Современная румынская пьеса

Перевод И. Огородниковой

Сюзанна Маня-Войнешть, 60 лет.

Драгош Маня-Войнешть, сын Сюзанны, 38 лет, профессор.

Марианна Вардари, дочь Сюзанны, 40 лет.

Рене Вардари, муж Марианны, 42 года.

Алеку Бэляну, 62 года.

Дуки Бэляну, жена Алеку, 59 лет.

Лаура Чобану, студентка, 21 год.

Маранда, служанка, 60 лет.

Амели́ Замфиреску, 40 лет.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Просторная светлая комната. Сквозь ведущую на веранду застекленную дверь видна густая зелень сада; уютно расставленные книжные шкафы, кресла, диваны, в нише секретер, за ним полки с книгами, рядом мольберт. Судя по всему, этот загородный дом со старинной мебелью принадлежит аристократам.

Д р а г о ш, М а р а н д а.

Д р а г о ш (работает за секретером). Полно, Маранда, успокойся, никто тебя не подозревает.

М а р а н д а. Уж вы-то знаете — сорок лет я в доме…

Д р а г о ш. Знаю, знаю, Маранда. И пожалуйста, не волнуйся. Мы все тебе доверяем…

М а р а н д а. Вот и барыня говорит, что плохого не думает, а все равно тяжко! В доме-то одни свои были: хозяева да я. На кого подумают? На барышню Марианну, на молодого барина Рене? Или на меня?

Д р а г о ш. Все это действительно странно, но ты, разумеется, совершенно ни при чем.

М а р а н д а. Господи, боже мой! И как могло такое приключиться?! Не прогневайтесь, а только, сдается мне, померещилось все это барыне…

Входит С ю з а н н а.

Т е ж е и С ю з а н н а.

С ю з а н н а. Знаешь, Драгош, к нашим голубям, кажется, повадился коршун. Похоже, их поубавилось.

Д р а г о ш. Обязательно посмотрю, мама.

С ю з а н н а (мягко). Не много ли ты куришь, дорогой?.. (Замечает Маранду.) Опять плакала? Смотри, я рассержусь!

М а р а н д а. Надо же, чтобы стряслось такое! Сколько живу в доме, барыня, за все сорок лет…

С ю з а н н а. Ну, будет тебе, Маранда, перестань! Я уже слышала, знаю — у нас никогда ничего не пропадало! Тебя и теперь никто ни в чем не обвиняет!

М а р а н д а. Так кого ж тогда обвинять? Ведь не детей ваших, господи прости и помилуй!..

С ю з а н н а (шутливо). Во всем, Маранда, виновата нечистая сила! Ты успокойся и помолись — пусть она сгинет. (Драгошу.) Хватит сегодня работать, дорогой! Субботние вечера ты посвящаешь мне! Ступай, Маранда, утри слезы и помни: я тебе верю, ты свой человек, и расставаться с тобой я не намерена!

М а р а н д а. Чтобы я… да никогда в жизни… (Уходит.)

С ю з а н н а, Д р а г о ш.

Д р а г о ш. Амели все еще наверху? Или ушла?

С ю з а н н а. У Марианны. По-моему, она долго не задержится, уйдет еще до чая. У нее ранние гости.

Д р а г о ш (приводя в порядок секретер). Уйдет? Она так сказала?

С ю з а н н а. Не знаю, как тебе, но нам она сказала так. Наверное, ее муж ждет.

Драгош молчит.

(Продолжает безразличным тоном.) Может, господин Замфиреску взял все приготовления к приему гостей на себя и у Амели нашлось время для визитов.

Д р а г о ш (молчит, притворяясь, что занят уборкой). Какая неприятная история, мама! И какая-то темная…

С ю з а н н а. Да. Тем более загадочная, что в доме не было посторонних. Не знаю, что и предпринять…

Д р а г о ш. Но ты абсолютно уверена? Кто-то и впрямь рылся в твоем комоде?

С ю з а н н а. Драгош! Ты знаешь, я кладу свои вещи на место, в ящиках комода всегда порядок. И если носовые платки очутились не на шкатулке, а под ней, саше с лавандой, которыми было переложено белье, вообще в другом месте — это странно и подозрительно.

Д р а г о ш. И ничего не пропало? Драгоценности целы?

С ю з а н н а. Целы. Вообще ничего не пропало. Ни одного платочка.

Д р а г о ш. Так что ж могло понадобиться вору?

С ю з а н н а. Не думаю, что это был вор.

Д р а г о ш. А кто, любопытный?

С ю з а н н а. Чем тут интересоваться? Что искать?

Д р а г о ш. Ты говорила, комод был заперт?

С ю з а н н а. Как обычно.

Д р а г о ш. Не обижайся, мама, но в таком случае все это тебе померещилось. Может, ты спешила, не успела сложить все аккуратно, а потом забыла об этом.

С ю з а н н а. Разбросала вещи, да еще и забыла об этом? Скажи мне, что наведывалось привидение, я и то больше поверю… Но коль скоро в доме только мы и Марианна с Рене, что поделаешь, будем считать, что мне это почудилось, и поставим точку.

Д р а г о ш. А что думает Марианна?

С ю з а н н а. Теряется в догадках, как и мы с тобой. Ну все! Больше об этом ни слова! Позвони, чтобы приготовили чай: скоро и дети спустятся.

Д р а г о ш. Мама, если ты не возражаешь, давай сегодня попьем чай попозже. Ко мне должны приехать из города.

С ю з а н н а. С пятичасовым поездом?

Д р а г о ш. Да, или с шестичасовым. Я жду одну девушку… мою студентку.

С ю з а н н а. Хорошо, Драгу, пусть будет попозже. Так говоришь, студентку?

Д р а г о ш. Я тебе мельком о ней упоминал, девушка замечательная. Мне хочется показать ей эти рисунки и кое-какие книги, которых нет в факультетской библиотеке…

С ю з а н н а. Зачем так подробно, дорогой?

Д р а г о ш. Да нет, мама… Что ты… Просто я хотел тебе объяснить, кто она такая… Если за чаем мы соберемся все вместе, хорошо, если б наши отнеслись к ней как к доброму другу.

С ю з а н н а. Мы так ее и примем, к тому же…

Звонят в дверь.

Д р а г о ш (вскакивает). Это она!

С ю з а н н а (улыбается). Выдающаяся, должно быть, студентка, раз ты ею так дорожишь.

Входит М а р а н д а.

Т е ж е, М а р а н д а, Д у к и, А л е к у.

М а р а н д а. Госпожа Дуки и господин Алеку.

С ю з а н н а. Проси.

М а р а н д а уходит и тут же возвращается с Д у к и и А л е к у.

Д у к и. Сюзанна! Ах! Как чудесно, что мы к вам приехали!

С ю з а н н а. Добро пожаловать, мои дорогие. Вы мне доставили огромное удовольствие!

А л е к у. Целую ручки, Сюзанна. Как поживаешь, Драгу? (Целует Драгоша.)

С ю з а н н а. Не хотите ли отдохнуть с дороги? Умыться?

А л е к у. Мы ехали сорок пять минут, так что ни умываться, ни отдыхать нам пока не надо.

Д р а г о ш. Маранда, будь добра, отнеси чемодан к ним в комнату.

Д у к и. Постой, Маранда, я кое-что оттуда выну. Впрочем, не надо, неси. Хотя нет, подожди, мне нужна жакетка. Ну да бог с ней, потом достану. Иди-иди.

М а р а н д а уходит.

С ю з а н н а, Д р а г о ш, Д у к и, А л е к у.

С ю з а н н а. Мы вас совсем заждались.

Д у к и. Знаешь, когда я начала упрашивать Алеку?

А л е к у. Вчера, Драгу. А сегодня мы приехали. Так что уговоры были недолгими.

Д у к и. Неужели? Только вчера? А мне показалось, прошла вечность. Ах! С каким удовольствием я бы сейчас выпила чаю!

Д р а г о ш (берет с секретера колокольчик и звонит). Сейчас, тетя Дуки.

Д у к и. Боже мой, у вас все по-прежнему, ничего не меняется: пахнет айвой и лавандой; картины, книги — все на своих мостах, вы звоните в тот же колокольчик, хотя у вас есть электричество. Маранда не ходит в профсоюз — в деревне, должно быть, нет ни одного подходящего. Здесь так хорошо, здесь все как было! Словно и нет никакой демократии!

Д р а г о ш. Тетя Дуки, мы ни в чем не нарушаем законы этой демократии.

Д у к и (удивленно). Разве? А ваш виноградник?

С ю з а н н а. Он всегда принадлежал нашей семье, обрабатывали мы его только сами, без управляющих и надсмотрщиков, мы всегда жили здесь…

А л е к у. Это же не поместье, Дуки! Сегодня моя жена прямо одержима политикой!

С ю з а н н а. Боже милостивый, Дениз! Но почему?

Д у к и. Я ведь совершенно ни в чем не разбираюсь, и мне хочется хоть изредка что-то понять.

А л е к у. Дуки, ты человек искусства, эти проблемы не для тебя.

Д у к и. А почему Сюзанна, например, получает пенсию, ты получаешь, а Жорж ничего не получает? Разве это демократично? Ой!.. Что там у вас под крышей? Гнездо? А кто в нем живет — воробьи или ласточки?

Д р а г о ш (смеется). Ласточки.

Д у к и. Ласточки?.. Господи, какие у них хвостики! Сюзанна, ты видела, какие у них хвостики?

Входит М а р а н д а.

С ю з а н н а. Видела, Дениз. Маранда, чаю! Но только чайник с огня не снимай — у нас будут еще гости.

Маранда уходит.

(Дуки.) Я получаю пенсию, потому что мой муж принес много пользы своему народу.

Д у к и. Кто-то еще придет? Кто?

С ю з а н н а. Одна из студенток Драгоша.

Д у к и. Студентка? А что студентке здесь делать?

А л е к у. Дуки!

С ю з а н н а. Это — весьма незаурядная и широко образованная девица.

Д у к и. Раз так, пусть приходит, бедняжка.

А л е к у (укоризненно улыбается). Почему «бедняжка»?

Д у к и. Ну, потому что… вероятно, она не богата. Ай-ай-ай, а ведь я собиралась порисовать те два-три дня, что мы у вас пробудем.

А л е к у. Но нас никто пока не приглашал погостить.

Д у к и. Неужели ты думаешь, не пригласят?

С ю з а н н а. Само собой, Александру, оставайтесь. Так быстро мы вас не отпустим.

А л е к у. Как продвигается твоя книга, Драгу? О чем ты теперь пишешь?

Д р а г о ш. О жесткокрылых насекомых Корсики.

Д у к и. Корсики? О, как это прекрасно! И ты по-прежнему бываешь в городе два раза в неделю и никто с тебя больше не требует?

А л е к у. Дуки! Наш Драгош — ученый, он не должен работать как все.

Д р а г о ш. Честно говоря, они во всем идут мне навстречу, очень со мной любезны. Я не веду семинаров, на заседаниях появляюсь крайне редко. Мне дают возможность закончить книгу.

А л е к у. А тебе не намекали, что книга о жесткокрылых Европы сейчас не слишком актуальна? Что следовало бы заняться чем-нибудь более утилитарно полезным?

Д у к и. Полезным? Фи… Самые бесполезные вещи как раз и бывают самыми прекрасными.

А л е к у. Все зависит от точки зрения. Одни считают, что ради чистой красоты, присущей порой и бесполезным вещам, следует жертвовать моральными ценностями. Другие — что существует материальная, даже грубая красота насущно необходимого. Нынешнее общество решило быть практичным, извлекать пользу из всего.

Д р а г о ш. У нынешнего общества своя мораль!

А л е к у. Несомненно! И высокая! Ну а как подвигается твоя работа?

Д р а г о ш. Вот закончу свой труд…

А л е к у. Титанический…

Д р а г о ш (скромно). Большой.

С ю з а н н а. Он уже десять лет работает над этой книгой.

Д у к и. Тебе обязательно дадут премию. Я слышала, премии у них очень солидные.

С ю з а н н а. Я тоже думаю, дадут.

Д р а г о ш. Кончу эту книгу — начну другую, она будет тесно связана с национальной проблематикой, с жизнью страны.

С ю з а н н а. И я буду наконец счастлива вполне. Нельзя сказать, чтобы я и сейчас не гордилась своим сыном, который пишет уникальную книгу. Но я вздохну с облегчением и душа моя успокоится только тогда, когда он создаст труд, связанный всеми корнями с родной землей и несущий пользу нашему народу.

А л е к у. Не слишком ли узок такой взгляд на вещи, Сюзанна? Можно ли говорить о науке, что она национальна или интернациональна?

Д р а г о ш. Наука — что монета: выпускают в одной стране, а ходит она на всех рынках.

Д у к и. Умница Драгош. Это поистине поэтическая фигура, браво!

С ю з а н н а. Один из моих предков, брат господаря{2}, был на Востоке и вывез оттуда восемь видов неизвестных растений. Он развел их в своем поместье и поделился с крестьянами. Мой дед учился во Франции и в тысяча восемьсот сорок восьмом году писал оттуда восторженные письма на родину, тем, кто совершал революцию у нас. Отец отказался от наследства, формально — в пользу сестер, но по существу из-за того, что был толстовец. Себе оставил лишь маленький клочок земли. Он был страстным ботаником, хотя всего лишь любителем. Мой муж, доктор Маня-Войнешть, потомок стольника{3} при господаре Брынковяну{4}, любил свою страну и служил ей верой и правдой.

А л е к у. Григоре Маня-Войнешть! Вот был человек!

С ю з а н н а. И мой сын во всем должен идти по их стопам.

Д у к и. Говорят, теперь, при демократии, это уже не обязательно.

А л е к у. Дуки!

С ю з а н н а. Не понимаю, почему некоторым кажется, что появилось много сложных проблем. Я всегда была послушна голосу совести — а она у меня судья суровый — и господу богу, судье праведному и доброму. Ненавидела насилие, несправедливость, неволю. Что нового для меня в сегодняшнем дне?

Д у к и. Все дело в том, что вам хорошо живется. А некоторые жалуются, им приходится туго, и все это, уверяю вас, люди милые и порядочные.

А л е к у. Вот вы говорили о демократии, о законах… Законы нельзя считать чем-то незыблемым. Они меняются в зависимости от времени и места. Нет ничего более непостоянного.

С ю з а н н а. Господин советник Верховного суда…

А л е к у. Бывший советник. Ныне пенсионер.

С ю з а н н а. Позволь мне верить в законы и справедливость.

Д р а г о ш. Во всяком случае, мы, современники, в состоянии оценить, справедлива ли, четко ли сформулирована действующая конституция.

А л е к у. О нет, это совершенно не так. От века к веку меняется даже само понятие добродетели. Мораль столь же изменчива, как и покрой мужских брюк.

С ю з а н н а. Александру! Кого ты хочешь запугать? Мы все тебя знаем прекрасно.

А л е к у. Две тысячи лет назад в Спарте сбрасывали в пропасть слабых детей. Человечество избавлялось от дегенератов. А сегодня мы выращиваем в инкубаторах маленьких монстров, стремясь вернуть их обществу.

Д р а г о ш. И разве это не прекрасно? Разве так не лучше, чем было?

А л е к у. Как знать. Весьма возможно, статистика завтра докажет, что многие из спасенных младенцев стали затем преступниками или передали по наследству заложенные в них порочные наклонности.

Д р а г о ш. Ну, это абсурд. Все подобные случаи находятся под наблюдением. Подумай только, если б твой спартанский закон продолжал действовать, в пропасть полетел бы и маленький Леопарди{5}, он ведь был калекой! Нет, то, что делают сегодня для детей — у нас, например, — просто прекрасно!

Т е ж е и М а р а н д а.

М а р а н д а (вносит чай). Простите, барыня, я немного замешкалась. С обеда осталось тесто, я спекла пирожки.

С ю з а н н а (улыбаясь). Почему ты вздумала печь пирожки, Маранда?

М а р а н д а. Госпожа Дуки их очень любит.

Д у к и. Ой, Маранда, какая ты прелесть! Я напишу твой портрет. Я тебе столько раз обещала!

М а р а н д а (очень испуганно). Что вы, что вы! Зачем утруждать себя из-за такой уродины… (Быстро уходит.)

Д у к и. Какая она скромная, какая милая!

Драгош разливает чай.

А что слышно от Марианны?

С ю з а н н а. Она здесь. Приехала с Рене несколько дней назад.

А л е к у. Ах вот как? Буду ряд с ними повидаться. Где они?

С ю з а н н а. Наверху, у себя в комнате. Они там с Амели. Но скоро спустятся сюда.

Д у к и. Амели Замфиреску? Она все еще здесь бывает? Я думала, это давно кончилось!

А л е к у (поспешно). Дуки, ты захватила свои последние эскизы, чтобы показать их Сюзанне?

Д у к и. Нет! Забыла. Скажи, Сюзанна, а… Рене по-прежнему ничего не делает?

А л е к у. Дуки, он принадлежит к тем, кто понял тщетность человеческих усилий. Наше земное существование быстротечно и бренно, сами мы слабы и несовершенны, так что горько заблуждается тот, кто надеется оставить по себе хоть сколько-нибудь заметный след. Наш след — не более чем дым, уносимый ветром.

Д р а г о ш. У дяди Алеку сегодня приступ скептицизма.

А л е к у. К чему все эти памятники и (иронически) великие творения? Кто сегодня знает, как выглядели висячие сады Семирамиды{6}? Сколько кладбищ, на которых люди воздвигали памятники себе подобным, сравнялось теперь с землей? Тысячелетия назад между Тигром и Евфратом{7} существовала высокоразвитая цивилизация. Как мало о ней известно!

Д у к и. А пирамиды?

А л е к у. Исчезнут и они.

С ю з а н н а. Никогда не поверю, что мы проходим по жизни бесцельно, что не выполняем чью-то высшую волю, что уходим в никуда.

Д р а г о ш. Будь это так — единственной движущей силой природы пришлось бы признать абсурд.

А л е к у. Думаю, он-то и правит вселенной.

Д у к и (решительно). Ну хватит! Теперь мне хочется рисовать. Поработаю над твоим портретом, Сюзанна.

А л е к у. Но ты уже не успеешь, Дуки. Темнеет.

Д у к и. Немножко, чуть-чуть. Ты мне поможешь принести мольберт?

Д р а г о ш. Я принесу вам, тетя Дуки. (Вместе с Алеку приносит из ниши мольберт.)

А л е к у. Но может быть, Сюзанна не хочет позировать?

Д у к и. Ой, Сюзанна! Правда? Тебе не хочется? А такой удачный портрет!

С ю з а н н а (откидывается на спинку кресла). Я готова.

Д у к и (усаживает ее поудобнее). В последнее время я сделала несколько эскизов.

С ю з а н н а. Да? Что ты рисовала?

Д р а г о ш (беседуя у секретера с Алеку). Я тебе сейчас покажу одно изумительное приобретение. Ты только посмотри, какой альбом!

Д у к и. Эскизы к картине — смерть лани.

С ю з а н н а. Вот как? Любопытно!

Д у к и. Но у меня не было лани, и я попросила позировать Алеку, а он не захотел. И мне пришлось рисовать его только тогда, когда он спал, то есть был в лежачем положении.

С ю з а н н а. А почему ты выбрала такой печальный сюжет?

Д у к и. Не знаю, весной мне всегда грустно.

Входит А м е л и.

Т е ж е и А м е л и.

А м е л и. А, госпожа Бэляну! Добрый вечер! Добрый вечер, господин Бэляну!

А л е к у. О, рад вас видеть, прелестное создание!

А м е л и. Глубоко сожалею, но я вынуждена вас покинуть, меня ждет Петришор, да и гости, наверное, уже собрались. Драгош, не будешь ли ты так любезен принести мне пальто?

Д р а г о ш (холодно). С удовольствием. (Выходит в вестибюль.)

А м е л и (подходит к мольберту). Восхитительно! Как приятно быть талантливым!

Д р а г о ш (возвращается, со сдержанным раздражением). Приятно — самое подходящее слово.

А м е л и. Для меня все на свете делится на приятное и неприятное. Ты, например, сейчас был неприятным и должен вежливо попросить прощения.

Д р а г о ш. Извини, пожалуйста.

А м е л и (протягивает ему руку). Вот это мило с твоей стороны. Как провинившийся, можешь поцеловать мне руку.

Д р а г о ш (целует ей руку). Кажется, звонят.

Д у к и. Наверное, приехала бедная студентка.

Входит М а р а н д а.

Т е ж е, М а р а н д а, потом Л а у р а.

М а р а н д а. Барин, к вам Лаура Чобану.

Д р а г о ш (поспешно встает из-за секретера). Проси! (Идет к дверям.)

М а р а н д а уходит.

Д у к и. Не шевелись, Сюзанна! Получается великолепно!

Д р а г о ш входит вместе с Л а у р о й.

Д р а г о ш. Мадемуазель Лаура Чобану, моя студентка.

С ю з а н н а. Извините, барышня, что я не встаю, но потом мне будет трудно принять прежнюю позу. Я рада, что вы к нам приехали. Мне хотелось с вами познакомиться.

Л а у р а. Здравствуйте, сударыня.

Д р а г о ш. Госпожа Дениз Бэляну. Госпожа Замфиреску. Господин Бэляну.

Л а у р а (вдруг). Кажется, будет лучше, если я приду в другой раз.

Д р а г о ш (торопливо). Садитесь, пожалуйста! Вот сюда!

С ю з а н н а. Мой сын гордится вами как своей лучшей ученицей. Вам давно следовало навестить нас.

Амели усаживается, словно и не собиралась никуда уходить.

Л а у р а. Ох, у меня столько работы! Признаться, я и сегодня приехала по делу.

С ю з а н н а. Даже если так, с вашей стороны нелюбезно говорить нам это.

Л а у р а (чистосердечно). Вы правы. Наверно, должна быть маленькая необходимая ложь, да?

Д р а г о ш. Я не обижусь, даже если это действительно так. (Наливает ей чай.)

Л а у р а (смотрит на картину, которую рисует Дуки). Это — портрет сударыни?

Д у к и. Вам нравится?

А л е к у. Ну, скорее, скорее! Маленькую необходимую ложь!

Л а у р а (с усилием). У нее… очень выразительный, но немного печальный взгляд.

Д у к и. Печаль мне удается особенно хорошо.

А м е л и. Сходство совершенно не обязательно!

Д у к и. А вы, мадемуазель, о каких животных собираетесь писать?

Л а у р а. Я поеду работать в село.

Д у к и (разочарованно). Ах вот как! Да, не всегда делаешь что хочешь. Я, например, мечтала писать пейзажи с натуры, но жене высокопоставленного чиновника юстиции это было затруднительно, поэтому я их рисовала дома, полагаясь на воображение. Я не устроила за всю свою жизнь ни одной выставки, потому что Алеку считал меня недостаточно зрелым художником. Но сейчас, по-моему, я вступила в благоприятную фазу. Да и выставлять свои картины не считается больше, зазорным.

Д р а г о ш (подводит Лауру к секретеру). Я покажу вам иллюстрации, о которых мы говорили.

А л е к у. Ты думаешь, молодая девушка, приехав в деревню, будет интересоваться какими-то иллюстрациями?

Л а у р а. Я сама деревенская, так что сельский пейзаж не вызывает во мне восторженного изумления, как у горожан.

А м е л и (подходит к ним). Этот пейзаж имеет свою прелесть только для нас, своих.

Драгош, вздрагивает от неожиданности: он совершенно забыл о ее присутствии.

С ю з а н н а. Амели, душенька, вы уже начали поливку у себя на винограднике? Иди сюда и расскажи мне, кто из деревенских свободен этой весной?

Амели нехотя подходит.

Д р а г о ш. Взгляните, что за совершенство! Они мне сделали по четыре иллюстрации для каждой главы!

Л а у р а. Вы были правы, очень четко и ярко.

А л е к у. Краски чистые и прозрачные, рисунок как живой…

Л а у р а. Это не так уж важно для научной книги.

А л е к у. Ну как же так — не важно! Взгляните, дорогие друзья, на этих иллюстрациях изображены бабочки, мотыльки, стрекозы, то есть сущая чепуха. И все-таки, когда это выполнено с любовью, с предельным приближением к изображаемому предмету, когда художник почти сливается с ним, — такое проникновение, самоотречение, самоотрицание ради перевоплощения в стрекозу, ее крылышко, ножку и рождает чудо.

Д р а г о ш. Подобное слияние достижимо в любой работе.

А л е к у. Несомненно. Если доску стругаешь с любовью, то и доска получается идеальная, в ней продолжается твоя жизнь. Оставить что-то после себя — вот ради чего стоит жить.

С ю з а н н а. В жизни так многое надо сделать…

А л е к у. …что она оказывается короткой.

Л а у р а. Как у вас здесь спокойно.

А л е к у. Посмотрите в окно, какой чудный закат, какое сине-сизое небо.

Из деревни доносится церковный звон.

С ю з а н н а. Я каждый вечер слушаю этот концерт.

Д у к и. Совсем стемнело…

А л е к у (тихо). Перестань рисовать. Полюбуйся лучше закатом.

Д р а г о ш. Как быстро приближается ночь!.. Словно на крыльях ветра.

С ю з а н н а. Господи, как хорошо! (Пауза. Тихо продолжает.) Пойдемте в сад, друзья.

Д у к и (быстро). Да-да, идем! Ах, как прекрасно! (Уходит.)

А л е к у. Дуки! Накинь что-нибудь, Дуки! Ты простудишься! (Берет под руку Амели.) Пойдемте со мною, прекрасная дама.

Оба удаляются.

Л а у р а (подходит к мольберту). Давно госпожа Дуки работает над портретом?

С ю з а н н а (обнимает ее за плечи). Скажите честно, вам нравится?

Л а у р а. Без необходимой маленькой лжи?

С ю з а н н а. Без.

Л а у р а. Непонятно, что на ней изображено. Если б я своими глазами не видела, как вы позируете, подумала бы, что это натюрморт.

С ю з а н н а (тихо, словно под большим секретом). Видишь, Драгош, я тебе говорила, что на этом портрете смахиваю на карпа!

Все трое смеются.

За сорок лет нашего знакомства Дуки сделала по меньшей мере десяток моих портретов.

Л а у р а. Одинаковых?

С ю з а н н а. Нет! Одни изображали всякие овощи, другие — самых разных животных. Но Дуки — прелестный человек, она такая ласковая, непосредственная, ребячливая.

Д р а г о ш. Даже в этом возрасте — все еще очаровательный и избалованный ребенок.

Л а у р а (задумчиво). Видно, она никогда не страдала.

С ю з а н н а. Да. Близкие всегда ее щадили и оберегали. Знаете, милое дитя, хорошо, что на свете есть люди, которые никогда не страдали. Такой человек, как Дуки, все равно не смог бы взять чужую ношу на свои плечи. Это его сломало бы. По-вашему, я не права?

Л а у р а (пристально смотрит на нее). Возможно, правы.

С ю з а н н а. Если б ценой страданий такого человека люди стали счастливее, я бы еще поняла. А так — зачем? Надо только радоваться, что хоть один человек избежал участи стольких страдальцев. Радоваться, к какому бы социальному классу он ни принадлежал. Ведь так?

Л а у р а. Думаю, да.

Д р а г о ш. Есть люди, которых жизнь щадит.

С ю з а н н а. Жизнь или господь бог, сын мой. Всевышний любит невинных и незлобивых. Что вы на меня так смотрите, милая, вы не верите в бога? Но если вы верите в добро и ненавидите зло, я надеюсь, мы сможем подружиться. Правда?

Л а у р а. Я бы этого хотела, сударыня.

С ю з а н н а. Так что ж нам мешает? (Шутливо прижимает Лауру к груди.) Теперь я пойду в сад, к моим гостям. А вы идете?

Л а у р а. Я?.. Да-да, конечно.

Д р а г о ш. Мы немного задержимся, мама. Я давно обещал показать мадемуазель Чобану кое-какие книги. Мы вас догоним.

С ю з а н н а уходит.

Л а у р а, Д р а г о ш.

Д р а г о ш (пристально смотрит на Лауру, потом отводит глаза и направляется к библиотеке). Давайте я покажу вам книги.

Л а у р а. Одну минутку, господин профессор. Ведь для того, чтобы смотреть книги, придется зажечь свет. И тогда пропадет эта чудная картина за окном.

Д р а г о ш. Но вы же сами сказали, что приехали по делу! А не потому, что я приглашал вас в гости.

Л а у р а. Скорее по делу, чем в гости.

Д р а г о ш. Правда? Скажите же, что у вас за дело?

Л а у р а. Так сразу не скажешь! Дело нелегкое, очень важное, и вы, наверное, не согласитесь.

Д р а г о ш. Вряд ли, если меня об этом попросите вы.

Л а у р а. Давайте не будем спешить. Я скажу немножко позже. Знаете, я восхищена вашей мамой!

Д р а г о ш. Да? Она вам понравилась? Ведь верно? Мне было так интересно, понравитесь вы друг другу или нет.

Л а у р а. Она умная и, кажется, добрая.

Д р а г о ш. Она удивительно великодушная и очень справедливая. Мама всегда была человеком широких либеральных взглядов. Сколько вокруг людей более молодых, чем она, растеряны, недовольны, озлоблены. А она встретила все перемены, будто давно их ждала. Да я уверен — в глубине души она действительно их ждала.

Л а у р а. Как странно!..

Д р а г о ш. Ничего странного. Она происходит из старинного рода, все ее предки были людьми прогрессивными, для своего времени весьма передовыми. Таким же был и мой отец.

Л а у р а (смотрит вокруг). Как здесь красиво. Красива каждая вещь. Приятно работать в такой обстановке. (Рассматривает одну из картин.) Это полотно Андрееску{8}?

Д р а г о ш. Вы узнали в темноте?!

Л а у р а. Я его очень люблю.

Д р а г о ш (тихо). Я тоже люблю.

Пауза.

Л а у р а (тоже тихо). У вас хорошо и уютно. Я это почувствовала, как только вошла. Мне кажется, жизнь здесь особая, красивая.

Д р а г о ш. Так приезжайте почаще! Слышите? Как можно чаще!

Пауза.

Л а у р а (внезапно). Господин профессор, зажгите свет. Уже и на улице стемнело. Я вам скажу, почему осмелилась вас потревожить.

Д р а г о ш (зажигает настольную лампу). Потревожить меня? Но может, вы и сами не знаете, почему так тревожите меня.

Л а у р а (делает вид, что не поняла). Мой отец работает учителем в области, недалеко от Вранчи{9}. Вчера я получила от него письмо. Поэтому и сказала вам, что приеду сегодня.

Д р а г о ш. Вот оно что! А я думал, вы приехали просить меня прочесть еще одну лекцию в той деревне, где вы шефствуете над избой-читальней.

Л а у р а. Нет, вы уже дважды выступали в Сульчине. Достаточно. Такой человек, как вы, не должен терять время и становиться постоянным лектором в селе, где я прохожу практику. (Еле сдерживает смех.) Тем более что вас там не больно-то и поняли.

Д р а г о ш (уязвлен). Не поняли? Очень жаль. А почему? Тема была далека от их повседневных забот?

Л а у р а. Не обижайтесь! И тема далековата, и отступлений много, да и слова вы употребляете незнакомые.

Д р а г о ш. Простите, но зачем тогда вы попросили меня выступить еще раз?

Л а у р а. Вы обещали рассказать им о шелкопряде, которого здесь не разводят, и я надеялась, это их заинтересует.

Д р а г о ш. Но я и говорил о шелкопряде.

Л а у р а. Да-да, конечно. Только вы забрались уж очень далеко, увели нас в Индию и Японию, мы получили представление о фауне этих стран, но ничему полезному не научились.

Д р а г о ш (обиженно). Не могу же я читать лекцию на уровне начальной школы.

Л а у р а. Наверно, я сама виновата, не надо было вас туда приглашать. Простите меня, пожалуйста.

Д р а г о ш. Ничего, ничего! Так говорите, пришло письмо от отца?

Л а у р а. Вы обиделись. По голосу слышно!

Д р а г о ш. Вам пришлось бы совершать куда более дурные поступки, чтобы заставить меня обидеться.

Л а у р а. О господи! Как утомительна чрезмерная вежливость.

Д р а г о ш. Для того, кто ее на себе испытывает?

Л а у р а (коротко). Для обоих.

Д р а г о ш. С вами мне не нужно быть вежливым. С вами я искренен.

Л а у р а (меняет тему разговора). Отец просит поподробнее написать о вашей книге.

Д р а г о ш. Ого! Ваш отец знает о моем существовании и даже о моей книге! Весьма польщен.

Л а у р а. Я пишу ему о многом… о наших преподавателях, о вас и вашей работе. Папа из тех учителей, которые интересуются решительно всем.

Д р а г о ш. И что он хочет знать про книгу?

Л а у р а. Он спрашивает, нельзя ли до выхода всей книги издать отдельной брошюрой главу, связанную с нашей страной? Он думает, это принесло бы им большую пользу.

Д р а г о ш. Нет, нет, ни в коем случае! Этот труд надо рассматривать как единое целое, как законченное произведение, а не собрание отдельных брошюр. Если я раздроблю его на части, он потеряет свое значение, свою новизну, станет, если угодно, не столь стройным и красивым. Рассыпется тончайшая связующая нить. Ткань разрушится.

Л а у р а. Но глава о природе нашей страны уже сейчас помогла бы людям. Кто знает, когда появится вся книга!

Д р а г о ш. Через год-другой, ждать осталось недолго.

Л а у р а (грустно). Недолго! Люди подождут…

Д р а г о ш. Я благодарен вашему отцу за внимание, но увы… А занимательный, видимо, человек этот учитель, который много читает, стремится к знаниям…

Л а у р а. Папа — интересный человек. Я без него очень скучаю. Мы увидимся только через два месяца, когда я поеду домой на каникулы.

Д р а г о ш. И надолго вы едете?

Л а у р а (тише). На все лето. Да и осенью я сюда уже не вернусь. Начну работать где-нибудь в провинции.

Д р а г о ш (взволнованно ходит по комнате). Да-да… Вы уже не вернетесь. И вам это легко?

Л а у р а. Нет, трудно.

Д р а г о ш. Покинуть город, где вы прожили несколько лет…

Л а у р а. Да, и это трудно.

Д р а г о ш. Лаура!

Л а у р а. Не говорите больше ничего. Мне и так тяжело.

Д р а г о ш. Почему я должен молчать? Почему мы должны бояться слов? И это говорите вы, которая никогда их не боится?

Л а у р а. Я боюсь не слов, а того, что стоит за ними.

Д р а г о ш. Почему? Ведь это правда, зачем же от нее бежать?

Л а у р а. Ничего с этой правдой сделать нельзя. Мне надо ехать, работать, заняться серьезным делом.

Д р а г о ш. Разве вас обязывают уехать?

Л а у р а. Нет, я сама хочу! Я хочу посвятить этому всю свою жизнь!

Д р а г о ш. Но, может быть, одно другому не мешает?

Л а у р а. Вы ученый, да и принадлежите к другому классу.

Д р а г о ш. К бывшему, исчезающему классу. Я человек, Лаура, и этот человек стоит теперь перед тобой и говорит, что любит тебя! А ты?

Л а у р а (еле слышно). Да! Нет! Молчите! Что может быть у нас общего?

Д р а г о ш. Ты меня не любишь?

Л а у р а. Не знаю… нет… нет…

Д р а г о ш. Почему же ты сегодня приехала сюда?

Л а у р а (тихо). Из-за брошюры… и потом, вы все время меня приглашали.

Д р а г о ш. О брошюре ты могла со мной поговорить вчера в институте. И не такой ты человек, чтобы приходить в гости просто потому, что тебя пригласили.

Л а у р а. Нет. Я пришла потому, что до вторника еще очень далеко. Мне хотелось поскорее услышать ваш голос, увидеть ваши руки, глаза… этот серый костюм… Никому, никогда не шел так серый костюм, как вам. Увидеть дом, в котором вы живете, вашу мать, с которой вы каждый день сидите за одним столом, а она каждый день гладит вам волосы.

Д р а г о ш. Так в чем же дело? Что нам мешает?

Л а у р а. Иногда любовь может быть ошибкой. И это случилось с нами. Видите ли, я никогда, кажется, не бывала в таком красивом доме. Среди таких людей — интеллигентных и тонких.

Д р а г о ш. И они тебе не понравились?

Л а у р а. Напротив. Но я еще так мало знаю. Ведь я дочь простого сельского учителя. Я и теперь живу на окраине, в хате с завалинкой, воду таскаю из колодца. Я никогда не осмеливаюсь произнести вслух имя какого-нибудь иностранного артиста, боюсь своего неправильного произношения.

Д р а г о ш. Ты уже знаешь невероятно много, а будешь знать еще больше. Останься здесь навсегда.

Л а у р а. Не надо! Рано или поздно вы поймете, что ошиблись. Или я это пойму.

Д р а г о ш. Любящие со временем начинают походить друг на друга.

Л а у р а. Но я не хочу раствориться в другом.

Д р а г о ш. Значит, не любишь. Когда любят, стремятся к полному слиянию с любимым человеком.

Л а у р а. Я и сказать не могу, как тебя люблю. Не могу этого объяснить даже самой себе. Очень люблю, безмерно. С восхищением, со страхом. Да, я боюсь, боюсь тебя как страшной опасности. Мне кажется, стряхни я свою напряженность, мое вынужденное прикрытие, — и я пропала. Мною целиком, без остатка завладеет любовь.

Д р а г о ш. Может, это и называется счастьем.

Л а у р а. Нет. Счастье должно быть чем-то более многогранным, более сложным.

Д р а г о ш. Лаура, останься здесь!

Л а у р а. Здесь? Но ведь мы такие разные…

Д р а г о ш. Наша семья всегда была свободна от предрассудков. За последние двести лет, насколько мне известна ее родословная, нет поколения, в котором не заключались бы мезальянсы.

Л а у р а. Не заключались бы — что?

Д р а г о ш. Мезальянсы. (Уточняет.) То есть люди не вступали бы в браки, не соответствовавшие их положению.

Л а у р а (с усмешкой). Отец не назвал бы это мезальянсом, хотя и он без предрассудков.

Д р а г о ш. Просто так говорят. Но мы не придаем особого значения самому факту неравного брака.

Л а у р а. Чуть раньше вы сказали, что благодарны папе за проявленный интерес. И все. Вы не подумали о том, как нужны людям знания. Люди вас не интересуют. Первые два года, что я училась в институте, вы и меня не узнавали на улице, не здоровались. И может быть, так было бы и сегодня, если б в прошлом году при встречах я не начала смотреть на вас в упор.

Д р а г о ш. Я рассеян, но не высокомерен.

Л а у р а. Знаю, вы очень рассеянны, когда речь идет не о том, что вас интересует. А интересует вас только то, что связано с жесткокрылыми, или то, что имеет предков.

Д р а г о ш. Лаура! Ты несправедлива. Ну скажи сама, что, по-твоему, я должен делать?

Л а у р а. Поехать в село, увидеть собственными глазами, что там происходит, понять, как применить свои огромные знания, чтобы облегчить жизнь людям.

Д р а г о ш. Поехать теперь? А моя книга? А лекции?

Л а у р а. Хотя бы во время каникул. Это же вам пригодится для будущей работы.

Д р а г о ш. Да, но книга?! Нет, невозможно!

Л а у р а. Вы не любите настоящую жизнь! Людей!

Д р а г о ш. Людей? Я?! Это неправда! Но научный труд есть научный труд.

Л а у р а. Думаю, и это стоит между нами. Ваше безразличие к судьбам людей.

Д р а г о ш. А мои студенты?

Л а у р а. Разве они приходят повидаться с вами? Разве кроме меня у вас был когда-нибудь хоть один?

Д р а г о ш. Они знают — я занят. Стараются не мешать.

Л а у р а. Не сердитесь на меня за резкость, не сердитесь, что…

На веранде раздаются шаги.

Они уже возвращаются?

Входит А м е л и.

Т е ж е и А м е л и.

А м е л и. Драгу, будь так добр, проводи меня домой. Я задержалась непростительно долго, и стало совсем темно.

Д р а г о ш. Извини, но…

А м е л и (сияя улыбкой). Подай мне, пожалуйста, пальто.

Д р а г о ш (подает ей пальто). Я попрошу Маранду тебя проводить. Не обижайся, но у меня гости.

А м е л и. О, нисколько! Да я могу и сама дойти. Ведь наша усадьба в двух шагах отсюда. Маранда тоже может быть занята, у нее тоже могут оказаться гости… Я думала, ты как всегда захочешь меня проводить. Но раз обычаи изменились…

Л а у р а (вздрагивает). Я ни в коем случае не хочу вам мешать. Мне все равно пора ехать.

Д р а г о ш. Лаура, прошу тебя, останься! Госпожа Замфиреску хотела оскорбить не тебя, а меня.

Л а у р а. Зачем мне присутствовать при таком разговоре?

А м е л и. Правильно. Мы можем его продолжить и завтра и послезавтра. До свидания. (Уходит.)

Д р а г о ш. Я готов на коленях молить у тебя прощения. Клянусь, у этой дамы нет на меня никаких прав. Старая история, которая давным-давно кончилась, просто она никак не хочет ее забыть.

Л а у р а. Я ничем не заслужила подобного отношения с ее стороны и не хотела бы, чтоб она думала… Позвольте мне уйти…

Д р а г о ш. Не уходи! Прошу тебя! Я буду просто убит, если ты уйдешь после такого тяжелого разговора, да к тому же незаконченного. Есть еще поезд в восемь тридцать.

Л а у р а. Я чужая здесь, посреди всей этой изысканной гармонии. У вас своя, полная жизнь…

Д р а г о ш. Полная? Неужели ты думаешь, ее наполняет или наполняла эта дама? Нет, именно потому я так стремлюсь к тебе, именно потому мне так нужна твоя любовь, любовь живая, хотя ты ее и отрицаешь. Разве бы я выгнал эту женщину, если б что-то меня с ней связывало, разве бы я был так груб с ней в твоем присутствии?

Л а у р а (пристально смотрит на Драгоша). Вы должны отпустить меня, пока у меня еще есть силы уйти.

Входят М а р и а н н а и Р е н е.

Т е ж е, М а р и а н н а, Р е н е.

М а р и а н н а. Добрый вечер, Драгош. А где мама?

Р е н е. Привет, старый холостяк, хочу задать тебе один вопрос. О, пардон! (Представляется Лауре.) Вардари.

М а р и а н н а. Представь барышне и меня, рассеянный эрудит.

Д р а г о ш. Простите великодушно. Госпожа Вардари, моя сестра. Мадемуазель Чобану.

М а р и а н н а. Очень приятно. Где мама?

