Современная румынская пьеса

Перевод К. Ковальджи и Л. Беринского

Ирина.

Дед.

Тетушка Аника.

Кума Иоана.

Титу Поантэ.

Сильвика.

Первая маска.

Вторая маска.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Вихрь. В полумгле д в е б е с ф о р м е н н ы е ф и г у р ы что-то бормочут. Шепчут монотонно, нараспев, в лад рокоту дождя — неизменному, проклятому.

Т е т к а А н и к а и к у м а И о а н а. Дождь перестал, дождь перестал, дождь перестал.

Т е т к а А н и к а (шепча заклинания над большой куклой из необожженной глины, перевязанной за шею веревкой с многими узлами).

К у м а И о а н а (над такой же куклой, вяжет узлы на конопляной веревке).

(Другим голосом.)

Т е т к а А н и к а. Смотри не сбейся.

К у м а И о а н а (продолжая).

Т е т к а А н и к а. Сбилась! (Подхватывая заклинание.)

К у м а И о а н а. Чур, куда тебя?

Т е т к а А н и к а. Заткнись! (Продолжая.)

К у м а И о а н а. Да не так же, не так!

Т е т к а А н и к а.

К у м а И о а н а (вздыхая). Тяжкая наша работа, тетка Аника!

Т е т к а А н и к а. Что уж тут, кума Иоана. Надо кого-то и на низовую работу. Не видишь? Чуть дело потрудней — все врассыпную, как куропатки. Заступ принесла?

К у м а И о а н а. Там он! Где будем яму копать?

Т е т к а А н и к а. Где ни копни — вода брызнет. (Берет заступ, откидывает землю.) Ох, тяжело ковыряться в корневищах. (Смеется.)

К у м а И о а н а (берет одного из идолов, тычет во все четыре стороны).

(Прыгает на одной ноге. Тетке Анике.) Ты что? Заснула?

Т е т к а А н и к а. Тяжело мне, кума Иоана! Плохо мое дело! Отродясь не хоронила я такую большую мамку дождя! Да и сил прежних уж нет!

К у м а И о а н а. Эге! Нынче да силы прежние! (Хохочет.) На, держи! (Протягивает ей куклу и сама принимается копать.) Словно дорожку по воде прокладываешь.

Т е т к а А н и к а. Золотые слова. На чем стала?

К у м а И о а н а. На «солнце, брызни»…

Т е т к а А н и к а (заклиная).

Входит Д е д, неся на спине крышку гроба.

Д е д. Мир царям с дождем пополам. Я тут как тут, дела идут.

К у м а И о а н а (отбросив заступ). Не идут, как шли. Так прут, что не лезет…

Т е т к а А н и к а. Кто не лезет, кума?

К у м а И о а н а. Слово. Никак не лезет в заклинание. Эхе-хе…

Т е т к а А н и к а. Коли, так угодно всевышнему, никуда не денешься!

К у м а И о а н а. А что? Ты-то еще продеваешь нитку в иголку?

Д е д. Я гоняюсь за игольным ушком, как за калачом. Изведусь, а никак не поймаю. Потом все равно тычу иглой без нитки! (Вздыхает.) Эх, а все же не хнычу, как вы, молодежь. (Опускает крышку гроба наземь, замечает куклы.) Играете глиняными куклами? Повстречались кашель да прострел! Как вы отличаете батюшку-солнце от мамки дождя? И их двоих от вас двоих? (Садится на крышку гроба.) Вроде бы должно проясниться.

Т е т к а А н и к а. Покуда не будет мамка дождя на сажень под нами — не перестанет лить! Как пить дать!

К у м а И о а н а. В небе-то ни глазка.

Д е д. Ну, раз вы поколдовали, все уладится. Так уладится, что вовсе дождей не будет. И хлеб не уродится. Только бы вам не запамятовать, куда вы ее закопали… чтобы вытащить, когда понадобится. Как у вас с памятью?

К у м а И о а н а. Не каркай. (Вместе с теткой Аникой вяжут узлы на веревке.)

Д е д. Повезло нашему селу! Есть у него две бабы, которые запросто распоряжаются ведром и непогодью. Как прознает начальство, так откомандирует вас и в другие места. Обмен опытом. Специалисты теперь всюду на вес золота.

Т е т к а А н и к а. Ладно, божий человек, уж как умеем.

К у м а И о а н а. А как повернется погода, мы сами готовы плясать, чтобы дождь призвать, поправить дело… (Смеется.)

Д е д. Э, я-то уж не увижу вас, перепоясанных лозами бузины, простоволосых… скачущих… (Подражая.)

Т е т к а А н и к а (копая). Ох и колет же в боку! Нужны срочные меры. Пока нас не залило. Гляди, как завалим ее землей — потоп захлебнется. Попомни мое слово… (Закапывает.)

К у м а И о а н а. Надо хорошенько затоптать.

Д е д. А мне уже солнечный луч кольнул. Сюда, в локоток.

Т е т к а А н и к а. Смейся, смейся. Дела-то — хуже не придумаешь.

Д е д. Я и говорю. Грянет… засуха.

К у м а И о а н а. Ну, тетка, хватит плясать. Она теперь и носа не высунет.

Т е т к а А н и к а. А батюшку-солнце сюда вот, на славное местечко. Посторонись, дед. Отскочи. Стал как бревно поперек дороги!

К у м а И о а н а. Расселся, словно сам батюшка-солнце!

Обе ставят куклу повыше.

Сейчас, сейчас улыбнется.

Т е т к а А н и к а. Зубки покажет!

К у м а И о а н а (буднично). Была ты на базаре?

Д е д. Я был. Не видите? Купил порося — и копейка вся!

Т е т к а А н и к а. Хорошие доски. Забор чинить будешь?

Д е д (двусмысленно). Новый сделаю. Поуже.

К у м а И о а н а. Эх, теперь только бы перестало лить!

Т е т к а А н и к а (глядя в небо). Льет как из ведра!

К у м а И о а н а. Мир весь вымок.

Т е т к а А н и к а. Копыта скотины — и те насквозь промокли.

К у м а И о а н а. В коровьем вымени молоко с водой смешалось…

Т е т к а А н и к а (приплясывая на могиле мамки дождя). Да, срочные меры. (Деду.) А дочь твоя, говорят, забрюхатила?

Д е д. А как же, рожать будет.

Т е т к а А н и к а. То-то же. А она на завалинке спала. И ее из ведра окатили.

Д е д. Не говори! Несколько раз ей баньку устроили. Гонялся муж ее с дубинкой за обидчиками, куда там! А она ему: «Брось, дорогой, раз уж я решила остаться в деревне, то надо вкусить ее самобытности!»

К у м а И о а н а. Красиво говорит девка, ничего не поймешь. Но детвора по ней сохнет. А коли ученики ее любят, значит, и понимают…

Т е т к а А н и к а. Нынешний свет! Не тот он уже, не вернет тебе словечко дедово, но повернет его так и разэтак… словно свинья тыкву. Чтоб хоть что-нибудь уразуметь. Одежду нашу уже не носят. Не соблюдают шальной понедельник, понедельник перед Русалиями{74}. Постов не держат. Ничего не держат! Потому и не кончается…

К у м а И о а н а. Кости и те вымокли, хрящиками стали, слышь ты…

Д е д. Хоть бы одну настоящую засуху еще застать… Увидеть землю в трещинах от жажды… знаешь, как птенцы разевают клювики, когда мать летит с червячком. И подсолнух пожухлый, с рыжими листьями… И трещины в долине, как после землетрясения. Дожить бы! Эх!

Т е т к а А н и к а. Брось, ты не завтра помирать собираешься. У тебя никак здоровая болезнь. (Смеется.)

Д е д. Завтра? Завтра — нет. А что сегодня?

Т е т к а А н и к а. Вторник.

Д е д. Вот! Тот самый вторник. Все мужики в нашем роду отошли во вторник… А бабы… как попало. Таковы уж вы, бабы.

К у м а И о а н а. Эй, дед, не задевай нас. Мы в преклонных годах, грехи наши тяжкие. Скрипим — не поймешь с чего да откуда.

Д е д (подымает крышку гроба и собирается уходить). Значит… вторник.

К у м а И о а н а. Послевторник, после дождичка в четверг.

Т е т к а А н и к а. Постой, дедушка, погоди. Пусти и нас под крышу. (Берет заступ.)

Д е д. Валяйте да побыстрее… уже вторник начинается…

К у м а И о а н а. Сейчас, еще разок потопчу проклятую. (Пляшет на месте, где захоронена кукла. Заклинает.)

(Падает на колени.)

(Бьет земные поклоны.)

(Бьет земные поклоны.)

Д е д. Быстрей. Напомни ей, чтоб ложку вечером в горшке не забыла, а то бессонница замучит. Ха-ха!

К у м а И о а н а. Выйдешь, когда мы тебя вынем! (Тяжело бежит за остальными.)

Д е д (держа крышку на плечах, как стреху, под которой укрылись бабки). Чтоб не прознали как-нибудь, что это вы завязали тучи, загнали их в бочку. Ну и попадет же вам! Что вы сторожили раньше?

Т е т к а А н и к а (вздыхая). Господи, что за холод!

Д е д. А ну, постойте! (Кладет крышку наземь и честит их.) Уж не наоборот ли вы заговаривали ливень? Кажись, еще пуще разгневали непогодь…

К у м а И о а н а. Не балуй языком — подавишься. (Тетке Анике.) А ты еще попробуй, есть еще заговор… наговор… отговор…

Т е т к а А н и к а. Ладно тебе. Дело пойдет на лад.

Д е д. На лад, вестимо. Не на разлад же. Главное не простыть.

К у м а И о а н а. Земля-то вся простыла!

Т е т к а А н и к а. Подними-ка свой навес!

Д е д (взваливает крышку на плечи, бабы лезут под нее). Хоп! Что-то она потяжелела.

К у м а И о а н а. Ты что делаешь, богатырь? Не качай… прямо льет со стрехи. Платок жалко…

К у м а И о а н а и Т е т к а А н и к а. Дождь перестал! Дождь перестал… Дождь перестал…

Через неделю. Полянка в лесу. Посреди нее — вековой дуб с огромным дуплом. Изредка молнии. Дождь все льет. Появляется Т и т у.

Т и т у (поскользнувшись). Гляди, я еще скольжу куда-то…

Г о л о с С и л ь в и к и (за сценой). Э-гей, остановись!

Т и т у. Если остановлюсь, налетят дятлы… подумают, что я дерево. И начнут долбить… чтобы спрятаться… ведь только мы и остались целыми…

Г о л о с С и л ь в и к и. Как ты думаешь, день сейчас или ночь?

Т и т у. День… это точно. Раннее утро. Теоретически, конечно. Уже с неделю не видно в двух шагах.

Г о л о с С и л ь в и к и. Слышишь — перепелка!

Т и т у. Что-о?

Г о л о с С и л ь в и к и. Сова.

Т и т у (прислушивается). Слышу.

Г о л о с С и л ь в и к и. Она думает — ночь. Вот и накликает беду.

Т и т у (смеясь). Значит… мнения относительно времени у птиц разделились.

Г о л о с С и л ь в и к и. Все грибы своими шляпками приветствуют бурю. (Смеется.)

Т и т у (серьезно). Если ливень не перестанет, у тебя также вырастет шляпка и ты превратишься в грибочек…

Г о л о с С и л ь в и к и. В поганку?

Т и т у. Да нет. (Смеется.) В боровик!

Г о л о с С и л ь в и к и (испуганно). Господи! Ветер узлом завязал шею аисту!

Т и т у. Птенцы падают из гнезд…

Г о л о с С и л ь в и к и. Злой, пакостный Змей косит по тучам… Стеной ложатся полосы ливня…

Т и т у. Где ты? Долго тебя ждать?

Г о л о с С и л ь в и к и. Я пошла той стороной…

Т и т у. Женщина должна следовать за мужчиной… (Видит дупло.) Смотри, что дятлы сработали! Сильвика, Сильвика!

Г о л о с С и л ь в и к и (испуганно). Я все сбиваюсь с пути… Надо держать тебя за руку. Теперь мы будем держаться за руки. Всю жизнь.

Т и т у. Это — главное условие.

Г о л о с С и л ь в и к и. Если за кого выйдешь… привяжешься к кому… значит, он тебя и ведет… сюда или туда?

Т и т у. Сюда… и бегом, бегом. Угадай, что я нашел?

Г о л о с С и л ь в и к и. Что, счастливец?.. После того, как ты нашел меня, все остальное — пустяки.

Т и т у. А ты призадумайся — чего нам еще не хватало?

Г о л о с С и л ь в и к и. Нам? Не хватало? Ничего. А, кажется…

Т и т у. Кажется — что?

Г о л о с С и л ь в и к и. Ну, материального благосостояния…

Т и т у. Угадала, дома. Благосостояние начинается с дома.

С и л ь в и к а (вбегает). Дом готов?

Т и т у. Вот ключи. (Показывает на дупло.)

С и л ь в и к а (дуется). Это для бабы-яги.

Т и т у. Невелика разница.

Смеются, бегают вокруг дуба.

С и л ь в и к а. Когда наконец улитки высунут рожки? Возьму и наставлю их тебе…

Т и т у. Стоп, так не шутят.

С и л ь в и к а. Обиделся? Эх ты, улитка. Выполз из своего домика, а теперь не найдешь его. Разбил его святой Илья, ударив огненным бичом. А разве ты не равлик-павлик{75}? (Оглядываясь.) Как в сказке. Вот-вот и семь гномов появятся. Ступая по листочкам, лапоточки из листочков.

Т и т у. Сами не объявятся… Нам надо постараться сделать их.

Оба смеются. Слышны крики. Сильвика и Титу забираются в дупло.

С и л ь в и к а. Ладный домик, деревянный.

Т и т у (беря ее руку). Дай прочту твое счастье по ладони… при вспышке молнии.

Молния, гром, крики.

С и л ь в и к а. Верно, рухнула дамба. (Прислушивается.) Господи помилуй.

Т и т у (целуя ее). Чего бояться?

С и л ь в и к а. Будто кто на помощь зовет.

Т и т у. Если б ты так кричала, я бы подумал — роды!

С и л ь в и к а. Так уж и сразу. От одного поцелуя? А впрочем… Сегодняшние мужчины торопятся стать папочками. (Тянет его из дупла.) Жадность — это порок… Мама сказала бы, что и день-то постный…

Т и т у. Разве сегодня не вторник?

С и л ь в и к а. Именно.

Т и т у (сбитый с толку). Разве по вторникам… не до сласти?

С и л ь в и к а. Гляди-ка, все всё знают… Давай по-другому: ты любишь меня или нет?

Т и т у. По-другому… Мда.

С и л ь в и к а. Да. Словно кашу жуешь…

Т и т у (кричит, покрывая гром). Даааа! Гром мешает мне объясниться. Даааа…

С и л ь в и к а. Хватит! Поняла. Если, значит, я тебе нравлюсь, пойдем.

Т и т у. Я не успел погадать на ладони, куда ведут наши пути.

С и л ь в и к а (указывая рукой). И сюда и туда. А куда не ведут?

Т и т у. Я заметил, у тебя очень разборчивый почерк… на ладони.

С и л ь в и к а. А какие там буквы, печатные или от руки?

Т и т у. Хоть ликбез проводи по твоей руке… по линиям счастья. Будто вижу деда Георге, по прозвищу Горох, читающим по слогам: О-и, ой!

С и л ь в и к а (серьезно). Брось, как бы нам не пришлось крикнуть «ой»!

Т и т у. Наши предки расписывались на песке. (Подражая.) «Саву Тэгэрыла, свободный крестьянин, предок твой…».

С и л ь в и к а. Ох, от наводнения все буквы в селе сотрутся… Хватит. Мы отдохнули, помечтали… все!

Т и т у. Верно. Мы бы уж давно добрались до плотины…

С и л ь в и к а. Повезло нам, что не все влюблены.

