Сталь остается

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Тусклый зеленовато-серый свет просеивался сквозь обступившие их голые деревья. Ленивый ветерок приносил слабый запах гнили.

Поначалу Рингил воспринял перемену с уже привычным, усталым недоверием. За время, проведенное на олдраинских болотах, он видел кое-что и похуже. Но были и другие тревожные знаки, не сулившие ничего хорошего. Дорога, на которой он встретил Ризгиллен и остальных, менялась на глазах, словно процесс ее старения фантастическим образом ускорился в несколько раз, или же что-то разъедало ее снизу тем сильнее, чем дальше уходила она в глубь территории, не желавшей ее присутствия. В каменных плитах появлялись рваные трещины, достаточно широкие и глубокие, чтобы сломать лодыжку. Кое-где Рингил даже заметил человеческие черепа, вбитые в трещины вместо клина, но это могло быть всего лишь еще одной галлюцинацией, а к ним он уже привык.

По крайней мере, к большинству.

К нему снова возвращается Джелим — то ли во сне, когда они устраивают привал у дороги, то ли на болотах. Теперь уже Рингил стоит над ним с Рейвенсфрендом за спиной, только ножны надеты неправильно, и рукоять высовывается не над левым плечом, как обычно, а над правым. Джелим останавливается в нескольких шагах от него, смотрит вверх и молчит. Лицо знакомое, хотя и сморщенное, со слезами на щеках. Одет он получше, чем всегда, — платье из дорогого материала, какой вряд ли может позволить себе сын мелкого торговца. Взгляды их встречаются, и в глазах Джелима набухают слезы. Смотреть на него больно, больно физически. Рингил хочет сказать что-то, но слова застревают в горле.

— Прости, — хнычет Джелим. — Прости, Гил. Мне жаль…

Боль разрастается, ее уже не удержать. Она рвет его, рвет снизу вверх, пульсирует в правом плече и…

— Прости, Гил. Мне так жаль… так жаль… — снова и снова шепчет Джелим, с ужасом глядя вверх. — На твоем месте должен быть я.

И Рингил вдруг видит, что рукоять вовсе и не рукоять, что никакого меча за спиной у него нет, а из правого плеча торчит шип, та самая пика установленного у основания клети механизма. Болит не сердце, а все тело, болит оттого, что шип, войдя между ног, пронзил его кишки и грудь и вышел возле ключицы, ловко миновав сердце, и боль эта, обжигающая, рвущая, будет терзать его несколько дней, пока он не умрет.

Прости… мне так жаль…

И тогда, осознав, где находится и что с ним случилось, осознав весь ужас своего положения, он кричит, молит о милосердии, обращается к Хойрану, отцу, матери, ко всем и каждому: помогите, остановите боль! Он кричит изо всех сил, кричит так, что вены должны лопнуть, голова взорваться, тело развалиться, чтобы жизнь поскорее вытекла, ушла из этого месива.

Кричит, понимая…

Никто не придет, избавления от долгой, мучительной агонии не будет, ждать некого и надеяться не на что.

Он затолкал воспоминание в дальний угол, захлопнул крышку и заставил себя сосредоточиться на действительности. По спине катился пот. Сердце грохотало в груди.

Зимние деревья. Тишина.

Он встал, посмотрел вверх на голые ветки. Подождал, пока пот остынет, а сердце успокоится. И глубоко, как будто чуть не утонул, втянул в себя воздух.

Это не взаправду. Это не взаправду. Пульс стучал в ритм бьющейся в голове мысли. Все ему только привиделось. Как привиделось и многое другое за то время, что Рингил провел на олдраинских болотах. Он не умер. Он жив.

Умер Джелим.

Чья-то рука легла на плечо. Сердце рванулось, как испуганный зверек, и тут же успокоилось. Пальцы прошлись по шее.

Было в этом ласкающем прикосновении что-то неприятное. Хозяйское.

— Хорошо вернуться в реальный мир? — усмехнулся Ситлоу.

Двинулись дальше. Под ногами хлюпало. Следы моментально наполнялись сочащейся изо мха водой.