Д р а г о ш. В саду, вместе с тетей Дуки и дядей Алеку.

М а р и а н н а. Они приехали? Вот хорошо.

Д р а г о ш. Вы не пойдете к ним?

Р е н е. На улице холодно.

Д р а г о ш. Ну а мы пойдем. Мы им скажем, что вы уже спустились. (Уходит вместе с Лаурой.)

М а р и а н н а, Р е н е.

Р е н е. Это еще что за жесткокрылое?

М а р и а н н а. Какая-то студентка Драгоша. Должно быть, приехала ему помочь, что-нибудь переписать. Вид у нее довольно неотесанный.

Р е н е. Да и фамилия дурно попахивает. С такой фамилией только овец пасти{10}. Но сама прехорошенькая. Вдруг да наш холостяк…

М а р и а н н а. На такой особи? Что-то не верится.

Р е н е. Скажем лучше — сохрани господи! В его критическом возрасте мужчины способны на большие глупости.

М а р и а н н а. Ты что, Рене? Хочешь меня напугать? Ты забыл, он же под присмотром Амели.

Р е н е. Амели уже начала сдавать, а эта свеженькая. Супруги Бэляну опять сюда притащились. Тоже постараются выкачать побольше денег.

М а р и а н н а. Не думаю, чтобы им тут давали. Да и зачем им, Алеку получает неплохую пенсию.

Р е н е. Вот его сочли достойным…

М а р и а н н а. Почему бы не счесть достойными и таких помещиков, как ты, и не выплачивать вам пенсии, раз уж у вас отобрали землю?

Р е н е. Еще и эта девица здесь околачивается. При ней толком и не поговоришь.

М а р и а н н а. Можно подумать, мама с Драгошем и без того не затыкают тебе рот — такие они сторонники демократии.

Р е н е. Здесь собралась прорва народу, нам с матерью поговорить не удастся.

М а р и а н н а. Попробуем… завтра. Во всяком случае, Рене, еще не время ставить вопрос ребром. Самое большее, можно договориться о том, чтобы перебраться сюда жить.

Р е н е. Перебраться сюда? Да кто ж на это согласится? Ты что, не знаешь, какие они эгоисты, как блюдут свой покой? Зачем им нас пускать?

М а р и а н н а. Но может быть, все-таки стоит кое о чем намекнуть?

Р е н е. Намекнуть? Глупости! У тебя нет доказательств. Если на тебя насядут, чем ты подтвердишь? Сюда идут!..

Входят С ю з а н н а, Д у к и, А л е к у, Л а у р а, Д р а г о ш.

М а р и а н н а. Тсс, молчи! (Встает.) Мама, тебе не холодно было в саду? Посмотри, у тебя застыли руки! Bon soir, tante[1] Дуки.

Д у к и. Марианна! Если б ты видела, какой сад! Расцвела сирень. Я должна ее написать. Я уже приглядела несколько премиленьких веточек. Амели ушла?

Д р а г о ш. Да.

Р е н е. Дядя Алеку, как раз сегодня после обеда мне приснилось, что мы играем с вами в шахматы!

С ю з а н н а. Садитесь, дети, садитесь вокруг меня, чтобы я почувствовала себя счастливой матерью и любимым другом. Садитесь, мадемуазель Чобану.

Л а у р а. Я должна извиниться, но уже поздно, и мне пора ехать.

С ю з а н н а. Нет, милая, вы останетесь к ужину. Такой у нас обычай. Хороший, патриархальный обычай. К нам не приезжают только к чаю, как это принято в мещанских семьях.

Л а у р а. Я должна успеть к поезду, сударыня.

Д р а г о ш. Есть еще поезд в одиннадцать. Ну пожалуйста!

С ю з а н н а. Эти господа вас проводят, они только и думают, как бы вам угодить.

Р е н е. Конечно! Конечно! (Порывается сесть рядом с Лаурой.)

М а р и а н н а (нежно). Не пересаживайся, Рене, там тянет… Садись сюда поближе.

Д у к и. Мужчины любят сидеть там, где тянет.

М а р и а н н а. Мама! Как хорошо возле тебя. (Садится в ноги Сюзанны.)

С ю з а н н а. Мои дети со мной! Вот когда у меня праздник! Видите, барышня, это мое творение — двое хороших, красивых детей. В наше время ничего другого с нас, женщин, не требовали. Сегодня вы стремитесь к большему, и вы правы. Женщина теперь не просто женщина, не просто чья-то половина, а целый человек.

Д р а г о ш. Бывает, что и полтора.

Р е н е. Горе тогда несчастным мужчинам.

Д у к и. Я предпочитаю, чтобы женщина была как цветок.

С ю з а н н а. В такие вечера, когда вокруг царит покой, сердце мое наполняется сладким блаженством.

А л е к у. Когда еще был жив Григоре (Лауре), доктор Маня-Войнешть, мы иногда сидели так на веранде, пока не всходила, а потом не заходила луна, и предавались мечтам. Мы гадали, как там на других планетах, каков он, этот Марс, о котором столько строят догадок, что будет, когда человек, крылатый как ангел, преодолев земное притяжение, полетит на другие планеты, совершит прогулку по Млечному Пути, легкий и свободный (Драгошу), подобно твоим жесткокрылым насекомым.

Д у к и. Ой, как страшно!

А л е к у. Чего ты боишься, моя дорогая? Мы с тобой можем себе позволить такое путешествие только в самых смелых мечтах. Разве что дети Драгоша…

Л а у р а. Как было бы замечательно! Подумать только — однажды это станет реальностью!

М а р и а н н а. Вообразим, что завтра… Дядя Алеку, составьте нам, пожалуйста, предполагаемый маршрут.

Р е н е. Но только учти, чтобы были все удобства. Меня не устраивает ночевать в первой попавшейся ночлежке, на первой встречной планете! Хватит с меня и того, что я живу под одной крышей с семейством Протопопеску.

Д у к и. А тебе все еще ничего не предлагают, Рене? Никакой работы?

Р е н е. Опытные переводчики теперь не нужны. Предпочтение отдается типам с двумя-тремя классами средней школы, которые изъясняются на чудовищном волапюке. Переводчиков хоть отбавляй.

М а р и а н н а. Рене, ты прервал наше путешествие!

С ю з а н н а. Алеку, снова вперед!

А л е к у. Ах, дорогие мои, какой маршрут я бы вам сейчас начертал, будь здесь такое котнарское{11}, как мы пивали когда-то.

Д р а г о ш. Ну как, мама? Может, найдется?

С ю з а н н а. Не устроит ли нас хороший трехлетний рислинг, как ты думаешь?

А л е к у. Рислинг? Нет, с ним мы только до Корсики и доедем, вслед за букашками Драгоша.

С ю з а н н а (вздыхая). Ну, тогда, Драгу… если уж вы так настаиваете на Млечном Пути!.. (Протягивает ему ключ.)

А л е к у. Браво! Я и не подозревал; что оно у вас еще сохранилось! Сказал в шутку, а смотрите, как повезло!

Д р а г о ш. Вино в подвале, во дворе? Тогда кто-то должен мне посветить фонариком. Я еще не починил там лестницу.

А л е к у. Ты знаешь, я тебя люблю, но у меня больные колени.

С ю з а н н а. Маранду не бери, опять ей привидится бородатый призрак, и две недели потом все будет валиться из рук.

Л а у р а. Позвольте мне, господин профессор?..

Д р а г о ш. Вам?! Побойтесь бога!

Л а у р а. Но право же, мне это только доставит удовольствие. Я вижу в темноте как кошка.

Д р а г о ш. Что ж, в таком случае пойдемте. Захватим только из кухни фонарь.

Оба уходят направо.

С ю з а н н а. Рене, ты вполне мог пойти с Драгошем!

Р е н е. Зачем их, бедняжек, лишать возможности услужить друг другу? Разве вы не заметили, им это так приятно.

М а р и а н н а. Лодырь! Ну хоть со мной пойди, посмотрим, не нужно ли еще что к столу.

Д у к и. И я с вами, что-то есть хочется.

В с е т р о е уходят.

С ю з а н н а, А л е к у.

А л е к у (подходит к Сюзанне). Я тебе надоел со своей болтовней.

С ю з а н н а (гладит его по голове). Ты мне никогда не надоешь. Терпеть не могу своего зятя. Кровь вскипает, когда его вижу.

А л е к у. Думаешь, опять претензии?

С ю з а н н а. Он никогда не приезжает просто так. Чует сердце, они хотят перебраться сюда, к нам; я очень люблю свою дочь, но это невозможно. Я бы не смогла жить рядом с таким человеком.

А л е к у. Если ты не можешь, Сюзанна, кто ж вправе тебе это навязать?

С ю з а н н а. Я очень встревожена, Александру.

А л е к у. Да неужели?! Мне казалось, ты безмятежна и счастлива.

С ю з а н н а. Нет, нет, это не так. Но зачем выдавать свою тревогу. У нас творится что-то странное. Кто-то рылся в моих вещах.

А л е к у. Где, в твоей комнате? И что-нибудь украл?

С ю з а н н а. Нет, ничего. Но осмелился рыться!

А л е к у. Это очень… прискорбно.

С ю з а н н а. И я не могу никого заподозрить. Либо надо подозревать всех.

А л е к у. Гм… Не переживай, Сюзанна. Все утрясется. А зачем тут эта девица?

С ю з а н н а. Я еще не в курсе. Но Драгош заметно взволнован.

А л е к у. Эта история с Амели, замужней женщиной, действительно какая-то безысходная. Драгош не тот человек, чтобы вовремя поставить точку. Думаю, она всегда использовала его как хотела.

С ю з а н н а. Упорна словно дятел. Не оставляет его в покое, не желает, и все тут. Такой, как Драгош, должен бы жениться, иметь детей, взять жену, которая бы на него молилась, а не прозябать в тени супружеской четы Замфиреску!

Г о л о с Д у к и. Ой, какая прелестная солонка!

С ю з а н н а. Пошли в столовую, Алеку.

А л е к у (предлагает ей руку). Девушка хорошенькая, но простовата.

С ю з а н н а. На него смотрит как на божество.

Уходят.

На минуту сцена остается пустой, потом из сада появляются Д р а г о ш и Л а у р а.

Д р а г о ш, Л а у р а.

Д р а г о ш (шагнув, приваливается к дверному косяку; с трудом). Подожди… Тихонько… Ох! Не могу больше дви… (Садится на порог.)

Л а у р а. Как же это случилось? Боже мой! Вы даже ступить не можете?

Д р а г о ш. Нет!

Л а у р а. Наверно, сильный вывих. Эта лестница — просто несчастье.

Д р а г о ш. Я давно… хотел… починить… но…

Л а у р а. Дайте я посмотрю при свете! Какой ужас! Кровь! Неужели перелом?

Д р а г о ш. Тише, чтобы мама не услышала. Она испугается.

Л а у р а. Да, но через несколько минут она все равно узнает.

Д р а г о ш. Может, перелома нет… только вывих… и содрана кожа. Если б мне удалось высидеть за ужином…

Л а у р а. Вы не сможете. И надо срочно промыть рану. Позвоним в город, вызовем врача или «скорую помощь».

Д р а г о ш. Постой, я еще раз попробую. (Делает два шага и опять садится.) Нет, не могу.

Л а у р а. Я сбегаю в сельсовет и оттуда позвоню.

Д р а г о ш. У нас… телефон… наверху. Подожди, не оставляй меня, Лаура! Не уходи!

Л а у р а. Но я хоть позову кого-нибудь и тут же вернусь.

Д р а г о ш. Ты не вернешься!

Л а у р а. Как — не вернусь? Позвольте я поищу что-нибудь, чем можно перевязать ногу. Вам больно?

Д р а г о ш. Ужасно! Никогда не думал, что существует такая боль.

Л а у р а. Боже, какое несчастье! Дорогой… господин профессор! Вы так побледнели… И кровь не останавливается…

Д р а г о ш (целует ей руку). Побудь со мной!

Л а у р а. Господи! Как тебе больно! (Наклоняется и целует ему глаза, волосы.) Мой любимый, любимый, любимый!

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Та же декорация. Прошел год. Весна.

Л а у р а, М а р а н д а.

Л а у р а (читает, сидя за своим секретером). Нет, спасибо, Маранда, я ничего не хочу.

М а р а н д а. Вы все сидите да читаете. В горле-то пересохло? Варенья хотите?

Л а у р а. Нет. Где гости?

М а р а н д а. Ушли на виноградник.

Л а у р а. А барыня что делает?

М а р а н д а. Деньги считает, чтобы заплатить рабочим. Она у себя в комнате, вместе с господином Драгошем. Заперлись там.

Л а у р а (смеется). А от кого запираться-то? От вас или от меня?

М а р а н д а. Что вы! Господь с вами! Как это — от вас?

Л а у р а. Значит, только от вас?

М а р а н д а. Не должно. Я в этом доме уже сорок один год, и сроду никто не говорил, что мне не доверяют или что какая пропажа была. Даже прошлый год, когда у барыни неприятность получилась — кто-то рылся в ее вещах, — она сказала: «Маранда, тебя никто ни в чем не обвиняет!»

Л а у р а. Ну а деньги при вас когда-нибудь считали?

М а р а н д а (просто). Нет. Никогда. Такой у них порядок. Сколько лет их знаю, и всегда так.

Л а у р а. Вы никогда не были замужем, Маранда?

М а р а н д а. Нет.

Л а у р а. Почему?

М а р а н д а. Да видать, не суждено было.

Л а у р а. И никогда никого не любили?

М а р а н д а. Любить-то любила. Да все расстроилось, еще до свадьбы.

Л а у р а. Человек был неподходящий?

М а р а н д а. Ох и парень был! Лучше не надо. Он здесь, у нас, в армии служил. Я уже пять лет как работала у родителей барыни. Ну мы с ним и сговорились, как он отслужит свой срок, так и заберет меня с собой. Только аккурат в то время заболела барыня — она еще барышней в те годы была — и попросила меня остаться, поухаживать за ней. Пожалела я ее, не бросать же больную…

Л а у р а. Ну а потом, когда она поправилась, почему вы к нему не уехали? Или больше не звал?

М а р а н д а. Как не звал — звал. Он меня три года ждал. Но сперва барыня замуж вышла, потом у ней ребеночек народился, барышня Марианна, и она меня страсть как упрашивала не уходить. Потом она с барином — чтоб земля ему была пухом — в Париж уехала, а меня попросила за дочкой присмотреть. То одно, то другое, запуталась я совсем… да так и осталась. Ведь они только мне и доверяли. Все деньги мне на приданое копили, и все им, милым моим, казалось, что мало, потому-то я уж ни копейки не брала и не тратила. «Не спеши, Маранда, говорили они, накопи побольше, припаси на черный день».

Л а у р а (задумчиво). Да-да!

М а р а н д а. Уж очень мы любили друг друга: барыня и я! (Вскакивает с краешка стула, на котором сидела.) Идет!

Входит С ю з а н н а.

Т е ж е и С ю з а н н а.

С ю з а н н а. Лаура, Драгош просил посмотреть, нет ли у него в столе сигарет.

Л а у р а (дергает ящик). Стол заперт, мама, а ключ у Драгоша.

С ю з а н н а. Маранда, ступай скажи ему, пусть сам ищет.

М а р а н д а уходит.

Л а у р а. Какая прекрасная женщина Маранда!

С ю з а н н а. Да, у этой служанки редкая душа.

Л а у р а. Вы думаете, мама, обычно у слуг душа — стандартная?

С ю з а н н а. Ну что за глупости! Как я могу так думать? У меня, Лаура, нет предрассудков.

Л а у р а. Простите, мама. Мне показалось, будто вы сказали, что Маранда — исключение из общего правила.

С ю з а н н а. Ты неправильно поняла меня, дорогая. Или я не очень точно выразилась. Что ты сейчас будешь делать — почитаешь или поможешь мне наматывать шерсть?

Л а у р а. Ну что ж, давайте займемся шерстью. А Драгош не спустится?

С ю з а н н а. Чуть позже. По-моему, у него опять болит нога. Должно быть, к дождю. (Пауза.) Тебя заинтересовала Маранда? Она — забавная, правда?

Л а у р а. Очень заботливая. Похожа на мою маму. Даже внешне.

С ю з а н н а. Да что ты! Я вспоминаю, когда отец нанимал ее на работу, он сказал: у этой девушки глаза ученого. Глубокие.

Л а у р а. У моей мамы не было глаз ученого.

С ю з а н н а. Знаешь, дорогая, лучше держи клубок ты. Мне так удобнее. Ты читала, Лаура, я тебя отвлекла.

Л а у р а. Ничего, мама, почитаю вечером или завтра. У меня масса свободного времени.

С ю з а н н а. Мне кажется, ты этому не рада.

Л а у р а. Да. Это для меня непривычно. Такое впечатление, что все винтики в голове заржавели.

С ю з а н н а. Почему, девочка? Разве ты так давно не работаешь? Всего год.

Л а у р а. Год в жизни человека — это много. Экзамены я пропустила.

С ю з а н н а. Разве можно и замуж выходить и экзамены сдавать? Беспокойная ты душа. Сдашь в этом году, если тебе так хочется.

Л а у р а. Я уже никогда не стану специалистом. В рассрочку не учатся.

С ю з а н н а. А что тебе мешает стать специалистом?

Л а у р а. Как? Сидя дома? Не посещая лекций?

С ю з а н н а. Знания можно получить и дома. Тебе повезло, ты живешь рядом с таким крупным ученым, как Драгош. Зачем тебе заниматься практической работой на селе? Что хорошего, если молодая женщина проводит свою жизнь в поездах: едет то в город, то в какую-нибудь глушь. Ты только растратила бы свои силы и провела большую часть жизни среди людей значительно ниже по своему развитию, чем Драгош.

Л а у р а. Все было бы иначе, если б мы переехали в город. Здесь я слишком оторвана от факультета, научной мысли, лаборатории, от всего на свете.

С ю з а н н а. Ты же прекрасно знаешь, как нужен Драгошу для его работы покой и какую важную работу он делает.

Л а у р а. Мама, а вы не думаете, что я тоже могла бы стать хорошим зоологом?

С ю з а н н а. Учись, милая девочка! Испытай свои силы!

Л а у р а. В одиночку?

С ю з а н н а. Рисует же Дениз в одиночку, всю свою жизнь.

Л а у р а. Это не живопись, а жалкая мазня. Вы это прекрасно знаете, мама.

С ю з а н н а (невозмутимо). Потому что она бездарная. А не потому, что работает вне коллектива. У тебя есть призвание к зоологии, рядом с тобой — такой ведущий специалист, как Драгош. Кончай институт, никто против этого не возражает, и работай себе на здоровье, помогай Драгошу. Что может быть лучше?

Л а у р а. Но я хочу быть практиком, мама! Мне не улыбается писать книги, хоть и универсальные по своей ценности, но совершенно оторванные от жизни.

С ю з а н н а. Твой муж — человек исключительный, крупная личность, и мне странно, что ты совершенно о нем не думаешь, все только о себе. Создается даже впечатление, что ты критически относишься к его работе.

Л а у р а. А разве это запрещено? И неужели вы думаете, что Драгош доверяет мне что-нибудь большее, чем переписывать его карточки или вести корреспонденцию. Я хочу быть человеком в полном смысле этого слова, а не просто женщиной. Вы сами так сказали в первый день нашего знакомства. Хочу быть полезной людям — как вы тогда говорили.

С ю з а н н а (очень мягко). Я и сегодня так считаю, дитя мое. Только ты еще очень молоденькая, а спешишь так, словно жизни тебе не хватит. Подожди, ничего от тебя не убежит. Вот заживет нога у Драгоша, кончит он свою книгу, подумаем и о тебе, о том, как тебе помочь.

Л а у р а. Зачем думать другим? Я и сама могу.

С ю з а н н а. Не будь гордячкой, детка! Ты член нашей семьи. Ты тоже носишь фамилию Маня-Войнешть! Мы должны заботиться друг о друге. Ты — о Драгоше, мы — о тебе. Разве тебя это не устраивает?

Л а у р а (сдается). Устраивает, мама.

С ю з а н н а. Держи клубок немножко подальше. Моя бабушка по матери происходила из очень старинного рода. Женщина она была хорошая, хотя и скуповатая. В четырнадцать лет вышла замуж. Мама мне рассказывала, что, уже будучи взрослой, как-то раз сидела она вместе с ней за пяльцами. Вот как мы с тобой сейчас. Бабушка и говорит: «Хочу, мол, вышить такой прекрасный узор, чтоб меня знали и помнили все мои внуки и правнуки».

Л а у р а. И что ж, удалось ей это?

С ю з а н н а. Удалось. Только когда ей, бедняжке, исполнилось тридцать, она овдовела и постриглась в монастырь Агапия{12}. Там она стала настоятельницей, потом на этот монастырь напали разбойники, разграбили его и сожгли. Погибли и ее сундуки с добром, и старинные грамоты, и вообще все монастырское имущество.

Л а у р а. Какой у вас чистый язык, мама. Мне очень нравится, что вы не засоряете его французскими словечками.

С ю з а н н а. У настоящих аристократов язык всегда чистый, милая, только выскочки его засоряют.

Л а у р а. Мама, и как это вы согласились на наш брак?

С ю з а н н а. Но вы с Драгошем любите друг друга.

Входит Д р а г о ш.

Т е ж е и Д р а г о ш.

Д р а г о ш. Как я люблю, когда вы вместе! На душе становится так спокойно. (Целует Лауру в голову.)