Т и т у. Мы соорудим плотину, как этот дуб.

С и л ь в и к а. Нет! Выше его. Чтоб встал перед ней поток, как баран перед новыми воротами…

Выбегают смеясь. Некоторое время сцена пуста. Буря упивается собой. Появляется Д е д.

Д е д (с трудом передвигается. Замечает дуб, идет к нему с передышками). Вот он, рукой подать… а словно в десяти верстах. Тьфу! Кошка перебежала дорогу. Или это молния? Могла быть и кошка и молния. Боже, глаза совсем ослабели, кошку от клубка не отличают, кудель от тучи, а тучу от неба, иду почти на ощупь… эй, кум, давай, сыпани молниями, освети все уголки, чтобы я видел мир перед сотворением… (Смеется.) Да, да, перед сотворением… (Задумался.) Не пускайте ребенка до года глядеться в зеркало… не то сглазит сам себя. (Смеется.) Может, и меня кто сглазил… Слышь, как ноги волочатся, шлепают, словно за собой волоку два жернова… (Поскользнувшись, падает. Лежит и несколько раз воет по-волчьи. Потом приподнимается.) Чтоб не сказать, дескать, зря упал. Коли уж проделал путь до земли, хоть на вершок войди в нее…

Появляются Т и т у и С и л ь в и к а, держась за руки, мокрые, взъерошенные.

С и л ь в и к а. Бац. Опять к дуплу вышли. Как нас буря крутит — точно в водоворот попали.

Д е д (замечая их). Будет еще лить, если олухи путаются в трех соснах. (Громко.) У-у!

С и л ь в и к а (испуганно). Волк!

Д е д (вставая). Не волк, а другой толк.

С и л ь в и к а (радостно). Дед! Откуда ты здесь, дедушка?

Д е д. А я иду где помягче. Чтоб и другим путь был. Ого, ну и грохочет, не запинается! В такую пору немудрено, что я стал смахивать на старого хромого волка. Что подумают предки? Они меня сочтут всамделишным чудовищем.

С и л ь в и к а. И это беда?

Д е д (печально). Да, никто мне и шутки не отпустит у одра. Так и лежать буду, сжав губы.

С и л ь в и к а. Опять молния. (Смеется.) Как быстро господь по небу расписывается.

Т и т у. Природа по небу.

С и л ь в и к а. Господь — по природе…

Т и т у. А теперь хряснуло где-то.

Д е д. Нет, это черт. Не умеет расписываться и прикладывает перст. Ой-ой!

С и л ь в и к а. Браво, дед, похлеще нас сказал. А почему стонешь?

Д е д. Мир стар, очень стар. Пора кой-кому и на покой.

С и л ь в и к а. Вот уж неправда! Мир свеженький, не видишь? И мокрый весь. Еще не обсох.

Д е д. А я к речке поплелся. Прослышал, будто там все ключом кипит.

С и л ь в и к а. Как горшок с похлебкой, которая выкипает.

Д е д (скользит и опять падает). Что-то меня все к земле тянет. Хорошо еще, ветер землю чисто подмел.

Т и т у. Мы тебе поможем.

Д е д. Нет! Домой сам дойду, это под гору. Не пойду уже к реке. И с чего это я шел туда? Вспомнил! Если дочку мою встретите, пусть бросает все дела, все как есть. И пусть домой спешит, гости пожаловали.

С и л ь в и к а. В такое время?

Д е д. А как же? Та уродина… А вы не собираетесь, как тетка Аника и кума Иоана?

С и л ь в и к а. Что?

Д е д. Колдовать. Дождь заговаривать. Набрел я на них на той неделе… куклами орудовали. По-ихнему выходит, что сегодня полагается греть пузо на солнышке…

Т и т у (смеясь). Мы — свою дамбу, они — свою…

С и л ь в и к а. Наша-то каменная.

Д е д. Да, а они решали вопрос со святыми напрямую, через голову местных властей. (Смеется.)

С и л ь в и к а (встревоженно). Мы и впрямь наткнулись на две куклы, их несло, как скорлупки, в водоворот…

Д е д. Коли хотите мне подсобить… то дайте мне хорошенького пинка. Я остановлюсь как раз у калитки. Так будет быстрей. А то вышел из дому и не по душе мне, что вижу. Лучше зажмурю один глаз и буду глядеть, как петух на коршуна…

С и л ь в и к а (показывая ему дорогу). Вроде ветер поутих. В два счета доберетесь до завалинки. Одежу смените, чтоб воспаление легких не схватить.

Д е д (уходя). Кто под гору, кто в гору, но не забудьте, что пополудни…

Т и т у. А что ожидается пополудни?

Д е д. Великий переполох. Полечу кубарем. (Уходит.)

С и л ь в и к а (расплакавшись). Деды наши…

Т и т у. Кубарем…

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Ливень, гром, молния, ветер. Скользкая проселочная дорога. Деревья, вырванные с корнем, преграждают путь. Идущая к дому И р и н а кажется единственным живым существом на свете. Или последней беременной женщиной, на чьих плечах — непомерная забота о продолжении жизни. Ее следы пропадают в грязи, она пугается того, что не оставляет следов. Дождь кажется извечным.

И р и н а (подбегает, становится под дерево, ее волосы и платье вымокли, она возбуждена тем, что участвует в стихийном событии). Какое водное царство! Просто слюнки текут. Водяной набрал в рот воды. Тучи мне в рот набились, когда гром гремит, зубы стучат и дробятся… Сколько в мире коренных зубов вырвала эта буря… невиданная. В памяти зуб на нее будем иметь… (Оглядывается.) Хоть бы одно сухое слово. (Ищет.) Потоп! (Смеется, передразнивает.) Еще не успел сойти первый потоп, дно морей и океанов еще дымилось зеркалами, когда черт решил спустить с цепи второй потоп. Слишком уж благочестив стал мир… Так, наверное, запишется в грядущей Библии. (Смеется, блестя зубами.) Хорошо смеяться в бурю, зубы блестят, если красивые. Красиво смеяться в бурю, блестя красивыми зубами. Вот как я себя хвалю. (Серьезно.) Вокруг меня происходит… бог весть что. И я… словно плыву по волнам… по морям, по океанам… Тсс! Что-то прошелестело… (Прислушивается.) Да, шевельнулось… своими ушами слышала. (Кричит.) Кто здесь, а? (Вздрагивая.) Опять… Как лист… или глаз, когда открывается. Чувствуешь веко… Стой! Стой, стрелять буду! (Делает охотничий жест.) Должно быть, заяц. Сейчас позову охотников. (Громко.) Охотнички, сюда! Здесь что-то шевелится. Может, крот в земле? Чувствую какие-то движения… испуганные, живые… Вот и сейчас. Ох, я вся дрожу… Кто это так нагло воспользовался погодой? Что задумал? Что вообще задумано? Правду сказать, я счастлива, да, вот слово. Странное счастье, необъяснимое… счастье какого-то потрясающего напряжения… почти как тогда, когда я была малюсенькой, глупой, изнеженной и… в материнском чреве. Да, да, изнеженной, но не такой уж глупой. (Делает нервный жест рукой.) Но теперь не время для воспоминаний. Таких воспоминаний. Однако чем объяснить такое состояние… почти совпадающее с тем? Ладно, глупости. Пора домой, темнеет. Я хотела сказать — выключается небесное электричество…

Вспышка молнии.

Вот, пошло мигать… (Идет, с трудом делает несколько шагов. Замечает огромный дуб с огромным дуплом, где можно уютно устроиться. Изучает дупло.) Из этого древа… только что гроб вылетел. Вылетел вовремя, оставив место, пригодное для полноты жизни. (Смеется, вспоминает, что беременна, склоняется ухом, словно хочет прослушать свой живот. Затем осторожно забирается в дупло.) Ну кто ты там? (Смеется, передразнивая.) Если ты потоп… пожалуй сюда, в ковчег! (Высовывает руку.) Еще льет… никак не перестанет. Я-то думала, что, как заберусь сюда, дело примет другой оборот… даст мне, так сказать, плыть посуху… (Высовывает другую руку.) Разверзлись хляби небесные! (Задумывается.) Может, никогда не перестанет… Может, никогда и не переставало… (Устраиваясь поудобнее.) Теперь в самый раз немножко пофилософствовать… здесь идеалистически… там материалистически… (Смеется, дрожа от холода.) Мне просто повезло с этим дуплом, ей-богу. (Печально.) Нет, тогда я была в самой природе… теперь в этом несчастном дупле, из которого вылетело… что-то… (Вспоминая.) Тогда был ласковый свет… я вбирала его кончиками пальцев… всей кожей… Плыла! (Печально.) Я не плыла с тех пор… с тех пор я не… плыла, не вбирала свет, локтем, коленями. Не пролетала в бесконечности… без всякого труда. Я не… (Смеясь.) Я, пожалуй, единственное существо на свете, во всяком случае единственное в селе… в крайнем случае единственное в этом дупле… единственное существо, у которого есть воспоминания… еще до рождения… (Прозаично.) Вот тут и странность. Я сказала и мужу моему… перед свадьбой: «Знаешь, у меня бывают видения». Он спросил: «И часто?» «Нет, не бойся, они — не то, что ты думаешь… Порою, не знаю, как объяснить, но когда тишина… или дождь…» (Смеется.) Он сказал, что я играю с воображением, когда все вокруг в созидательном порыве. А воображение разве не порыв? «Тешишься вымыслами, дорогая. Пора помаленьку взрослеть… расти вместе с эпохой». (Смеется.) И вот я выросла, повзрослела, вырос и живот… повзрослел и он, бедненький. Можно сказать, созрел. Дождь — оттого и приходят в голову шальные мысли. Впрочем, не выдумка — пережитое… (Меланхолично.) Я жила полной жизнью до рождения. Потому боюсь… быстро состариться… израсходоваться до времени. Там, в раю… (Громко и четко.) Я была в раю… все мы приходим из рая… Пешком… ползком… (Обнимая ствол.) Мама! Мама, — то есть нет: мать-природа! Как чудесно в дождь на твоей груди. (Сухо.) Но вот вопрос: надо с тобой расстаться, вернуться в дом родной… дом… домик. Отдохнем маленько и тронемся в путь, пешочком… (Прислушивается к дождю.) Пожалуй, счастье, охватившее меня, такое внезапное, оно не мое, а — его. (Поглаживая живот.) Я залита его счастьем… потому мне так хорошо.

Молния, гром.

Что с того, что дамба грозит обрушиться. Все люди там, на реке, у дамбы. Положила и я свой кирпич… (Смеется.) На самом деле — камешек. Нашла его… в туфле… Мне не разрешили поднимать тяжести. Руками на меня замахали: беги, мол, домой, без тебя справимся. Есть кому строить. У тебя другое задание… Словно родить — значит выполнить задание. Дело. Чудаки — мужики! Может, мой долг и в том, чтоб укрепить дамбу, преградить поток… (Другим тоном.) Как-никак движение облегчает роды. Сегодня я всласть подвигалась, если сегодня рожу… (Печально.) Кончится счастье того, кто будет мне сыном… и будет скорбно мне, вывернутой наизнанку! (Сосредоточась, как в трансе.) Я помню, помню… я почувствовала за несколько дней… Впрочем, какие там дни, я иначе измеряла время — может, ресничками по материнскому чреву отмечала свой рост… Я почувствовала — происходит что-то. Нечто вроде болезни. Меня пронизывала дрожь… дотоле неведомая… (В страхе.) Это была смертная дрожь… потому что до того я была бессмертной… Словно что-то вращалось вокруг меня. Я лишилась способности свободно парить в пространстве, я падала… падала… падала. И вдруг катастрофа… полное падение. (Со стоном.) Говорят, мать меня тяжело рожала… Да, я отлично помню то потрясение… Может быть, инстинктивно я не хотела рождаться, привыкла к раю, к бессмертию… Глупости, как сказал бы муж, — «предродовой бред». Но здесь, в этом дупле, я могу говорить начистоту… (Улыбаясь.) Природа — тоже мать, может войти в мое положение. (Другим тоном.) Я себя увидела в капельке, когда блеснула молния. (С грустью.) Увы, я перестала уже быть красивой… Беда! Женщина должна быть красивой до последнего мгновения. Отец собирается умереть — как я покажусь ему в таком виде? Уйдет с дурным впечатлением из этого мира. Сыночек мой откроет глаза, увидит чудище, бабу-ягу — и испугается. Впрочем, не так уж я страшна; вчера еще все мужчины смотрели мне вслед. Кроме моего мужа, который оглядывался на других… Так я думаю, сама не замечала… а теперь он сражается с волнами. Я умоляла его не рисковать, не заплывать на лодке далеко. Знает ведь, в каком я положении. Знает, в каком состоянии отец. Бедный отец! Не будь его болезни, я бы еще побыла у дамбы. Положение отчаянное. Люди все в отчаянии. Кроме него! Хотя… (Чувствует боль, кладет руку на живот.) Боже! Беда не приходит одна. Он беспокоится. Ему не терпится увидеть мир, удостоиться судьбы. Иметь имя. Он вертится, поворачивается лицом к стене и не желает… умирать. (Объясняя.) Я об отце теперь. А раньше говорила о ребенке. Что за черт, почему, я их путаю. Теряю нить. Да. Нет, теперь прошло. Но лучше бы смыться отсюда, хоть здесь и тепло и уютно. Есть же у нас дом… пусть даже и вверх дном. (Серьезно.) Все еще льет как из ведра. Тучи низко, дикие гуси пытались вынырнуть из них, поплыть, но захлебнулись. Глубина тучи не меньше десяти километров. Скользишь на каждом шагу. Земля потекла? Надо поберечь грудь, чтоб вода не попала… в молоко. Только этого не хватало! Первым делом его будет… проблема питания. (Придирчиво осматривается.) Есть ли у меня грудь? Будет ли он доволен? (Робко, с оглядкой выходит из дупла. Как только доходит до следующего дерева, дуплистый дуб вспыхивает от молнии и горит, как свеча.) Господи! Прямо не верится… Он ждал, пока я уйду, чтоб загореться… и умереть… Для кого зажигаются такие гигантские свечи? Напрасные старания. Меня ничего не коснется. Пока мне это дело предстоит. Существует солидарность начатых дел, которые должны завершиться… (Улыбаясь.) Солидарность беременных дел… Останься я в дупле, молния миновала бы дуб. Да, я уверена. (Поглаживая живот.) Пойдем, деточка. (Громко.) Солидарность всего, что рожает… помоги мне!

Гром, молния, И р и н а удаляется, скользя.

Интерьер крестьянского дома. Две комнаты, обставленные по-разному. Одна — для молодоженов, другая — по старинке. Между ними сени. Двери обеих комнат распахнуты. В правой — И р и н а съежилась на постели от предродовых болей. В левой — Д е д, отец Ирины, тщится умереть. Он не очень сокрушается, расставаясь с жизнью. Добрая смерть — как легкие роды. Неподалеку от него — заранее заготовленный гроб. Дед и Ирина переговариваются.

Д е д. Знаешь, он стал пованивать.

И р и н а. Что? Кто?

Д е д. Этот гроб… Вчера еще от него шел приятный дубовый дух, а теперь воняет древесным клеем. Не подменили ли мне его?

И р и н а (мучаясь). Кто подменит? Что ты говоришь?

Д е д. Я заказал дубовый, вчера еще он был дубовый… совсем недавно. (Решительно.) Я в еловый не полезу…

И р и н а. Не думай об этом…

Д е д. А об чем думать? О бабах?

И р и н а (пытаясь улыбнуться). Хотя бы.

Д е д. Одна вот все ошивается подло меня… ходит вокруг да около… с косой.

И р и н а. Сказано тебе, не думай об…

Д е д. А она что — не баба? Или, думаешь, — девка? Да может, запахи перемешались. Стоял он рядом с еловыми… и ядреный запах дуба перешел к тем, дешевым, которые едва держатся до могилы, а иной раз и того не выдерживают. Слышал я, один выпал по дороге… и очнулся — видать, не помер как следует. А его, значит, хоронили… и поэтому…

И р и н а. О чем ты? Что — поэтому?