Остальные последовали за ними. Ризгиллен, недовольно морщась, поглядывала хмуро на деревья, Ашгрин хранил молчание с того момента, как они встретились. И только Пелмараг, проходя мимо, подмигнул.

— Где мы? — спросил Рингил.

— В конце пути, — ответил Пелмараг. — Это место — Ханнаис М’хен Проклятый. Смотри.

Он указал влево, и сердце опять вздрогнуло, когда Рингил, повернувшись, увидел неподвижную черную фигуру. Впрочем, уже в следующее мгновение он понял, что это всего лишь статуя и что она, в отличие от акийя на берегу, не сдвинется с места и не оживет.

— Расскажу одну забавную историю, — продолжал Пелмараг, направляясь к статуе, появление которой, похоже, не стало для него неожиданностью.

Рингил, пожав плечами, пошел за ним. Статуя стояла, слегка наклонившись, вбитая в болотистый грунт, раскинув поднятые на высоту плеча короткие, словно обрубленные руки; она напоминала низкорослого проповедника, обращающегося к своей пастве, или человека, просящего подержать на руках ребенка. Подойдя ближе, Рингил увидел, что фигура высечена из куска черного камня, глиршта, причем высечена весьма грубо, неаккуратно, так что лицо лишь весьма условно походило на человеческое, а черты были совершенно лишены половых признаков. На месте глаз — мелкие, хорошо отшлифованные и оттого словно светящиеся сколы. Пелмараг хмуро смотрел на статую, будто она задала ему трудный вопрос.

— Так что за история? — напомнил Рингил.

Двенда тряхнул головой.

— Ах да… Примерно полтора месяца назад брат Ашгрина, Тарнвал, отправился на поиски этого места. Экипированы мы были хорошо, хотя, может быть, потому и шли не слишком быстро. Это Ситлоу предпочитает действовать скрытно и осторожно, а Тарнвал не таков.

Пелмараг с самого начала говорил на наомском гораздо лучше, чем Ризгиллен, и общение с Рингилом пошло ему на пользу. В группе он был самым шумным, самым открытым и веселым и на лету подхватывал излюбленные словечки и фразы Рингила. Слышать свои выражения в речи другого существа было немного странно, а успехи двенды не раз наводили Рингила на мысль, что путешествие по олдраинским болотам продолжается дольше, чем ему кажется.

— Так вот. Тарнвал всегда предпочитал лобовой штурм. — Пелмараг состроил гримасу. — И убеждать умел. По крайней мере, необходимой поддержки добился. Было нас дюжины три, не считая спецов по аспектной буре. Задача была простая: отбить Ханнаис М’хен Проклятый, открутить часы назад и восстановить то положение, что существовало до появления Черного народа. Прежде чем разворачиваться, мы выпустили когти солнца через аспектную бурю, проложили дорожку. И что ты думаешь? Выскочили в тысяче миль к юго-западу отсюда, по пояс в воде, да еще возле паршивого имперского порта. А все потому, что какой-то идиот перенес указатель.

Не зная, как реагировать, Рингил только хмыкнул. Пелмараг скривился — похоже, воспоминание было не из приятных.

— Пришлось с ходу вступать в бой, пробиваться к берегу. Потеряли пятерых или шестерых. Потом через город, вверх по склону, и повсюду люди — носятся в темноте, орут, как обезьяны. Только одного срубишь, на его месте уже другой. Мы потеряли еще пятерых, в том числе самого Тарнвала — получил ранение в грудь, — обыскали весь городишко, разнесли все, что могли, и наконец нашли маяк. А когда нашли, выяснилось, что его перенесли за тысячу миль. Никакого тебе Ханнаиса М’хена, будь он проклят. Времени оставалось часа два, не больше, так что мы едва успели собрать убитых и раненых, после чего заклинатели отправили нас обратно. Тарнвал умер, не выдержал перехода. С ним еще двое. И что потом? — Пелмараг пожал плечами. — Теперь мы все слушаем Ситлоу.

— Снова меня поминаешь?

Ситлоу подошел сзади. Лицо его, когда он посмотрел на Пелмарага, не выражало ровным счетом ничего.

— Так, небольшое рассуждение на тему военной стратегии.

