороплюсь. Рассматриваю витрины в торговой сети, читаю газеты на щитах, плакаты и так далее. Но направление имею в сторону церкви. И надо же случиться, что на расстоянии двух домов от храма я встречаю секретаря нашей комсомольской организации Степана Вихрова. Именно его!.. Вихров мне говорит:

— Здорово, Воронкин, чем можешь порадовать наш молодежный коллектив? Что-то я тебя давно не видел. Сползаешь из актива, да?

Я выдавливаю себе на лицо улыбку и блеющим голосом возражаю:

— Отнюдь! Я всегда — тут, при вас, всегда на подхвате. Это ты, секретарь, загордился, пренебрегаешь рядовыми комсомольцами…

Вихров меня хлопает по плечу:

— Валяй, крой, обожаю критику снизу! Куда идешь?

При этих словах у меня лично в животе будто лопнула струна на гитаре. И это только от одной мысли, что что будет, если Вихров узнает, к у д а именно я иду!.. Но я нахожу в себе силы ответить:

— А никуда… гуляю, пока начнется девятичасовой сеанс в клубе: у меня взяты билеты… Ох…

— Ну погуляем вместе… Что ты сказал?

— Я?.. Я ничего не сказал… Ох!.. Это у меня такая икота… то есть заикание… то есть скорее — изжога…

— А мы с тобой сейчас газировочки тяпнем, оно и пройдет… Вон — тетка торгует…

А пока мы пьем газировку, к церкви подъезжает именно тот автомобиль с моей невестой. Вихров увидел, как выгружают Ваву с фатой и цветами, и говорит:

— Гляди, гляди, гляди: свадьба церковная! Идем туда поближе, интересно посмотреть: кто будет венчаться?!. Что ты — с ума сошел — газировку носом пускаешь?! Дай я тебя постучу по спине, все пройдет!..

После того, как я получил вновь способность дышать и произносить слова, я жалобно прошу его:

— Зачем нам смотреть на свадьбу? Лучше пойдем это… погулять… может, зайдем в читальню, чтобы подковаться в смысле текущих событий или там актуальных цифр…

Но Степан меня просто тянет за собой к церкви:

— Пошли, пошли, давай скорее! Интересно же все-таки!

Я не успел еще вырваться из его рук, как меня перехватили на паперти так называемые шафера. Они поволокли меня в церковь, приговаривая:

— Ты с ума сошел!.. Куда ты пропал?! Невеста уже плачет… А теща в такой ярости…

— Воронкин! Куда ты?! — спросил Степан.

Я оторвался от шаферов, пробился обратно к нему и нашел в себе силы, хихикая, заявить:

— Нет, ты подумай: меня приняли за какого-то участника этого дела… Ну, свадьбы там ихней… вот чудаки! Пошли отсюда, ну их!..

Но «чудаки» снова схватили меня. Толпа на паперти разлучила нас со Степаном. Тогда я дал возможность шаферам втащить себя в церковь. Мысленно я умолял бога, которого, безусловно, нет, чтобы Степан Вихров поскорее ушел бы отсюда. Ну в самом деле: что делать комсомольскому секретарю в церкви?..

Меня между тем уже подвели к алтарю — так, кажется, это у них называется? — будущая теща больно ущипнула меня в районе ребер и прошипела:

— Если бы я знала, что вы хотите осрамить мою Вавочку, я ни за что не согласилась бы… Где вас носит, бродяга этакий?!

Тут меня поставили на коврик рядом с Вавой… То есть что я говорю: поставили?.. Меня стоймя положили, если можно так выразиться… Священник уже весь в чем-то блестящем, как самовар, подошел к нам и, перекрестивши нас, начал читать, что положено…

Но, по совести сказать, я его не слушал, я вертел головой все время, чтобы высмотреть: вошел в церковь Степан или нет?.. Поглядел налево — вроде его нет… Стал озираться направо… Так и есть! Вихров пробирается поближе к нам — видать, он в свою очередь ищет меня…

Я тогда бросаю священнику и Ваве: «Извиняюсь, я — сию минуту!» — и отхожу к Степану.

— Вот, — говорю ему, — чудаки!.. У них — свадьба, а из меня они строят какого-то дружку или служку… в общем, берут на пушку!.. Хе-хе-хе…

Вихров смотрит на меня с явным подозрением. И тут братец Вавы — здоровый парень, надо сказать!.. — вместе с теми же шаферами опять хватают меня, будто пьяного, которого надо вывести из пивной, и тащат обратно к попу. Я успеваю засмеяться фальшивым смехом и крикнуть:

— Ой, осторожнее! Я щекотки боюсь… Степа, хе-хе-хе, выручай!

И вот я опять перед священником. Вава шипит:

— Ты будешь венчаться в конце концов?!

Поп начинает бормотать свои тексты. А меня корежит в буквальном смысле. Я все изгибаюсь назад, чтобы узнать: что там Вихров — наблюдает ли он за выполнением данного религиозного предрассудка?

Вдруг я слышу: мне шепчет шафер:

— Отвечай же!

И он ударяет меня в спину кулаком.

— Что отвечать? Кому?

— Да священник тебя спрашивает или нет?

Я оборачиваюсь к священнику:

— Я извиняюсь, вы — о чем?

— Сын мой, хочешь ли ты взять эту девицу себе в жены?

Я опять оглядываюсь невольно в сторону Степана, а после этого говорю шепотом:

— В общем и целом, я не возражаю.

Поп отшатывается назад при таких моих словах. А теща громко заявляет:

— Это что еще за отговорочки?! Будьте любезны отвечать, как положено по религии: «да!» — и больше никаких! Ну?!

При виде ее разгневанного лица я тороплюсь сказать:

— Да и больше никаких!

Раздается смех. Даже священник начинает улыбаться. Я снова ищу взглядом Степана в надежде, что и он тоже смеется… Но — увы! — Степан Вихров стоит как статуя и сурово сдвинул брови. Я опускаю голову и опять начинаю думать: что же меня ждет по комсомольской линии?.. И, конечно, пропускаю мимо ушей очередные указания попа. Вдруг меня что-то ударяет по голове. Оказывается, что шафер, который держит надо мною ихнюю церковную корону — так называемый «венец», — ударом медного венца дает мне понять, что надо быть более внимательным. Я переспрашиваю священника:

— А? Как вы сказали?

Но тут лопается терпение у Вавиной мамочки. Она выходит вперед, за руку вытягивает меня с моего места на коврике и громко изрекает:

— Стоп, батюшка! Венчание отменяется! Видите, как он безобразничает — этот негодяй?! Ты что — срамить мою дочку сюда пришел?

Тут она в свою очередь толкает меня в плечо:

— А ну, давай отсюда сию минуту! Никакого брака не будет! Варвара, не реви! Ты не виновата, если он оказался придурком и мошенником. Я прошу все равно всех знакомых к нам домой, поскольку еда заготовлена и угощение все равно состоится! А этого типа мы на порог не пустим! Вас, батюшка, также попрошу к нам, и отца дьякона тоже, и весь вообще причт! А этот тип пусть сейчас же уходит отсюда!!

Тип — то есть я — поспешно пробирается к тому месту, где стоял Вихров, но его там уже нет. Я выбегаю на улицу — конечно, Вихрова и след простыл. Но ненадолго: на другой день меня вызвали на комсомольское бюро…

А на третий день я пошел к Ваве, как представитель уже внесоюзной, или, так сказать, «беспартийной молодежи». Хотел объяснить ей и ее мамаше: мол, так и так, поскольку меня все равно из комсомола исключили, то я согласен венчаться явным образом при любом параде. Но мамаша сама вышла ко мне навстречу, оттерла меня из передней на улицу и там сказала:

— Вашей ноги больше у нас не будет. И вашей руки моя дочь не примет. И вашей рожи мы не хотим больше видеть. Вы нас осрамили в церкви, и все кончено!

Я ей просто со слезами отвечаю:

— Тогда за что же я вылетел из комсомола?! Больно уж густо все на меня одного!

Но мамаша заперла дверь изнутри и ни на какие стуки не открывала. Хотели они меня еще облить чем-то с мезонина, только я не стал дожидаться, когда мне плеснет на голову, а отскочил в сторону и пошел себе домой…

Вот что сделал со мной слабый характер!..