Д е д. Чужой запах пристал к моему…

И р и н а. А!

Д е д. Мешает мне чужой запах, дышать не могу.

И р и н а. Скажи лучше, что тебе умирать неохота… Кто тебе сунул этот ящик под нос?

Д е д (встает и садится на гроб). Потому и попросил…

И р и н а. Почему?

Д е д. Чтоб не подменили… и все же… кажется… (Изучает крышку.) Черт его знает… вроде бы все-таки мой. (Другим тоном.) Не торопитесь меня в землю закапывать, позовите доктора, городского, чтоб пульс прощупал… они в этом смыслят. Коли скажет доктор «все, отошел», погодите денька три… для верности… Не пошевелюсь — тогда крышка. Но на это время воздайте мне все почести… то есть, по нашему обычаю, оплакивайте, слез не жалейте.

И р и н а. Ладно, тебе далеко до того.

Д е д. То есть — «долго ждать?» (Хихикает.)

И р и н а. Отец… не говори так… Кто ждет твоей смерти?

Д е д. Та, с косой…

И р и н а. Что у тебя болит?

Д е д. Ничего у меня всю жизнь не болело… разве что душа… теперь и душа не болит… оттого мне плохо… Не знаю, что со мной.

И р и н а. Врачи говорят, ничего у тебя нет…

Д е д. В мои года — когда ничего… это совсем плохо. Дальше некуда. (Встает, роется в сундучке, достает какие-то одежды.)

И р и н а. Что ты там делаешь?

Д е д. Ничего. Собираюсь.

И р и н а. Куда собираешься?

Д е д. Туда, куда собираюсь… (С трудом одеваясь.) Лучший наряд и тот не идет мне… Было бы Время, сбегал бы к портному, чтоб подогнал. (Смеется.)

И р и н а. Я никогда не знала, когда ты говоришь всерьез, когда шутишь. Вижу и теперь — шуточки.

Д е д. Хорошо, если бы… шуточки. Дело в том, что… гляди-ка!

И р и н а (испуганно). Что такое?

Д е д. Я натянул один чулок так, а другой этак… наизнанку. И нет сил начать заново… Так и предстану на последний суд… Не будут там придираться? Главное, чтобы не смеялись. (Ложится в постель.) Ох-ох-ох! Вот и приготовился в дорогу. Одной заботой меньше…

И р и н а (пытаясь перевести разговор). Слышь, как дождь хлещет?

Д е д. Да пусть хоть потоп… то есть нет, ни к чему это. Дождь — хорошо, а много дождя — беда. (Возвращаясь к своей мысли.) Я говорю, когда человек кончается, сперва в голове померкнет. А в моей голове — ясно.

И р и н а. Ты еще другим ума прибавишь.

Д е д. Рад бы, да сил нет! Видишь, едва рубаху застегнул. Что ты там возишься? Не идешь подержать надо мной свечу…

И р и н а. Я… а разве ты помираешь?

Д е д. Помру.

И р и н а (боль не дает ей встать). Разве так человек умирает? Здоровый… при всем рассудке… и с шуткой?

Д е д. Жизнь была шуткой. А это… всерьез… (Ищет что-то.) Где шапка? Куда твоя мать ее сунула?

И р и н а. С тех пор ты не надевал ее? Лет пять прошло.

Д е д. Может, и пять. Она поторопилась…

И р и н а. Не знаю, где шапка… и встать не могу.

Д е д. Ладно. Все равно пришлось бы держать в руке. И в ад и в рай, говорят, надо входить с непокрытой головой… В ад… потому что жарко, а в рай… не положено! Там одни святые… Иногда, как закрою глаза, голова легонько кружится, и я вижу их, стоят себе кучками… Не помнишь?

И р и н а. Что?

Д е д. Куда ее мать сунула?

И р и н а (думая о другом). Что?

Д е д. Шапку…

И р и н а. Погоди, отец… вот встану и поищу. Опять! Как меня режет! (Стонет, жалуется.) О боже!

Д е д. Меня оплакиваешь?

И р и н а. Схватки у меня.

Д е д. Это хорошо.

И р и н а (кричит). Ужасно… ужасно… какое там хорошо!

Д е д. Хорошо, что придет другой вместо меня. Гляди, чтоб мальчик был…

И р и н а. Темно здесь, я ничего не вижу… может, ребенок окажется девочкой… у меня в глазах помутилось.

Д е д. Долго тебе еще? Поднажми, а то, если недолго, я дождусь.

И р и н а. Отец… как здорово, что ты со мной в этот час! Смешишь меня, отвлекаешь…

Д е д. Я б на помощь пришел… помню, как с тобой бедная твоя мать мучилась… да мне стыдно. Это раз. Потом, ноги отнялись и похолодели. Это два.

И р и н а. А я горю… В животе пламя.

Д е д. Не поменяться ли нам? (Смеется.)

И р и н а. Если б могла… (Громко кричит.) Умираю!

Д е д. Ну чего шумишь? Вовсе ты не помрешь… но тебе это дело дается трудней, потому что ты образованная. Придаешь делу важность. Бабка твоя несла еду людям в поле и возвращалась домой с чадом в корзинке. Несла его в корзинке на голове, среди горшков, ложек. Скидывала его в тени репейника, в тени зайца, где приходилось… Рожала срочно… по кустикам, как зверь лесной. Так четырнадцать раз родила. Я тринадцатый.

И р и н а. Чертова дюжина. (Стонет.)

Д е д. Я всегда был тринадцатым. Потому теперь пропадаю… (Стонет.) Потому мне каюк… (Стонет.) Долго тебе еще?

И р и н а. Ой! Ой! Мамочка!

Д е д. Вот так… давай, давай! (Стонет.)

И р и н а. Ради тебя стараюсь…

Д е д. Позвала бы лучше повитуху… то есть мне бы надо за ней… но как? Коса подошла под самое ребро…

Ирина кричит.

Вот тебе на! Зря тебя в школу отдал… рожала бы просто как дура. Твоя мать со своими четырьмя классами едва с тобой справилась… а ты с десятилеткой… ох и намаешься! Без повитухи не обойтись. Есть ли еще в селе повитуха?

И р и н а (стонет). При чем тут учение… и это?

Д е д. От учения слабеют… поджилки. Бабка, говорю, четырнадцать детей родила… а сосчитать их не умела… вечно путалась, расставляя миски по столу… приходилось каждому брать миску в руки. (Смеется.) Здоровые времена!

Ирина стонет.

Мда… Если бы куры с такой мукой несли яйца, весь двор бы ошалел…

И р и н а. И они не от радости кудахчут. А может, от радости. Скорей бы и мне раскудахтаться.

Д е д. Ну как? Какие новости?

И р и н а. Не смеши меня, не то скину… Нельзя до времени… (Стонет.) А как бывает, когда умираешь?

Д е д. Никак. Таешь, как свечка. А кстати, есть ли у нас еще свечи? Эта кончается… а я — никак…

И р и н а. Ты что, отец, сам себе свечу держишь?

Д е д. Раз уж у меня нет детей, которые… Так что зря стараешься народить внуков…

И р и н а. Так я ж…

Д е д. Я не скотина, чтоб помирать без свечи… К тому ж я и не исповедовался, знаешь?

И р и н а. Мог заранее позаботиться… когда заказывал этот ящик…

Д е д. А что попу скажешь? Ты ему — свое, а он думает про свое… про кутью… про свои дела. А теперь я бы исповедовался. Кого б за ним послать?

И р и н а (улыбаясь). Погоди еще немного, тогда пошлем малого…

Д е д. Так-то оно так, а мне невмоготу. Ты меня выслушаешь.

И р и н а. Я слушаю, но какой с меня поп?

Д е д. Неважно… ты моя дочь, ты чище священника… Слышь, дочь моя… (Молчит.) Не знаю, с чего начать.

И р и н а. Свечи лежат у тебя в изголовье. Можешь повернуться?

Д е д. Повернуться могу, а вот из могилы вернуться уже не смогу. Оттуда никто не возвращается… (Ищет свечи.) Где они? Ладно, я найду, ты только от своего дела не отвлекайся, заканчивай побыстрей, слышишь?

И р и н а. Слышу.

Д е д. Как я жил до моих лет?

И р и н а. Как?

Д е д. Словно святую водицу пил… это ни от жажды, ни от голода… и святым не станешь… (Тяжелый вздох.) Вот как я жил. Не бог весть что понял. Мы здесь просто-напросто жили. Не думая о жизни, до самого смертного часа.

И р и н а (пытаясь обернуть разговор в шутку). И тогда думаешь… всего четверть часа…

Д е д (серьезно). Заявляется та и делает знак… и косится на нас и подгоняет: «Живей! Живей! Шевелись, лежебока…» — и, как только произнесет «шевелись», так и замрешь! Эх! В деревне все по солнцу да по временам года… и всегда свои заботы. Знаешь что? Ежели помру, схороните меня в городе, там, в городе, можно и отдохнуть. Впрочем, нет. Там будильники и всякое такое. Слава богу, солнце не трезвонит, когда восходит.

Ирина смеется.

Эх, доченька… что было, то было. Недурно было. Да застигло меня теперь как-то не вовремя, потому жалко. Гроб-то я справил загодя, да видишь, мочи нет влезть в него, скрутило меня не вовремя… (Силится забраться в гроб.)

И р и н а. Да лежи ты спокойно… Куда лезешь? Чего вертишься? Словно у меня в животе тычешься.

Д е д. Того и гляди, окажется, что я еще не родился. Здорово ты сказала! Тогда еще есть надежда, правда? (С трудом смеется.) Господи, прости меня. Тебе больно?

И р и н а. Страшно.

Д е д (испуганно). Так я… перед кем душу-то облегчу?.. Есть у нас песня: «Я и камню бы поведал…»{76}

И р и н а (принимая свою роль всерьез). Выкладывай, что у тебя на душе… только быстро… не то помру раньше тебя. Много у тебя грехов?

Д е д. Откуда? И для этого времени не хватало. Был бы, может, посчастливее… да не вышло. И мать твоя жила так же… И зачем она меня покинула, чтоб я мучился в одиночестве?

Тяжелое молчание, прерываемое стонами с одной и с другой стороны. Ирина на какое-то время забывает о больном, терзаемая схватками. Говорит сама с собой… как и дед. Их реплики порой не перекликаются, это — обрывки монологов.

Ты слыхала про доктора Пайку?

И р и н а. Нет… Акушер?

Д е д. Откуда? Легкими интересовался. А захворал раком. И за месяц назвал день и час, когда помрет. Точно, как по расписанию. И в тот день, когда приближался час — одиннадцать, как он назначил, — звонит лучшему другу. Скоро одиннадцать, говорит, приходи, потолкуем малость.

И р и н а (жалуется). Господи, боже мой…

Д е д. Тот приходит, толкуют они, толкуют…

И р и н а. О чем?

Д е д. О том о сем. Как мужчины. И перед тем, как ударил час… а были у него часы из тех, что бьют себя в грудь… смотрит он на часы, значит, и говорит: «Ну готово, отправляюсь»…

И р и н а (теряя нить). Так к нему же друг пришел… Куда же больной собрался?

Д е д (продолжая). Это всех с ума свело… и врачей, и всю больницу. Догадались, что этот Пайку, раз уж все предсказал с с такой точностью, значит, и лекарство открыл…

И р и н а. Какое лекарство?

Д е д (раздраженно). Ты не можешь быть повнимательней?

И р и н а. У меня страшные боли…

Д е д. Открыл лекарство от рака и секрет унес с собой, потому что поссорился с коллективом…

И р и н а (вскрикивая). Чтоб я больше не слышала о мертвецах!

Д е д. Тихо! Чтоб я больше не слышал о родах!

И р и н а (помолчав). В канун Нового года люди словно крепче любят друг друга… не заметил?

Д е д (ворчливо). Нет.

И р и н а. В прошлом году встречаюсь я с одним… перемолвились как-то словом, давно, я уж и забыла. Глядит на меня долгим взглядом, берет за руку и говорит: «Пойдем, застанем еще этот год». (Смеясь.) Так, с бухты-барахты.

Д е д. Свихнулся?

И р и н а. Нет… то есть не думаю.

Д е д. Ты ему дала по руке?

И р и н а. Да, но не могу забыть выражение отчаяния на его лице… будто человек тонет… и — кто знает? «Пойдем, застанем еще этот год…»

Д е д. Нахал какой-то.

И р и н а. Нет. Ты что подумал? Ничего такого. Прибыл в село с эшелоном и хотел повести меня в кино, знаешь, похвастаться, что фильм посмотрел со мной… в уходящем году. Успел еще что-то сделать в уходящем году.

Д е д. Мне бы застать… наступающий. (Смеется.) Но все косточки ломит…

И р и н а. Вроде раньше не болели.

Д е д. Раньше плоть страдала… теперь вот — кости… (Пауза.) Почему ко мне рак не пристал?

И р и н а. Бог тебя не сподобил…

Д е д. Тогда знал бы, отчего помираю… смирился бы, даже гордился, что у меня серьезная болезнь, неизлечимая… Я спросил у санитара: «Раз уж пришла пора помирать… хотел бы я знать, скажи, пожалуйста… у меня рак, не так ли?» Отвечает: «Нет». «А что у меня?» Говорит: «Не знаю. Похоже, что ничего». (Сердито.) Почему же перед лицом смерти твоя наука помалкивает?

И р и н а. Моя?

Д е д. Твоя. Я тебя в школу отдал… Ты учительница. Ваша наука — ученых, учителей, докторов. Почему он сказал: «Не знаю»?

И р и н а. Он не доктор, а ветеринар.

Д е д. Какая разница! Все одним миром мазаны. Вот только Пайку, может быть, что-то нащупал… но его, видите ли, коллектив не понял… Жаль! Я как-то в телеге слышал про него разговор. Все его оплакивали.

И р и н а. Теперь, если кого позовешь, тот же ветеринар придет…

Д е д. Вот как эта жизнь проходит. (Стонет.)

И р и н а. Та приходит…

Д е д. Пришла… она уже под кроватью…

И р и н а. Может, под моей кроватью, да заглянуть не могу…

Д е д. В твоем животе. (Смеется.)

И р и н а. Некоторые при малейшей простуде теряются… Двух слов связать не могут… Паникуют. А ты, отец, кто бы подумал. Если кто со стороны услышал бы тебя… не видя, что ты в гробу, просто услышал, как ты шуткуешь… решил бы, что ты или разыгрываешь кого-нибудь, или к свадьбе готовишься…

Д е д. Назовем ее свадьбой… коль иначе нельзя… не зря, видно, я так принарядился.

И р и н а. Всегда ты смеялся в лицо опасностям.

Д е д. Делать нечего, смеешься. Видел я одного на фронте… снаряд разорвал его на мелкие кусочки, а он все с улыбкой на губах. Только одна губа тут, а другая за несколько метров… Говорил он что-то чертовски смешное… но разобрать было трудно… трава прорастала сквозь его смех. (Пауза.) Сколько прошло лет после моей смерти?

И р и н а. Меня спрашиваешь?

Д е д. Не с собой же я говорю.

И р и н а. Я с призраками не разговариваю.

Д е д (стонет). Будто ушел я… лет сто тому. Сто… целковых… то есть я хочу сказать — годов… Язык не слушается… (Испуганно.) Я бредил?

И р и н а. Капельку… Ты считаешь себя давно умершим…

Д е д. Откуда мы знаем, что это не так? Засвети, поглядеть хочу…

И р и н а. Не могу…

Д е д. Вот видишь? (Пауза.) Я думал о Рите, твоей матери… уже лет сто… с тех пор… сто… готовых, целковых…

И р и н а. Отец!

Д е д. Кто говорит?

И р и н а. Кто? Это ты заговариваешься?

