Созвездие мертвеца

Наборщица Женька

Желнин редакцию покинул, дверь запер. Только вот с той стороны стройматериалы теперь не так лежат, как прежде. Внимательный человек сразу заметит. Но это уже не его проблемы. Ему нужно номер газеты тот найти, последний. Был соблазн тут, в редакции, остаться, столы сдвинуть и уснуть. Но его время теперь ночное. Днем передвигаться по городу затруднительно. Да и ночью-то непросто.

Он надвинул шапку на глаза. Теплый ветер дует в лицо. Следы неурочного снегопада исчезают на глазах. В ботинках, по счастью, не хлюпает. Новые, недавно купленные. Грязь ими хорошо месить. Можно, конечно, пойти домой, принять ванну и переодеться, но это стопроцентный провал. А вот к Женьке-наборщице придется зайти. А потом бежать из города. Слух о воскресшем Сереге Желнине распространится в городе немедленно. И тогда доктору Малахову придется туго. Значит, Женька видеть его не должна. А как же быть тогда?

Вот ее дверь. Живет она, на свое несчастье, одна. Лет ей около тридцати. С мужем, уже вторым, в разводе.

Нрава веселого. Набирает быстро, ошибок почти не делает. Или не делала… А она-то, должно быть, тоже без вести или трагически случайно, как и все. Он про это и не подумал. Это плохо. Думать сейчас нужно как можно больше и быстрее.

Телефонов-автоматов поблизости нет. Но этаж ее первый. В этом счастье. И свет горит в окне. Значит, не спит. Или не спят. Еще одно окно выходит во двор. Это общая кухня. На ней могут ночью курить или поправлять здоровье. Желнин огляделся. Ни души на улицах.

В доме этом никакого второго этажа не может быть в принципе. Это бывшая казарма немецких военнопленных. После сорок восьмого года она использовалась вначале под учреждение, а затем сюда расселили остронуждающихся эвакуированных. Такая большая коммуналка. Туалет один в конце коридора. Вахтеров никаких. И на кухне никого. Дверь на этаж заперта изнутри на крюк, но форточка на кухонном окне приоткрыта, и дежурный свет горит.

Желнин протиснулся внутрь и руками достиг подоконника, а затем медленно высвободил ноги, при этом все-таки форточкой хлопнув. Да и другой шум произвел. Поэтому очень быстро нужно было проскользнуть коридор и укрыться, хотя бы в душевой. А еще лучше в прачечной. Висят и сохнут простыни, за ними шкаф обширный. В него и втискивается Желнин и совершенно вовремя. Обход территории все же совершается кем-то из жильцов, но вторжение принято за слуховую галлюцинацию. Наконец наступает полная тишина.

Дверь Женькина — вот она. Серега как-то ненароком визит произвел, хотя ситуацией не воспользовался, отложил на потом. Не хотите ли вступить в интимные отношения с ожившим трупом? Совершенно фантастические ощущения. Результат гарантируем.

Желнин снимает со шнура черный чулок, еще не просохший, натягивает на голову. Решает, что темновато, и прикидывает, где быть прорезям для глаз. Нож карманный всегда при нем. Вот и стал он человеком в маске. Осталось только тихо-тихо дойти до двери Женьки.

Желнин ввалился в комнату, не дав женщине опомниться, зажал ей левой рукой рот, положил лицом на ковер, правую руку заломил за спину.

Голос из-под чулка чужой, неестественный, и Желнин старается тембр изменить, говорить отрывисто, только приказы. Свет в комнате не включен.

Желнин достал пистолетик свой, приставил к виску женскому, буркнул, что и положено. Молчит Женя, лежит на ковре лицом вниз. Желнин даже полотенце не стал ей в рот всовывать. А компьютер — вот он, в углу. Щелчок на фильтре, утоплена кнопка на панели, пошла загрузка. Вот и каталог. Желнин «запрыгал» по файлам. Женя прихалтуривала в нескольких местах. Наконец нашел какие-то намеки на газету. Старые статьи. Он знал примерное содержание номера. Он его перебирал в уме все эти дни. Ничего похожего. Зряшное посещение. И фатальное. Теперь только ноги уносить.

Впрочем, стоят на полочке коробки с дискетами. Если их все перебирать, до утра не управиться.

— Знаешь, что ищу? — как можно строже и противней спросил Желнин.

— Догадываюсь.

— Где?

— «Ведомости».

— Ну.

— А вы меня не убьете?

— Попробую.

— Вы кто? ФСБ?

— Где?!

— В коробке без надписи. На дискете написано: «Слюньков».

Желнин нашел дискетку, вставил в дисковод. Весь номер — вот он. Весь до последнего знака. Только без корректур. Их вводили на месте, в редакции. Потому-то и не подумали гости, что набрано на стороне. Материалы в машине. Люди на месте. Черновики на столах. Дело верное. Про Женьку никто и пикнуть не успел. А может, и не захотел, и сама она не дура.

