Совесть в кармане

ПЕРСОНАЛЬНЫЙ НЕУДАЧНИК

— Простите, вы не знаете, где здесь комната № 8 — кабинет помощника прокурора товарища Степановой?.. Ах вот! Вижу…

— Только она сейчас занята — товарищ Степанова: у нее кто-то на допросе… Обратили внимание? — конвойный в коридоре дожидается.

— Лучше я тут обожду… Ага. Вызвали меня повесткой. Ага. По какому делу?.. Ох, дело тяжелое… Я, если хотите знать, — персональный неудачник.

— Из-за чего?

— Из-за того, что сперва мне чересчур везло в жизни… Так и быть: пока меня примет товарищ Степанова, я успею рассказать вам, как говорится, как дошел я до жизни такой…

Папаша у меня был из ученых. Мамаша — образованная домашняя хозяйка. Любит она меня до умопомрачения, хотя злые языки говорят, что помрачаться ей особенно нечем: ума, дескать, маловато. Но во всяком случае она десятилетку целиком и полностью кончила… мною. Именно — она, и именно — мною, поскольку мамаша и уроки за меня делала, и сочинения писала, и плакала перед каждым учителем в отдельности и перед педагогическим советом в целом ревела как белуга. В общем, за тринадцать лет интенсивной маминой работы, я прикончил десять классов на круглые тройки с минусами. К этому времени из меня уже получился ведущий стиляга нашего микрорайона. В марках вин и ликеров я разбирался не хуже дегустатора на хорошем винзаводе. Пока был модным клеш — нижняя окружность моих брюк была 48 сантиметров. Вошли в моду брюки-«дудки», я перешел на 16 сантиметров в том же месте. Галстук у меня свешивался до колен, а что на нем было изображено, это я передать вам не могу, поскольку здесь, я вижу, сидят женщины… Ну и все прочее было у меня соответствующее. И на всех окрестных танцплощадках я «стилевал» в первой десятке исполнителей самых модных танцев — там шейк, фрут, ма́нки… Вы, наверное, о таких и не слышали?.. Я так и думал!..

Ну, поступил я в высшее учебное заведение. В какое? В КПУ. Нет, нет! Это не Конструкторское промышленное училище. И не Кировоградское пехотное училище… КПУ означает: Куда Папа Устроит. А он меня устроил в очень приличный институт. Но, видите ли, у нас произошла семейная катастрофа. Ну как же? Папа у меня — не дурак. И секретарша ему попалась, хотя и молодая, но тоже не дура. Так что в дураках остались мы с мамой. Ясно? Папочка быстро-быстро сорганизовал себе вторую семью — и предусмотрительно в другом городе.

А я? Маме не может же хватить знаний на институтскую программу… И тут ей вообще стало не до меня. Зачеты я должен был сдавать сам… Вам известно такое выражение: студенческий «хвост»?.. Ну, несданные экзамены и зачеты называются в вузах «хвостами». Да… Повисел я у деканата с моими семью «хвостами», потом обрубили все «хвосты» и меня вместе с ними.

Надо было зарабатывать деньги: на папины алименты я право потерял по возрасту, а также в виду характера новой папочкиной жены… Маме тоже больше удавалось тратить, особенно — на меня, чем зарабатывать.

Но и меня с детства обучали тратить, а не… В общем, ясно. Тут я должен вам рассказать о моем друге и учителе на поприще стилевания по имени Альфред Бабашкин. Для меня он с пятнадцати лет был жизненным идеалом. Начать с того, что воровать деньги у родителей Альфред Бабашкин научился на три года раньше меня. И тянул настолько крупные суммы, что мне за ним никак не удавалось угнаться… При том он не стеснялся носить такие пиджаки и туфли, в которых даже я не прошелся бы днем по улице. Он перманенты себе делал, как девица, и травил на висках волосы под «интересную седину» с шестнадцати лет. Словом, я все годы смотрел на Альфреда, как овчарка на дрессировщика…

И когда мне понадобилась работа, то Альфред отвел меня в один мелкий парк приблизительной культуры, где я нанялся преподавать западные парны́е танцы, — говорю «парны́е», потому что от моих учеников пар шел, когда я им «преподавал», и от меня самого… Бывало, станешь в позу неподалеку от аккордеониста, изогнешься вот так и начинаешь: «Попрошу внимания! Мужчин мы условно называем «партнер» или сокращенно — «пыр». Дама у нас будет идти под кличкой «партнерша», сокращенно — «пша». Взялись! Схватились! ПШИ, ПШИ, а вы что же? Эй там, гражданочка в бордовой мини-юбке, вы считаете, что к вам это не относится?.. Подымайте руки! Так. Теперь, маэстрочко, попрошу что-нибудь простое на три четверти без особенных синкопочек. И!.. И — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… Вот вы, в лохматом джемпере, что ж вы ходите по туфлям вашей дамы?.. Слезайте с ног сейчас же! Это я вам говорю! Танцевать — вовсе не значит ходить пешком по даминым ногам! Музыку вы слышите? И — раз-два-три, раз-два-три…»

Как говорится, в поте лица своего — буквально при том! — зарабатывал хлеб свой. Никогда прежде не думал, что веселиться — такое трудное дело. Но я все-таки веселился до конца сентября. А в октябре иссякли мои заработки: павильон танцев в этом парке закрыли. А я получал денежки, так сказать, с каждой танцующей ноги. И вышло как у той популярной стрекозы: лето красное пропел и проплясал, а когда зима катит в глаза, то неизвестно куда деваться…

Правда, приглашали меня в один клуб — культурником. Но я на это не пошел. Культурник обязан знать разные слова… Например, одна эта чертова викторина… Каторга, а не игра! Кто что сочинил, кто чего открыл, кто чего закрыл, кто кого победил, кто — географ, кто — чемпион, кто — химик, кто — ботаник, кто — убийца, а кто — болезнь, где протекает Баб-эль-Мандебский пролив… Я в этих проливах буквально потонул бы на глазах у публики…

В общем, после трех месяцев гранения мостовых нашел я себе непыльную работенку: комендантом в небольшом общежитии. И тоже, знаете, все на твоих руках, за все ты отвечаешь… А я хлопот не люблю. Меня с детства к другому приучали. Конечно, если бы я мог приспособить мамашу быть за меня комендантом, может, я и по сей день управлял бы тем общежитием… А сам я единолично — я извиняюсь!.. Ну что грязь у меня была, как на пашне осенью, — это полбеды. Правда, одна собачка потонула у нас подле подъезда… А в самом деле, заводят себе, понимаете ли, собачек менее 15 сантиметров росту. Курица — и та выше. Ну, собачке — царство небесное. Только и всего. Она и живая жалобу не напишет, а тем более — дохлая…

А вот когда я забыл проверить, заперты ли на ночь двери в конторе, то добрые люди унесли пишмашинку системы «Олимпия». И еще на этой же машинке напечатали: «Спасибо товарищу коменданту за помощь в уводе данного агрегата». Из-за этой записки с меня по сей день вычитают за машинку…

После того я решил на службу не поступать. Встретил опять Альфреда Бабашкина, а он как раз в это время приспособился работать с книгами. А что вы думаете? Работка неплохая. Во-первых, сам товар какой-то он такой — миленький… Переплетики другой раз попадаются — просто пальчики оближешь. Отдельные книги даже читать завлекательно… Я, правда, не пробовал, но слыхал, что многие интересуются…

Нет, книжки — верное дело. Даже если тебя зацапают у книжного магазина с дефицитным томиком под мышкой, так и тут ты — в порядке: «В чем дело? Я — просто любитель культурных развлечений. Не продаю, не скупаю, а ищу любимого поэта в ледериновом переплете»…

И все-таки сумел я засыпаться… Понес на продажу десять штук одной и той же книги. Как сейчас помню — «Королева Марго» покойного Дюма-папочки. Мне, главное, Бабашкин велел сложить девять экземпляров рядом в подъезде, а под мышкой иметь не более одной «Королевы». Продашь, говорит, эту, сходишь за другой… А мне лень было топать каждые пять минут в подъезд: «Королеву» здесь бойко покупают… Ну, вот, засунул я все королевское поголовье сразу под одну, как сейчас помню, левую мышку и вышел на пятачок, где толкучка. А он — то есть милиционер — тут как тут. «Что это, — спрашивает, — несете?» Я ему: «Любимые книги». — «Посмотрим», — говорит. Глядь — девять «Марго», как одна копейка! Остальное вам ясно? Ну и вот!

Когда меня выпустили, я у Альфреда в ногах валялся две недели, чтобы он меня пристроил к своему новому промыслу. И тоже, знаете ли, неплохое дельце: изготовление военных подворотничков из бывшей кинопленки. Сняли мы комнату у застройщика во флигеле на втором дворе в третьем переулке. Поставили оборудование в лице переносной газовой плитки для снятия эмульсии с пленки и начали выпекать украшения военного туалета… И знаете, — сперва неплохо пошло… Но тоже подвела меня моя неаккуратность. Я с этой плиткой воевал, как вот на коммунальной кухне воюют со сварливой соседкой… И характер у нее, у плитки, был такой же: заядлый, злобный и мучительный. Горела она как-то набекрень: никогда нельзя было понять, в какую сторону она даст пламя…

И вот однажды эта проклятая плитка дала крен в сторону тюлевой занавески на окне… Я только успел отбежать и лицо закрыть. А тут — все наши подворотнички занялись, как фейерверк на карнавале в парке культуры и отдыха… Пррр!.. Пффф!.. Ууууу!..

Оно и само по себе не очень весело, когда пожар. А вы учтите, что к заготовленным уже целлулоидным воротничкам в количестве пятисот штук скоро добавилось воротничковое сырье, то есть тот же целлулоид от десяти до пятнадцати кило…

В общем, я так скажу: приехали к нам три пожарные команды, две кареты «скорой помощи», милиция, товарищи из райжилуправления и еще кто-то, и еще кто-то, и еще зачем-то… Меня лично увезли на «скорой помощи». Это, я считаю, я счастливо отделался. А не попади я в больницу, я бы уже поехал по бесплатному билету далеко-о-о-о…

Словом, бинты я снял только на той неделе. А Бабашкин порхает где-то в другом городе. Правда, объявлен на него республиканский розыск… Но ведь поймают ли его — еще неизвестно. Судьба! — она тебя и давит, она же и милует кого хочет…

Ну, пойду погляжу: не освободилась ли товарищ Степанова… Ой, кто-то выходит из ее кабинета. И конвойный за ним тронулся… Батюшки! Это ж Альфреда Бабашкина уводят!.. Ну — все. Тогда все. Тогда я иду за своей порцией.