С ю з а н н а. Хочешь здесь поработать? Оставить тебя одного?

Д р а г о ш. Нет, я сделал наверху все, что было на сегодня намечено. Лаура, я прочел письмо твоего отца. Надо будет ответить.

Л а у р а. Как ты думаешь, нам не…

Д р а г о ш. Это мы еще обсудим. А где тетя Дуки и дядя Алеку?

Л а у р а. На винограднике. Уже давно. Наверное, вот-вот вернутся.

С ю з а н н а. Драгу, который час?

Д р а г о ш. Семь часов, мама. (Смотрит через стеклянную дверь.) Я вижу, там еще работают.

С ю з а н н а. И прекрасно. Рабочий день до восьми. И мы им хорошо платим. Даже слишком. Пойду посмотрю, как там идет работа.

Д р а г о ш. Может быть, мне пойти, мама?

С ю з а н н а. У тебя болит нога, милый.

Л а у р а. Хотите, я схожу?

С ю з а н н а. Ты не разбираешься, детка. А я привыкла. (Уходит.)

Л а у р а, Д р а г о ш.

Л а у р а (быстро подходит к Драгошу). Как долго ты сидел наверху!

Д р а г о ш. Тебе было скучно с мамой?

Л а у р а. Нет, но я тосковала по тебе. Мне еще непривычно в этом доме. Ведь ты — единственное, что меня с ним связывает.

Д р а г о ш. Так хочется, чтобы ты скорее пустила здесь корни!

Л а у р а (смеется). И не могла сдвинуться с места?

Д р а г о ш. Нет. Чтобы чувствовала себя хорошо. Как дерево в родной земле.

Л а у р а. А может, я сорняк, который чувствует себя хорошо только на дикой целине, там, где вырос.

Д р а г о ш. Науке сегодня известно много способов акклиматизации. Южное растение пересаживают на север и заставляют цвести и плодоносить в, казалось бы, убийственном для него климате. Не слыхала?

Л а у р а. Ну как же. Конечно.

Д р а г о ш. Почему же никак не хочет прижиться моя дикарка под знойным солнцем любви?

Л а у р а. Это закон растительного мира. Разве в животном мире — такой же?

Д р а г о ш. Должен быть таким же. Над этим сейчас работают.

Л а у р а. Дай-ка свою руку.

Д р а г о ш. Хочешь погадать?

Л а у р а. Нет, только посмотреть на нее. Она такая чистая, невыразимо прекрасная. Рука говорит о твоей невиновности, у нее такой вид. Я бесконечно люблю ее.

Д р а г о ш. А как выглядят руки, имеющие виноватый вид?

Л а у р а. Они гнусные, жадные, высокомерные. А твоя — взгляни — большая, но какая-то растерянная, беззащитная.

Д р а г о ш. Словом, это не кулак.

Л а у р а. Глупенький. Я ведь говорю о том, какая она выразительная! Ты бы посмотрел на свои руки, когда они спят… До чего смешные! Такие беспомощные, безоружные, трогательные до слез.

Д р а г о ш. Просто поразительно, что ты за выдумщица. Словно порой думаешь не головкой, а сердечком. Есть ли в этом огромном мире хоть одна женщина такая же прелестная, как ты?

Л а у р а. Не-е-ет!

Драг о ш. Конечно, нет! И ни одного мужчины, который бы поглупел от любви так, как я.

Л а у р а. Ну, такие-то безусловно есть!

Д р а г о ш. Неужели? Даже безусловно?

Л а у р а. Конечно. И много…

Д р а г о ш. Пойдем поищем. За каждого ты получишь по жемчужине.

Л а у р а. И сделаю себе ожерелье до полу! (Погрустнев.) Пойдем!.. Мы даже до Вранчи добраться не можем.

Д р а г о ш. Ах да! Письмо твоего отца! Как раз об этом я и хотел поговорить. Бедняга так просит к нему приехать.

Л а у р а. Драгош, люди там живут только за счет фруктовых садов. Хорошей пахотной земли у них нет. Вся область, тысячи людей зависят от урожая фруктов; и теперь этот жук поедает там все, все подряд!

Д р а г о ш. Знаю, родная, знаю. Совершенно непонятно, почему агрономы и фитологи, посланные туда министерством, до сих пор не выяснили, что это за жук.

Л а у р а. Видно, не сумели, раз министерству пришлось официально попросить тебя поехать туда.

Д р а г о ш. А как же книга, дорогая?

Л а у р а. Тебе осталось просмотреть последнюю главу. Если б ты захотел, то кончил бы за один день.

Д р а г о ш. Ну, ну, это уж ты напрасно. Один день! За день ничего серьезного и не сделаешь. На это уйдет несколько дней. И потом, моя нога!

Л а у р а. Нога здорова. Ты просто неженка. И мы ведь не будем много ходить. В районном совете есть машина, наш сельсовет даст тебе бричку.

Д р а г о ш. А твои выпускные экзамены?

Л а у р а. Пока я их буду сдавать, на деревьях ни листочка не останется. Почему ты не думаешь о жизни стольких людей? И что толку в ученом, пусть даже он очень крупный и к нему обращаются в случае стихийных бедствий, если в обыденной жизни современники не могут прибегнуть ни к его знаниям, ни к его опыту. Ведь тогда этих знаний как бы и вовсе нет!

Д р а г о ш (задет за живое). Ну уж извини! Когда человек десять лет работает над книгой, которая имеет…

Л а у р а. …мировое значение. Знаю, слышала. Но этот человек спокойно взирает на то, как гибнут вокруг него люди, его братья.

Д р а г о ш (с раскаянием в голосе). Напиши отцу, что мы приедем в конце недели.

Л а у р а. Правда?

Д р а г о ш. Можешь сообщить и в министерство. Пусть туда позвонят. Нас хоть примут как следует, создадут необходимые условия.

Л а у р а. Драгош, я действительно могу написать? Прямо сегодня?

Д р а г о ш. Да, дорогая. И не беспокойся, я не передумаю.

Л а у р а. Если б ты только знал, до чего мне было тяжело, до чего стыдно! Ведь отцу так хотелось, чтобы я получила образование и вернулась работать в родное село. Знаешь, он многим пожертвовал ради этого. Теперь я буду готовиться к выпускным экзаменам с легкой душой. Рассказать, какие у меня планы?

Д р а г о ш. Расскажи, моя любимая.

Л а у р а. Ну хорошо. Хотя совершенно ясно, что мне никогда не видать того, о чем я мечтала, поступая в университет.

Д р а г о ш (уклончиво). Почему же, дорогая? Ведь ничего еще не решено.

Л а у р а. Нет, Драгош, решено. Вы никогда не согласитесь, чтобы я месяцами пропадала невесть где.

Д р а г о ш. Дело не в этом. Подумай лучше, что за участь ты бы себе уготовила! Месяцами жить среди крестьян, людей значительно ниже тебя в интеллектуальном отношении.

Л а у р а. Добавь еще, что они ниже меня и социально. Ведь я теперь принадлежу к семейству Маня-Войнешть.

Д р а г о ш. Боже меня упаси! Я вовсе так не считаю. Просто они еще совершенно первобытные люди, жизнь там очень тяжелая. И так далеко от нас! От своего дома. Ты сама не выдержишь.

Л а у р а. Ну, вот видишь, я должна от этого отказаться.

Д р а г о ш. Ты говорила, у тебя есть планы. Расскажи какие.

Л а у р а. К чему?

Д р а г о ш. Лаура!

Л а у р а. Вот и мама сегодня воскликнула: «Лаура!»

Д р а г о ш. Ты говорила об этом с мамой?

Л а у р а. Немножко. Так, мельком. Чтобы не нарушить гармонию, которая только-только у нас возникает. С тобой я могу говорить иначе.

Д р а г о ш. Ты вся горишь, глаза блестят. Ну, говори же скорей!

Л а у р а. Драгош, давай переедем в город. Тебе сразу дадут квартиру. В Сулчине, ну в том селе, где ты выступал, большой совхоз. Это прямо на окраине города. В совхозе нужен специалист. Я могла бы там работать, а жить дома, с тобой. От города до Сулчины всего три километра!

Д р а г о ш. Неплохая идея. Надо подумать.

Л а у р а. Это совершенно реально. И ты бы оказался ближе к студентам, лаборатории, университетской жизни, находился бы в самой гуще научных проблем. Пора тебе отказаться от изоляции, Драгош. Разве ты сам этого не понимаешь?

Д р а г о ш. Понимаю. Конечно, пора. А как быть с мамой?

Л а у р а. Она сама решит. Захочет — переедет вместе с нами, а не захочет — мы будем часто приезжать сюда. А вот я не могу больше здесь жить, не могу сдавать экзамены чисто механически, это бессмысленно. Сидеть же и ничего не делать, как сейчас, для меня смерть. Неужели ты не видишь?

Д р а г о ш. И это говорит любящая жена любимому мужу?

Л а у р а. По-твоему, можно свести всю жизнь к одной только любви?

Д р а г о ш. Другим женщинам это удается.

Л а у р а. Ну, так их ничто не интересует, они ни о чем не думают, ничего вокруг себя не видят. А я вижу. Мне не безразлично, что у нас там, дома, жуки пожирают фруктовые деревья или что сотни тысяч людей вокруг меня работают, а я бездельничаю.

Д р а г о ш. Потому я тобой и восхищаюсь, Лаура, тебе действительно все это не безразлично, в тебе так много жизни.

Л а у р а. Тогда помоги мне или хотя бы не мешай.

Д р а г о ш. Да я не мешаю, Лаура!.. Просто я пытаюсь себе представить, реально ли это.

Л а у р а. Для меня… и даже для тебя будет гораздо лучше, если мы переедем в город. Ведь, кончив эту книгу, ты начнешь заниматься чем-то другим, более связанным с жизнью. А то ты забился сюда и сидишь, как моль в костюме!

Д р а г о ш. Ну что ж, поживем — увидим.

Л а у р а. Не вещай, как Пифия, мой любимый. Чтобы увидеть — надо захотеть.

Д р а г о ш. Так давай захотим, Лаура!

Л а у р а. Давай! Станем живыми людьми! Обещаешь?

Д р а г о ш. Обещаю. И очень серьезно.

Л а у р а. А что, если мама… не захочет?

Д р а г о ш. Мы ее переубедим, любимая.

Л а у р а. И поедем на этой неделе к отцу?

Д р а г о ш. Конечно, моя Лаура, я ведь тебе обещал.

Входят Д у к и и А л е к у.

Т е ж е, Д у к и, А л е к у.

Д у к и. Так и надо мужьям, которые не слушают своих жен.

Д р а г о ш. Что с тобой приключилось, дядя Алеку?

А л е к у. Пустяки, дорогой. За то, что не захотел сорвать для своей дамы цветущую ветку яблони, меня ужалила пчела.

Д у к и. Она его наказала. Ах, дети, дети! Вы теряете время среди книг, когда на дворе настоящий земной рай. Как жаль, что в свое время я не стала садовником!..

Л а у р а. Тетя Дуки, сегодня утром вы жалели, что не стали матросом.

А л е к у. А вчера — что не стала золотоискателем на Аляске.

Д у к и. Потому что у нас не осталось ни монетки от твоей пенсии. Уж я искала, искала, весь ящик перетряхнула, нет, ничего, даже чтобы купить билеты на поезд. Пришлось занять.

А л е к у (поспешно). Но ведь ты знала еще неделю назад, что мы сюда поедем, почему же не отложила на дорогу?

Д у к и. Как — неделю назад? Я узнала об этом только вчера утром, когда выяснилось, что у нас не осталось ни…

А л е к у. Дуки, милая, куда ты положила цветы, которые собрала?

Д у к и. Ой, цветы! Я их потеряла! Пойду поищу. (Хочет выйти в сад.)

Л а у р а. Отдохните, тетя Дуки. Я вам соберу завтра другие, еще красивее.

А л е к у. Знаешь, Драгу, я думал об этом полотне Андрееску. Ты прав. Люди искусства считают, что они — первые почетные граждане рая. Когда прозвучит… (Видя, что Лаура досадливо отвернулась, меняет тему разговора.) А Сюзанна все еще на винограднике? Ничего, что она так задерживается?

Д р а г о ш. Сейчас я за ней схожу.

А л е к у. И я с тобой.

Оба уходят.

Д у к и, Л а у р а.

Д у к и (замечает моток). Займемся шерстью?

Л а у р а. Вы не даете себе ни минуты покоя, тетя Дуки.

Д у к и (доверительно). Такой характер. Я, наверное, никогда не состарюсь. Голова седеет, лицо в морщинах, а душа — как в юности или даже в детстве.

Л а у р а. Сколько вам лет, тетя Дуки?

Д у к и (кокетливо). На сколько выгляжу, столько и есть. У артистов возраста не бывает.

Л а у р а. Я думаю, вы не совершили в жизни ни одного греха.

Д у к и. Греха? Нет, не совершала. (Доверительно.) Я жалею даже мух и мышей. Говоря по правде, мне как-то раз стало жаль крысу.

Лаура смеется.

Что ты смеешься? (Сама начинает смеяться.)

Л а у р а. От радости, что знакома с вами. Вы такая милая.

Д у к и (продолжает смеяться). И ты, Лаура, очень милая.

Л а у р а (целует ее). Я вас люблю, тетя Дуки!

Справа появляется М а р и а н н а, за ней Р е н е.

Т е ж е, М а р и а н н а, Р е н е.

М а р и а н н а (в дверях). Ах, какие нежности! Я тоже хочу получить свою долю! (Обнимает их.)

Д у к и. Марианна! Рене! Как чудесно, что вы тоже приехали! Мы опять все вместе!

Л а у р а (сдержанно). Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.

М а р и а н н а. Брр… Как похолодало! А вы здесь не топите?

Л а у р а. Сейчас затоплю.

Р е н е. Что вы, что вы! Зачем же самой?

Л а у р а. С непривычки можно, конечно, и руки обжечь. Ну, да это не страшно! (Нагибается, кладет в камин щепки и разводит огонь.)

М а р и а н н а. А где все остальные?

Д у к и. Гуляют по винограднику.

Л а у р а. Пойду скажу, что вы приехали. (Уходит.)

Р е н е. Все такая же дикая и быстрая, как лань. Драгошу пока не удалось ее заморозить.

М а р и а н н а. Сколько бы Драгош с ней ни бился, она всегда будет похожа на деревенскую матрешку.

Д у к и. Ну что ты, она очень миленькая. Почему вы ее не любите? Правда, Лаура не из хорошей семьи, но она умеет выглядеть светской дамой и со всеми очень внимательна. Держится мило и с достоинством.

Р е н е. Тетя Дуки, по-вашему, даже вши держатся мило и с достоинством.

Д у к и. Вши? Ой! Брр!.. Какой ты противный, Рене. Что с тобой? Ты расстроен? Все еще не устроился на работу?

М а р и а н н а. Тетя Дуки, но Рене и не пытается. Не станет же он перед ними унижаться и просить о милости. Они ведь способны предложить ему работу значительно ниже его возможностей и культурного уровня…

Р е н е (перебивает ее). Марианна!

М а р и а н н а. Что тебе?

Р е н е. Разве необходимы объяснения?

М а р и а н н а. Тете Дуки хотелось знать.

Р е н е. Ты действуешь мне на нервы.

М а р и а н н а. Рене!

Д у к и. Ой, Какие вы скучные! Опять начинаете! Пойду лучше прилягу, вам одним свободнее будет ссориться. Даже не понимаю, что это мне так спать захотелось. (Уходит.)

Р е н е. Зачем ты даешь объяснения этой дуре?

М а р и а н н а. Во-первых, потому что она меня спросила, а я — человек воспитанный, а во-вторых, потому что очень важно заниматься рекламой. Тебе не понятно? А между тем, если хочешь, чтобы о тебе что-то стало известно, говори о том даже камням. Пусть все знают, что ты с новыми властями не сотрудничаешь.

Р е н е. Хорошо, хорошо. Вот и будь моим агентом по рекламе. А ты обратила внимание? Здесь снова все до единого.

М а р и а н н а. Теперь, дорогой, мне это безразлично. Теперь я во всеоружии. Бой следует дать при любых обстоятельствах.

Р е н е. Ты говоришь прямо как генерал. Я начинаю смотреть на жизнь оптимистично. Но послушай совета опытного стратега: в семейных баталиях чем меньше свидетелей, тем лучше.

М а р и а н н а. Если только это будет возможно, если только все решится как надо. Если нет — чем больше свидетелей, тем лучше. Пусть разгорится скандал, пусть станет ясно, что нет другого выхода, кроме как…

Входят С ю з а н н а и А л е к у.

Т е ж е, С ю з а н н а, А л е к у.

С ю з а н н а. Здравствуйте, дети. Вас уже поили чаем?

М а р и а н н а. Добрый вечер, мама. Добрый вечер, дядя Алеку. Нет, мама, какой смысл пить чай, если через час-полтора будет ужин. Мы хотим кое о чем с тобой поговорить.

А л е к у. Что поделывает Марианна, самая красивая девушка в мире?

М а р и а н н а. Дурнеет медленно, но верно, дядя Алеку.

Р е н е. Ничего удивительного при такой жизни.

С ю з а н н а. Ты не слишком галантен, Рене! Я думаю, будь Григоре жив, он и сегодня сказал бы, что я совсем не изменилась или по крайней мере для него осталась прежней белокурой Изольдой{13}.

Р е н е. Я стал грубым, мама, потому что жизнь очень уж жестока ко мне.

А л е к у (иронически). Грубым, мой дорогой, становится тот, у кого есть соответствующие задатки.

М а р и а н н а. Не думаю, дядя Алеку, чтоб сейчас было самое подходящее время оскорблять Рене. Это с избытком делает «рабочий класс» и его строй.

А л е к у (смеется). Влюбленная львица. Даже когда тебя защищают от него самого, ты с ним же и объединяешься.

М а р и а н н а. Но Рене ничем меня не обидел.

А л е к у. В таком случае прошу прощения.

С ю з а н н а. Присаживайтесь, дорогие. Располагайтесь здесь, вокруг меня, я расскажу вам трогательную историю, которая случилась с Марандой. Это произошло только что на винограднике.

А л е к у. Я собирался пойти…

С ю з а н н а (настойчиво). Подожди, не уходи, Алеку. Послушай и ты, это действительно волнующая история.

А л е к у. Ну, если так, послушаем…

М а р и а н н а. Мама, а может, ты расскажешь ее за ужином, когда все будут в сборе? А мы бы пока рассказали тебе свою историю о трудностях нашей жизни, тоже очень трогательную.

С ю з а н н а. Надеюсь, милая, ты и завтрашний день проведешь здесь? Правда? Забудь на время о грустных вещах. Взгляни, какой ласковый закат. Успокойся, сними напряжение.

А л е к у. Хотя бы в этот вечерний час, здесь, в оазисе тишины и спокойствия, расслабься немного, дорогая Марианна. Рассказывай, Сюзанна, мы тебя слушаем.

С ю з а н н а. Вы знаете, что когда-то давно, в молодости, у Маранды был жених?

М а р и а н н а. Кто этого не знает? Даже Рене, и тот в курсе.

С ю з а н н а. Прошло лет тридцать, а может, и больше, и все это время Маранда понятия не имела, что стало с ее женихом. Ну так вот, только что на винограднике…

Р е н е. Она с ним встретилась, с этим дедом?

С ю з а н н а. Нет, дорогие мои. Она разговорилась с рабочими, которые копают там землю. Среди них — несколько человек издалека, они остановились здесь по дороге на какую-то стройку. Ей, как видно, показалось, что один из них чем-то ей знаком, и она принялась его расспрашивать. Слово за слово, парень ей и рассказал, что он из горного района Нямцу, зовут его Тудор, и он сын Марина Дулгеру, то есть сын ее бывшего жениха, того самого, с кем она была помолвлена тридцать пять лет назад.

Р е н е. И, следовательно, узнала, что ее жених не был ей верен.

М а р и а н н а. Рене! Ne sois pas bête![2] А что Маранда, как она это пережила?

С ю з а н н а. О, она такая прелесть! Потащила его на кухню, кормит, наверное, всем самым вкусным, украдкой утирает слезы, расспрашивает об отце. А из вежливости — и о матери. Такая сцена, просто сердце разрывается…

А л е к у. Бедная Маранда. Есть люди, душа которых — словно старый шкаф с приданым. Стоит приоткрыть дверцу, и разносится запах чистого белья и старой, очень старой лаванды.

Р е н е. А есть и такие, чьи души будто ящик, полный затхлого старья.

С ю з а н н а (даже не взглянув на него). Прошу вас, мои дорогие, ни о чем ее сейчас не расспрашивайте. Она сама вам все расскажет. Будьте с ней ласковы.

М а р и а н н а. Замечательная история. (Смотрит на Рене.) Мама, нам все-таки надо с тобой поговорить. Может, завтра нам придется уехать. У Рене дела…

С ю з а н н а (невозмутимо). Дела? Слава богу, наконец-то!

А л е к у. Пойду поищу Дуки.

С ю з а н н а. Она, должно быть, с детьми — Драгошем и Лаурой.

А л е к у. Нет. Дети гуляли на винограднике, а ее там не было. Я беспокоюсь.

С ю з а н н а (не находя возражений). Иди, дорогой!

А л е к у уходит.

С ю з а н н а, М а р и а н н а, Р е н е.

С ю з а н н а. Говори, Марианна!

М а р и а н н а (подыскивает слова). Мама… мы… мы живем в… ужасной нищете.

С ю з а н н а. Знаю, Марианна. Но ты сама видишь, я помогаю тебе чем могу. Отдаю вам часть жалованья Драгоша, часть доходов с виноградника, совсем недавно, как только был заключен договор на книгу, отдала часть аванса, который получил Драгош. Что я еще могу?

М а р и а н н а. То, что ты делаешь, не покрывает и десятой части наших потребностей.

С ю з а н н а. Драгош трудится день и ночь. Извини, я не люблю вмешиваться в ваши дела, но если вы обращаетесь ко мне за помощью и за советом, то я вам скажу: пусть Рене тоже начнет работать.

Р е н е. А я что, отказываюсь? Меня просили, мне предлагали разные посты, а я ни в какую?

С ю з а н н а. Тебе — посты? Да кому это их преподносили на блюде? Это случается только с выдающимися людьми.

Р е н е (со злобной ухмылкой). Такими, как Драгош?

С ю з а н н а (спокойно). Да, такими, как Драгош, например. Остальные же, то есть все обычные люди, бегают, ищут, предлагают свои услуги и наконец находят работу.

М а р и а н н а. И он предлагал свои услуги. В качестве переводчика.

С ю з а н н а. А вы уверены, что он хорошо справится с переводческой работой?

Р е н е. С моим-то знанием языков, maman? Да они должны были бы на меня молиться. Я столько лет жил за границей!

С ю з а н н а. Этого недостаточно. Надо и здесь быть профессионалом.

Р е н е. Вот это мило! Вы думаете, какой-нибудь товарищ Колун или товарищ Мамалыга лучше справятся с этой работой, чем Рене Вардари?

М а р и а н н а. Настоящий аристократ всегда будет выполнять интеллектуальную работу лучше свежеиспеченного интеллигента из народа.

С ю з а н н а. Это верно по отношению к настоящему аристократу, из родовитой семьи, с культурными традициями… (Спохватывается.) В конце концов, если Рене не может устроиться переводчиком, пусть поищет что-нибудь другое.

М а р и а н н а (обиженно). Значит, ты считаешь, что для нашей семьи Рене недостаточно родовит? Почему? Потому что ему известны лишь два поколения предков? А сколько поколений известны твоей невестке? Думаю, что и теперь, возвращаясь из города, она снимает туфли и несет их в руках, чтобы надеть только у калитки.

Р е н е. Я уже год ломаю себе голову и никак не могу понять, как вы согласились на этот мезальянс.

М а р и а н н а. Правда, мама, скажи, я тоже умираю от любопытства, почему ты согласилась, чтобы Драгош взял ее в жены? Только чтобы избавиться от Амели? Или из предосторожности? Чтобы и в нашей семье были пролетарские элементы?

С ю з а н н а. Какие глупости! Какая чепуха! Разве Драгош нуждается в покровительстве жены? У него прекрасное положение.

М а р и а н н а. Тогда зачем?

С ю з а н н а. Во-первых, потому, что она его любит. Она его любит беззаветно, а он нуждается в том, чтобы его любили, ему служили. Я не хотела, чтобы и второй мой ребенок стал рабом собственных чувств. Пусть лучше у него самого будет кто-то в рабстве.

Р е н е. Ах вот оно что? Сударыня — моя раба. А я и не знал.

С ю з а н н а (не слушая его). Я думала, она будет помогать ему в работе, выполнять все мелкие и скучные обязанности. А кроме того, необходимо было влить в наш род новую, сильную кровь. Так время от времени поступали все наши предки — разрешали войти в семью здоровой девушке из самого плодовитого и здорового слоя народа, чтобы укрепить наш род.

М а р и а н н а. В таком случае почему тебя раздражает то, что Рене известны только два поколения его предков?

С ю з а н н а. Мелкие дворянчики! Лакейские души! Вырожденцы!

Р е н е (ошеломленно). Как вы сегодня жестоки со мной! Я вас никогда такой не видел.

С ю з а н н а. У тебя, вероятно, прилив крови, милейший. Ты нуждаешься в кровопускании. А я это умею! Моя прабабка по отцу, Ралука, была дочерью крепостного бондаря. Прабабка мамы, Параскива, — наполовину цыганка, наполовину княгиня.

М а р и а н н а. Теперь мы начинаем гордиться даже рабами, которых ввели в свою семью, чтобы доказать, что мы не отделимы от народа!

С ю з а н н а (пристально смотрит в глаза дочери). Ты всегда была лишена чувства меры и такта! (Пауза.) Сколько вам надо?

М а р и а н н а (колеблется, потом решительно). На сей раз много.

С ю з а н н а (иронически). Серьезно?

М а р и а н н а. Мы живем в одной комнате, там же я и готовлю. Взгляни на мои руки. Можно их узнать? Вот уже год, как я не заказала себе ни одного нового платья.

С ю з а н н а. Твой костюм очень хорош. Мне помнится, ты сшила его этой осенью, когда получила от меня две тысячи лей{14}.

М а р и а н н а. Рене совсем раздет.

С ю з а н н а. Два месяца назад Драгош нашел ему место секретаря в филиале института истории. Почему он не согласился на эту работу?

М а р и а н н а. Восемь, девять, а то и десять часов в день просиживать среди бумажного хлама, фактически в должности писаря. Разве это для него?

С ю з а н н а. А какие, собственно говоря, у него научные знания? Какие дипломы? Что он изучал в Париже? Насколько мне известно, он дважды провалился на выпускных экзаменах, а потом и вовсе бросил учебу.

Р е н е. Там виной всему были интриги. А что касается этой работы в институте, вы что же, считаете, надо было соглашаться? За шестьсот лей в месяц? Разве это деньги? Чем так работать, лучше уж лежать на диване и спать.

С ю з а н н а. А на какие деньги ты играешь в карты? И когда ты успеваешь играть, если все время лежишь на диване?

М а р и а н н а. Он уже давно не играет. Несколько лет. Ах, мама, мама! Ты бы все-таки хорошенько подумала, прежде чем задавать нам такую головомойку.

С ю з а н н а. Я хорошо подумала.

М а р и а н н а. Ты совсем не подумала о том, что твои дети тоже могут тебя в чем-то упрекнуть.

С ю з а н н а. Меня? Нет, мои дети не вправе ни в чем меня упрекать.

М а р и а н н а. А если все-таки я, Марианна, вправе это сделать? Что тогда?

С ю з а н н а. Ты? Только посмей!

М а р и а н н а. И посмею. Когда я вышла замуж, ты дала мне в приданое несколько драгоценностей и дом в городе.

С ю з а н н а. Драгоценности проиграл в карты господин Рене Вардари, а его поместье и твой дом были национализированы. Я не государство. Я тебе давала, а не отнимала.

М а р и а н н а. Прекрасно. А виноградник, отцовский виноградник ты оставила для Драгоша?

С ю з а н н а. Я отдала виноградник своему сыну Драгошу, который гораздо больше вас нуждается в тишине и покое, потому что он ученый. Я разделила состояние по справедливости и не могла предвидеть, что когда-то одна часть имущества будет конфискована, а другая нет. Но даже знай я это, все равно оставила бы виноградник Драгошу, потому что ему он нужен.

М а р и а н н а. Потому что Драгоша ты любишь больше, чем меня, потому что он всегда был твоим любимцем.

Р е н е (многозначительно). На то есть основания.

С ю з а н н а (невозмутимо). Верно, на то есть свои основания. Он относится ко мне с уважением, любит меня, и в нынешние времена, когда многие ничтожные людишки катятся по наклонной плоскости, он своими трудами преумножает славу семьи Маня-Войнешть.

Р е н е (многозначительно). Видно, потому, что он настоящий Маня-Войнешть.

С ю з а н н а (насторожившись). Потому что он настоящий ученый!

М а р и а н н а. А я, мама, должна тебе сказать, что виноградник по праву принадлежит мне.

С ю з а н н а (настороженно, но с издевкой). Тебе приснился вещий сон, как Штефану Великому{15}?

М а р и а н н а. Не шути. Я говорю совершенно серьезно: когда мне было два года, ты оставила меня здесь с Марандой и уехала с отцом в Париж.

С ю з а н н а. Да, твой отец хотел прослушать какой-то курс лекций по специальности.

М а р и а н н а. Знаю. Но вы там были не одни.

Р е н е (ухмыляясь). С добрыми друзьями.

М а р и а н н а. С дядей Алеку и тетей Дуки.

С ю з а н н а (твердо). Да, с нашими добрыми друзьями, приехавшими туда за нами следом.

М а р и а н н а. Ты родила там Драгоша, вы с папой и с ребенком вернулись сюда, а друзья еще на какое-то время задержались в Париже.

С ю з а н н а. Я осмелилась оставить тебя одну, когда тебе было два года, и родить ребенка, не спросив твоего разрешения.

М а р и а н н а. Не спросив разрешения моего отца. Ты родила ребенка от Алеку Бэляну!

С ю з а н н а. Что ты сказала? Что ты посмела сказать? В каких выгребных ямах, на каких помойках ты откопала эту грязную, гнусную сплетню? Как ты могла повторить ее своей матери?

Р е н е. Иной раз думаешь — никто никогда не узнает, ан нет, шила в мешке не утаишь.

М а р и а н н а. Потому ты и любишь Драгоша больше, чем меня, защищаешь его и унижаешь меня, потому и относишься к нам совершенно по-разному.

Р е н е. Плод грешной любви!

С ю з а н н а. А ты, безмозглый дармоед и картежник, ты как смеешь вмешиваться? Где ты набрался наглости подняться против меня и возвести такое обвинение? Только подумать, против меня! Подлец, лодырь, выскочка! Вон! Убирайся из моего дома!

В дверях веранды появляются Д р а г о ш и Л а у р а.

Т е ж е, Д р а г о ш, Л а у р а.

М а р и а н н а. Мой муж имеет такое же право, как и я, находиться в этом доме. В доме, принадлежавшем моему отцу, а не тебе и не сыну Алеку Бэляну.

Драгош, потрясенный, делает несколько шагов.

С ю з а н н а. Вон!

М а р и а н н а. Пусть убираются восвояси самозванцы, внебрачные отпрыски и их родовитые жены, (Замечает Драгоша и Лауру.) Вот кого надо гнать!

Д р а г о ш. Марианна, что это значит? Марианна, ты сошла с ума!

М а р и а н н а. Я говорю чистую правду. Мама любила Алеку Бэляну, ты сын этого человека, а не моего отца.

Д р а г о ш. Это невероятно, это ужасно, что ты так говоришь!

Р е н е. Может, им нужны доказательства? Марианна, покажи.

Входит А л е к у.

Т е ж е и А л е к у.

М а р и а н н а (лихорадочно роется в сумочке). Кто писал эти письма? Ты или нет?

А л е к у (побледнев). Откуда они у тебя?

С ю з а н н а (сквозь зубы). Болван! Где ты их держал?

М а р и а н н а. Вот смотрите — черным по белому: «Любовь моя, Александру, мы задерживаемся еще на месяц…» Это из Парижа. А это отсюда, с виноградника: «Когда ты приедешь? Наш ребенок очень красив и становится все красивее и красивее». Твой почерк? (Направляется с письмами к матери.)

С ю з а н н а (дает ей сильную пощечину, вырывает из рук письма и бросает их в огонь). Рабская душонка! Ты их украла!

А л е к у. Так это вы здесь шарили, когда Сюзанна заметила, что кто-то хозяйничал в ее ящиках? А эти письма выкрали у меня, когда я приютил вас прошлой зимой. Надо думать, его работа, ты не могла пасть так низко.

М а р и а н н а. Хоть ты и сожгла письма, мама, но и без них вы все признали.

С ю з а н н а. Что я признала? Ничего я не признавала. Я не обязана ни перед кем отчитываться. Я была, есть и буду сама себе хозяйка. И сколько б вы ни рылись своими свиными рылами, вам все равно ничего не понять. (Садится в кресло спиной к ним.)

М а р и а н н а. Я не понимаю тонкостей твоей души. Весьма возможно. Зато я прекрасно понимаю: Драгош не сын доктора Маня-Войнешть.

Р е н е. И этот виноградник принадлежит не ему, а Марианне. Все очень просто!

М а р и а н н а. Молчать, оберегая честь семьи, я не могу, даже если бы хотела: ведь речь идет о нашей жизни — моей и Рене. Почему мы должны умирать с голоду, если имеем право на дом, на землю, на регулярный доход.

А л е к у. Право? Нет у тебя никакого права! Сюзанна, я не могу им все сказать. Скажи ты.

Д р а г о ш (подходит к Сюзанне; тихо). Мама! Скажи нам правду! Я тебя очень прошу!

Сюзанна молчит.

Мама, мне тяжело слышать такие обвинения. Умоляю! Скажи мне!

С ю з а н н а (медленно поворачивается, грозная, холодная, бесстрастная). Я не намерена отчитываться. Вы мои дети, я поделила имущество между вами. Поделила обдуманно и справедливо. Никто не смеет касаться при мне этого вопроса, пока я жива. И даже после моей смерти! А вы… (Медленно направляется к Марианне и Рене.) Убирайтесь! Марш отсюда! Живо!

М а р и а н н а. Сейчас, ночью? Куда же мы пойдем?

С ю з а н н а. Куда хотите. Грязные подонки!

Драгош и Алеку подходят к ней и становятся по обе стороны.

М а р и а н н а (с запинкой). Так, хорошо… придется войти в этот дом иначе. Рене, пошли!

Оба уходят.

С ю з а н н а. Киньте ей вдогонку пальто! Ему не надо.

Никто не двигается с места.

Ну же! Быстрее! Киньте ей пальто!

Лаура снимает с вешалки оба пальто и идет к двери.

Я сказала, только ее пальто! На улицу не выходи. Выкинь ей вслед!

Лаура подчиняется.

Долгая пауза. Сюзанна медленным шагом выходит на веранду. Садится в шезлонг. К ней присоединяется Алеку. Их видно в открытую дверь. Драгош в изнеможении опускается на диван.

Л а у р а (подходит к нему). Драгу! Любимый! Не вешай голову!

Д р а г о ш. Боже мой, боже! Неужели это правда?

Л а у р а. Не знаю! Может, и нет.

Д р а г о ш. К сожалению, Лаура, это правда! Письма писала мама. Я узнал ее почерк. Иначе она бы их не сожгла. Да она и не отрицала. Ты заметила? Она не отрицала.

Л а у р а. Пусть даже это правда, Драгош… конечно, тебя она потрясла, причинила острую боль, но не надо так падать духом.

Д р а г о ш. Мой отец не был моим отцом, а мама, которую я считал святой…

Л а у р а. Ты не должен ее осуждать. Ее надо принимать такой, какая она есть. То, что случилось, — странно, горько, но что поделаешь, надо смотреть на вещи трезво.

Д р а г о ш (целует ей руку). Ты добрая! Только как мне привыкнуть к новому положению? На сороковом году жизни я неожиданно столкнулся с тем, что самые основы моего существования изменились.

Л а у р а. Почему — основы? Ты остался тем же, с теми же возможностями, теми же целями.

Д р а г о ш. Каждый человек создает себе представление о жизни на определенной основе. Сюда входит мораль, семья, религия. Я всегда верил в людей и в добро, потому что с самого начала поверил в своего отца, человека во всех отношениях совершенного, и в свою мать, женщину необыкновенную. И вот теперь возведенное мною здание покачнулось.

Л а у р а. Но ведь на свете есть и другие примеры для подражания. И не родители повинны в том, что твое представление о них было ложным. Это твоя вина.

Д р а г о ш (не слушает ее). Теперь я должен думать о том, что я сын дяди Алеку! Мне надо приучить себя к этой мысли. И глядя на них, сидящих рядом на веранде, я не могу сказать, как бывало: «Какая большая, какая прекрасная дружба!» А вместо этого: «Какая давняя связь!..» Ах! А виноградник?! Если он принадлежит Марианне, я должен отдать его ей. Конечно, надо будет отдать. (Обхватывает голову руками.)

Л а у р а (гладит его по голове, тихо). Ну и отдашь. Ничего страшного. Мы все равно хотели перебраться в город. Не будешь больше получать доходов? Что из того? Сколько людей живут на одну зарплату. И это естественно. Я сдам экзамены, поступлю на работу в совхоз Сулчина и тоже буду получать зарплату. Мама будет жить с нами. Мы ведь решили уехать с виноградника?

Д р а г о ш (стонет). Я не смогу работать! Не смогу сосредоточиться, а мне надо кончать последнюю главу.

Л а у р а. Это тебе сейчас так кажется! Ты успокоишься. На этой неделе мы вместе поедем к отцу. Ты увидишь новые места, поможешь людям, и все забудется. Вот увидишь.

Д р а г о ш (поднимает голову). Как ты можешь даже подумать, что мы уедем? Я должен остаться здесь, эти безумные могут натворить что угодно. Именно теперь я не имею права оставить маму одну.

Л а у р а. Но ты же обещал. Если мы немедленно не поедем, там погибнут все сады. Тысячи людей будут голодать.

Д р а г о ш. Нет, Лаура. Дело касается моей семьи, решается очень важный вопрос. Теперь ехать невозможно.

Входят С ю з а н н а и А л е к у.

Т е ж е, С ю з а н н а, А л е к у.

С ю з а н н а. Что невозможно, милый мой сын?

Д р а г о ш. Мы собирались на этой неделе съездить во Вранчу, но думаем, сейчас эта поездка невозможна.

С ю з а н н а. Уехать теперь? И ты еще раздумываешь? Ты считаешь, теперь подходящее время для развлекательных поездок?

Л а у р а. Но это вовсе не для развлечения, мама. Люди просили Драгоша помочь. Там может погибнуть весь урожай.

С ю з а н н а. Пусть его спасают другие. Вы останетесь здесь, со мной, на нашем винограднике, мы ведь с вами одна семья.

Л а у р а. Драгош!

Д р а г о ш (неожиданно обращается к Алеку). Дядя Алеку, прошу тебя, скажи мне правду!

С ю з а н н а. Драгош!

А л е к у. Драгу, милый! Дорогой мой мальчик, даю тебе честное слово, если хочешь, клянусь — ты не мой сын!

Д р а г о ш. Но…

С ю з а н н а. Драгош, достаточно того, что Александру Бэляну дал тебе слово чести. Если уж ты так оскорбляешь свою мать, что не веришь ее слову.

Д р а г о ш. Прости меня, мама.

А л е к у (стараясь возбудить в себе вдохновение). Семья — это не просто понятие. Нет! Нет! Семья — это плотная ткань, из прочнейших, незримейших нитей самого высокого накала — нитей крови… Если бы каким-нибудь шестым чувством ты мог разглядеть эти невидимые глазу нити, которые — как говорится в сказке — через моря и горы соединяют человеческие тела и души, если бы мог различить…

С ю з а н н а. Хватит, Алеку! Не сегодня. (Пауза.) Лаура, девочка, мне кажется, я забыла на веранде шарф!

Л а у р а выходит.

(Драгошу и Алеку.) Хватит!

Д р а г о ш. Но ведь Лаура — моя жена!

С ю з а н н а. Никогда не забывай, кто ты, Драгош!

Л а у р а возвращается.

Д р а г о ш (горько). Я уж и сам не знаю, кто я. (Смотрит на мать и пугается своих слов.) То есть я хотел сказать… Но как низко пала Марианна под влиянием этого человека!

А л е к у. Я не знаю, в кого пошла эта девушка. Какие предки пробудились в ней…

Д р а г о ш. Мама, если она намерена запятнать наше имя и нашу честь…

Л а у р а (тихо). Скорее нашу честь, чем наше имя.

Д р а г о ш. …если собирается мучить и оскорблять нас, лучше я отдам ей виноградник. И мы переедем в город.

А л е к у. Драгош, пусть мама сама принимает решение.

С ю з а н н а. Что значит — ты отдашь, ты переедешь? Кто это решил?

Л а у р а. Мы все равно собирались переехать, чтобы получить возможность заниматься и вести более активную жизнь.

С ю з а н н а. Вот как? Вы собирались, вы решили, и все это сами, вдвоем? Но не забывайте, виноградник принадлежит и мне, а я ничего не отдам. Слышите? Ничего. И потом, когда это вы успели, не посоветовавшись со мной, принять такое прекрасное решение?

Л а у р а. Мама, мы взрослые люди, и речь идет о нашей жизни.

С ю з а н н а. Скорее, о твоей. И ты хочешь ее устроить как можно лучше!

Л а у р а. Да, и о моей, конечно.

С ю з а н н а. Мой сын всю свою жизнь проявил здесь, и у него не возникало необходимости уехать. Здесь он работал, здесь задумал свои труды, которые сделали его знаменитым. Ему необходим покой и уединение. А ты хочешь, чтобы он таскался по деревням, выводил блох у рогатого скота и был тем самым «полезен»? Не так ли?

Л а у р а. Каждый человек должен приносить пользу другим людям.

А л е к у. Это для нас не новость.

С ю з а н н а. А от его выдающихся трудов никакой пользы. Это ты хочешь сказать?

Л а у р а. Его книги толстые и бесполезные.

С ю з а н н а. Ты хочешь немедленных результатов, сиюминутной выгоды. Но так рассуждают только в самых отсталых селах. Не дает корова молока — под нож ее, и все тут.

Л а у р а. Я действительно из отсталого села.

С ю з а н н а. Знаю. И слишком похваляешься этим. Хочешь подавить нас своим здоровым социальным происхождением?

Д р а г о ш. Мама! Прошу тебя, мама! Лаура! Ну что вы? Только этого не хватало.