Принтерок маленький — вот он. Это хорошо. Желнин немного в машинах этих разбирался, но сейчас заколодило.

— Вставай.

Сам отошел в глубь комнаты, съежился. Только пистолетик в руке. Смешное оружие живого трупа.

— Печатай все.

— У меня бумаги чистой нет. На обороте черновиков пойдет?

— Пойдет. Только зачеркивай эти самые обороты. А то запутаюсь. Еще раз приду.

— Больше не нужно.

— Я тоже так думаю.

В этой самой одежде Женя Желнина уже видела, и притворяться бесконечно долго нельзя. Наверняка она почуяла, что дело не чисто, и мужик этот с чулком на башке ей не совсем чужой. Но до полного опознания дело не дойдет. Не успеет.

Принтер заедал, мял бумагу, вредничал. Наконец стопка листков легла на стол, компьютер выключен, и оттого в комнате прежний полумрак. Вот и дискета в бумажнике. И листки во внутреннем кармане.

— Сколько за работу берешь?

— За какую?

— За набор.

— Три тысячи знаков — десять рублей.

— Мало берешь. Вот здесь триста тыщ. И полное молчание. А то вернусь.

— Да не надо мне денег.

— За всякую работу нужно платить. Что знаешь про редакцию?

— То же, что и все.

— Где люди?

— Без вести пропали. Несчастные случаи. Желнин на операционном столе умер.

— Не на столе, а после. Инфекция в брюшной полости. Хочешь инфекцию в брюшную полость?

— Нет.

И здесь Желнин потерял контроль над собой. Он стал изнемогать от желания. Оно распирало его.

— Чтобы лучше меня помнила, становись.

— Что?

— Халат снимай.

— А… Нет проблем.

Желнин приспустил брюки и едва успел вторгнуться в плоть эту, желанную и зряшную, может быть, последнюю в его жизни, как все, что копилось в нем все эти безумные дни, эти рассудочные ночи, исторгнулось. Он закричал, тихо, но явственно.

Теперь он был уверен, что она не станет призывать к возмездию в ближайшее время, необходимое ему для бегства. Прощай, дом на Коломенской. Встретимся ли вновь?

Желнин прошел к главному входу, сбросил крюк, вышел. Вначале шел медленно, спокойно, потом свернул за угол, убедился, что нет никого, потом все же патрульный милицейский автомобиль показался. Не останется город без надзора. Спят в магазинчиках и ларьках рабы бандитские, спят сами бандиты, спят чиновники из мэрии, но храм власти охраняется. Не спит постовой в будке и наряд внутри помещения.

Желнин в подъезд нырнул, подождал, пока проедет авто, которое всех бережет. Вышел. Уездный городок невелик. Вот она, окраина. Вот опушка леса, а там, если через снег глубочайший, тающий уже, но прихваченный утренними скрепами льда, будет беседка. Территория любви. Летом туда очередь.

Желнин пробрался к беседке, припоминая, где тут ямы и взгорки, промок весь, и последнее тепло его покинуло. Это в принципе не беседка уже, а домик. Фанерные напуски, дверка, кем-то притащенная. Осторожно заглянул внутрь: мало ли что? Нет — ни бомжей, ни другого люда. Но кто-то бывает здесь. На полу тряпье. И счастье великое в углу — печурка самопальная, из прогоревшей местами жести. Подобие трубы выведено наружу. Растопка, спички, какое-то подобие посуды. Желнин вышел из домика, утро уже занималось. Нашел дрова — нарубленные ветки, даже целые чурочки, внес в помещение. Главное согреться, носки подсушить, ботинки, а если повезет, то часа два поспать. Повезло уже в том, что ветер юго-восточный вчера принес изменение погоды, и ночь была теплая. Градуса два в плюсе. И это на рассвете. А днем и вовсе потеплеет. Нельзя ему более ни в дом Мощеных, ни в корпункт, ни в редакцию. Нужно убираться из города.

Через три часа, соорудив какие-то бахилы из тряпья и прикрутив их проволокой, он через мокрый глубокий снег выбрался назад, на опушку, переобулся в подсохшие носки и ботинки, кривым путем вышел на станцию, где, не глядя в окошко кассира, взял билет до областного центра.

Поезд был пассажирский, проходящий, вагон общий. Он забрался на вторую полку, лег лицом к стене.

Около полудня в большом городе, ни о чем уже не думая и совершенно не прячась, купил билет до Питера. В той самой забегаловке, где приходил в себя после операции, пообедал, дождался посадки, уже на купейную полку лег, укрывшись сразу двумя одеялами, и, потягивая коньяк из плоской фляжки, попробовал заснуть, но очень долго не мог. Наконец, почувствовав, что проваливается в черную дыру, фляжку завинтил и сунул под подушку. Дуракам везет всегда и везде. Такова диалектика выживания.