Д е д. Уже прошло… Будет так проходить и потом?

И р и н а. Кто?

Д е д. Время… тоже так быстро?

И р и н а. А я-то почем знаю?

Д е д. Враз меня силы покинули. Тебе еще долго?

И р и н а (решительно). Я передумала. Я выкину. (Орет.) Не хочу. Уже не хочу рожать. (Тихо.) Какой смысл? Страшно жить… как жил ты… войны… нищета, засуха… мертвецы справа и слева…

Д е д (сердясь). Ну и что? Это твои мертвые… как от них откажешься? Не суди ты меня, не то сейчас вылезу из… подойду к тебе… и дам… пару тепленьких… я еще не отошел в мир иной… что ты меня судишь, курица? (Закашлялся.) Слыханное ли дело?

И р и н а. Я уже не хочу…

Глухой шум на половине Ирины, возня.

Д е д. Разрешилась?

И р и н а (гневно). Убью его! (Кричит.) Не хочу никого приводить в мир… Не могу больше… Лучше прикончу его во чреве. Ему же лучше… ничего не почувствует. Как на листочек наступить… ему не больно… и от зимней вьюги его спасешь. (Плачет.)

Д е д. Плачешь — значит, жалко. Ничего ты ему не сделаешь. Это дамские штучки. Будь ты крестьянкой, тебя бы не заносило… Разнежилась в городе… Все живое должно жить.

И р и н а. Тогда зачем ты помереть собрался?

Д е д. Я свое пожил… Ого, с лихвой пожил! Не век же вековать… Так говорил и дед Пэтру, бедняга… А прожил век да еще половину. Съедал за столом ягненка и спал — зимой ли, летом — на завалинке.

И р и н а. Когда он говорил про век, имел в виду второй…

Д е д. Верно, а то как же? Он видел своих внуков, правнуков и праправнуков. Был как дуб, забытый на поляне, все ждал, когда в него молния ударит. Все село его помнило старым… лет сто его дедом называли. (Вздыхая.) И мне давно говорят — дед, да не знаю — успею ли дедушкой стать. (С надеждой.) Успею?

И р и н а. Не знаю. (Грустно.) Боюсь, что он умер… Не шевелится. (Испуганно.) Вдруг и вправду умер! Слишком сильно я его била…

Д е д. По заду била? (Уверенно.) Ничего с ним не станется. Материнский шлепок всегда впрок.

И р и н а. Ой! Шевельнулся. Живехонек… (Ласково.) Сыночек…

Д е д. Назови его именем моего деда… Ионом.

И р и н а. А, нет… ни в коем случае! Еще один Ион! Лучше — Стан.

Д е д. А мне не нравится. Знал я одного Стана, так тот всю жизнь коз пас… Лучше уж — Георге.

И р и н а. Не хочу.

Д е д. Яков?

И р и н а. Слишком уж в хвосте… календаря… все впереди него.

Д е д (нетерпеливо). Ладно, только не назови его Джеком, или Джоном, или вроде того, иначе к черту пошлю, не признаю внуком. Не испоганьте имя парню…

Пауза. Шум в комнате старика.

И р и н а. Что там? Чем ты гремишь?

Снова шум.

Эй, что случилось? У тебя же не было сил! Что ты вещи двигаешь?

Д е д. Ничего особенного. Я все-таки залез в ящик… в ладью… в Ноев ковчег…

И р и н а. Охота тебе баловать…

Д е д. Здесь потеплей. Я продрог, а здесь вроде потеплей…

И р и н а. Ты себя лучше чувствуешь?

Д е д. Что-то еще держит… под ребром… (Смеется.)

И р и н а. Держит?

Д е д. Под ребром… с той стороны… Недалеко я уплыву в этой ладье…

И р и н а. Тебе еще плавать охота?

Д е д. Именно. Человек смолоду рвется землю обойти, а как прижмет его косая, лезет в змеиную нору. Пес и тот, как смерть почует, приползает домой и испускает дух на пороге…

И р и н а. У порога.

Д е д. Верно говоришь… я как раз у порога. Но дух испустить не могу, пока внука не увижу. Слышь?

И р и н а. Что?

Д е д. По нашему обычаю… придут те самые на бдение.

И р и н а. Зачем, кто?

Д е д. На бдение… так говорится. Побыть, значит, с покойником в первую ночь… когда душа его еще в доме. Их долг — составить ей компанию, чтобы не томилась она в одиночестве. Обычай таков. У этих гостей длинный язык, сквернословят, не знайся с ними. И разряжены черт знает как. И болтают невесть что. Не пугайся. И я не раз ходил на бдения, родичам покойного легче от их дурачества. Отвлекаются. Человек умер — так это не значит, что всему конец. Живые должны отвлекаться. Чтоб горе не заполнило… Живые свою жизнь должны прожить… (Другим тоном.) А сейчас вот мне пить хочется.

И р и н а. Пить?

Д е д. Именно. Однако вылезти из гроба мочи нет. Побуду лучше здесь, я угрелся малость. Дождь все еще льет?

И р и н а (прислушивается). Льет…

Д е д. Ни к чему мне вылезать… Ради капли воды… что ни говори, а здесь я в укромном месте. Только во рту пересыхает. И повернуться не в силах. Тут сдохну! Я покончил счеты с жизнью… Подвел черту и улегся под нею. Ухожу, оставляю вас… (Встревоженно.) А кто срубил дуб перед нашим домом? Что-то я его давно не вижу…

И р и н а. Как же ему быть перед домом, коли ты лежишь… Не ты ли настаивал… только, дескать, из дуба.

Пауза.

Д е д. Журавли улетели?

И р и н а. Улетели.

Д е д. И аисты? Улетели в яркие страны?

И р и н а. Жаркие.

Д е д. Жаркие-яркие… Не помню… о ком я говорил? Что-то челюсти сводит… Крикнуть и то не могу. (Кричит.)

И р и н а. Чего я кричу? Не так уж и больно теперь. Да и голос не мой!..

Д е д (кричит). Боже, боже!

И р и н а (кричит). Боже, боже!

Вскрики в обеих комнатах, темнеет.

Себя ли только слышу? И там что-то бьется… плачет, визжит. (Слушает.) Что-то от меня отрывается… Ах!.. Тсс… Опять разговаривает…

Д е д. Перекладину! Дайте перекладину… ухватиться… Небо шатается! Хоть бы цепь какая у пропасти! Падаю! Веревку, бросьте мне веревку… уцеплюсь за нее. Какая бездна…

И р и н а (кричит деду). Не мни свечу, это не веревка… Ах, вся боль на меня накатила! Умру, сперва я умру…

Д е д. Кто меня в окно бросает? С такой высоты?

И р и н а (прислушиваясь). Какая буря в моем животе.

Д е д. Мешки бросаете в окошко, из кладовки в кладовку… Из одного мира в другой!

И р и н а. Вулкан! Вулкан рожаю!

Д е д. Лучше бы мне гнить в кладовке с этими крысами, что чуют меня усиками…

И р и н а. Горю, сгораю… Будет ли конец?

Д е д. Ох, падаю.

И р и н а. Верно ли слышу? Это слова того, кто грядет.

Д е д. И это я говорил, что не страшно. А сейчас помираю со страху.

И р и н а. Это он покидает мир…

Д е д. Рад бы еще раз родиться.

И р и н а. Как мне знакомо это чувство падения.

Д е д. Но почему? Почему падаю?

И р и н а. Скорей бы конец…

Д е д. Не знал я, что меж небом и нами такая бездна…

И р и н а. Как бы ни кончилось — лишь бы кончилось поскорее…

Д е д. Веревка… ах, поймать бы ее. Минутку бы продержаться…

И р и н а (кричит). Уми… раю!

Д е д (кричит). Лечу! Лечу-у!

И р и н а. Уми… ра… а… ю!

Те же комнаты. У м е р ш и й лежит в гробу со свечой в руке. Р о ж е н и ц а держит спеленатого младенца. Двери между комнатами открыты, легкий сквозняк, но женщина слишком слаба, чтобы встать и закрыть двери. К тому же она не хочет упускать покойника из виду.

И р и н а. Во мне одно великое опустошение. Зияющая пустота — в голове. Словно я его из головы извлекла, из мозга. Странно! Должно быть, не младенца родила, а… (смеется) идею младенца. (Простодушно.) Приносишь в мир маленькую букашку… А в мире хлещет ливень, молнии сверкают… Здесь хорошо. Нет дождя, если только он не мочится. И молний нет, если свеча не гаснет.

Стук в двери.

Верно, кошка дверь царапает! Входи, кошка!

Тишина, потом опять стучат.

Пожаловали на бдение. Займутся той стороной дома. Входи. Входите. Налетайте. Чувствуйте себя как дома, прошу!

Дверь открывается. С ветром и дождем входит П е р в а я м а с к а.

А! Чучело! Чучело конопляное, палка деревянная, дождь вспугни, прогони.

Первая маска шебуршит палкой в комнате покойника.

И р и н а. Там он. Гляди не споткнись об него. И не строй из себя слепую да безъязыкую…

П е р в а я м а с к а. Тсс. (Выходит.)

И р и н а. Скатертью дорога!

Стук в двери.

Прошу! Дурачится. Входи откуда вышла!

Появляются П е р в а я и В т о р а я м а с к и, держась за руки. Вторая маска ищет палкой младенца.

А ну-ка, дай погляжу на тебя… Красивая модель! (Рассматривает.) Ручная работа. Растительные краски.

Обе маски выполняют какой-то ритуальный танец вокруг гроба. Опускаются на корточки перед разными предметами, восклицают.

П е р в а я м а с к а. Ый, ий, ый, ый, хий!

В т о р а я м а с к а. Пыыр, пыр, гыр, гыр, быр, хью!

И р и н а. Добро пожаловать, а то мне было скучно. Признаюсь, не очень весело быть в таком положении, неопределенном… И мысли приходят какие-то смутные… Я вам это говорю, потому что вы из нашего села. Знаете меня сызмала.

П е р в а я м а с к а. Но сызмала, а еще до рождения.

И р и н а (испуганно). Отец умер, когда я родила. Ровно в тот же миг. И при этой мысли меня пробрала ледяная дрожь. И немудрено… во дворе холод собачий. Точно я отца своего родила. Я, его дочь… родила его… Что же получается? Как это возможно?

П е р в а я м а с к а. А просто… из уха… Неужто не бывало такого? Не дале как позавчера одна родила двух пригожих поросят…

В т о р а я м а с к а. Слыть, двух поросят. Знак небесный. Потому дождь перестал… То есть потому не перестал… Да.

И р и н а. Чудится… (Вытирает пот, выступивший на лбу. Пробует улыбнуться.) Чудится… что родила его со смертью вместе… хочу сказать, со всей жизнью, всем прожитым… умер без сожаления, ведь, по его словам, пожил свое. Но когда? Как пожил?

В т о р а я м а с к а. Перестань нести околесицу…

И р и н а (прыснула со смеху). Браво, хорошо сказано — «околесицу». И верно, это просто бред. Болтаю, а вы знаете — я нормальная, как все… Кажется, я вас узнаю. Скиньте-ка эти отрепья, маски. Кто вы, наконец, — мужики, бабы?

П е р в а я м а с к а. Это мы приходили, когда ты родилась…

И р и н а (изумленно). В таком же виде? (Смеется.)

П е р в а я м а с к а. Постыдилась бы!

И р и н а (задумчиво). А что вам надо было, когда я родилась? Какое вам дело? Вы на повитух не похожи! Я-то думала, вы — деды.

В т о р а я м а с к а. Деды, прадеды.

И р и н а. Говорил мне отец, бедняга, да простит его господь: «Знай, говорит, заявятся те дядьки, разнаряженные, придут на бдение». Но он говорил, что вы рассмешите меня, что я буду кататься со смеху… что у вас чувство юмора… подлинное…

П е р в а я м а с к а. Эти бабы-роженицы ни с того ни с сего заговариваются, теряют нить.

В т о р а я м а с к а. Они связывают нить. (Посмеивается.)

П е р в а я м а с к а. Ой, давай, тащи сюда мешок с картошкой.

Обе выходят и вносят чучело, толкают его к гробу.

В т о р а я м а с к а. Что за птенчик. А-гу-гушеньки. Желтый, как воск. Вылитая мать и сердитый, как она. Ну все, пора за дело. (Наклоняется над гробом.) Добрый молодец.

П е р в а я м а с к а. Богатырь.

В т о р а я м а с к а. Два кила, не меньше. (Смеется.)

П е р в а я м а с к а. А как старательно он запеленут. Смотришь, какой он тихонький, спокойненький, и прямо не верится, что это он так визжал… как из пасти змеиной.

В т о р а я м а с к а (ворожит). Из пасти змеиной вышел он, чтобы змеица выжила… нет, не так… чтобы слинять успела… нет… чтобы злее шипела… да нет же… чтобы голову ей прошибли… ах, все не так!

П е р в а я м а с к а (сердясь). Да перестань ты, будь подобрее…

В т о р а я м а с к а (продолжает). Чтобы змею убили и хвост отрубили… чтобы она поумнела… (Укоризненно.) Ну вот, видишь, теперь заикаться стала… Давай ты начинай… Только все по порядку…

П е р в а я м а с к а. Да будет спеленут, как голубок… от ручек до ног… Чтобы тело связано, а разум — развязан… да познает он связь единую… серединную… да обнимут его руки ясноликой супруги… да познает он, народясь, высшую связь.

В т о р а я м а с к а. А связь с землей забыла?

П е р в а я м а с к а. А это уж… ты…

И р и н а (недоуменно). Что вы там мелете?

Молчание.

Перепутали покойника с новорожденным… Несут всякий вздор… Насмехаются… Мертвому судьбу пророчат… (Смеется, но сама дрожит от страха.) Тоже мне волхвы… Э, да что их слушать! Что они сказать могут? Перед красотой человеческого существования там, внутри, любое предсказание, даже верное, бледнеет… как свеча… как покойник, прости меня, господи… Да, да, там, в материнском лоне, я представляла себе мир совсем иначе… чем после рождения… А теперь вот… сама родила… и сама же сторожу покойника…

П е р в а я м а с к а.

(Прыгает вокруг гроба.)

В т о р а я м а с к а.

П е р в а я м а с к а. Ты думаешь, его назовут Трикэ?

В т о р а я м а с к а. Не знаю.

П е р в а я м а с к а. А чего ж болтаешь! Сама не знаешь, что плетешь…

В т о р а я м а с к а. Да какая разница! Мое дело — предсказывать. А уж судьба — судьба сама разберется, что к чему, что в моих словах понять так…

П е р в а я м а с к а. А что этак?

В т о р а я м а с к а. Нет уж, теперь только так… ногами вперед!

И р и н а (в сторону). Я бы расхохоталась… да сил нет. Никогда не верила ни в каких колдунов, ведьм, гадалок. Но ведь это обычаи, которые следует… раз уж они достались нам от дедов-прадедов… Конечно, в наши дни, когда расцвет науки и все такое… уже в подобные глупости не верят…

Плачет ребенок.

Ах ты мой маленький! Что с тобой?

Ребенок не умолкает.

П е р в а я м а с к а. Ну вот, разбудили в соседней комнате покойничка. Сердится. Конечно, живыми занялись, а его бросили…

В т о р а я м а с к а. Не обвыкся еще… Обижается… Поначалу всегда так, а когда уж кожа задубеет-то…

П е р в а я м а с к а (в сторону гроба). Большой-большой вырастай, легки крылья распрямляй, к синю морю улетай… (Смеется.)

В т о р а я м а с к а. Ну, хватит с ним возиться… Пусть спит… сил набирается… а нам еще над покойником постоять надо…

П е р в а я м а с к а. Постой, тетушка, сейчас… я тебе принесла кочергу да решето… Решето на кочергу — в рай отправить помогу… (Достает из подола кочергу и решето и идет к ребенку. Скачет вокруг, потом горестно обращается к Ирине.) Вот ведь она, жизнь человеческая…

В т о р а я м а с к а. Да, милая, да…

П е р в а я м а с к а. На рассвете началось…

В т о р а я м а с к а. Вечерком оборвалось… (Давится смехом.)

Надевают решето на верх кочерги, вертят ею, пританцовывая.

П е р в а я м а с к а. Кочергу прямее выгнул бы — через яму перепрыгнул бы…

В т о р а я м а с к а. Прыгнуть-то прыгнул, да в яму угодил…

И р и н а (в полном замешательстве). Да что это за люди, в самом деле… Может, чужие какие? Эй, вы кто такие? Как вам не стыдно? Что это за маскарад?

Маски продолжают свой танец.

А ты что молчишь? Думаешь, молчишь — так не узнаю тебя. Знаю я, кто ты. Ты — Гогонел. Гогонел, сын Фэники-младшего. Я тебя сразу признала, что, нет скажешь? (Направляется к чучелу и резко срывает у него мешок с головы. Вскрикивает. Под мешком — дед.) Отец!.. (Падает на кровать.)

П е р в а я м а с к а. Правильно! Так ему и надо! А то совсем обленился! Пальцем не шевельнет!

В т о р а я м а с к а. Словечка не вымолвит! Хоть бы немного помог нам…

П е р в а я м а с к а. Так нет же! Расселся тут… Барин!

И р и н а. Отец!

В т о р а я м а с к а. А что нам было делать? Меньше трех нельзя. Кто подвернулся — тот и приглянулся… А живых, где их сейчас живых раздобудешь?

Обе маски смеются и укладывают покойника в гроб.

П е р в а я м а с к а. Старый Бурсук говаривал: кто в дождь помрет, того… Ой, не могу, в этом доме кто-нибудь со смеху помрет, кишки надорвет…

В т о р а я м а с к а. Везет мне нынче!

П е р в а я м а с к а. Это еще что! Это еще самое начало… А как зальет кругом… потом-то…

И р и н а. Уходите вон! Вон отсюда!

Маски. Что?

И р и н а. Убирайтесь!

М а с к и уходят.

(В раздумье.) А может, не стоило их прогонять… Обычай все-таки… Но уж слишком они тут распоясались… Даже страшно стало… хоть и не верю я в эти глупости… Вот ведь как бывает, шутишь, с ума сходишь, а потом самой страшно… Ведь так и с психами бывает: поначалу притворяются, ненормальными прикидываются, а потом вдруг — щелк и навсегда… эти-то, конечно, наши были, местные. Мужик и баба. (Сожалея.) Нет, не следовало их прогонять. Но ведь и у меня нервы не железные. Устала я. Все-таки… первые роды… смерть близкого… Да и обычаев этих толком не знаю. (Задумывается.) И чего это отец говорил, что весело будет? Какое там веселье!

М а с к и возвращаются.

П е р в а я м а с к а. Не уйдем, пока не услышим, как смеется мать покойного. Пусть зубы покажет.

В т о р а я м а с к а. И никого отсюда не выпустим. Кто тут мать покойника?

И р и н а. Да ей уж давно смеяться нечем!

П е р в а я м а с к а. А мы ей новые зубы вставим. Подковы.

И р и н а. Да не в зубах дело…

В т о р а я м а с к а. Хоть резцы, хоть коренные…

И р и н а. Если б только зубы…

В т о р а я м а с к а. А что, у нее волосы выпали? (Изображая гнев.) Конопля, а не волосы.

И р и н а (засмеявшись). Может, и так.

П е р в а я м а с к а (танцует). Ага, смеется! Смеется!

В т о р а я м а с к а. Значит, ты — мать покойника?

И р и н а. Да нет, дочь я, дочь!

П е р в а я м а с к а. Нет уж извините-простите! Ма-ать! Сразу видно, что мать!

В т о р а я м а с к а. Конечно, мать. Мы тебя сразу по оскалу узнали. Как только рот раскрыла. (Другим тоном.) Матушка-петелечка, одолжи мне пуговку, пуговку с рубахи, я тебе отдам ее, как кончатся страхи…

Ирина ищет пуговицу, находит и отдает маске.

П е р в а я м а с к а. Ну, кума, теперь я тебя обыграю. У тебя-то сколько их?

В т о р а я м а с к а. А тебе какое дело? Ты сперва выиграй… А пуговиц у меня хватит… сможешь набить себе ими полную… голову!

Играют в пуговицы.

Да ты хоть раз, скажи, по-честному-то выигрывала?

И р и н а. Ну, люди добрые, совсем вы меня с толку сбили… Большое вам спасибо за ваши хлопоты… все было прекрасно. Я бы и сама справилась. И муж мой скоро прийти должен… Вот и дождь, кажется, кончился…

П е р в а я м а с к а. Вишь, рядом пуговка легла. Достань-ка!

Вторая маска достает пуговицу и отдает.

И р и н а. А то крыша у нас черепичная, дождя совсем не слышно, как по рыбьей чешуе стекает.

П е р в а я м а с к а. А у него-то… Как ты думаешь, тысячи две накопил он этих пуговиц за свою жизнь?

В т о р а я м а с к а (машет рукой). Куда ему! Он все со сторожем играл да и продулся дочиста… штаны застегнуть не на что было… Так и ходил…

И р и н а. Вот люди, а? Хорошие люди гибнут, а всякая заваль выживает. (Ребенку.) Зевай, зевай, маленький, не стесняйся! Пусть видят, как тебе все это надоело… Вы вот что, приходите лучше на поминки… на девятый день.

П е р в а я м а с к а. А ты чего суешься?

В т о р а я м а с к а. Ты знай свое дело. (Тычет ей пальцем в грудь.)

П е р в а я м а с к а. Свои прелести. Хи-хи.

В т о р а я м а с к а. И не бубни тут.

П е р в а я м а с к а. Раззвенелась. Как колокол на звоннице.

В т о р а я м а с к а. Смотри, молоко перегорит.

И р и н а. А катитесь-ка вы колесом! Чтоб от вас одно имя осталось! Чтоб я вас как свои уши видела! К черту на кулички! Чтоб вас землей засыпало! Чтоб вы…

П е р в а я м а с к а. Ты чего лаешься?

В т о р а я м а с к а (первой). А ты на нее не сердись. Известное дело, женщина! Разум как у гусыни, тело как у лисы.

Смеются. Ирина пытается их вытолкнуть, но не может поймать.

П е р в а я м а с к а. Ладно, мы свое дело сделали. Пришли да полазили, посмотрели да сглазили, по дому порыскали, лошадиной мочой побрызгали… Побрызгали? Конечно, вон сколько налили. (Показывает на воду.) А теперь — на хворостину, через горы да в долину…

Садятся верхом на палки и вприпрыжку уходят.

И р и н а (оставшись одна, не знает, чем заняться. Подходит к ребенку и приподнимает его. Потом идет к покойнику и поправляет на нем саван. Подходит к окну, прижимается лицом к стеклу). И что за люди? Разозлят, выведут из себя… На улице — тьма-тьмущая. (Оглядывает комнату.) А здесь… Что ни говори, все-таки тихий уголок… и нечего плакать… то есть плакать есть чего. (Смотрит на гроб.) Да жаловаться не на что… А если и есть на что — все равно… жизнь прекрасна. (Улыбаясь через силу.) Жизнь прекрасна. Как бы то ни было, жизнь прекрасна.

Странный шум в комнате.

Какой-то звон. (Прислушивается.) Хрустальный. Журчит.

В углу комнаты бьет из-под пола вода.

Ух ты! Родник, прямо в доме! Вот чудо! Родник — примета хорошая. Благополучие, рог изобилия. Когда я была маленькая, я находила родники в оврагах и расчищала путь ручейкам… и они журчали, журчали…

В другом углу начинает бить струя воды, посильнее первой.

Добро пожаловать! Это, должно быть, те самые ручейки явились поблагодарить меня. Ну а там что слышно? (Бежит в комнату покойника.) Ого, один даже под кроватью забил! Тапки поплыли, как кораблики. Вот поставлю здесь для сына водяную мельницу и станем на пару горох молоть. (Задумывается.) Да, да, родник — это примета добрая… благосостояние. И засухи в этом году не было… Влаги хватило… и земле… и дому… и погребу…(Вдруг испугавшись.) Постой, значит, погреб сейчас полон воды? Значит, дом стоит на грунтовых водах?

По комнате уже текут несколько ручейков, снаружи слышен плеск.

Ясное дело, дождь так долго лил, что земля уже не в состоянии впитывать влагу. И грунтовые воды тронулись. Хорошо еще, что люди вовремя насчет дамбы позаботились. Главное — чтоб она устояла. Только этого не хватает, чтобы дамба рухнула и река в дома хлынула. А с этой водичкой мы уж как-нибудь справимся. (Черпает воду, наполняя горшки, кастрюли, ведра.) Так, конечно, всю комнату загромоздишь, да что делать… Нужно… бороться… свой долг исполнять… перед… (указывает на колыбельку и на гроб) перед обществом… перед самой собой… Я ведь мать!

Вода в комнате поднялась уже на вершок.

Ничего, справлюсь! (Обращаясь к ручьям.) Уходите отсюда! Ступайте, ступайте… Убирайтесь вон!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Три дня спустя. Все кругом под водой. Часть домов снесена потоками. Дом учительницы устоял, но крыша разрушена. Комнаты — словно опущены в прозрачный аквариум. Все, что может плавать, плавает — коробки, бутылки, ведра и т. п. Вода достает почти до постелей и продолжает подниматься. Кое-где заметны маленькие водовороты. И р и н а, забравшись на кровать, держит запеленатого ребенка, следя за тем, чтобы его не коснулась вода — этого ей еще не хватало! После поднятия занавеса следует выдержать паузу, чтобы зритель в полной мере мог оценить разгром, учиненный наводнением.

И р и н а (несколько раз подряд чихает). Будь здорова… Будь здорова… Не так уж все безнадежно. Не так уж безнадежно, как может показаться с первого взгляда. Судя по некоторым приметам… (Обращаясь к ребенку.) Миленький мой, ты не плачь… не будем впадать в панику. Тебе нечего бояться.

Детский крик.

Ну чего ты плачешь? Смотри, я ведь не плачу. Хотя плакать-то положено мне. Тебе-то что… Тебе и горя мало. Явился в мир гол как сокол… по́том не умывался, мозолей себе не набивал. А мы… сколько мы натерпелись с этим домом… которого больше нет. Вернее, он есть, конечно, но только… (Показывает наверх.) Видишь, небо, прямо над головой, не нужно даже в окно выглядывать… Но как бы то ни было, я как мать должна ознакомить тебя с нашим имуществом. Оно теперь и твое! Вот оно. Плавает. (Опускает руку в воду, выуживает тапок. С гордостью.) Вот он, родительский дом… Ты запомнишь его на всю жизнь, потому что это дом, в котором ты родился. Он — прочный, очень прочный. Солидный… Он выдержал даже… родовые схватки, родовые муки… Ты и представить себе не можешь, как делаются дети. Чертовски трудно. То есть делаются они легко, а рождаются трудно… Ну да все равно хорошо, что у нас есть свой уголок, где мы можем… укрыться. В твоей постельке тепло и уютно… Так же, как в постельке дедушки… вон того, что спит… там твой дедушка… (Показывает на гроб.) Видишь, у него домик поменьше… Этот, большой, он оставил нам. А себе смастерил маленький-маленький, тихонький-тихонький. Он хочет побыть один… в таком месте… где совсем тихо и птички поют, чик-чирик, чик-чирик… Ему нравится, когда птички поют и когда трава у него растет… сквозь волосы… Вернее, раньше нравилось… Говорят, кости через две тысячи лет начинают почки пускать… Вот чудо, а? Цветущие кости… Может, все леса на земле — не что иное, как кости, огромные кости, которым по нескольку тысяч лет… Да что я тебе о тысячелетиях толкую, когда тебе от роду всего три денечка, вся наша эра — это три дня! (Смеется.) Итак… все, что ты видишь вокруг… это наше хозяйство. Только не спрашивай меня, где наш скот. Ведь как истинный крестьянский сын, точнее, рожденный на селе… ты прежде всего спросишь, куда девался наш скот. (С грустью.) Его больше нет… был да сплыл… Вода унесла… Вниз, в долину… Так что нечего скрывать, скота у нас нет… и птицы тоже нет… Бедные куры, их унесло первыми… потом индюшек… А гуси да утки и сейчас еще наверное, где-то плавают. Да долго ль им еще плавать? Они, знаешь, отправились все вместе… со щенком… с поросем… Ничего, мама купит тебе двух пластмассовых зайцев. Не так уж все безнадежно… У соседей дела не лучше. (Прислушивается.) Еще недавно там слышались крики… стоны… звали на помощь… а теперь… (Внимательно слушает.) Все… Успокоилось… Может, помогли им, может, нет… Во всяком случае… тихо… Наводнение остановилось здесь, у нас… А эту воду, малыш, налил нам дождь. Да нет, какой там дождь? Целый потоп. Довелось и мне в жизни потоп увидеть. И тебе вот… Ты и родился, чтоб увидеть его. Потом последует… отступление вод… Вавилонское столпотворение… и прочее… Шучу! Шутница я… Все будет хорошо… все лучше и лучше… Полный порядок, как сказала рыбка на крючке… Гляди-ка, рыбка!

Ребенок кричит.

Не кричи… А то соседи услышат… У них и так земля из-под ног уходит, к чему их тревожить, коли мы не можем протянуть им руку помощи… Благодари судьбу, что мы еще живы… Живы? Ну конечно, оглянись вокруг… Видишь, как бурлит жизнь… Хорошо живем! Как бы то ни было — хорошо живем!

В минуту затишья откуда-то слышен голос.

Г о л о с Т и т у. Есть там кто-нибудь? Эге-гей! Есть кто живой в этом доме?

И р и н а. Как будто кричит кто-то… или мне уж мерещится…

Г о л о с Т и т у. Ау-у-у!

И р и н а. Ну да! Кажется, человек. (Кричит.) Кто это?

Г о л о с Т и т у. Кажется, кто-то есть. (Кричит.) Это я!

И р и н а. Кто — я?

Г о л о с Т и т у. Титу меня зовут.

И р и н а. Т и т у… А дальше?

Г о л о с Т и т у. Поантэ.

И р и н а. Громче… не слышу, ребенок плачет…

Г о л о с Т и т у. Поантэ!

И р и н а. Поантэ? (Смеется.) Не сын ли ты Санду Поантэ? Ну иди сюда, видишь, что вокруг делается…

Г о л о с Т и т у. Не могу. Я наверху… на дереве…

И р и н а. На дереве? А что ты там делаешь?

Г о л о с Т и т у. Сижу.

И р и н а. Сидишь?

Г о л о с Т и т у. Сижу и… разговариваю.

И р и н а. С кем? С водой?

Г о л о с Т и т у. Со своей невестой. Мы здесь обручились. Родители нам не разрешали… так мы дождались подходящей минутки. Это здорово, что мы оба забрались сюда на ясень!

И р и н а. Молодцы! А невеста — кто?

Г о л о с Т и т у. Сильвика, дочь Тэгэрылы. (Многозначительно и взволнованно.) Так что… если что случится… скажете, что мы были обручены… Пусть знают! А вы-то кто будете? Молодая учительница?

И р и н а. Она самая.

Г о л о с Т и т у. Я так и знал, что это ваш дом. Только несколько домов и уцелело. А то — одна вода… И ясень мой в воде и колодец… Вы бы на крышу поднялись… вид… как на море… Вы когда-нибудь были на море?

И р и н а. Еще не бывала.

Г о л о с Т и т у. И я не был…

Молчание.

И р и н а. И давно ты… там, на дереве?

Г о л о с Т и т у. Да уж… третий день.

И р и н а (испуганно). Как… уже три дня прошло?.. А мне казалось…

Г о л о с Т и т у. Конечно, вам-то что… вы в доме… А нам тут… Зато мы все видели! Конец света… Что тут только не проплывало… Дома, целые дома, представляете?

И р и н а. А люди? Люди спаслись?

Г о л о с Т и т у. Некоторые спаслись. Кроме тех, самых первых, которых вода врасплох застала, когда дамбу прорвало.

И р и н а (испуганно). Дамбу прорвало?

Г о л о с Т и т у. А сколько добра пропало. Там, наверху, организованы спасательные отряды, да только они спуститься не могут… Стоят и смотрят сверху… Несколько смельчаков решились было на лодках пройти, так их так закрутило…

И р и н а. Боже мой! И что с ними стало?

Г о л о с Т и т у. А что с ними могло стать?

И р и н а. Понимаешь, я тут жду одного… на лодке… мужа.

Г о л о с Т и т у. А разве он еще не вернулся?

И р и н а. Нет.

Г о л о с Т и т у. Он многих спас. Первым делом — детей. Человек пятнадцать… Он как раз возвращался из другого села… когда началось… А он на лодке, да еще против течения… Это было как чудо. Знаете, против такого течения… все равно что вверх по Ниагаре. Я не был на Ниагаре, но много слышал.

И р и н а (испуганно). Он жив?

Г о л о с Т и т у. Да как вам сказать… был жив… Думаю, он где-нибудь плавает на своей лодке. Отсюда ведь тоже не так уж хорошо все видно. Вы бы сами поднялись на крышу…

И р и н а. Да я и на шаг отойти не могу…

Г о л о с Т и т у. Тогда не волнуйтесь. Явится. Должен явиться. Я его тоже жду. Он ведь бывший моряк. А теперь только такие, как он… Да еще армия… это просто счастье… Вы только не думайте, что люди вас бросили… Сами, мол, спаслись, а про всех остальных забыли…

И р и н а. Допустим. Допустим, меня они не заметили. А тебя с твоего дерева почему не сняли?

Г о л о с Т и т у. Других спасали. А как до нас дело дошло, оказалось, что рядом — столб электролинии… Мы еще пробовали на него залезть, да ничего не вышло… Скользкий… Лезем — и срываемся… Лезем — и срываемся… Недавно у нас электричество провели… Хорошо, что дерево это вовремя заметили… Но только долго ли оно выдержит? А вертолет никак здесь опуститься не мог — провода ему мешают.

Молчание.

И р и н а. Ну и как бы там теперь?

Г о л о с Т и т у. Ничего… лучше, чем на столбе. Вот где жуть была… Срываемся и лезем, срываемся и лезем… Как вода до пяток дойдет — так и взмываем вверх… Прямо Антеи{77}… Страх силы придавал…

И р и н а. А что это тебя одного и слышно? (Другим, ободряющим тоном.) Послушай, девушка, ты чего молчишь? Женишок-то твой куда как разговорчив! (Дружески.) Эй, парень, дай-ка и ей рот раскрыть! (С нежностью.) Видела бы ты, кто у меня здесь… в колыбельке. Приходи, посмотришь. И он доброму гостю рад будет. А то ходят тут разные ведьмы да чучела… Давай, приходи… Впрочем, как же ты по воде пройдешь… Слушай, вот что я тебя спросить хотела. (Со вздохом.) Как это ты надумала связаться с ним на всю жизнь… в такое время? (Помолчав.) Хотя, с другой стороны, вы, конечно, правильно решили. Если все ждать да выбирать — толку не будет. Да вот хоть меня взять. Тут дамбу прорвало — а я рожать… (Смеется, потом испуганно.) А рядом — отец умирает. Это всегда так — жизнь и смерть неразлучно под руку ходят.

Г о л о с Т и т у. А ребенок живой?

И р и н а (смеется). Что за вопрос! Конечно, живой! Как родился, как закричал — с тех пор и живой. Вовсю живой, то ему грудь подай, то он мокренький… Не понимает, где находится. Не знает, что каждая лишняя капля… чего бы то ни было… может теперь стать каплей, переполнившей чашу… то есть сорвать дом и унести вниз.

Ребенок кричит. Ирина хлопочет над ним. Снаружи доносится пение.

(Помолчав.) Ты что, поешь?

Г о л о с Т и т у. Да, хотя голос у меня не ахти. Да и взял я выше, чем надо.

И р и н а (не зная, что сказать). Все равно. Человеческий голос. Знаешь, теперь я и смерти не боюсь, теперь нас тут много. Я вот про что думаю.

Г о л о с Т и т у. Ну?

И р и н а. Вы только не сердитесь, если я глупость скажу. Может, вы уже нашли себе кого…

Г о л о с Т и т у. Кого — «кого»?

И р и н а. Посаженых. А то я подумала, может, мы вас и обвенчаем? Когда мой муж вернется… Когда река в берега войдет… Что скажете?

Молчание.

Ну вот видите, ни к чему это вам…

Г о л о с Т и т у. Да нет… отчего ж? Если б вчера… Вчера еще можно было… Вчера она еще жива была…

И р и н а. Кто — она?

Г о л о с Т и т у. Да невеста моя.

И р и н а (вдруг поняв). А-а-а… Господи!

Г о л о с Т и т у. Сам уж не знаю, как это вышло… может, простыла… Я-то все боялся, как бы она с ума не сошла. Знаете… в такие страшные минуты… это бывает… но она не поддалась… хорошо держалась… и меня подбадривала… даже подтрунивала… Так мы и поддерживали друг друга. (Другим тоном.) У вас свечки не найдется?

И р и н а. Была где-то… Все плавала вокруг гроба.

Г о л о с Т и т у. Это хорошо, что вы заранее о гробе подумали.

И р и н а. Да, так уж случилось. А то ведь мы не очень запасливы…

Г о л о с Т и т у. Постойте, вы же сказали, он жив… (Испуганно.) Или вы тоже… того… тронулись… Хорош бы я был… два часа болтать с сумасшедшей и не заметить, что у нее не хватает… да нет, вроде ребенок кричал…

И р и н а (с упреком). Убедился? Гроб был отцовый. Он, знаешь ли, все к смерти готовился. Его уже, как говорится, тянуло… Хотя часа своего он, конечно, не знал…

Г о л о с Т и т у. Неподходящий он выбрал час.

И р и н а. Неподходящий, что и говорить… Но все же он умер… хорошей смертью… Ему даже, можно сказать, повезло… Знаешь, когда кругом такая заваруха… Умереть своей смертью, иметь гроб… под рукой… чистый, убранный, все как полагается…

Г о л о с Т и т у. Ах так вот откуда у вас свеча…

И р и н а. Ага. А на что она тебе там… наверху?

Г о л о с Т и т у. Да, вы правы… ветер здесь… но все равно… (Стонет.) Ох, как у меня рука замлела! Я ее рукой придерживаю. С тех пор как она сама держаться не может… Я чувствовал, как она понемногу остывает… Все-таки хорошо, что мы обручились. Как-никак радость. Радость и в нашей жизни была. Важный шаг… Ой, как плечо ломит!

И р и н а. Слушай, ты должен быть сильным! Чтобы жить! Чтобы все рассказать! Это твой долг… У тебя теперь долг перед ней… И ничего не бойся… Не бойся… Спой что-нибудь…

Г о л о с Т и т у. Что?

И р и н а. Ну… что-нибудь… песню…

Г о л о с Т и т у. Ничего на ум не приходит…

И р и н а. Тогда… Я спою… только ты уж не сердись, я колыбельную… Пусть ребенок уснет…

Г о л о с Т и т у. Мне-то что. У меня и так сон пропал. Пойте… хоть колыбельную…

И р и н а (несколько визгливо поет колыбельную).

Я твою маму знала. Она что тебе в детстве пела?

Г о л о с Т и т у. Мама?.. Она меня в корыте держала. Теперь, конечно, другие условия. У детей люльки есть… всякие там игрушки… А у меня подкова была. Знаете, трудные годы… после войны… Засуха…

И р и н а. Знаю… У меня тоже был… деревянный самолет, из щепок и проволоки…

Г о л о с Т и т у. Тсс! Шум какой-то… Может, вертолет… Э-ге-гей!..

И р и н а. И я что-то слышала…

Г о л о с Т и т у. Нет, это вороны пролетели. Или галки.

И р и н а. Что-то мне скучно здесь становится… Покойник вокруг плавает… Гроб то есть…

Г о л о с Т и т у. Ну, насчет покойников мы с вами квиты.

И р и н а. Как твоя рука?

Г о л о с Т и т у. Да ничего… Перестал ее чувствовать…

И р и н а. А как же ты свою невесту держишь? Или бросил ее?

Г о л о с Т и т у. Нет-нет, мне ее никак бросать нельзя… Если я ее брошу, то и сам… брошусь… я ее к руке привязал… Ремнем… Знаете, она такая красивая… как будто уснула… а я жду, когда она проснется…

И р и н а. Да, рановато тебя в бурные воды жизни занесло…

Г о л о с Т и т у. Как вы думаете, прибудут за нами в течение суток? Потому что больше я, пожалуй, не выдержу. Постараюсь, конечно, но вряд ли…

И р и н а. Еще бы! Какие там сутки! Гораздо раньше, через часок-другой, может быть… Должны… Хорошо, что ты там, на виду. Тебя они издали заметят. Не забудь им только про меня сказать… Пусть ищут как следует… когда явятся…

Г о л о с Т и т у. Да, я тут как на мачте… на корабле… на самой верхотуре… Только ничего на горизонте не видно…

И р и н а (подбадривая его). Не падай духом. Целое село в опасности… Объявили тревогу… мобилизовали все силы… Я, знаешь, радио слушала, оно еще немного работало… передавали, что принимаются все меры… И мне повезло, что ты там наверху…

Г о л о с Т и т у (кричит). Го-па! Го-па! О-ох! Ну и качает! Ну и качает! Ну и баюкает!

И р и н а. Баюкает? Кто еще тебя там баюкает?

Г о л о с Т и т у (испуганно). Дерево. Как будто его сто кабанов подкапывают… Нет ли у вас веревки? Мне бы к вам перебраться, да ведь против течения… а если за веревку ухватиться и понемногу подтягиваться…

И р и н а. Далась вам всем сегодня веревка…

Г о л о с Т и т у (он раскачивается). Или вожжи! Ну и ветер! Или цепь…

И р и н а. Откуда у меня цепь?

Г о л о с Т и т у. Те-сем-ку ка-кую…

И р и н а. Нету.

Г о л о с Т и т у. Нитку. Самую то-ню-сень-кую. Очень бы при-го-дилась. Или вязанье распустите. Может, шнур-ки… У-ух! У-ух!

И р и н а. Ты что?

Г о л о с Т и т у. Чуть было с головой не ушел. Мешковина у вас есть? Сойдет, только скорее… Мне бы за что-нибудь ухватиться, а уж добраться-то я доберусь…

И р и н а. Ну откуда у нас мешки возьмутся, если мы готовый хлеб покупаем? Ты видел новую пекарню?

Г о л о с Т и т у. Затопило ее всю… Она теперь лягушек выпекает… Пряжу размотайте… Или лучше бросьте мне весь клубок. Ну пожалуйста, пожалуйста, миленькая! Можно, я вас буду миленькой называть?

И р и н а. Нет у нас пряжи. Нет у нас мешков. Нет у нас ниток.

Г о л о с Т и т у. А шерсть?

И р и н а. Шерсть! (Фыркает.)

Г о л о с Т и т у. Кажется, кто-то фыркнул. Кошка, что ли? Ужас. Что же мне делать? Как мне к вам перебраться?

И р и н а (бодрым тоном). Держись, парень! Держись! Сейчас найду поясок, шнурок какой-нибудь… (Поспешно ищет.)

Г о л о с Т и т у. Можно фитиль от лампы. Только подлинней, метров на двадцать, а?

И р и н а. Фитиль? Ты что?

Г о л о с Т и т у (в панике). Вы тогда… вот что… вытащите веретено из-за пояса и бросьте его мне. Скорее. Моему дереву каюк… Качнулось, качнулось…

И р и н а. Что, сорвало его?

Г о л о с Т и т у. Да, но я за него держусь… еще…

И р и н а. Держись!

Г о л о с Т и т у (борется с волнами). Я еще держусь, я еще надеюсь… наде…

Тишина.

И р и н а. Ты что-нибудь там видишь на берегу?

Г о л о с Т и т у. Плот! Я смастерю себе плот. И тихонечко усядусь на нем. Теперь у меня никаких забот нет. Я уйду в море. Плюну на все это и уйду в море. Сейчас… Сейчас… (Молчит. Потом другим тоном.) Море…

И р и н а (поет вполголоса). Баю-баю-баю-баю…

Титу появляется верхом на колодезном ведре, держась двумя руками за журавль, который то взлетает, то опускается.

Т и т у. Водички не хотите?

И р и н а. Издеваешься надо мной?

Т и т у. И не думал. Но у меня тут свежая вода, с самого дна колодца! Я ведь уже до колодца добрался…

И р и н а. Это колодец с нашей улицы.

Т и т у. На мое счастье, он оказался поблизости… Дерево унесло, а я прыг-прыг — и в гнездышко…

И р и н а. Да, там и впрямь было аистово гнездо. Глупый какой аист!

Т и т у. Вы когда-нибудь катались на колодезном журавле?

И р и н а. Как это?

Т и т у. Да так — когда ветер ударит, ведро вниз уходит и само воду набирает… А я в это время наверху. А как ведро начнет подниматься, я на другой край соскальзываю… Как по лезвию ножа… Так и езжу взад-вперед… Я вот что придумал, я ведро вверх дном переверну… А то очень уж мне не нравится, как оно само воду набирает. Не нравится чисто символически, понимаете?

И р и н а. Нет.

Т и т у. Да ведь это что может означать? Понимаете? Ведро, само достающее воду! Вот потом, когда-нибудь потом, я бы, может, этим и воспользовался… Когда тучи разойдутся… я набрал бы себе свежей водички, из самого родника… Можно, конечно, и из облаков… да ведь она только голову помыть годится…

И р и н а. А что это там скрипит?

Т и т у. Слышите, да? Все скрипит… И веретено, и колодезный журавль, и свеча… Все проявляет кипучую деятельность… И я проявляю… вверх-вниз, вверх-вниз… то я вверху, то я внизу, значит, куда журавль, туда и я… Это как если б господь бог надумал мною воду черпать… А наверху — красота, далеко кругом видно… весь… разгром… первый сорт!.. извиняюсь… нет, жаль, конечно… но в смысле природной стихии… Знаете, все скользит как по маслу… Первым классом! И все… вниз…

И р и н а. Вот мы каковы, висим на журавле и шутим!

Т и т у. Так ведь я и плакал уже и кричал… Что остается делать? А знали бы вы, что я тут вижу…

И р и н а. А что ты там видишь?

Т и т у. Все вижу, только спасателей не вижу… Все остальное — как на ладони… Я, знаете, обратил внимание, какое у нас благоустроенное село. Дома — один к одному… плывут. Вот дом Чупаги… с высокой завалинкой, деревянные поперечины и застекленная веранда… А вот дом Гуицы: резные подпорки, а в одной гвоздь торчит, чтобы на него зеркальце вешать, когда воскресным утром бриться выходил… а Луца ему из кружки поливала… Вот только окна повылетали. Вижу икону, написанную на стекле, святой Илья, кажется, двумя клячами правит, и телега по каким-то огненным облакам… Подушки вот, добротные. Луца их только-только набить успела… А вот дворец нашего Янка. Еще недостроенный, без крыши. И на стропилах пучок чебреца еще висит. Плывет себе, уплывает со всеми своими балками и палками. Привет! Все проходит передо мной, как в чудесном сне…

И р и н а. Одного только не понимаю. Как же они не устояли? Ведь не спичечные коробки!

Т и т у. А вы бы сверху посмотрели, как я… Тогда бы все поняли… Их било под основание. Под самое основание. Срезало у фундамента. Бревна с гор плывут, как бульдозеры. Деревья, вырванные с корнем. Балки, бревна, полозья от саней. Плывут и все сносят. Как бараны, бодаются. Все сметают на своем пути… Да тут и каменная крепость не выдержит… Ой-ой-ой, что это движется на…

И р и н а. На нас?

Т и т у. Ух, повезло вам. На соседний дом. Слушайте, слушайте!

Долгий треск и грохот.

Слышали? На дно пошел. Красивое зрелище. Жуткое.

И р и н а. Что это за грохот?

Т и т у. Это рушатся погреба и подвалы, веранды и фундаменты. А-а-а… Даже зевать хочется…

И р и н а. Ты что, зеваешь?

Т и т у. Кажется.

И р и н а. Тебе что, надоело рассуждать здраво? Поразительно. Все течет, а ничего не изменяется. У меня такое ощущение, что все остановилось. Ну, давай вместе зевать. Это ты хорошо придумал.

Т и т у. Вы когда-нибудь ругались с учительницей из второй школы, что на горе?

И р и н а. Почему вдруг — ругалась? Почему ты спрашиваешь?

Т и т у. Просто так, чтобы знать. Ее дом собирается зайти к вам в гости. Мне кажется, у нее зуб на вас…

И р и н а. Мы как-то с ней поспорили на совещании… Но не настолько… чтобы мстить и преследовать…

Т и т у. Жернов летит… как метеор… Школьные сочинения плавают вокруг… как детские пеленки… Ух ты! Молодчина! Вовремя свернул. В миллиметре от вас прошел. Добрая душа, ничего не скажешь. Да и мне здесь… на этой палке… повезло. Можно будет еще ведер двадцать набрать…

И р и н а (ребенку). А ты что молчишь?

Т и т у (то шепотом, то громко, меняя голос, словно пытаясь избавиться от какой-то навязчивой мысли).

Ирина начинает прислушиваться к его словам.

И р и н а. Эй, ты, послушай, что это за «истинный гнев» и что это за «желчь»? Не улавливаю смысла.

Т и т у.

(Слушает.)

Тишина.

И р и н а (помолчав). Да, конечно… И я так думаю… Послушай, а все же — о чем это ты?

Т и т у. Да разве я что-то говорил? Да? Значит, я думал вслух. А я думал, что только думаю…

И р и н а. Думаю! Орал, как громкоговоритель на площади… Знаешь, а ты ведь настоящий философ… Мысли у тебя… такие абстрактные… обо всем об этом…

Т и т у. Об этом колодце!

Звук бьющейся посуды.

И р и н а. Ну вот, чашку разбила!

Т и т у. Это к счастью…

И р и н а. Ох!

Т и т у. У меня, кажись, веко дергаться начало. Ресница попала. У вас ресницы длинные? Вы бы мне протянули их, а я бы по ним легонько перешел… Не смей на других глаза пялить! Нечего на них глазеть! Не смей ни на кого смотреть, бесстыжая! Я ведь могу рассердиться! Ой, рассержусь! Это после того-то, что мы обручились?

И р и н а (не понимает, в чем дело). Ты что? Ты что?

Т и т у. С короткой твоей юбочкой покончено… Да и родителям нечего на коленки твои любоваться… Не их это теперь забота — твои коленки! Тоже мне родители… И чужих детей бросай учить! Свои теперь будут! Так я хочу… Чтоб много… чтоб целый класс!

И р и н а (вся сжавшись). Да ты…

Т и т у. Или даже два класса… параллельных… «А» и «Б»! (Наставительно.) Ну, прополощи горло и скажи «А-а-а…», «Бэ-э-э…»

И р и н а. Ты как себе позволяешь со мной разговаривать? Ты чего добиваешься, чтоб я заплакала?

Т и т у. А, захныкала… (Другим тоном.) Ой, простите, пожалуйста! Это у меня какой-то заскок… Помутилось… Неудивительно! Фосфор в мозгу весь намок, вот и замкнуло…

И р и н а. Проясняется?

Т и т у. Понемногу. Кое-какие мыслишки зашевелились. А что, солнце уже зашло? Так рано? А как же скот на пастбище? А, вот они, возвращаются… Машут хвостами, отгоняют мух, слепней. Быки плывут, подняв рога над водою. Коровы. Пегие. Всем стадом. Хорошо, что не разбрелись. Ну-ка, ну-ка, кажется, наша Мурджила… И рядом с ней — Приан… Как зубры… Все стадо поплыло вниз, в долину. Только бы бычок от них не отстал!

И р и н а. Испокон веков наши мужики гордились своим скотом. Своей землей. Своим домом…

Т и т у. Касательно земли — так ее вовсе не видать, а насчет скота, сами видите, какая на него напасть нашла, хоть и прививки от ящура поголовно всем делали…

И р и н а. Пропадут, все пропадут.

Т и т у. Плавать они умеют. Плавать я их научил. Да только куда их занесет? Придется потом всю округу облазить.

И р и н а. Ничего. Все себе вернем, все начнем сначала. Наши мужики — народ хозяйственный, опытный, все пережили…

Т и т у. И еще переживут. Не все еще прошли… смотрите, смотрите, овцы плывут всем гуртом! И стадо нашего Боалы… Теперь все. Теперь дело к концу. Конец.

И р и н а. Если ты имеешь в виду меня, то ошибаешься! Мы еще здесь. И здесь останемся! (Решительно.) И не дадим унести себя вниз… по течению…

Т и т у. А я, пожалуй, отправлюсь. Со всем этим скарбом, с журавлем, с ведром… (Раздражаясь.) Но до последней минуты я никому не позволю затыкать мне рот. Никому! Даже господу богу! (С грустью.) А когда все это кончится, из наших тел, погребенных в плодоносном иле, поднимется навстречу зорям нежный пар скорби…

И р и н а. Эй, Титу, если в тебе еще есть хоть крупица разума, посмотри внимательно вокруг и скажи мне, появился там кто-нибудь? А то, по правде говоря, я тоже начинаю терять терпение…

Т и т у. Появился… Пропал… появился… пропал…

И р и н а. Ох, напрасно я на него сердилась… И на прочих людей напрасно обижалась… Неужели я никак не могла помочь ему, этому бедняге? А те, на берегу, неужели они никак не могут нам помочь? Ждут чего-то. Придумывают что-то. И придумают в конце концов! (Ребенку.) А мы, сынок, будем ждать и хорошо вести себя… все будет хорошо… Вот увидишь!

Т и т у (смеется). Сегодня у нас в Доме культуры кино. Ну их, не пойду. Здесь вон какая красота! Река вся в пене! Собрала мыло из всех домов. Свинки теперь заблещут чистотой…

И р и н а. Что-что?

Т и т у. Песню вспомнил. Ку-ку! (Смеется.) Ку-ку!

И р и н а.

Т и т у. Откуда это?

И р и н а. Тоже… из песенки… Что-то я в этом году кукушки совсем не слышала… Как-то так получилось…

Т и т у. Ну ничего… Сейчас услышите… Ку-ку! Ку-ку!

И р и н а. Ты будь у меня умницей, кукушка… Кукушечка моя… птица серая…

Т и т у. Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку… (Все громче и громче.) Куку! Ку-ку! Ку-ку!

И р и н а (смеется). Ну хватит, хватит, а то оглушишь меня.

Т и т у. Ку-ку! Ку-ку!

И р и н а. А как там вода, выше или ниже? Здесь у меня она все поднимается… Но тебе там, наверное, виднее… вся обстановка… ниже, а?

Т и т у. Ку-ку… Ниже… Ку-ку… Выше… Ку-ку… Ниже… Ку-ку…

И р и н а. И этот решил меня попугать. (Громко.) Эй, ты! Меня, знаешь, не так легко взять на испуг!.. Тут уже пробовали… Нашлись такие… Смотри лучше, как бы тебя самого не унесло… А то ухнешь из огня да в полымя!.. Ремнем привяжись. А людей увидишь… маши руками… крыльями бей… куку-шеч-ка ты мо-я, пти-ца се-рая-я… (Плачет. Икает.) Серая…

И р и н а, стоя на кровати, пытается дотянуться до репродуктора.

И р и н а. Ну-ка поглядим, как наши дела. (Вертит ручку, радио не работает.) В общих чертах… стоим на кровати… но нас интересуют как раз детали… и перспектива… И, честно говоря… любая новость была бы утешительной. Хуже ведь не бывает. В самом деле, сколько можно жить под водой… (С интересом.) Любопытно узнать, что делается на Луне? (Раздраженно, в сторону радио.) Да скажи ты хоть что-нибудь… Тьфу!

Какое-то хрипение, потом аппарат вновь смолкает.

Ну-ну!

Снова треск и — тишина.

Говори-говори! Молодец! Можно сказать, что я установила контакт с миром. Наладила связь с миром. Мир хрипит. Но ободряет меня. Я поняла, он говорит мне: «Держись! Скоро появится кто-то на небе… на веревке… свисающей с вертолета… и ты услышишь голос: «Поднимайтесь, мы явились за вами!..»

В репродукторе снова шорохи.

Ирина не обращает больше на него внимания. Сидит на кровати и внимательно разглядывает водовороты, бурлящие в комнате.

Вот что забавно. Здесь, в моей комнате, вода завихряется справа налево, а в комнате покойника — слева направо. У меня, значит, против часовой стрелки… к чему бы это? Вода показывает мне обратное время? Дождя не слышно. (Слушает.) Значит — что, опять засуха? (Смеется.) Я тут задремала на минутку, и мне приснилось, будто я в Сахаре… в самом жарком ее месте. Я играла в песке. Мастерила себе песочные часы… из мертвых верблюдов… Уж не знаю, как это выходило, что я им сыпала песок в уши… А высыпался он у них из копыт. А потом верблюды перевернулись и я стала сыпать песок в копыта… Потом был пожар… какие-то огромные печи, охваченные пламенем… а потом я снова сыпала песок верблюдам… в горло, но тут началось извержение вулканов, потому что верблюды на самом деле оказались вулканами, только замаскированными. И лава потекла с двух сторон, справа и слева… Счастье мое, что я проснулась! Но что бы мог этот сон означать? Я прямо видела, как люди гибнут в огне. Грузовик перевернулся, и люди не могли из него выбраться… Взорвался мотор, и к ним уже нельзя было подступиться, только видно было, как они горят… И им самим не верилось… сами удивлялись… как это вдруг ни с того ни с сего… Нет, я тысячу раз предпочитаю наводнение… Вулканы! Извержения! Хорошо все-таки, что у нас такого не случается! Так что… не следует отчаиваться… нужно надеяться… (Ребенку.) Слышишь, малыш, мне даже нравится, что ты не на пуховой перине родился… Да, но вода все-таки прибывает, вот и гроб поплыл. (Ребенку.) Ох ты, горюшко, нажурчал, маленький! Дай-ка я тебя переменю. (Пеленает его.) Ничего. Видишь, дедушка тоже решил прогуляться… Он всегда в это время выходил на прогулку. А нынче он тоже намок. Но его-то я уж пеленать не стану. Почему, спросишь? У него пеленок нет. Все вышли. И жизнь его вся вышла. Вон какая лодочка, видишь? Это хорошо, что у нас в доме есть лодка! (Ловит рукой гроб и привязывает его простыней к кровати.) Теперь вы у меня оба рядышком… близенько… близенькие вы мои… Непонятно, откуда вода берется? И воронки эти? Слыхала я, будто земля одним полюсом к солнцу наклонена… И будто на этом полюсе льды тают… Так поговаривают… (Обращаясь к воде.) А ты, я вижу, никак не уймешься! Задумала, видно, к нам сюда на кровать забраться? Комедия! (Другим тоном.) Комедия-то комедия, но дело, в общем, пахнет драмой… (Испуганно.) Этак она, пожалуй, и впрямь в постель потечет… Вот если б я реку во сне видела… разлив… в постели… вместо парня в ночной час… тогда — понятно: к беде. Вода во сне — к беде. (Берет ребенка на руки.) Но так, без всякого предупреждения… без сна… (Нечаянно касается воды пяткой.) Ую-юй! За ноги хватает! Зверюга! И кто бы мог подумать? Ну ничего, ничего. В особых случаях сопротивляемость организма повышается. Когда угроза организму возрастает в арифметической прогрессии, его сопротивляемость растет в геометрической. Вот я и формулу вывела! Только бы наоборот не случилось… (Втаскивает гроб на залитую водой кровать, укладывает сверху ребенка.) Выход найден, назло всем врагам. Я никак не могла понять, на что это старику обязательно дубовый гроб нужен… Он как будто знал что-то… Настоящий ковчег… Мы поглядим-поглядим да и устроимся в нем вместе… А вот и покойник наш в цвет пошел, кости зазеленели, и распустились почки, словно он уже тысячу лет плавает… Наши, когда хотят, тоже умеют вещь сделать. Хоть гроб тебе сработают, хоть что… Надежный… Уж скорее в нем мертвец оживет, чем древесина подгниет… Что-то я уставать стала… Три дня с черными мыслями борюсь… Три дня… вот и устала… Ладно еще, что не потею, а то б еще больше воды натекло. (Смеется.) Нет худа без добра. По правде говоря, я давно уж подумываю, не начать ли мне принимать травяные ванны. Травяные ванны рекомендуются как для укрепления нервной системы, так и вообще… для всего… А где еще найдешь такой настой, как в этом… в этом… потопе? Ну так вот. Будь она только немного потеплей… Хотя — и так сойдет… Странное ощущение… непривычное ощущение… вода обнимает все тело… снизу доверху. Как будто в стену замуровывают… Что же это за стена, господи? Что за стена? Вот если б меня в дамбу замуровали — другое дело. Тогда дамба устояла бы… Уж я-то выдержала бы… Да, видно, им жаль ребеночка стало… вот дамба и рухнула… А зря… Не надо было жалеть… Никогда не надо скупиться на жертвы… Нужно жертвовать до конца… и с полным спокойствием…

Появляются два плывущих стога сена. На самом верху одного из них, прислонясь к рогатине, сидит к у м а И о а н а. Рядом с ней — перепуганные лиса и черная курица. На другом стоге с трудом удерживается т е т к а А н и к а, в подоле у нее кошка. Движение стогов замедляется.

К у м а И о а н а. Вот соломы бы пучок, где живет паучок…

Т е т к а А н и к а. Да немного бы дегтя, тетя…

К у м а И о а н а. Да с мертвеца бы обмылочки…

Т е т к а А н и к а. Да веревку бы с висельника…

К у м а И о а н а. А череп вурдалака?

Т е т к а А н и к а. А волчья глотка?

К у м а И о а н а. Зато у меня целая лисица!

Т е т к а А н и к а. Нужна волчья глотка. Лиса — не годится.

К у м а И о а н а. А черная курица у тебя есть?

Т е т к а А н и к а. А зачем? Нужна лягушка, сваренная в коровьей моче. Подкова, чтобы не сбиться. Кипяченная в небесной росе да в отваре чемерицы. Опять же — веретено. Или спицу — все одно…

К у м а И о а н а. Чур меня, чур! Чур!

Т е т к а А н и к а. А подвал, в котором грибы проросли? А то все водоросли… водоросли…

К у м а И о а н а. Да упавший в речку сокол, что в горах кружил высоко…

Т е т к а А н и к а (делает руками магические движения). Ведьмина падчерица, ящерка-ящерица, была рыбка — да пропала… рыбку в речке ты поймала… заудила — засолила, на горючий камень села, на огне ее сварила да и съела…

К у м а И о а н а (шамкая губами). Съесть-то съела…

Т е т к а А н и к а. Съела да не отведала и солнышку не дала… Дала ты солнцу? Не дала… Вот какие дела!

К у м а И о а н а. Тьфу!

Т е т к а А н и к а. Вот оно, солнышко, досуха распухло да и высохло.

К у м а И о а н а. Чур меня! Чур! Не колдую, не хочу! Не правим, не лечим — печем!