С ю з а н н а. А я что? Меня вы хотите оставить одну?

Л а у р а. Нам такое и в голову не приходило. Мы хотели взять вас с собой.

С ю з а н н а. Взять с собой? Как чемодан? Как корзину с яблоками? А меня вы спросили, хочу ли я отсюда уехать?

Д р а г о ш. Мама! Мы собирались тебя спросить. Ведь мы вообще ничего еще твердо не решили, просто возникла такая идея…

Л а у р а. Но ты обещал мне, Драгош! Ты хотел поехать туда, спасти…

С ю з а н н а. Замолчите все! Выслушайте меня внимательно! Я отсюда не уеду, и никто отсюда не уедет. Шумная, грязная городская жизнь совершенно не для нас. Мы привыкли к тишине, к покою. Я не отдам ни клочка виноградника, ни единой комнаты в доме. Пусть даже чердак. Ноги их здесь больше не будет, раз они решили нарушить наш покой.

Д р а г о ш. Молодец, мама!

С ю з а н н а. Довольно об этом. Мы слишком переволновались. Давайте помолчим и успокоимся.

Пауза. Сюзанна усаживается в кресло и дышит ровно и глубоко. Входит М а р а н д а.

Т е ж е и М а р а н д а.

М а р а н д а. Подавать к столу, барыня?

С ю з а н н а. Если у тебя все готово, подавай.

М а р а н д а (утирает глаза). Видели, барыня? Вы видели его?

С ю з а н н а. Кого? Ах да. Он уже ушел?

М а р а н д а. Ушел, но завтра снова придет. (Ей не хочется выходить из комнаты; Драгошу.) Слыхали, барин?

Д р а г о ш. Да, Маранда, милая, надо же, какая встреча!

М а р а н д а. Я как приметила, какие у него глаза, сразу подумала: господи, да где же я их видала? А потом…

С ю з а н н а. Ступай, Маранда, ступай. Завтра нам все расскажешь.

М а р а н д а нехотя уходит.

Нет у меня сейчас терпения выслушивать еще ее истории. Начнет плакать и… Почему вы все молчите? Расскажите что-нибудь, выдумайте, только не молчите.

А л е к у (как обычно, кладет руку на плечо Драгоша). Ну что ж, Драгу, попробуем.

Д р а г о ш (вздрагивает и отодвигается). Да. Что? Что я должен сделать?

А л е к у. Попробуем развлечь маму.

Д р а г о ш. Хорошо. Попробуем. (Обхватывает голову руками; тихо.) Не могу. Не могу не думать!

С ю з а н н а (хмуро). Раз так — думай.

Пауза.

Входит Д у к и.

Т е ж е и Д у к и.

Д у к и. Оказывается, вы здесь? А я так чудесно выспалась. У вас здесь такой покой, Сюзанна, что я могла бы проспать всю жизнь. Я спала, как ангел, как ласточка.

А л е к у. Иди сюда, Дуки, садись, дорогая!

Д у к и (садится рядом с ним). Ой, как здесь хорошо! Сюзанна, только ты умеешь создавать такую мирную, такую безмятежную обстановку.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Та же декорация. Утро следующего дня.

Д р а г о ш, Л а у р а, М а р а н д а.

Д р а г о ш за своим секретером; сосредоточенно роется в ящике, отбирает какие-то бумаги и внимательно их просматривает. Л а у р а тихо входит в комнату, видит, что Драгош работает, останавливается на переднем плане и садится. М а р а н д а появляется в дверях. Лаура знаками обращает ее внимание на то, что хозяин работает. М а р а н д а уходит.

Д р а г о ш (поднимает глаза). Ты здесь, дорогая?

Л а у р а. Работай, работай, не отвлекайся.

Драгош вновь углубляется в бумаги.

(Подходит к двери веранды, потом к секретеру, гладит Драгоша по голове; удивленно восклицает.) Над чем ты работаешь?

Д р а г о ш (смущенно). Да я не работаю. Так… смотрел тут кое-что… Хотел установить…

Л а у р а (берет со стола большой лист бумаги). Что это такое?

Д р а г о ш. Как-то в шутку я составил родословную семьи Александру Бэляну. И теперь… вот… посмотри…

Л а у р а. Ах, родословное дерево! (Очень серьезно.) И до какого колена тебе удалось добраться?

Д р а г о ш. До восьмого.

Л а у р а. А отцовский род тебе известен до пятнадцатого? Верно?

Д р а г о ш. Да, до пятнадцатого.

Л а у р а (горько). Да, это не одно и то же.

Д р а г о ш. Конечно, совсем не одно и то же. Но что поделаешь… (Задумчиво прохаживается по комнате.) Лаура… видишь ли… мне тяжело говорить об этом вслух… но я об этом думаю. Да, сказать по совести, я все время об этом думаю. Ты ведь тоже не поверила в клятву… дяди Алеку?

Л а у р а. Нет, Драгош, не поверила.

Д р а г о ш. И ты?

Л а у р а. Да, и я.

Д р а г о ш. Ты не представляешь, что со мной творится.

Л а у р а. Думаю, что нет, Драгош.

Д р а г о ш. Что — нет?

Л а у р а. Я не могу себе отчетливо представить, что именно ты переживаешь. (Хочет уйти.)

Д р а г о ш. Куда ты? Побудь со мной!

Л а у р а. Я думала, ты занят своими исследованиями… Эти родословные деревья оказались гораздо важнее фруктовых, которые уничтожает неизвестный вредитель.

Д р а г о ш (склонившись над бумагами). Ты что-то сказала?

Л а у р а. Горько узнать, что такой идеальный человек, как твой отец, не был твоим отцом и ты любил его, так сказать, по недоразумению. Ты его очень любил, верно?

Д р а г о ш. Ах, как я его любил! И я никогда не выкину его из своего сердца. (Искренне взволнован.) Для меня все равно мой отец — это он. (Ходит взад и вперед по комнате, вновь подходит к секретеру.) Родословная обрывается на тысяча восемьсот сорок третьем году. Ты куда?

Л а у р а. Я хотела… У меня наверху… Да я все равно не могу помочь тебе в вопросах, в которых не разбираюсь.

Входит С ю з а н н а.

Т е ж е и С ю з а н н а.

С ю з а н н а. Доброе утро, дети. Вы уже завтракали?

Д р а г о ш (прячет бумаги в ящик). Да, мама.

С ю з а н н а. Лаура, возьми ключ от кладовой и выдай Маранде все, что ей нужно на день. Реши сама, какой обед приготовить. (Протягивает ключи.) Сними с меня часть хозяйственных забот, девочка. Я стала уставать.

Л а у р а (берет ключи). Ну а вдруг вы захотите к обеду что-нибудь особенное? Я не очень-то сведуща в этих делах. (Улыбается.) Вы же знаете, у меня вкусы примитивные.

С ю з а н н а. Закажи что хочешь, милая.

Л а у р а уходит.

Как ты думаешь, где эти проходимцы сегодня ночевали?

Д р а г о ш. Может, успели на поезд и уехали в город.

С ю з а н н а. Надеюсь.

Д р а г о ш. Чемодан они оставили здесь.

С ю з а н н а. Не беспокойся, кто-нибудь из них вернется и заберет. Такие люди, как они, ничего своего не отдают, наоборот, норовят присвоить чужое.

Д р а г о ш (чувствует себя неловко и меняет тему разговора). Мама, все рабочие сегодня вышли на работу?

С ю з а н н а. Все, дорогой мой. Я утром проверила. Первым вышел этот парень Маранды. Наверное, она угостила его на славу, уж больно ретиво работает. Видно, хочет еще что-нибудь получить.

Д р а г о ш. Бедная Маранда.

С ю з а н н а. Ничего, к вечеру работа будет закончена, люди уйдут, и она успокоится.

Входит М а р и а н н а.

Т е ж е и М а р и а н н а.

М а р и а н н а (держится прямо, сухо и холодно). Доброе утро. Мы вчера оставили здесь чемодан.

С ю з а н н а. Доброе утро. Иди туда, где оставила. Там и ищи.

М а р и а н н а. Он в моей комнате.

С ю з а н н а. Забери оттуда все свои вещи.

М а р и а н н а. Я сейчас же заберу все, что мне надо. (Уходит.)

Д р а г о ш. Мама, прошу тебя. Давай не начинать новых споров.

А л е к у возвращается с виноградника.

Т е ж е, А л е к у, потом — М а р и а н н а.

А л е к у. Целую руку, Сюзанна. С добрым утром, Драгу.

Драгош кланяется и направляется к двери.

С ю з а н н а. Доброе утро, Александру. Ты уже закончил утреннюю прогулку?

А л е к у. Знаешь, персиковое дерево, то, что на холмике, около будки сторожа, начало сохнуть.

С ю з а н н а. Посмотри, Драгош, что там случилось. Может, его просто нужно подрезать.

Д р а г о ш. Сейчас иду.

С ю з а н н а. Зачем же сейчас, можно и попозже.

Драгош смущенно останавливается на пороге.

М а р и а н н а возвращается с чемоданом.

М а р и а н н а. Пусть Маранда снесет мой чемодан на вокзал.

С ю з а н н а. Пусть это сделает Рене.

М а р и а н н а. Он ночью уехал домой.

С ю з а н н а. Ну так неси сама. А ты где спала?

М а р и а н н а. Это тебя в самом деле интересует?

С ю з а н н а. Я хочу знать, где ты спала?

М а р и а н н а. У жены священника.

С ю з а н н а. И под каким предлогом ты напросилась к ней на ночлег?

М а р и а н н а (ищет что-то в комоде). Здесь лежал мой несессер.

С ю з а н н а. Я тебя спрашиваю, что ты ей сказала?

М а р и а н н а. Что надо, то и сказала.

С ю з а н н а. Надо? Как это понять? Объясни мне.

Д р а г о ш. Мама, это излишне…

С ю з а н н а. Драгош, я разговариваю со своей дочерью, а не с тобой.

А л е к у. Сюзанна, я тоже тебя прошу. Это тягостно для всех.

М а р и а н н а. В особенности для некоторых.

Сюзанна больше не смотрит на них.

Д р а г о ш. Марианна, пожалуйста, прекрати. Вчера вечером ты уже высказала все, что хотела. Ты сама скомпрометировала себя в наших глазах, раз и навсегда.

М а р и а н н а. Я, я себя скомпрометировала? Да разве обо мне речь? (Громко хохочет.)

Д р а г о ш. Женщина интеллигентная, которая роется в чужих ящиках, в чужих жизнях…

М а р и а н н а. Это не чужие, это наши жизни, моя и твоя!

А л е к у. Речь идет о жизни вашей матери.

Д р а г о ш. Женщине, которая прибегает к таким методам, как шантаж — а это чистейший шантаж, — нет места среди нас, да и говорить нам с ней не о чем.

М а р и а н н а. Вы считаете, что проще разрешить этот вопрос в судебном порядке, а не между собой, в тесном семейном кругу? Как угодно.

Д р а г о ш. Ты способна затеять процесс? Раскрыть всему миру наши семейные тайны?

М а р и а н н а. Так же как ты способен использовать в своих интересах мое молчание и продолжать владеть виноградником и домом, которые тебе не принадлежат.

А л е к у. Но у тебя, сударыня, больше нет доказательств. Нет доказательств! Какой закон станет на твою сторону?

М а р и а н н а. Ах вот вы на что рассчитываете? Сожгли письма и думаете, у меня ни одного не осталось?

А л е к у. Было всего два письма. Уж позволь мне это знать лучше тебя.

М а р и а н н а. И вы воображаете, у меня больше нет никаких вещественных доказательств?

А л е к у. Нет, у тебя ничего больше нет.

М а р и а н н а. Вот почему вы так спокойны? Посовещались между собой, устроили вчера вечером семейный совет… (Указывает на Сюзанну.) Государственный совет и королева-мать заявила, что без доказательств я ничего не посмею предпринять.

Д р а г о ш. Мы не совещались, но каждый в глубине души был уверен, что Марианна Маня-Войнешть не может докатиться до подобной низости.

А л е к у. Не станет человеком, за которого всем нам было бы стыдно.

М а р и а н н а. Даже такому цинику, как вы, вам, «другу дома»?

Сюзанна тихо смеется и продолжает молчать.

А тебе, Драгош, значит, можно быть таким расчетливым, таким несправедливым по отношению ко мне?

Д р а г о ш (смущенно). Я еще… поговорю с мамой… попробую… Может быть… В конце концов мы найдем… какое-нибудь приемлемое решение… Я буду регулярно выплачивать тебе ренту из своей зарплаты… из доходов от виноградника.

С ю з а н н а. Ничего ты не будешь выплачивать.

М а р и а н н а. Почему? Потому что у меня больше нет доказательств?

С ю з а н н а. Нет, дочь моя. Потому что было бы несправедливо, чтобы он что-то тебе выплачивал.

Д р а г о ш. Мама, но все-таки…

С ю з а н н а. Что — все-таки?

М а р и а н н а. Письма все-таки были. Вы все их видели.

С ю з а н н а (теряет самообладание). Были… Были!.. Дура! Все было! И ты — дочь Алеку Бэляну!

М а р и а н н а. Кто?.. Я?.. Я — дочь Алеку Бэляну?

С ю з а н н а. Да! Ты, ты, первый мой ребенок, дочь Алеку Бэляну!

М а р и а н н а. Это правда?

С ю з а н н а. Я любила его еще до моей и до его свадьбы. Мои родители настаивали на браке с Григоре из-за его имени и состояния. Я произвела тебя на свет через семь месяцев после свадьбы. Позже, в Париже, я родила Драгоша, и вот он — действительно сын Григоре Маня-Войнешть.

Д р а г о ш. Мама!

М а р и а н н а. Мама, это правда? Дядя Алеку, дядя Алеку! Скажите вы, это правда?

А л е к у. Правда, Марианна. Чистая правда.

С ю з а н н а (с иронией в голосе). У нас и доказательства есть. Хочешь посмотреть?

М а р и а н н а (как пораженная громом). Вот как?!

С ю з а н н а. Не хочешь взглянуть на доказательства? Его письма ко мне? Они наверху, в комоде. Вы плохо искали. Ну, принести?

М а р и а н н а (упавшим голосом). Нет, не надо.

С ю з а н н а (садится). Рассудив по справедливости, я отдала тебе все, что унаследовала от своих родителей: городской дом и драгоценности. А Драгошу — то, что осталось после его отца. У Александру ничего нет, у него никогда ничего не было, от него тебе унаследовать нечего.

А л е к у (печально). Ты сама знаешь, у меня ничего нет. Правда, в тридцать восьмом году я выиграл крупную сумму в рулетку. У меня тогда был отпуск, и мы вместе с Дуки ездили в Канны. На эти деньги я собирался купить поместье, с тем чтобы завещать его тебе. Но ничего подходящего не подвернулось, а потом во время войны деньги разошлись.

С ю з а н н а. К тому же сейчас его все равно бы у тебя отобрали. (Внезапно выходит из себя.) Да и кто теперь рассчитывает на наследство? Ты что, не понимаешь, какие времена наступили? Каждый сам прокладывает себе дорогу в жизни. Кто нынче строит свое будущее на наследстве?

Пауза.

А л е к у (тихо подходит к Сюзанне). Ты очень покраснела, Сюзанна. Тебе плохо? Скажи правду.

С ю з а н н а. Нет, мой дорогой.

Драгош и Марианна смотрят на нее как завороженные.

Мы любили друг друга. Это было большое чувство, которое мы пронесли через всю нашу жизнь.

Драгош испытывает неловкость.

И твоего отца, Драгош, я тоже очень любила — как старшего брата, как человека достойного всяческого уважения и бережного отношения. И я относилась к нему действительно бережно.

А л е к у. Если человек живет, не зная какого-то факта, который может причинить ему боль, — то факта этого как бы и не существует. Для нас реально только то, что нам известно. Заноза, вонзившаяся в палец, реальнее бога, которого мы никогда не видели. Вол для мужика — нечто реальное, непреложная истина, а вот теория причинности, о которой он понятия не имеет…

Тихо входит Л а у р а, Драгош знаками просит ее удалиться.

С ю з а н н а. Иди сюда, дорогая моя Лаура. (Продолжает.) Мы прожили хорошую жизнь, а у вас было хорошее детство.

Марианна начинает рыдать.

Ну, ну, не надо, Марианна!

А л е к у (гладит ее по голове). Разве не лучше было бы не ворошить эту историю?

С ю з а н н а. Ну что ты теперь плачешь? Что оплакиваешь? Веру всей своей жизни или наследство, на которое вчера надеялась, а сегодня потеряла?

М а р и а н н а (тихо). И то и другое.

С ю з а н н а. Ничего, привыкнешь.

А л е к у. Легче свыкнуться с событиями, происшедшими давно, чем с новыми фактами, которые застают тебя врасплох и что-то меняют в твоей жизни.

С ю з а н н а. Она успокоится.

Д р а г о ш (тихо, Лауре). Мама вчера сказала правду.

Л а у р а. Да?

Д р а г о ш (облегченно). Волнений еще много, но в другом плане. Успокойся!

Л а у р а (грустно улыбаясь). Я спокойна, Драгош.

С ю з а н н а. Дорогие мои, откройте двери на веранду. На дворе тепло, хорошо, а мы забились, как барсуки в нору.

Д р а г о ш (открывает дверь). Да, на улице прекрасно. Пойдем, Лаура, погуляем. Пойдешь с нами, Марианна? (Уходит с Лаурой.)

Марианна медленно поднимается и идет за ними.

С ю з а н н а. Марианна! Подожди!

Марианна останавливается.

Что ты сказала вчера попадье?

М а р и а н н а (тихо). Что у вас слишком много гостей и для меня уже нет места. (Хочет уйти.)

С ю з а н н а (вдруг). Не уходи, Марианна. Я отдам тебе свои брильянты, они крупные — по четыре карата каждый. Продай их и немного приведи свои дела в порядок. Но только не давай денег этому кретину, этому ничтожеству — Рене, а то он спустит их за неделю.

М а р и а н н а. Спасибо, мама. (Уходит.)

С ю з а н н а, А л е к у.

А л е к у. Жизнь, целая человеческая жизнь открылась глазам людей, которые сами никогда не жили и не умеют жить.

С ю з а н н а. Я всегда знала: когда-нибудь нам придется расплачиваться. И вот сегодня мы расплатились.

А л е к у. И не слишком дорогой ценой.

С ю з а н н а. Дорогой, мой милый! Я расплатилась ценой всей своей гордости.

А л е к у. Ты укротила и победила всех. Пород тобой все они словно мелкие букашки.

С ю з а н н а. Да, мои дети недостаточно сильны. (Гладит его по голове.) Господи, как поредели твои волосы, Алеку!

А л е к у. Оставь, не трепи. Я причесался очень старательно, чтобы ты не заметила — они и правда выпадают. (Целует ей руку.)

С ю з а н н а. А у меня все руки в морщинах. (Отнимает руку.)

А л е к у (кладет голову ей на колени). Но твои глаза по-прежнему как два сапфира. Их сияние не потускнело.

С ю з а н н а (целует ему волосы). Будем довольствоваться том, что у нас осталось! Пойдем в сад.

А л е к у (помогает ей подняться). Ты не замерзнешь? Не устанешь, как вчера вечером?

Когда они подходят к двери веранды, Алеку обнимает Сюзанну, и они долго стоят неподвижно, прильнув друг к другу. Справа входит Д у к и, замечает Алеку и Сюзанну и застывает на месте. Они тем временем спускаются в сад.

Д у к и, потом Р е н е.

Д у к и. Боже мой! Боже! Какое несчастье!

Р е н е (входя слева). Целую ручки, тетя Дуки. Что случилось? Что с вами?

Д у к и (очень испуганно). Я видела… Видела… Здесь только что была Сюзанна…

Р е н е. А где же ей еще быть? Здесь пока.

Д у к и. Стояла в дверях, обнявшись с Алеку.

Р е н е. Серьезно? Что-то не верится. Это в их-то годы!..

Д у к и. Я их видела. Видела. Собственными глазами.

Р е н е (смеется). Вам, верно, почудилось, тетя Дуки! Неужели после вчерашнего вечера им еще охота? А куда они делись?

Д у к и. Ушли в сад.

Р е н е. Извините, я вас ненадолго оставлю, мне нужна Марианна. Не принимайте близко к сердцу, тетя Дуки, все равно теперь поздно. (Уходит вправо.)

Д у к и, Д р а г о ш.

Д р а г о ш (входя). Тетя Дуки! Вы проснулись? Я скажу Маранде, чтобы она подала вам кофе. Что с вами? Вы плачете?

Д у к и. Драгош… Драгу… Я видела… сама видела… Только не могу тебе сказать: ты еще ребенок.

Д р а г о ш. Что случилось, тетя Дуки? Боже мой! Вам плохо? Вы чем-то напуганы?

Д у к и. Нет… нет… То есть… я сама их видела… вот здесь… на пороге… Но тебе я не могу сказать. Для тебя это было бы ужасно.

Д р а г о ш (осторожно). Я не понимаю, тетя Дуки, что вы могли видеть. Мы все уже час, как на винограднике. Кого вы видели?

Д у к и. Целый час?

Д р а г о ш. Не меньше.

Д у к и. И Сюзанна?

Д р а г о ш. Да, и мама.

Д у к и. И Алеку?

Д р а г о ш. Дядя Алеку там с раннего утра. Я его только что видел у будки сторожа.

Д у к и. У самой будки? Не может быть.

Д р а г о ш. Вам приснился дурной сон, тетя Дуки. Вы испугались.

Д у к и (плача). Но я была не в постели. Я стояла вот здесь, в дверях. Я не спала!

Д р а г о ш (в замешательстве). Да нет же, это сон! Вы видели во сне! Подождите минутку, я пришлю сюда дядю Алеку. (Быстро уходит.)

Д у к и, М а р и а н н а.

М а р и а н н а (входя). Что с вами, тетя Дуки?

Д у к и. Пришел… пришел Рене.

М а р и а н н а. Где он?

Д у к и (указывает рукой). Не знаю, ушел куда-то туда.

М а р и а н н а. Что с вами? Вы плачете?

Д у к и. Марианна, я видела такой ужас! Алеку с… с… Нет-нет, я не могу тебе сказать, с кем он был…

М а р и а н н а (безразлично). Вам показалось, тетя Дуки. Померещилось. Рене ничего не говорил? Он совсем ушел?

Д у к и. Не знаю. Они стояли обнявшись. В их возрасте…

М а р и а н н а. Это невозможно.

Д у к и. Я видела их собственными глазами. Подумать только… я… они… может быть, год… или два… а я…

М а р и а н н а. Ну что вы, тетя Дуки? Как вы могли подумать такое? Вытрите же глаза. Поверьте мне — это невозможно. Простите, я должна найти Рене. (Уходит влево.)

Входит М а р а н д а.

Д у к и, М а р а н д а, потом А л е к у и Л а у р а.

М а р а н д а. Госпожа Дуки, вы не знаете, где барыня?

Д у к и. Она только что стояла здесь, на пороге (рыдает), обнявшись с Алеку.

М а р а н д а (очень испугана, крестится). Боже мой, госпожа Дуки! Да как вы можете говорить такое?! (Тихо, Лауре, которая входит вместе с Алеку.) Госпожа Дуки совсем рехнулась. Ох, старость — не радость. (Уходит.)

А л е к у. Дуки, Дуки, родная моя, что с тобой?

Д у к и. Уходи! Уходи отсюда! Уходи! Сейчас же! Не хочу тебя больше видеть, никогда в жизни!

А л е к у. Дениз! Бога ради! Что с тобой?

Д у к и. Я вас видела! Понимаешь? Видела!

А л е к у. Кого, любимая?

Д у к и. Тебя и Сюзанну.

Л а у р а. Тетя Дуки! (Испуганно берет ее за руку.)

А л е к у (отстраняет Лауру). Что ж из того, что ты видела меня с Сюзанной?

Д у к и. Вы обнимались.

А л е к у. Обнимались? Дуки! Родная! Ты бредишь!

Д у к и. Я совершенно здорова. Все вы хотите меня уверить, что я спятила, а я в своем уме. Алеку! Как ты мог? После сорока лет любви! Сорок лет ты был верен мне, а я — тебе, и вдруг такая чудовищная…

А л е к у. Дуки, ненаглядная, ласточка моя, честное слово, я даже не понимаю, о чем ты говоришь? Не понимаю и не хочу понимать, до того это нелепо.

Д у к и. Почему вы стояли обнявшись? Мы были так счастливы всю жизнь, мы были самыми счастливыми и чистыми людьми, и вдруг неожиданно, на старости лет!..

Л а у р а, пристально смотревшая на них, поспешно уходит.

А л е к у. Бога ради, перестань! Разве ты не понимаешь, как это оскорбительно для меня?!

Д у к и. Для тебя? Но ты меня оскорбил так, что я вообще никогда не оправлюсь.

А л е к у. Дуки! Не пристало тебе устраивать такую пошлую, такую глупую сцену! Это недостойно нашего возраста и стольких лет взаимного доверия! Пойми, ты еще не проснулась как следует, тебе все это привиделось, но сон был до того отчетливым, что ты приняла его за реальность.

Д у к и. Что ж, выходит — я еще спала, когда вошла в эту комнату?

А л е к у. Тебе что-то приснилось раньше, в постели, и ты пришла сюда, все еще не проснувшись до конца! (Обнимает ее.) Дуки, дорогая! Опомнись! Вернись к действительности!

Д у к и (постепенно успокаивается). Господи, боже мой! Какой страшный сон я видела! Я совсем растерялась! О-о-о! Теперь я прихожу в себя.

А л е к у (гладит ее). Вот так. Успокойся. Теперь ты видишь, что ничего не было?

Д у к и (слабо улыбается). Только теперь начинаю понимать, на каком я свете. Ах, как хорошо проснуться! (Слегка отстраняется от Алеку. Видит входящую Сюзанну.) Ой, во сне она была одета точно так же!

Т е ж е и С ю з а н н а.

С ю з а н н а (видно, что она уже в курсе и пришла во всеоружии). Что с тобой, Дениз?

Д у к и (отшатывается). Ты… и Алеку… стояли обнявшись.

С ю з а н н а (хладнокровно). Когда? Не так давно? Здесь, на пороге? Да, это правда.

Д у к и. Значит, мне не приснилось? Я не спала? Я вас действительно видела?

А л е к у. Но…

С ю з а н н а. Да, видела.

Д у к и. Вас… единственно близких мне людей… У меня ведь нет никого и ничего на свете! Только вы!

С ю з а н н а. Ты, вероятно, имеешь в виду момент, когда мне стало дурно… и…

Д у к и. Да… вы стояли на пороге! Почему — дурно?

С ю з а н н а. Приехала Марианна. У нее большие неприятности. Рене проигрался в карты. Мне стало дурно, и возможно, ты видела нас, когда Алеку вел меня на веранду.

А л е к у. А! Наверно, это случилось тогда, когда ты чуть не упала и оперлась о мою руку.

С ю з а н н а. Но мне все-таки непонятно, о чем идет речь.

Д у к и (смотрит по очереди то на одного, то на другого). Я вас видела!

С ю з а н н а. Да, я обхватила Алеку за шею, чтобы не упасть.

А л е к у. Это тогда ты нас и видела, Дуки?

Д у к и. А как же… как же ты до сих пор об этом не вспомнил?

А л е к у. Да потому, что ты говорила совсем о другой ситуации, ты имела в виду любовную сцену, так, во всяком случае, мне показалось. Но спутать такие вещи может только человек ординарный, только недалекая дамочка, а не такая женщина, как ты. (Вынимает сигарету и нервно удаляется на веранду.) Что за упрямство!

С ю з а н н а. Что ты, собственно, подумала, Дуки? Скажи! Имей мужество признаться.

Д у к и. Но я видела вас в такой позе…

С ю з а н н а. Бог мой, я просто потрясена! Дуки, быть не может!

Д у к и (сбита с толку). Значит, мне показалось?

С ю з а н н а. Мне что ж, надо убеждать тебя в этом? Повторить еще раз все, что я сказала? Дениз! Ты сознаешь, какую горечь пробуждаешь во мне? Где же наша дружба? Доверие? Сорок лет взаимного уважения? Неужели ты, уже старая женщина, начнешь теперь верить собственным диким выдумкам, своим постыдным фантазиям! Дениз, тебе должно быть совестно!

Д у к и (снова начинает плакать, падает Сюзанне на грудь). Это было так похоже на что-то другое. Видно, тебе и правда было очень плохо. Прости меня! Тебя сильно огорчила Марианна?

С ю з а н н а. Только злой человек может так огорчить родную мать.

Д у к и. Марианна не злая. Виноват Рене с его страстью к картам.

С ю з а н н а. Да, виноват только Рене. Знаешь, Дуки, я думаю, бывают дни, когда словно расплачиваешься за все то счастье, какое у тебя было в жизни. И это несправедливо. Ведь счастье тоже ниспослано нам богом, против его воли ничего не происходит. А он пожелал, чтобы человек был счастлив.

Д у к и. Ой, ты такая добрая, такая хорошая. Я уверена, только бог помог тебе быть счастливой! (С оттенком гордости.) Я — человек свободомыслящий. У меня артистическая натура, поэтому я всегда тянулась к свободе. Хочешь, будем перематывать шерсть? (Берет со стола клубок.)

С ю з а н н а. Давай!

Д у к и. Только клубок буду держать я. Мне так больше нравится, я с ним играю, как кошка! (Неожиданно смеется.) Ой, какая же я была сейчас глупая и несчастная! Держи руки ближе ко мне, Сюзанна, а то я уроню клубок.

Слева входит Р е н е.

Т е ж е и Р е н е.

Р е н е (кланяется церемонно, с явной издевкой). Целую ручки! Какая идиллическая картина! Живое воплощение верности в дружбе!

С ю з а н н а (резко). Что тебе здесь надо? Кого ты ищешь?

Р е н е. Это я вправе задавать вопросы.

С ю з а н н а. Никаких прав у тебя нет. Никаких. Пойди поищи свою жену. Она тебе разъяснит, какие у вас с ней права. Иди-иди! Смотреть на тебя противно.

Р е н е (несколько смешавшись). Maman, я удивляюсь…

С ю з а н н а. Поговори с Марианной. Еще больше удивишься. А теперь ступай, уходи отсюда.

Р е н е уходит.

Д у к и. Ой, Сюзанна, не слишком ли ты с ним сурова?

С ю з а н н а. Мотай хорошенько! Клубок должен быть потуже.

Входит А л е к у.

Т е ж е и А л е к у.

А л е к у. Драгош зовет прогуляться на Турецкий курган. Кто пойдет?

Д у к и. Я, я пойду! А если устану, вы меня проводите к яме с муравьями. Ты не пойдешь, Сюзанна?

С ю з а н н а. Нет. Я последнее время стараюсь в гору не подниматься. Берегу сердце…

А л е к у. На Турецком кургане расцвела черемуха. С виноградника видно. Курган облачился в белую королевскую мантию. Помнишь, Дуки, как в тысяча девятьсот двадцать шестом году в Ницце мы однажды вечером увидели, как распустилась мимоза? Мы были в лодке, а берег был похож на огромный бурун.

Д у к и. Я потом даже нарисовала все это по памяти. Получилась изумительная картина. Помнишь? Я еще подарила ее для лотереи Красного Креста. А как счастлив был генерал Хурмузеску, когда ее выиграл!..

А л е к у. Ну что ж, пошли!

Все направляются к двери.

С ю з а н н а (выходя вместе со всеми на веранду). Не опаздывайте. Обедаем в два часа.

Входят Л а у р а и М а р а н д а.

Л а у р а, М а р а н д а.

Л а у р а. Видно, они уже ушли, Маранда. Думаю, что подавать надо как обычно, в два.

М а р а н д а. Слышали, барышня? Столько лет прошло, пропасть, и вдруг — его след. Гляжу я вчера, гляжу на этого парня и никак в толк не возьму, чего же это у меня так сердце колотится? Оказывается, его сын!

Л а у р а. Вы его очень любили, Маранда?

М а р а н д а. Очень, барышня. Страсть как любила!

Л а у р а. И смогли прожить без него?

М а р а н д а. Человек много чего может. Ведь вот помирает кто из родителей или ребеночек, думаешь, сам помрешь, ан нет, живешь, а время пройдет, так и смеешься, радуешься, работаешь. Вот как оно в жизни бывает.

Л а у р а. Первое время, должно быть, очень трудно.

М а р а н д а. Трудно. Только ты себе говоришь: кабы он помер, еще хуже было бы. А он живой, только от тебя далеко. Право слово, я так думала: может, господу богу было угодно, чтобы я горемычной была, а он жил счастливо. Может, если бы мы поженились, он помер бы на войне.

Л а у р а. Почему? Как это связано?

М а р а н д а. Ну, я так себе говорила, сама себя обманывала. Мол, если б я за него вышла, он бы погиб на войне. Бог дал ему долгую жизнь, потому что я заплатила за это своей недолей. Нужно же мне было чем-нибудь утешаться.

Л а у р а. А ведь вы могли выйти за него замуж, он же звал вас.

М а р а н д а. Когда мне было замуж выходить? Сперва барыня болела, потом вышла замуж, потом родила. Он-то звал, да я все не могла. Уж какой раскрасавец его сын! Это меньшой. А всего пятеро.

Л а у р а (тихо). Настоящий коршун.

М а р а н д а. Это про кого?

С веранды входит С ю з а н н а.

Т е ж е и С ю з а н н а.

С ю з а н н а. Что тебе, Маранда?

М а р а н д а. Не знаю, когда к столу подавать.

С ю з а н н а. В час… Даже если они не вернутся.

Маранда продолжает стоять.

Ну, что еще?

М а р а н д а. Видели, какой он статный? А красивый! Вылитый отец.

С ю з а н н а. Видела, Маранда. Вечером, когда будет прощаться, дай ему что-нибудь для отца, пусть передаст.

М а р а н д а. Что послать, барыня?

С ю з а н н а. Ну, я не знаю… Бутылку хорошего вина, бутылку старой кизлярки. Приходи вечером, я тебе выдам из кладовой.

М а р а н д а. Спасибо, барыня. (Уходит.)

С ю з а н н а. Маранда слишком разговорчивая. Ты ей не потакай, а то разойдется — не остановишь.

Л а у р а. Я люблю ее слушать.

С ю з а н н а. Как знаешь. Раз тебе это нравится…

Л а у р а. Мама, если она честная, зачем все запирать на ключ?

С ю з а н н а. Так лучше. Не следует вводить людей в искушение. Я не скупая, но не люблю расточительства, и даже мысль о том, что меня могут обкрадывать, была бы мне непереносима.

Л а у р а. В хорошем настроении вы ведь охотно делаете подарки.

С ю з а н н а. Да, но я дарю тогда и то, что сама хочу. И человек особенно ценит мой подарок, чувствуя, что я сделала его, хорошенько подумав.

Л а у р а. Почему мы сегодня обедаем не в два, как обычно?

С ю з а н н а. Сегодня у меня нет желания сидеть за столом с кем попало. Этот Рене… и есть-то прилично не умеет. Что ты все кружишь по комнате и ко всему присматриваешься?

Л а у р а. Не знаю. Так просто… Места себе не нахожу.

С ю з а н н а. Тебе нездоровится?

Л а у р а. Нет.

С ю з а н н а. Когда Драгош мне сказал, что ты себя плохо чувствуешь, я подумала, наконец-то ты…

Л а у р а. Наконец-то я произведу на свет здорового, как я сама, продолжателя рода Маня-Войнешть.

С ю з а н н а. Ты говорила с Марианной?

Л а у р а. Нет. Я задавала себе вопрос, почему же вы все-таки согласились на наш брак. И нашла объяснение! Я поняла все ваши мотивы…

С ю з а н н а. Я всегда была против того, чтобы насиловать чью-то волю. Раз Драгош полюбил тебя и захотел взять в жены, мне оставалось только согласиться.

Л а у р а. Мама, одно мне неясно: вы сами верите в то, что так убедительно, так прекрасно доказываете, или просто хотите, чтобы вам другие поверили.

С ю з а н н а. Лаура, подумай, прежде чем говорить! Не каждому позволено то, что иной раз дозволяется моей дочери, в жилах которой течет моя кровь.

Л а у р а. Не сердитесь и не повышайте голос. Я вас спрашиваю не из праздного любопытства, мне жизненно необходимо понять… Меня мучают кое-какие вопросы, и лучше мне задать их вам. Вы ведь человек искренний?

С ю з а н н а. По какому праву ты…

Л а у р а. По праву сильного человека, разговаривающего с другим сильным человеком. По праву человека, перестроившего всю свою жизнь, отказавшегося от собственных целей во имя интересов вашей семьи, и который хочет теперь знать, ради кого он отказался от всего, к чему стремился.

С ю з а н н а. Что за тон мученицы, пожертвовавшей своим талантом или славой! К чему ты стремилась? Кем хотела стать? Заурядным агрономом в захолустном селе. Сидела бы на собраниях, бегала по грязи и пыли, стригла волосы на мужской манер: не было бы времени причесаться, не было бы времени даже детей рожать.

Л а у р а. Так вы понимаете нашу работу, наши цели?

С ю з а н н а. Цели? Цели — это совсем другое. Они прекрасны, они весьма достойны. Но за них есть кому бороться. Тебя мы от этого избавили. Целей пусть достигают другие.

Л а у р а. Но разве это не долг каждого из нас? Если все будут уклоняться…

С ю з а н н а. Не все. Только избранные! Драгош делает больше, чем тысячи других вместе взятых.

Л а у р а. Да поймите, мама, работа Драгоша — это причуда, прихоть, блестящий, но совершенно бессмысленный труд. Он будет интересен только таким же оторванным от жизни специалистам, как он сам. Книга для коллекционеров.

С ю з а н н а. Любопытно! А твое демократическое государство сделает за это Драгоша академиком и наградит орденом?

Л а у р а. Не очень уверена. Не уверена, поступит ли «мое» государство в соответствии с вашим представлением о нем.

С ю з а н н а. Зачем же тогда Драгошу создали особые условия для работы?

Л а у р а. Чтобы он поскорее закончил книгу и занялся чем-то полезным. У него большие знания, он безусловно крупный ученый, но ученый бесполезный, совсем как орхидея. Где же ваши прогрессивные идеи? Как они осуществляются в жизни? Не бранить Маранду, дать ей бутылку вина взамен украденной у нее жизни. Это вы называете демократией? Или вы миритесь с проводимыми социальными реформами, пока они не коснулись ваших личных интересов? А любовь к родине? Где она, ваша любовь, если вас совершенно не интересует, что сейчас делают люди во имя своей страны?

С ю з а н н а. Все мои предки — деды и прадеды — были гордостью страны. И страна должна теперь бережно относиться к представителям нашего рода, не истощать их силы, обращаться с ними не так, как с людьми обыкновенными, заурядными.

Л а у р а. Преклоняться перед вами за одно то, что вы существуете, — этого вы хотите?

С ю з а н н а. Ты рассуждаешь как мужичка.

Л а у р а. Я и есть мужичка.

С ю з а н н а. И зачем только богу было угодно, чтобы Драгош встретил тебя?

Л а у р а. Бог допустил множество ошибок в этом доме. Во-первых, он не протестует против того, что вы беспрерывно поминаете его имя, хотя… хотя… (понижает голос) вы лжете, мама!

С ю з а н н а. Я?

Л а у р а. Да, вы! Сорок лет вы обманываете Дуки. Вы обманывали своего мужа. Всех нас — когда вспоминаете о нем с нежностью и любовью. Вы обманывали его с человеком циничным, который ни во что не верит.

С ю з а н н а. С человеком, который верил в меня всю жизнь. Опомнись, Лаура! После таких слов…

Л а у р а. После таких слов я покину этот дом. Я не Марианна, чтобы вернуться после того, как вы отхлестали ее по щекам, и целовать вам руку потому лишь, что у членов семейства Маня-Войнешть есть общие интересы и общая семейная честь. Я уйду!

С ю з а н н а. Но без Драгоша, имей в виду!

Л а у р а. Если он не захочет, пусть остается!

С ю з а н н а. Он не захочет!

Л а у р а. Посмотрим.

С ю з а н н а. Ничего не посмотрим. Разве ты до сих пор не видела, что он обещает тебе все что угодно, потому что любит тебя, но ничего не делает? Он верен себе — принимает решения, но не выполняет их. Драгош — человек нерешительный. К сожалению, он похож на своего отца, а не на меня.

Л а у р а. Вижу, но никак не могу в это поверить.

С ю з а н н а. Не тревожь напрасно Драгоша, не терзай его. Он ни за что не решится уйти, останется здесь — несчастным, утратившим душевный покой — и будет мучиться, пока не позабудет тебя. Если хочешь уходить, уходи одна! Не говори ему ничего.

Л а у р а. Есть такая пьеса, уже вышедшая из моды, где отец возлюбленного требует у героини, чтобы она пожертвовала собой и без объяснений покинула друга сердца. Я не «дама с камелиями». И не хочу способствовать тому, чтобы он во мне разочаровался, а значит, и легко забыл.

С ю з а н н а. Я и не требую от тебя мелодраматических и благородных жестов, а только советую не делать бессмысленных поступков, которые вызовут много шума. Хватит с меня волнений в последние дни. Хватит! Я хочу покоя. И для тебя и для нас твое появление здесь было ошибкой. Уходи! Попытайся быть счастливой на свой лад.

Л а у р а. А вы думаете, если я исчезну без объяснений, он не будет страдать?

С ю з а н н а. Будет, но мы избежим слез, ссор, отвратительной сентиментальной сцены.

Л а у р а. Я не скажу ему, что покидаю этот дом, но не для того, чтобы избежать слез, а чтобы он не попытался меня остановить.

С ю з а н н а. Тсс! Они возвращаются. Держи, пожалуйста, клубок.

Входят М а р и а н н а и Р е н е.

Т е ж е, М а р и а н н а, Р е н е.

Р е н е. Мама, как вам идет этот сиреневый халат!

С ю з а н н а. Мне всегда шел сиреневый цвет.

Занавес опускается и сразу же поднимается.

Та же декорация, тот же день, послеобеденное время.

Л а у р а, Д р а г о ш.

Л а у р а (в пальто, ходит по комнате). Ты можешь работать?

Д р а г о ш (за своим секретером). К счастью, да. Для меня мои жесткокрылые — и наркотик, и отдых, и прибежище, и лекарство. (Пауза.) А ты что собираешься делать? Пойдешь на виноградник?

Л а у р а. Нет.

Д р а г о ш. Что ты бегаешь по комнате?

Л а у р а. Я мешаю тебе работать? Прости. (Садится.)

Д р а г о ш. Почему ты в пальто?

Л а у р а. Собираюсь пойти на вокзал.

Д р а г о ш. Да? Отнеси заодно и мое письмо. (Пауза.) А зачем ты идешь на вокзал?

Л а у р а. Мне тоже надо отправить письмо.

Д р а г о ш. Ты написала отцу?

Л а у р а. Нет, подруге.

Д р а г о ш. Хорошо. Только сядь, сядь, дорогая.

Л а у р а. Драгош…

Д р а г о ш. Да?

Л а у р а. Помнишь, три года назад, в такое же утро, ты пришел на лекцию в светло-синем костюме из такой пушистой материи?

Д р а г о ш (смеется). Нет.

Л а у р а. До тех пор я видела тебя только в сером разных оттенков. И вдруг ты пришел в светло-синем.

Д р а г о ш (весело). И тебе понравилось?

Л а у р а. Это было так странно. Как будто открываешь ставни и видишь знакомый пейзаж. Обычно он в легкой пепельной дымке, а тут вдруг предстает ярко и отчетливо. Не знаю, понимаешь ли ты меня. Лицо твое было озарено каким-то новым светом. Широко распахнутые серые глаза стали ярко-синими. Весь ты был как очистившееся от туч весеннее небо.

Д р а г о ш. Ты меня любила и потому видела в таком свете.

Л а у р а. Правда. А ты меня тогда еще не любил. Я точно знаю день, даже минуту, когда ты полюбил меня.

Д р а г о ш. Правда? Ну скажи, когда это, по-твоему, произошло? Потому что я тоже знаю, когда это случилось.

Л а у р а. Ты рассказывал нам про Vanessa urticae[3]. Подошел к доске, легко и изящно нарисовал усик и, держа мел в руке, повернулся к нам. Ты стоял с поднятой рукой, как вдруг твои глаза остановились на мне, расширились, словно ты увидел меня впервые, ты умолк и молчал долго, так долго, что студенты начали шушукаться. Потом заговорил, но изменившимся голосом, и вся лекция была обращена только ко мне.

Д р а г о ш. Нет, не тогда.

Л а у р а. Не тогда?

Д р а г о ш. Нет. На предыдущей лекции. Когда я показал вам в микроскоп hymenopterae[4]. Когда ты склонилась над микроскопом, я увидел на фоне окна твой лоб, подбородок, шею.

Л а у р а. Я не знала, что именно тогда ты начал любить меня.

Д р а г о ш (нежно смотрит на нее). Любовь моя! Любовь!

Л а у р а (отходит). Работай, Драгош!

Слышится звон колоколов деревенской церкви.

Колокольный звон, как в первый вечер, когда я приехала к вам…

Д р а г о ш. И я покорил тебя своими страданиями. Как хорошо, что я тогда повредил ногу! Ты смягчилась и больше не сопротивлялась моему напору.

Л а у р а. Есть вещи, перед которыми даже самые сильные женщины забывают, что они сильные. Сострадание обезоруживает.

Д р а г о ш. Почему ты говоришь об этом с грустью? Даже с сожалением. Что с тобой, Лаура?

Л а у р а. Нет, я не сожалею.

Д р а г о ш. Не сожалею!.. Вот так ответ! Ты скажи: я счастлива, мой любимый. Я самая счастливая женщина на свете!

Л а у р а (пытается отшутиться).

Д р а г о ш. Не прячься за стихи, не ускользай от ответа. Что с тобой, Лаура?

Л а у р а. Ничего, дорогой. Я хочу пойти на вокзал.

Д р а г о ш. Ты не в своей тарелке, милая. Тебя очень расстроило все, что произошло здесь вчера и сегодня. Меня это тоже больно задело. Вот я и пытаюсь вылечиться с помощью работы и любовного зелья. С помощью твоих слов. Ты нужна мне, Лаура.

Л а у р а. Ты все забудешь, Драгош, и рана залечится. Все войдет в колею. Мама и Марианна уже забыли.

Д р а г о ш. Ты думаешь, мама уже забыла? Мама никогда ничего не забывает. Но она права. Она сознает, что есть доля и ее вины перед Марианной, ты сама это понимаешь. Поэтому она и Марианне прощает ее ошибки.

Л а у р а. Обыкновенная сделка.

Д р а г о ш. Лаура! Какая сделка? Как может мама ставить ей в вину вчерашнюю выходку, все ее нечистоплотное поведение… весь шантаж, да, да, почти шантаж, если сегодня сама нанесла ей такой же удар? Есть что-то величественное в поведении мамы. Мне кажется, ты еще недостаточно хорошо ее знаешь.

Л а у р а. Возможно.

Д р а г о ш. Ты все-таки уходишь? Побудь со мной еще немного.

Л а у р а (как эхо). Побуду еще немного. (Садится.)

Д р а г о ш. В такой семье, как наша, мне всегда казалось, что… я дышу самым чистым воздухом… и отец…

Л а у р а. Ну, говори. Говори, Драгош! Не комкай, не таи в себе, если наконец понял.

Д р а г о ш. Нет. Лучше не надо. Пусть все останется таким же прекрасным.

Л а у р а. Как же все может остаться таким же прекрасным, если люди оказались совсем не те, за кого ты их принимал.

Д р а г о ш. И все-таки. Видишь ли, лично для меня ничего не изменилось. Если б я не был сыном своего отца…

Л а у р а. Какая разница? Разве это меняет все, что здесь произошло?

Д р а г о ш. Не надо, молчи! Не будем больше думать об этом. Не будем думать, кто чей отец.

Л а у р а. Как? Ты только что говорил о чистом воздухе, а теперь опять сводишь все к проблеме отцовства. Вся драма для тебя сводится лишь к тому, кто от кого и у кого родился. Как в мелодраме. Ну а лицемерие, которое всплыло при этом на поверхность?

Д р а г о ш. Не подливай масла в огонь, не вороши. Не говори больше об этом.

Л а у р а. А ложь? А высокомерие?

Д р а г о ш (резко и громко). Лаура, замолчи!

Л а у р а (еще громче). А эгоизм и алчность? А притворство и цинизм?

Д р а г о ш (еще более резко). Прекрати! Я не хочу этого знать, не хочу даже слушать, что ты говоришь! (Отходит на несколько шагов и закрывает лицо руками. Потом возвращается и, успокоившись, продолжает по-прежнему обезоруживающе кротко.) Пощади меня, Лаура! Мне необходим покой, душевное равновесие! Давай будем счастливыми, спокойными.

Л а у р а (тоже тихо). Любой ценой?

Д р а г о ш. Любой. (Целует ей руку. Подходит к секретеру.) Почему ты не садишься? (Снова начинает работать.)

Лаура идет к двери, смотрит в сад, потом тихо подходит к Драгошу, гладит его по плечу.

Что ты делаешь?

Л а у р а. Мне показалось, ты запылился. (Целует его.) Я люблю тебя, Драгош, и очень хочу, чтобы ты был счастлив.

Д р а г о ш. Наконец-то!

Л а у р а. Разрыв с тобой словно самоубийство, словно казнь, когда из груди вырывают сердце, легкие, саму жизнь. У меня здесь — страшная зияющая рана. И с этой болью я уйду.

Д р а г о ш. Ну так не уходи! Останься дома. Кто тебя заставляет идти на вокзал? Дай письмо кому-нибудь, кто едет в город.

Л а у р а. Я должна идти. До свидания, Драгош. (Останавливается в дверях, колеблется, прислоняется к косяку.) И все-таки я не Маргарита Готье{16}. Я не могу уйти, как в романах. (Тихо и горестно.) Драгош, почему ты такой трус?..

Д р а г о ш (перебивает ее). Лаура! Подожди! Я хочу тебе что-то сказать.

Л а у р а. Говори.

Д р а г о ш. Год назад, в точно такое же утро я встретил тебя в городе, на маленькой улочке с редкими домами. Увидав меня, ты вздрогнула, как человек, пробудившийся от сна и увидевший воочию свой сон. Давай лучше вспоминать это! Давай будем веселыми!

Л а у р а. Но разве мы сможем быть веселыми, если будем жить с закрытыми глазами?

Д р а г о ш (шепотом, словно поверяя тайну). Сможем, сможем!

Л а у р а. Я не смогу.

Д р а г о ш (ласково). И ты сможешь. Научишься. Будь умницей, сиди здесь, около меня. Я буду работать, а ты — смотреть, как спускаются сумерки. Такая красота, покой. Все как прежде. Книга эта будет великим произведением, известным во всем мире. Ты будешь счастлива, потому что ты моя жена и любишь меня. Моя скромная слава станет и твоей…

Л а у р а. В таком случае работай, Драгош, работай!..

Д р а г о ш. Я работаю. (Склоняется над рукописью.)

Л а у р а (медленно поднимается). Я все-таки пойду на вокзал, а то стемнеет. Ты сиди здесь, не отрывайся от работы. (Уходит.)

Д р а г о ш. Ты ушла? Не задерживайся, моя упрямица!

Д р а г о ш, С ю з а н н а.

С ю з а н н а (входя с письмом в руке). Ты трудишься, Драгош? Прости, что я тебя отрываю. Я получила записку от супругов Замфиреску. Они приедут сегодня поужинать с нами. А ты что, один?

Д р а г о ш. Да, Лаура пошла на вокзал. Скоро вернется.

С ю з а н н а. Она сказала, что скоро вернется?

Д р а г о ш. Я ее просил. Она только отправит письмо и вернется. Что ей еще там делать?

С ю з а н н а. Конечно, что ей там делать? (Пауза. Словно про себя.) Все-таки она девушка с характером.

Д р а г о ш. Правда, мама? Ты ее любишь, да?

С ю з а н н а. Не знаю, люблю ли. Нет, мой мальчик, не люблю. Но характер, должна признаться, у нее твердый. А вообще она грубая, упрямая и надменная.

Д р а г о ш. Мама!

С ю з а н н а. Молчи, это правда! Любовь лишает воли и способности смотреть на вещи беспристрастно. Ты ведь слышал вчера и сегодня о моей ужасной истории.

Д р а г о ш. Не надо об этом, мама. Молчи!

С ю з а н н а. Нет, я хочу сказать. Ты любишь и уважаешь меня по-прежнему, Драгош?

Д р а г о ш. Конечно, мама! Тебе лучше знать, как все это было и почему ты поступила так, а не иначе.

С ю з а н н а. Да, мне лучше знать, мой дорогой. Не теряй доверия к своей матери! Я была опорой и радостью всей жизни твоего отца, была и буду тем же для своих детей. (Улыбается.) Какие бы ошибки они ни совершали, я всегда останусь с ними. Всегда! Я — это семья, а семья не оставляет в беде и не причиняет горя.

Д р а г о ш (целует ей руку). Не волнуйся, мама, успокойся!

С ю з а н н а. Я спокойна, сынок, будь и ты спокоен. Я должна тебе кое-что сообщить.

Д р а г о ш. Не надо, не говори ничего. Так лучше.

С ю з а н н а. Ты должен знать.

Д р а г о ш. Не хочу. Не рассказывай мне больше ничего, ради моего спокойствия.

С ю з а н н а. Не будь трусом, сын мой!

Д р а г о ш (вздрагивает). И ты называешь меня трусом?

С ю з а н н а. А кто еще тебя так назвал?

Д р а г о ш. Лаура, только что.

С ю з а н н а. Она назвала тебя трусом и покинула тебя.

Д р а г о ш. Как — покинула?

С ю з а н н а. Именно это я и хотела тебе сказать, а теперь ты вынудил меня сделать это в грубой форме. Лаура ушла не для того, чтобы отправить письмо, она ушла навсегда.

Д р а г о ш. Моя Лаура ушла навсегда? Не сказав мне ни слова? Но почему? Почему?

С ю з а н н а. Потому что не чувствует себя хорошо среди нас. Потому что не могла жить, как ей хотелось. Потому, мой родной, что она из другого мира и не могла ужиться в нашем. Духовная культура не приобретается за один год. Для этого необходимо несколько поколений.

Д р а г о ш. Но почему она мне ничего не сказала? Почему убежала тайком?

С ю з а н н а. Я ее просила ничего тебе не говорить. Я считала — лучше, если ты узнаешь это от меня, своей матери.

Д р а г о ш. Она не могла больше жить в безделье и… в обстановке лицемерия.

С ю з а н н а. Как ты сказал?

Д р а г о ш. Лицемерия, мама! Два часа она пыталась вызвать меня на разговор, заставить излить свою душу, осмыслить и обсудить все, что я пережил за эти дни. И не смогла.

С ю з а н н а. Обсудить? Чтобы ты судил, как судья? Судил меня, родную мать?

Д р а г о ш. Не как судья, а как честный человек. Мы все молчим, смотрим друг на друга, улыбаемся и прикидываемся, будто ничего не случилось. Я трус. Вы все видите меня в истинном свете, только я отказываюсь так взглянуть на себя.

С ю з а н н а. Ну так признай это и успокойся.

Д р а г о ш. А вся моя жизнь? И тут она права. Я безотлучно сижу здесь, пишу во имя личной славы, а Лаура ушла туда, где кипит жизнь! Ушла, чтобы жить настоящей жизнью. Слышишь? Настоящей! А я торчу здесь, словно насекомое на булавке в инсектарии.

С ю з а н н а. Ты создаешь великое произведение!

Д р а г о ш. Великие произведения для великих людей, для таких же ученых, как я сам! Я оберегаю свой покой, себя — вот для чего я здесь сижу. Оберегаю себя и жду премии! (Начинает лихорадочно собирать бумаги со стола.) Я не оставлю ее одну. Одинокую женщину, такую маленькую, хрупкую и восторженную. Я ухожу, чтобы быть вместе с ней.

С ю з а н н а. Ты сошел с ума! Бросить семью, отказаться от цели всей жизни…

Д р а г о ш. Да, я отказываюсь от всего…

С ю з а н н а. …и бежать за девчонкой, мечтающей о том, что у нее будет героическая жизнь и сбитые в кровь ноги.

Д р а г о ш. Я устремляюсь за жизнью! Покидаю семейный склеп.

С ю з а н н а. Драгош, опомнись! Ты все равно вернешься, но, может статься, слишком поздно, когда меня уже не будет в живых.

Д р а г о ш. Мама, тебя я люблю и от тебя не отказываюсь, но не хочу больше прятаться за спиной собственного памятника. (Складывает карточки, прячет в стол рукопись.)

С ю з а н н а. Смотри не опоздай, Драгош! Ты вернешься, ты обязательно вернешься. Но будет поздно.

Д р а г о ш (вдруг видит листы с родословным деревом). А это еще! (Разрывает на Куски и выбрасывает.) Вероятно, она уехала поездом семь сорок. Я уеду в восемь тридцать и, догоню ее в городе.

С ю з а н н а (пристально смотрит на него). Возьми свитер и пальто. Не простудись!

Д р а г о ш. Она, конечно, поедет во Вранчу. (Запирает ящики, подходит к Сюзанне.) Мама, прости, если можешь. Дай я поцелую твою руку!

С ю з а н н а (целует его в лоб). Я буду тебя ждать, мой сын! Ты вернешься! Я уверена в этом.

Д р а г о ш. Нет, я не вернусь. Если не окажусь трусом. Но я буду тебя навещать.

С ю з а н н а. Ты вернешься, Драгош! (Кричит ему вслед.) Только смотри не приводи с собой Лауру!

Д р а г о ш быстро уходит.

(Кружит по комнате, наводит порядок на секретере, наклоняется и поднимает разорванные листы.) Дурачок! Они ему еще пригодятся, когда он вернется домой. (Кладет разорванные листы в ящик секретера.)

Входит А л е к у.

С ю з а н н а, А л е к у.

А л е к у. Ты одна? Что ты тут делаешь? Наводишь порядок в бумагах Драгоша? Он будет недоволен.

С ю з а н н а. Александру, мой сын ушел из дому. Взбалмошная девица, бывшая моя невестка, сбежала, а Драгош помчался за ней. В этой мадам Маня-Войнешть грубо и вульгарно проявилась Лаура Чобану.

А л е к у. И Драгош отправился за ней? Чтобы вернуть сюда?

С ю з а н н а. Нет. Чтобы остаться с ней. Из благородных чувств, крошка ведь совсем одна. В порыве энтузиазма, дабы плечом к плечу с ней вершить великие дела. Ерунда все это! Надеюсь, он раскается и вернется в лоно семьи, когда еще не будет слишком поздно.

А л е к у. Ах вот оно что! Мне очень жаль, Сюзанна! Я несу ответственность наравне с тобой.

С ю з а н н а. Мой сын не может долго находиться вне дома. Здесь ему так удобно, а он к этому привык и избаловался. А когда на него находит просветление, он прекрасно отдает себе отчет в том, кто он такой и из какой семьи.

А л е к у. Как знать!

С ю з а н н а. О чем ты?

А л е к у. Может статься… вообще, в таких обстоятельствах жена всегда сильнее мужа. Да и потом, эти мысли, идеи, которыми он проникся в последнее время… Она сильнее его, разве ты не заметила?

С ю з а н н а. Ты серьезно? Ты действительно так думаешь, Александру?

А л е к у. Не хочется тебя огорчать, но я думаю именно так.

С ю з а н н а (очень подавлена, в изнеможении опускается на стул). Господи помилуй!

А л е к у. Сюзанна! Тебе плохо? Сюзанна!

С ю з а н н а. Замолчи! Оставь меня! Этого я не вынесу!

Входят Д у к и, М а р и а н н а и Р е н е.

Т е ж е, Д у к и, М а р и а н н а, Р е н е.

Д у к и. Ах, как крепко спал Алеку! Я и мяукала, и кукарекала, и куковала — никак не могла разбудить. А оделся он все равно быстрее, чем я.

М а р и а н н а. Мама, можно нам здесь посидеть или мы тебе мешаем?

С ю з а н н а. Садитесь, дорогие мои, садитесь.

Д у к и. А дети где?

С ю з а н н а (делает над собой усилие). Им пришлось неожиданно уехать. Что-то случилось у Лауры в семье, ее вызвали по телефону, и Драгош поехал вместе с ней. (Вдруг с силой, Алеку.) Она, может быть, задержится, но Драгош вернется на днях, очень скоро.

Д у к и. Бедняга! Как жаль! Они пошли на вокзал пешком? И не страшно им? Ой, Сюзанна, сиди так, не двигайся! Не шевелись! Какой чудесный портрет я теперь напишу! У тебя сейчас очень выразительное лицо.

А л е к у. Но уже темнеет, Дуки!

Д у к и. Ничего! Я набросаю хотя бы контуры! Ну, кто мне поможет принести мольберт?

Р е н е. Желание госпожи Бэляну — для меня закон. (Приносит из ниши мольберт.)

С ю з а н н а (вздыхает). Так сидеть, Дениз?

Д у к и. Так! Так! С рукой у виска, как лорд Байрон.

М а р и а н н а. Маранда говорит, что у нас к ужину будут гости. Кто к нам собирается?

С ю з а н н а. Супруги Замфиреску.

Д у к и. Замфиреску? Как? Они все еще бывают?..

С ю з а н н а. Иногда, очень редко. Что поделаешь — светские связи. Амели — интересная женщина.

Д у к и. Тсс! А то исчезает выражение глубокой меланхолии.

Р е н е. Ах, тетя Дуки, вы делаете чудеса!

Д у к и (скромно). Не льсти мне, я смущаюсь и могу неправильно нанести контуры.

М а р и а н н а. Что-то похожее на скафандр, тетя Дуки.

С ю з а н н а (тихо). Наконец-то я приобщаюсь к роду человеческому. Сядьте, дети, сядьте рядом со мной.

Рене торопливо подходит.

Ты можешь пойти пока на веранду — собрать шезлонги! (Снова задушевно.) Я люблю этот мирный вечерний час!

Р е н е (выходит на веранду). Сейчас же, maman.

Марианна усаживается на подушку около Алеку.

Д у к и. Супруги Замфиреску! Они смешные. Все время ссорятся и тут же мирятся.

А л е к у (задумчиво). К счастью, она еще так хорошо сохранилась.

М а р и а н н а. Дядя Алеку! Расскажите нам что-нибудь красивое! Что-нибудь экзотическое!..

А л е к у. Вы обращали внимание, что закат пробуждает в глубинах нашего сознания давние, древние воспоминания. Память о тех временах, когда человек еще ходил на четвереньках, а не во весь рост, прыгал, а не передвигался шагом. И душа, как взбаламученная река, перестает быть чистой и прозрачной, со дна поднимаются темные мысли, неведомые дотоле чувства. В момент, когда заходит солнце, даже самый честный, самый кроткий человек способен на преступление.

М а р и а н н а. Великолепно! А теперь все наоборот!

А л е к у. Пожалуйста! В эти мгновения очертания смягчаются, стираются и из человеческой души тоже уходит все резкое, жестокое. Люди становятся ангелами. Душа преображается, уподобляется мягкой, томной, разомлевшей от солнца природе. Человек впитывает в себя картину заката, словно пьет легкое вино, словно вдыхает пьянящий гашиш…

С ю з а н н а. Кажется, гости пришли. Я слышу их голоса. Рене, что ты там копаешься? Иди к нам, сядь поближе!

Р е н е входит. Сюзанна указывает ему на подушку у своих ног. Изображает на своем лице сияющую улыбку. Все принимают выигрышные позы.

Д у к и. Ой, я уронила кисть и измазала портрет Сюзанны! Какай жалость! Такой чудный портрет! Ну ничего. Я напишу с нее еще много других.

З а н а в е с.