— Да? — Ситлоу положил руку Рингилу на плечо. — Гилу нашу стратегию знать ни к чему. — В воздухе пахнуло холодком. — Он не с нами.

Пелмараг не отвел глаз. Пару секунд оба двенды смотрели друг на друга, потом Пелмараг произнес что-то короткое и резкое на языке, которым они пользовались, когда хотели исключить человека из разговора, повернулся и зашагал прочь. Ситлоу фыркнул и кивнул ему вслед, выпятив подбородок.

— В чем дело? — спросил Рингил.

— Тебя это не касается. Идем. Мы еще не пришли.

Ситлоу шел впереди, петляя между деревьями, находя тропинку через болота с такой легкостью, словно знал маршрут наизусть. Однажды Рингил попробовал обойти дерево с другой, чем двенда, стороны — и тут же по лодыжки провалился в черную трясину. Серая вода моментально заполнила оставленные им следы, принеся запах гнили. Он поспешил вернуться на место. Все хранили молчание, но Ризгиллен, как ему показалось, усмехнулась. Больше подобных опытов Рингил себе не позволял.

Тишину нарушал лишь звук шагов.

Именно эта тишина и подсказала Рингилу, где они находятся. Кое-что о болотах он знал, поскольку вырос в городе, окруженном топями, а потому не мог не обратить внимания на полное отсутствие признаков жизни. Не кричали птицы, не шуршала прячущаяся обычно в высокой траве живность. Тут и там появлялись озерца с замершей, стоячей водой, с поваленными, покрытыми мхом деревьями и обступавшими их низкими кустами, но ничто живое не тревожило этот застывший мир, и даже мошкара не вилась над недвижной темной гладью.

Только одно болото называли мертвым. Только однажды он видел нечто похожее, да и то издалека.

Ханнаис М’хен Проклятый, так назвал его Пелмараг.

Ханнаис М’хен.

Эннишмин.

Место и впрямь проклятое. О нем ходили легенды. Здесь, как рассказывали местные жители, видели призраков. И где-то здесь он едва не расстался с жизнью. Наверное, и расстался бы, если бы не Аркет с ее познаниями в медицине и — как он подозревал — заступничеством перед высшими силами. «Никогда не грозите оружием имперскому воину, если не планируете убить его». Этими словами начал он главу под названием «Дипломатия» в так и не увидевшем света труде о военном искусстве.

— Ш-ш-ш!

Шедший впереди Ситлоу внезапно замер, вскинул руку, повернул ее вниз и склонился к земле. Другие двенды остановились и последовали его примеру. Рингил повторил их маневр, хотя и с меньшим изяществом. Не говоря ни слова, Ситлоу указал вперед, на открывшийся широкий заливчик, по которому с тихим равномерным плеском двигалось что-то невидимое.

Рука двенды снова пришла в движение. Именно пришла в движение, словно сам Ситлоу не имел к этому никакого отношения. Пальцы и ладонь будто обрели собственную, злонамеренную волю. Запястье выгнулось под неестественным углом, три пальца сложились несколько раз в подобие клюва, а сам Ситлоу прошептал какие-то непонятные слова. Рингил уловил лишь пару полуслогов, но и этого оказалось достаточно, чтобы по коже прошел мороз.

И тут свет вокруг них померк.

В тот же миг из-за изгиба пролива выскользнула длинная, видавшая виды лодка с пятью бородатыми, вооруженными до зубов оборванцами. Рингил заметил палаши, топоры, луки и огромный самострел. Двое работали веслами, опуская и поднимая их почти бесшумно. Каноэ шло быстро и ровно, практически не оставляя ряби на воде. Трое других наблюдали за берегами — над заросшими щеками поблескивали внимательные, напряженные глаза. За все время, пока лодка оставалась на виду, они не перекинулись ни словом.

Каноэ прошло в пяти футах от притаившихся олдраинов — бородачи не заметили ничего подозрительного.

Выждав некоторое время, Ситлоу разжал пальцы, и сумерки сразу рассеялись. Двенда перевел дыхание, и Рингил лишь теперь понял, что все это время не дышал.

— Кто они такие?

Ситлоу пожал плечами.

