Созвездие Антура

Глава 13 ПЛЯСКА СОЛНЦА

На четвертом курсе Белкин и Косыгин снова прибыли в ТИНРО — на преддипломную практику.

В первый же вечер они сидели в комнате общежития за бутылкой болгарского вина. Молча слушали Аркадия Снегирева, старшего научного сотрудника института, пришедшего к студентам в гости.

Долговязый, всегда до голубизны выбритый и по-парадному отутюженный, он почему-то вызывал у Алексея чувство неприязни. Коллеги по институту говорили Аркадию в лицо: «С тобой лучше не ходить на охоту — всегда забегаешь вперед, не думаешь, как друзья». Тот лишь усмехался: «В тайге не ловят ворон…» Алексей уже успел убедиться, что Снегирев — гастролер в науке. За многое брался с шумом, но мало что доводил до конца. Стал выдавать себя за литератора. Придет в лабораторию, выложит из кожаного портфеля лощеную бумагу и час-другой выводит на ней очередное название: «История моей любви». На следующее утро порвет листок и снова выводит тщательным образом: «Отречение». Сотрудники лаборатории подсмеивались над этой странностью коллеги, но тот делал вид, что ничего не видит, а про себя отмечал: «Завидует серость…»

И сегодня Снегирев старался выглядеть перед практикантами незаурядной личностью. Около часа рассказывал о том, какая гиблая дыра — этот Дальний Восток. Говорил неторопливо, покровительственно, любуясь своим красноречием.

— В Белом море, на Байкале учет тюленей уже давно ведется авиацией. С самолетов, вертолетов считают их в Норвегии и Нидерландах. И только здесь, на Дальнем Востоке, где самый большой объем промысла, мы не можем сказать ничего вразумительного об их запасах. Нам, у-че-ным, нужен самолет, но товарищ Госплан, видите ли, не предусмотрел это. А методами, какими работаем сейчас, будем вести исследования еще не одно десятилетие…

— Так уж и десятилетия? — выразил сомнение Алексей. — Ну, а то, что на Дальнем Востоке еще не все тюлени учтены, вполне естественно. Тихий — не Белое море и не Байкал. А для нас с Косыгиным так даже лучше — иначе нечего было бы здесь делать.

— Вижу, Белкин, в оптимистах ходишь. Имей в виду: океан не любит липовых оптимистов — быстро отрезвляет.

— Кого как.

— Поживем — увидим.

— Действительно, поживем — увидим, — согласился Алексей, давая понять задержавшемуся гостю, что разговор окончен.

…Утром практиканты пришли в ТИНРО. Кузнецов встретил их «прохладно». Считавший себя чуть ли не единственным здесь специалистом по ластоногим, он никак не мог примириться, что прошлогодний отчет лаборанта Белкина оказался сильнее, чем его собственный (на прощанье директор даже подарил студентам книгу «Китообразные Дальнего Востока»). И когда Белкин с Косыгиным попросили Кузнецова снова поставить их на должность лаборантов, тот категорически отказал.

— Тебе жалко, что ли? — с недоумением спросил его коллега Выставкин. — Пусть ребята немного заработают. Сам был студентом. Наверно, еще не забыл, как жить на стипендию.

— Чего за них плачешься? Да, я тоже жил на студенческие гроши. И ничего, как видишь, не пропал. Пусть и они привыкают. А то слишком рано почувствуют запах денег, — отрезал Кузнецов.

Непонятно, почему выразил недоверие студентам и руководитель практики. Он не разрешил им браться за изучение морских котиков. На просьбу ребят объяснить, почему не дают эту тему, ответил уклончиво: «А вы уверены, что справитесь?»

Белкин пошел к директору.

— Кирилл Иванович! Что же получается? — начал с возмущением. — Научно-исследовательский институт, а ни разработки тем, ни методики…

— Ишь куда занесло! — остановил практиканта Панин. — Ты не горячись. Давай обо всем по порядку.

Разговор был недолгим. Алексей вышел из кабинета директора удовлетворенным — получено разрешение на изучение котиков.

Отплытие «Крылатки» назначили в ночь с 21 на 22 марта.

— Опять ночью? — удивился Алексей.

— Второй раз — в плаванье, а до сих пор не знаете, что в понедельник моряки не выходят в море, — заметил капитан.

— Сегодня же понедельник! — спохватился Белкин. — Ну и везет нам, Сергей Аполлинарьевич. Прошлой весной выходили тринадцатого, нынче — в понедельник.

— Не волнуйтесь, Алексей Никифорович, — улыбнулся Политовский. — Живы будем — не умрем…

Белкин опустился в каюту. В ней было все, как обычно, и еще — балалайка!

«Вот хохма! — удивился Алексей. — Теперь доведу боцмана до белого каления. Но откуда балалайка? Впрочем, не проделки ли это самого боцмана? Во время прошлой экспедиции я рассказывал, кажется, о нашем семейном оркестре…»

Алексей снял со стены балалайку, тронул пальцами струны.

…В полночь «Крылатка» отошла от причала. В мартовской тишине одиноко прозвучали три традиционных гудка. Курс взяли на Курильские острова.

Шхуна, похожая с воздуха на черного жука, то взбиралась на вершины океанских гор, то скатывалась к их подножию. К вечеру шторм постепенно унялся. Дул легкий прохладный сиверок. Назавтра синоптики обещали промысловую погоду.

Белкин стоял возле борта и неожиданно увидел, что над горизонтом как бы поднимается второй океан. По нему ходила крупная зыбь и плавали рыболовные суда. Они словно повисли в воздухе. Нижний край солнца окунулся в волны, тут же сплющился и расплылся — у него вырастала ножка-подставка. Вскоре солнце стало похожим на большой огненный гриб.

— Сергей Аполлинарьевич! Посмотрите, что творится с солнцем, — закричал он капитану.

— Что за представление? — удивился Политовский. — Пятнадцатую весну встречаю в море, а такого еще не видывал.

«Курс взяли на Курильские острова».

Все зверобои высыпали на палубу.

Уже не гриб маячил на горизонте. Солнце стало похожим на две опрокинутые чаши. Верхняя, как оранжевая стрела, стремительно улетала вверх, а нижняя — вниз. Через несколько мгновений чаши встречались и опять разлетались.

— Так вот она какая, пляска солнца! — тяжело пропыхтел трубкой боцман. Была у этого старого мореплавателя слабость — любил вспоминать о своих и чужих морских скитаниях, которые все считали небылицами. — Было это годочков семьдесят назад — тогда мой батько плавал юнгой на торговом пароходе. После сильнейшего шторма солнышко спустилось к океану, и все увидели, как принялося плясать. Поначалу медленно, будто нехотя, а потом ловчее и ловчее. Да так лихо расплясалося, что нелегко было остановиться. Оно, как малое дитя, резвилося перед сном…

«Что же это было? — размышлял Алексей. — Морской мираж? Наверное, кроме миража, здесь была и рефракция света…»

Белкин спустился в каюту, уткнулся в книги — «пляска» солнца не давала ему покоя.

Распахнулась дверь. На пороге появился радист.

— Леша! Проси у Политовского спирт — отмечать будем!

— Что-о-о? — не понял хозяин каюты.

— День рождения твоего сына. Вот радиограмма!..

Алексей жадно, несколько раз, пробежал глазами узенькую полоску.

— Даже не верится, — проговорил быстро. — Неужели год прошел?.. Сегодня какое число?

— Двадцать четвертое.

— Все верно. Моему Володьке уже год!..

Наутро Алексей писал жене: