Созвездие мертвеца

Дядя Ваня

Толстые шерстяные носки я нашел в хозяйском шкафу. Нога у него сорок второго размера, и мне опять везет. Хорошая разношенная кирза к месту. Учитывая то, что я бросил на берегу реки и взял здесь, наследил, набедокурил, пригнал назад лодочку с трупом порученца, провалился по самые уши в море улик и доказательств, о будущем можно не беспокоиться. Подставили меня классически и многовариантно. Куда ни пойди, какую дорожку ни выбери — убивец и изощренный душегуб. Но вот вопрос — зачем? Я подхожу к тому окну, которое на реку. Лодочка, видимо, была просто рыбацкая. Но, проплывая мимо «зоны отдыха» и созерцая тела порученцев, на пятачке и в лодке, наверное, никак не идентифицировали их с просто пьяными озорниками. И потому просто унесли ноги. Так бы на их месте в наше время поступил каждый. Только отморозки от образования блукают по месту происшествия и переодеваются в одежду жертв. Так ведь холодно. И тут я увидел генерала. А он меня. То самое «вольво» возвратилось к шашлыкам, и из него вышел сначала один хорошо координированный господин с видом праздношатающегося туриста, потом генерал, потом еще двое. И мой наставник уже не управлял ситуацией. Он как-то весь сгорбился и понурился и лишь бросил взгляд на окно дома, в котором я подставлялся, замер и сразу сделал жест, направляющий внимание спутников своих в противоположную сторону. Я из окна исчез и, полупригнувшись, перебежал к другому, к тому, что на лес, осторожно выглянул.

Мне было безумно интересно, что там дальше будет происходить на пятачке, возле сгоревшей баранины, но счет шел на мгновения. Окно открылось сразу. Распахнулось просто и естественно, как и должно было происходить сегодня все. Высоты здесь метра четыре. Если опуститься на руках и, разжав их, постараться, чуть оттолкнувшись, попасть ногами вот в тот холмик, то и шума никакого не произойдет…

В десяти примерно верстах от места побоища должно быть полузаброшенное селение Мадино. Я не совсем конченый человек. Читал как-то краеведение, добирал часы до тарифа, подменял историчку. В памяти оттиснулась карта. Больше бежать некуда. Не домой же, на родную улицу! Да и ключи давно отсутствуют, а там наверняка живет еще какой-нибудь порученец. Мне пробираться к этим сараюшкам несколько часов, прислушиваясь к музыке возможной погони, поглядывая на небо, где может повиснуть винтокрылый, прикидывая, под каким корневищем залечь.

Село это появилось и росло в крутой излучине среднего течения нашей реки, освоенного в период заселения всего бассейна. Со временем, когда река обмелела, Мадино оказалось отрезанным от судоходных путей и долго оказывалось неисследованным. Было не до того.

При малых реках села строили на обоих берегах. Мадино состоит из трех деревень. Состояло. Две деревни подревней — Ряхово на левом берегу, Мятино на правом. Позднее, возле дороги на Нижний Котук, сложилась деревня Шутиха. В конце девятнадцатого века здесь было сто тридцать дворов.

Я иду примерно на северо-восток, озираюсь, представляю себя следопытом, радуюсь глубокому мху, перехожу ручей, сняв сапоги и штаны. Резвлюсь.

Мне снова хочется жить. В робе побрякивают спички, находится перочинный нож с шестью лезвиями и какие-то квитанции. Полпачки «Примы» мне ни к чему, я некурящий. Но пусть остается. Более в карманах нет ничего. Наверное, придется закурить с горя.

Генерал, судя по всему, попал как кур во щи. То, что мне казалось придурью и хитромудрым выстраиванием маленькой его оперативной идеи, обратилось в кошмар с трупами и глотком свободы для меня.

…Важнейший компонент любого селения — его общественный центр. Где-то там должно остаться что-то от храмового комплекса. Так и оказалось. Я еще отлежался слегка в быстрых осенних сумерках в кустах, перед крайней развалюхой, а затем потихоньку переполз к ней.

Церкви здесь стояли на полуострове, образованном крутой излучиной реки, так что и шатровая церковь, и пятиглавая, и колокольня хорошо видны были со всех сторон. До этого дня дожила одна колокольня, примерно середины восемнадцатого века. Во время Гражданской войны это был идеальный наблюдательный пункт. Две дороги вели к селу — с севера и северо-востока. Две улицы обращены на юг и на погост, туда, ближе к ручью, по которому я уже блукал.

Никаких признаков жизни за время сидения в развалинах я не обнаружил. Никто за мной не пошел от лесничества. Если бы я воспользовался генеральской картой и схемой передвижения, то был бы уже взят, как взят был сам ее рисовальщик. А то, что я ему привиделся в окне турбазы этой, — главный выигрыш. В полной уже темноте я отправился вдоль улицы, прямиком выводящей к колоколенке. Теперь она служила храмом.

Дома строились тогда из хорошего дерева и по-умному. Кровли под тридцать градусов, чтобы вода стекала и снег сдувало. Деталей минимум. Силуэты крупные и надежные.

Луна появилась ясная, и стало светло. Я выбрал дом недалеко от площади. Крыльцо, которое, наверное, переживет и сам дом, даже не скрипнуло от моих шагов. Двери на доме уже не было. Я шагнул внутрь. Хозяйственные постройки составляли с домом одно целое, и территория обитания этой ночью для меня оказывалась обширной.

Спички горели быстро, но информации я не получал почти никакой. Только полуразобранные, полусгнившие половицы, темное чрево следующего «отсека» и запах какого-то тления. Будто бы я оказался в хорошем гробу. Не вовремя вспомнился Стивенсон. О том, что настанет утро, и живые позавидуют мертвым. И про кости матроса — а что еще здесь можно найти? Не епископа же?

Я вышел во двор и прогулялся до ближайшего кустарника, которым заросло все вокруг. Примерно через час у меня было ложе из веток, а запах свежих листьев успокаивал, Часов около двух я уснул.