— Падалыцики. Шарят по болоту, ищут оставшиеся после Черного народа безделушки и продают на севере как олдраинские редкости. Подонки, но болото знают хорошо. Их лучше избегать, обходить стороной.

— Избегать? — Рингил нахмурился. Его охватило странное чувство, в котором смешались радость и разочарование. — Ты серьезно? Могучие, всесильные двенды прячутся в кустах от каких-то болотных падалыциков? Каменные яйца Хойрана! Да ведь они всего лишь люди!

— Да, но некоторые из нас, — прошипела ему в ухо, проходя мимо, Ризгиллен, — вовсе не в восторге от людей. Хотя бы потому, что они редко моются.

Поймав предостерегающий взгляд брата, она замолчала.

— Сюда, — сказал Ситлоу, и они двинулись вдоль берега.

Залив расширялся, разделяясь на другом берегу на несколько проток. Кое-где на темно-синей, с синеватым отливом глади появились спутанные клочья водорослей, кое-где порыв ветра тревожил ее легкой зыбью. Запах гниения ощущался слабее. Больше им никто не встретился, но за очередным поворотом впереди выросла вдруг закованная в черное фигура с гладкой головой и мечом за спиной. Рингил, уже привыкший к незатейливым костюмам и обтекающим шлемам своих спутников, едва взглянул на двенду. Куда больше его заинтересовало странное сооружение позади него.

Это был мост, хотя термин «мост» давал очень слабое представление о том, что соединяло берега залива. Имперский базар в Ихелтете тоже можно назвать рынком, но…

Мост поднимался над опорами выше Восточных ворот в Трилейне и состоял, похоже, из проволоки и света. Рингил разглядел спиральные лесенки с каждой стороны, широкую арку опоры и ажурный узор нижних конструкций. Сооружение выглядело таким легким, таким хрупким, что, казалось, если солнце пригреет чуточку сильнее, оно просто растает.

Ситлоу с любопытством, словно Рингил проходил какое-то испытание, посмотрел на него.

— Нравится?

— Красивый, — признал Рингил. — А что, падалыцики его не видят?

— Они видят что-то другое. — Двенда подошел ближе, дохнул на подушечки пальцев и коснулся ими глаз Рингила. — Смотри.

Рингил моргнул… нахмурился…

Мост исчез.

Или… не исчез? Опоры остались, но теперь они представляли собой две стоящие одна против другой глыбы светлого гранита, потрескавшиеся, заросшие мхом, с прожилками из желтоватой травы, местами расколотые. С вершины каждого из валунов тянулись друг к дружке пара чахлых деревцев, тянулись сучьями, ветками, тонкими, как пальцы, веточками. Тянулись, но не дотягивались.

Рингил снова моргнул. Потер глаза.

Мост был на месте.

— Рассказывают, конечно, всякое. Например, про мальчика, забредшего сюда в ночь накануне Падрова дня и увидевшего вместо камней и деревьев сказочный мост. Это легенды. Лишь немногие видели его наяву.

Двенда в шлеме остался на месте; они прошли, обменявшись с ним несколькими, как показалось Рингилу, общими словами, из которых он не понял ни одного. Дальше Ситлоу повел их вверх, по спиральной лестнице. Сделав несколько шагов, Рингил увидел под ногами паутинку и замер. Его сковал ужас — нельзя же идти по воздуху. Он боялся упасть и ничего не мог с собой поделать. В тонких перемычках тихо пел ветер, далеко внизу призывно плескалась черная вода. Облака порвались, хлынувший через разрыв свет коснулся моста, и конструкция рассеялась, превратившись в паутинку с поблескивающими на ней капельками росы.

Рингил поймал взгляд Ризгиллен. Сглотнул. Сосредоточился. И пошел. Мост покачивался под ногами, пружинил — казалось, он снова шел по болоту. При этом конструкция издавала высокий, на пределе слышимости, мелодичный звон. Чувство было не из приятных, и Рингил облегченно вздохнул, когда добрался до другого берега и спустился по спиральной лестнице.

Внизу их встретили два вооруженных двенды. Один, стащив шлем, уставился на Рингила голодными глазами и отвел взгляд только после того, как Ситлоу бросил ему что-то резкое. Они обменялись репликами, потом двенда надел шлем и отступил. На Рингила он больше не смотрел.

— А я здесь не слишком популярен.

— Дело не в этом, — рассеянно объяснил Ситлоу. — Они обеспокоены и встревожены, вот и ищут, на ком бы отыграться.

— Обеспокоены? Чем? Кто их напугал? Бородачи в лодке?

Двенда задумчиво посмотрел на него.

— Нет. Поговаривают, здесь еще остался Черный народ. Один из наших зашел в местную пивную и даже сумел убедить хозяина обслужить его. Он слышал, как посетители рассказывали о чернокожем воине в соседней деревне.

— Перестань. Скорее всего, спутали с каким-нибудь южанином-наемником. За Демларашаном кожа темнеет быстро, ошибиться нетрудно.

— Возможно.

— Точно. Кириаты ушли, я сам видел. Я стоял у Ан-Монала и видел, как последний их корабль ушел под землю. Понятия не имею, куда он отправился дальше, но назад не вернулся.

— Знаю. В Трилейне говорят то же самое. Но я знаю также, что люди не отличаются правдивостью и точностью. Вашей расе легко дается ложь. Вы лжете тем, кто вами правит, лжете супругам и товарищам, даже самым близким. Вы готовы солгать себе, если обман облегчит ваше жалкое существование. В вашем мире трудно отличить правду от вранья.

В его голосе прозвучала усталость, что и разозлило Рингила больше всего.

— То же самое говорят и про вас. Что двенды — мастера обмана и ловких фокусов.

— Неужто? — подал голос Ашгрин. Серьезный и молчаливый, он заговаривал так редко, что Рингил даже вздрогнул от удивления. — И от какого же знатока ты это слышал? Кто сумел пронести такое знание через четыре тысячи лет?

Ризгиллен громко откашлялась.

— Может, пойдем дальше, брат? По-моему, у нас и других забот хватает, кроме как трепаться о…

Ситлоу повернулся к сестре.

— Хочешь командовать? — тихо, со скрытой угрозой спросил он.

Она не ответила. Остальные двенды с любопытством следили за стычкой.

— Я задал вопрос, сестра. Хочешь ли ты стать во главе экспедиции? Готова ли променять удовольствия и комфорт нашего мира на службу в этом? Готова ради наших целей погрузиться в грязь человеческого общества?

Ответа не было.

— Я жду, сестра. Будь добра. Или, как бывало не раз, мне следует принять твое молчание за «нет»? Что? Нет? В таком случае — заткнись!

Ризгиллен заговорила было на своем языке, но Ситлоу резко махнул рукой, словно рубя невидимую нить, а потом поочередно заглянул в глаза каждому из соплеменников.

— Я слышу ваши жалобы, — продолжил он на наомском — возможно, решил Рингил, чтобы поставить их всех в неловкое положение перед чужаком. — Вы постоянно ноете, стонете, проклинаете выпавшие на ваши долю лишения и тяготы растянувшейся на пару недель экспедиции, на трудности жизни среди людей, на привязку ко времени и обстоятельствам. Но я провел здесь три года только ради того, чтобы проложить путь в Трилейн. Вкус этого мира въелся в меня настолько, что я не пойму, каково это — жить без налагаемых им ограничений. Я все стерпел, все проглотил, хотя меня и тошнило порой от звериной жестокости и глупости людей. Я все выдержал ради того, чтобы усвоить параметры этого мира и его возможности, чтобы когда-нибудь проложить путь в него и забрать то, что является нашим по праву. Я согласился на это добровольно и, если понадобится, повторю сначала. И я немного прошу взамен — только вашей верности и доверия. Разве это много?

Молчание. Высоко над ними тихонько, словно мурлыча под нос, напевал старый олдраинский мост. Не дождавшись ответа, Ситлоу хмуро кивнул.

— Хорошо. И больше, Ризгиллен, не противоречь мне. Ясно?

Ответ прозвучал на чужом языке, коротко и внятно. Ризгиллен понурилась.

— Отлично. Тогда ждите здесь. — Ситлоу кивнул Рингилу. — Гил, пойдешь со мной. Тебе нужно кое-что увидеть.