Т е т к а А н и к а. Пиявочка-пиявочка, ползи скорее в ямочку, под заброшенный мосток, поверни запад на восток…

К у м а И о а н а. Все ясно…

Оба стога, попав в водоворот, снова трогаются в путь.

Трудная у нас с тобой работа, Аника.

Т е т к а А н и к а. Да уж, тетка Иоана… Так на чем мы остановились?

К у м а И о а н а. «Солнце досуха распухло…»

Т е т к а А н и к а. А дальше-то что?

К у м а И о а н а. Дальше? Во-он, видишь, село… как проплывем его — так и все!.. Вниз да вниз… да только держись… (Вздыхает.) Эх, было б у нас все, что нам нужно… Или хоть веник березовый!..

Т е т к а А н и к а. Да волчья глотка да квашня…

К у м а И о а н а. Чур меня! Чур! Попробуй поколдуй тут на одном сене… Мыслимое ли дело… Немыслимое… Плохо дело… Дальше некуда… Дальше — некуда?..

Стога уплывают. Тишина.

И р и н а на прежнем месте, на кровати. Вода поднялась еще выше.

И р и н а. Какой прекрасный бассейн! (Назидательно.) Для женщины двадцати трех лет… почти все в жизни изведавшей, это — предел достижимого… Все, что будет потом, — только повторение. Вот если б еще… родились дети… тогда бы можно с жизнью честь честью рассчитаться… Пришел, увидел, народил… Покрасовался перед зеркалом…

Женщинам и поэтам до двадцати лет — ого! — у них достаточно времени проявить себя… Свою гениальность… А мне уже двадцать пять… Я давно переступила порог… да и жалеть, кажется, не о чем… Да что это я… словно речь произношу… на собственных похоронах, прости господи.

И откуда этот пессимизм на мою голову?

Нет, от пессимизма пора избавляться!

Человек до последней своей минуты не хочет понять, что смерть пришла за ним!

И хлопочет на краю могилы.

А мне вот как теперь помолиться хочется: «Молю тебя, вымой стакан, в который ты нальешь мне яду. Чтобы на нем микробов не было…»

Мне и в театре никогда не нравились безвыходные положения. Поставят героя перед страшной опасностью и начинают эту опасность раздувать, доводить до катастрофы. Хорошо кто-то сказал, что в жизни не бывает безвыходных положений, только дураки их выдумывают. А жизнь гораздо сложнее. Например, здесь, сейчас… (Вдруг испугавшись воды.) Ой! Вода… поднимается самым глупым образом… и для меня это, кажется, положение безвыходное… это случилось со мной… Вот в чем вся разница… И я здесь одна-одинешенька… а тот… все кукует… (Слушает.) Несчастный, уже и куковать перестал… Вот он, если б он мог изложить на бумаге все что пережил… Уж он-то совсем иначе представил бы проблему… Он бы изобразил ее… масштабно… подчеркнул бы величие человека… Только в опасности и видно, как велик человек…

Слышен г о л о с Т и т у.

Г о л о с Т и т у. Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

И р и н а (радостно). Легок на помине. Эй, парень… я только что о тебе подумала. Очухался? Ты что, сознание потерял? Мне тоже, знаешь ли, пару раз не по себе становилось… только нельзя мне… долг, понимаешь… Родила ребеночка, вот и нужно о нем заботиться… а не сознание терять… Для того я и болтала тут без умолку… слышал ты?.. Я ведь громко разговаривала… и для тебя тоже… чтобы не очень уже тебе там уныло было. Никогда еще я не думала так много и так серьезно… о некоторых вещах… И, кажется, все поняла и выяснила для себя… теоретически… И считаю, что твоя идея измерять жизнь в часах… была хороша.

Г о л о с Т и т у. Ку-ку… Ку-ку… Ку-ку…

И р и н а. А петь ты стал гораздо лучше… Растешь! Слушай, может, ты — птица? Ну да все равно. Главное, чтоб кто-то слушал меня. Чтоб я могла с кем-нибудь словцом перемолвиться. А то вода, гляжу я, все поднимается, а плавать я совсем не умею… так что… Что за болтливость на меня напала!.. Сама не знаю, что это со мной… Вспомнила я историю о двух возлюбленных. Видишь, чем у меня голова забита! О двух любовниках, которые решили сварить себе кофе, поставили его на газовую печь и забыли. А кофе выкипел и залил пламя. Когда они это заметили, было слишком поздно. Это была чужая квартира, кто-то предоставил им ее на несколько часов и, уходя, запер ключом дверь снаружи… Когда они почувствовали в комнате газ, было поздно… Одно из свойств метана — парализующее. Сам видишь, что умираешь, находишься в полном сознании, только двигаться не можешь и все смотришь и смотришь, удивляешься и удивляешься… Когда их нашли, у них были такие удивленные лица, что пришлось вводить им инъекции для расслабления мышц, чтобы не хоронить их такими… удивляющимися… Так что… забыла, что я сказать хотела… мысль срывается… А, вот что, ты, парень, старайся улыбаться, не хмурься… все равно ничего путного не придумаешь… Слишком уж много мы хмуримся… морщим лоб. Да ты хоть слушаешь меня? (Прислушивается.) А может, это был вовсе и не он… он, поди, давно уж пропал… должно быть, померещилось мне, или то настоящая кукушка была?.. Кукушка… Ей-то что? Отложила себе яичко в чужое гнездышко и напевает мне тут, а у меня и без нее от забот голова кругом… (Видя, что вода поднялась еще выше.) Кругом вода… Только голову-то я еще и могу из воды высунуть… А то вся — там… А сын мой смеется… Вон как смеется… Ай да молодец, быстро научился… Ему в жизни над многим посмеяться придется… Ну, говори, чего хочешь? (Озабоченно.) Эй, ты, гляди мне, не смей на дедушку!.. Младенцы, когда свое делают, всегда хохочут как полоумные… Бедный папа, пусть хоть сверху сухим останется… А впрочем, малыш, ты тут хозяин… А тебе, отец, спасибо за гроб, прости меня, господи, он нам еще пригодится. Я тебе этого не забуду всю жизнь. А сколько все-таки? Кто может сказать человеку, когда наступит его час? Ох, что-то у меня голова кружится… Устала я… Как эта вода… Усталость без конца и края. (По слогам.) Ус-та-лость ро-жени-цы… Всех наших знаний, в конце концов, хватает лишь на то, чтобы разбить смерть по слогам… (Смеется. Серьезным тоном.) Прежде чем вода дойдет мне до груди… я должна покормить его… В самом деле, хорошая мысль… А то философствуешь, философствуешь, а ребенку титьку дать забываешь… (Расстегивает на груди кофточку и снимает ребенка с гроба.) На тебе, вот! Что это, знаешь?

(Смеется.) Не знаешь? Титька. Я догадываюсь, что она тебе уже с этих пор нравится, проказник! Ну и повеса ты будешь у меня! Точь-в-точь как твой батька… Кто его знает, где он сейчас шляется и никак к нам не вернется… За какой юбкой увязался…

Сквозь пролом в крыше проникает лунный луч.

Смотри, проясняется, звездочки выглянули… Вон, в воде отражение… Стоило им такой путь проделать, чтобы только отразиться в этой луже!.. Вот тебе, миленький, титька, а вот тебе космос… (Глядя на сосущего ребенка.) Не то что в космосе — в титьке как следует еще не разобрались… Впрочем, тебе еще рано во всем разбираться…

А вот мне пора бы…

Наступает такой момент, когда все нужно знать… Все, что можно… все, что необходимо… перед дальней дорогой… Куча знаний… а понимания — никакого… (Молчит.) А вон та звезда для того только и взошла, наверное, чтобы сиять надо мной… как венец… Ну конечно… Я ведь человека в мир принесла… Сияние над головой… Сияющий иней…

Начинает звучать мелодия.

(Глядя на ребенка.) Наедайся, маленький… Наедайся… Хоть раз — да вволю. Чтобы потом вспоминать, когда голодно будет… это молочко… Я вот тоже тут вспоминала… и довспоминалась, побелела вся… Поседела. (Проводит ладонью по волосам.) Волосы у меня первыми устали. Теперь они у меня — как у призраков. И легче стали. Я чувствую, что они стали легче. Раньше в них было золото… и они тяжело падали мне на плечи… если б их на зуб попробовать — чистое золото! (Плачет.) Я была национальным богатством. (Успокаивается.) Ах, материнское молоко! Там, внутри, я знала, что все между собой связано… И вдруг я ощутила себя оторванной, отделенной, выброшенной наружу. (С испугом.) Я — родилась! Я очутилась… в безымянном хаосе… (Умиротворенно.) И вдруг почувствовала материнскую грудь. Родник. Молочный источник… (Ребенку.) Ну что скажешь? Есть еще на этой земле молочные реки — сахарные берега? Бедная моя мама, она-то уж не позволила бы мне начинать кормить с левой груди… «Левшой будет», — сказала бы она. А бабушка закричала бы: «Сцеживать, сцеживать надо! И волосы свои подбери, хочешь, чтоб у ребенка губки потрескались? Да смотри молоко не прокапай, а то попьют муравьи — и пропадет оно у тебя…» Где она теперь, бабушка? Где ты теперь, мама? Мама! Мама!

Теперь — я мама.

И волосы у меня не подобраны.

(Прячет грудь и застегивает кофточку.) Ох, полегчало. А то вся набухла было. Хорошо, что покормила его. И мне легче… (глядя на воду, поднявшуюся еще выше) легче будет на воде держаться. (Вдруг кричит, охваченная ужасом.) Не-е-е-ет! (Опомнившись, кладет ребенка на гроб. Нежно.) Сейчас, сейчас я тебя убаюкаю. Спеть тебе? Что тебе спеть? (Подбирает мелодию, потом задумывается, слушая плеск воды.) Вот, вода тебе споет… вместо меня… Светает. И все вокруг еще страшней. А мне и закричать нельзя. Ребенок проснется… Покойник проснется… Нет, лучше уж буду петь… Что ж тебе спеть, малыш?

Молчание.

Г о л о с Т и т у. Ку-ку… Ку-ку…

Т и т у влетает в окно на гребне волны, погружается в воду, но успевает ухватиться рукой за какую-то перекладину.

И р и н а (сидит на кровати, по пояс в воде). Явился наконец?

Т и т у. Какая вода… аппетитная… А какой у нас теперь год?

К нему подплывает кукла. Ирина хочет поймать ее, но у нее ничего не получается.

Так вот, отец, сейчас я пойду и доставлю ее сюда…

И р и н а. Успокойся, парень…

Т и т у. Приволоку ее за волосы… и положу перед вами… Ох, задыхаюсь… Нет ли у вас воздуха? Мне нужен воздух, простор… Открытые дали… У меня есть разрешение на них, лицензия… А также на рыбную ловлю и охоту. К тому же, но это, конечно, между нами… я еще и браконьерствую. Тсс!.. А здесь я задыхаюсь!..

И р и н а. Постой! Постой, куда ты? Захлебнешься.

Т и т у. Это не имеет никакого значения. Всякий раз, когда я взлетал на колодезном журавле вверх, я видел тут у вас через проломанную крышу горшки квашеной капусты… (Уходит.)

Какое-то время еще слышны всплески, хохот, потом все смолкает.

И р и н а. Все спешат по домам, все, кроме моего муженька. Вот они, я их ясно вижу! Вода-то, конечно, мутная, но в голове у меня ясным-ясно. Ясным-ясно от мутной воды. (Извиняющимся тоном.) Что-то на меня нашло… Но теперь, кажется, уже все в порядке… (Прислушивается.) Никто больше не зовет на помощь. Всех спасли. И все теперь сидят по домам. Но сами-то дома… большинство из них… плавают в долине… как маленькие экспедиции… (Задумывается.) А вдруг и мой дом поплыл? И мы уже, может быть, на Дунае? Или даже на Черном море? А может, нас качают волны океана? Постой, постой, куда же впадает Черное море? В какой океан? А в какой океан впадают все океаны? Только бы мой муженек потом разузнал, где нас искать… Скорей бы он уже появился на своей лодке… Пока еще Черное море не впало в океан… В Черный океан… (С любовью глядя на ребенка.) Произведешь на свет ребеночка и ходишь потом всю жизнь важная, как будто, стоит тебе захотеть, в любой момент родишь такого же… Уж очень мы, женщины, самонадеянны. Возомнили о себе… Взять опять же меня… (Словно демонстрирует что-то.) Возьмем конкретный пример… Даже банальный… Я… или любая другая…

Вода доходит ей уже до шеи.

(Руками, поднятыми над головой, удерживает ребенка на плавающем гробе.) Казалось бы, нет больше смысла цепляться за жизнь… Казалось бы… Конечно, никакого смысла! Что же меня еще удерживает? Там, внутри, я знала, что все между собой связано. Но здесь, сейчас… что меня еще связывает… с домом… с землей… Вода уже у подбородка. И говорить я могу, только запрокинув голову… и смотреть на ту незаходящую звездочку… Но и она, кажется, уже тает… Наступает день, и свет ее тонет в другом, более сильном свете… (Глядя на звезду.) Но пока смотришь на что-нибудь… На звезду… На любую соломинку… не теряешь надежды… А ведь если есть хоть маленькая надежда, значит, должна быть и половина этой надежды… и половина этой половины… И так до бесконечности. Древние хорошо знали, что говорили. Они учили нас быть оптимистами… до бесконечности. Что-то я разважничалась. Но при этом меня что-то беспокоит… Меня беспокоит почему-то вода… Очень жаль, что я не успела поразмыслить и о нем, о моем муженьке… Однажды, когда я была уже беременна, он посмотрел на меня каким-то долгим взглядом… Как-то особенно… Как никогда раньше не смотрел… Я его и спрашиваю: «Что это ты всю меня… сверху донизу осматриваешь? Смотришь, не другая ли?» А он мне отвечает… и голос у него дрожит. Сейчас… сейчас я припомню, что он мне сказал… Ах да! (Тихим голосом.) «Когда ты стоишь вот так, прямо, сложив руки на своем животе, ты напоминаешь мне древнюю княжескую супружницу, и я как будто слышу голос: «Мы, Ион и Иоана, приложив усердие, сотворили сие святыя дитя во сохранение вечной памяти Солнца и Земли…» (Молчит.) Забавно, что я вспомнила об этом именно сейчас, когда вода достает мне до губ. А живот мой весь в воде…

Великий живот моря…

Я выполнила свой долг…

(Улыбаясь.) Кит сделал все, что мог{78}. Он до конца понимал ответственность за судьбу того, кого бог поместил в нем. И высадил его на сушу целым и невредимым… (С грустью.) Этой сушей был гроб… (Плачет. Потом успокаивается.) Хорошо, что дождь кончился. Это — победа земли над водой… Вот я и добралась до половины той самой половинки… Почти до бесконечности… Там, за едва уловимым мерным шумом воды, мне слышится всплеск весел, смело взрывающих воды… (Слушает.) Да-да, я слышу… Весла… они вспарывают не землю… не почву… но воды. Ясно слышу… Но что, если и эта лодка не доберется сюда? Тогда они прибудут на вертолетах. И всех спасут… Никто не будет брошен… на произвол судьбы… Все-таки хорошо, что крыша над нами треснула. Слава богу, нас увидят сверху… Я так и слышу его голос, голос нашего спасителя… Кто бы он ни был… Слышу, как он рассказывает там, среди своих, как пробрался он в затопленный дом через пролом в крыше… (Подражая кому-то.) «…и вдруг гляжу — ребеночек плавает… хочу взять его, но тут замечаю, что кто-то вцепился в него снизу… вцепился и над водой держит… понимаете? Это были руки матери… как клещи впились в малыша и не дали ему погибнуть… на дно пойти…» (Сияя радостью.) И ребенок дышал… (Становится на гроб, поднимает ребенка над головой. Свет безграничного счастья заливает ее; за какой-то миг до того, как вода накрывает ее.) Так что дыши… Слышишь, дыши… Давай, дыши… дыши…

З а н а в е с.