Самое тяжелое еще предстояло сегодня — встреча с матерью Олега. Но встречи не случилось. Вера не скрывала, что с утра они с матерью Олега крупно поговорили, и куда она ушла, Вера не знает.
— Вся их порода такая. Чуть что — и замолкнут. И пусть думать забудет, что я детям его фамилию оставлю. Гордые какие — «возьмем на себя все расходы»! Не надо мне! И у Ваньки другое имя будет.
Кричала она при детях, старшей, Лене, и младшем, Ване. Скоро ей стало плохо, пошла реветь в другую комнату.
— Лена, вы завтракали?
— Да.
— Одевайтесь, пойдем погуляем.
— Я маму спрошу.
Слышно было, как на ее тихий вопрос Вера крикнула: «Хоть совсем загуляйтесь, да не забудьте мечтать, чтоб мать за это время подохла!»
— Я не пойду, — тихо сказала, вернувшись, Лена, — мама не разрешает. А если вы сможете, то погуляйте с… с братом.
Мы опускались в лифте. «Похож как, — думал я. — Пять лет».
— Дядя Леша, у меня хорошее имя?
— Хорошее.
Мы отошли от дома. Ваня потянул на детскую площадку.
— А мама говорит: имя у тебя дурацкое, Иван-дурак. И ребята дразнят Ванькой-встанькой.
— Всех же дразнят. А что Серега Серый лучше? Тебя отец назвал, отец. У тебя же отчество по отцу. Он тебя очень любил. Вот еще вырастешь, я тебе про твоего папу расскажу.
Ваня ковырял прутиком песочек.
— А мама с бабушкой ругались. А мама говорит — имя надо менять.
— Ты сам-то согласен?
— Согласен. Мама ругается, и ребята травят. Я не встанька. А мама говорит: зовут дураком и будешь дураком, не зря тебя отец бросил.
День так и не думал разгуливаться. Темнело от надвигающихся туч. В некоторых окнах зажегся свет.
— Дядя Леша, — закричала из окна Лена, — поднимитесь, пожалуйста, вас к телефону!
Звонила жена. Дала адрес врача, делавшего вскрытие, велела ехать к нему тотчас же: он говорит, что надо встретиться, разговор не телефонный.
Положил трубку, подумал, заходить ли к Вере, и решил не заходить. На улице начинался реденький снежок…
Врач предложил раздеться, провел на кухню, объясняя, что в воскресный день жена любит поспать. Он прикрыл дверь в коридор, закрыл форточку и неожиданно спросил:
— Вы без диктофона?
— Обыщите. — Чем-то он не нравился мне, суетливостью, конечно.
— Хотите кофе?
— Если вы спрашиваете о диктофоне, подозревая меня непонятно в чем, то позвольте и мне принимать угощение с недоверием. Давайте без кофе. Слушаю вас.
— Обижаете! Хотя вы нащупали буквально то, что я хочу вам сказать: ваш, я не знаю, кто он вам, друг, соратник, я пока не утверждаю, но многое говорит за то, что причиной смерти является отравление. То есть не возможно, оно есть. Наряду с большими дозами кофеина обнаружены и отравляющие вещества. Так сказать, широкого спектра и долговременного действия. При обычном вскрытии просто констатируется смерть, здесь особый случай, я связан с лабораторией криминалистики, у них реактивы, нет, нет, все пока шито-крыто, тут анализы сделаны полюбовно. Хотя не бесплатно, но об этом позднее.
— А сердечный приступ? Он мог перепить кофе, перекурить, у него была очень тяжелая жизнь, разрыв с детьми, огромные переживания. Также и по работе: безденежье, не печатали.
— Вы упрощаете. Так вот, если в данном случае это отравление, а это так и есть, то далее компетенция не патологоанатома, далее существуют другие органы, обязанности у нас распределены. В моей компетенции придержать эти сведения или дать им ход.
— Дайте.
— Неужели вы так молоды? — Врач вопросительно посмотрел на меня. — Я вычислил вас, но, может, я ошибся. Эта его жена, вдова, неважно, она говорила, что у покойного были враги, а враги обычно желают смерти.
— Она выражалась вообще, фигурально. Издерганная, измученная. Терпеть не могла творчества мужа, ненавидела всех, кто был связан с мужем, считала, что все ей желают зла. Конечно, и меня считала врагом. Так думаю.
Врач вскочил и заходил кругами по кухне. Открыл форточку.
— Это я закрывал, чтобы вас не продуло, — объяснил он. Видно было, он растерялся. — Н-но, н-но, тогда кому же была нужна его смерть?
— Сам хотел бы знать. Если вы не ошибаетесь, то дело серьезно. Враги? Конечно, были враги.
Врач подскочил к столу и залпом выпил остывший кофе.