Старая болезнь

Глава первая

Дверь приоткрылась. Сиделка знаком позвала в коридор главную медсестру, которая в это время читала у окна газету.

— Сестра Магда, пришел муж мадам, они с доктором разговаривают.

Сиделка говорила настолько тихо, что пожилая женщина с трудом слышала ее. Но, несмотря на это, она приложила палец к губам.

— Тсс… Тише, — сказала она и продолжила уже шепотом: — Когда он пришел?

— Недавно… Они подойдут сюда с доктором…

— Сейчас нельзя…

— Меня прислал доктор…

— Нельзя… Скажи доктору, что больная крепко спит… Позже я приду и расскажу, что и как.

Сестра Магда нахмурила густые брови и подняла на лоб очки, которые надевала только когда читала. Разговаривая с девушкой в коридоре, она встала перед дверью палаты и краем глаза следила за движениями больной.

Сиделка сомневалась, что пострадавшая молодая женщина, которая пролежала здесь уже почти две недели, могла все время так беспробудно спать. Главный врач не смог чем-либо объяснить этот сон и списал это на сотрясение мозга, полученное при аварии. И больше к этому вопросу он не возвращался.

Симуляция да и только — вот как это выглядело в глазах сиделки. В эту минуту больная перевернулась на другой бок, естественно, стараясь, чтобы движения выглядели как у спящей, и оказалась лицом к стене. Сиделка решила, что та стремиться утаить, что ее беспокоит то, что она услышала.

Догадка была верна. Зулейха не спала и напряженно прислушивалась к шепоту в коридоре, чтобы не пропустить ни слова. Значит, Юсуф пришел сюда! Еще немного, и они встретятся, им придется смотреть друг другу в глаза, разговаривать… Страшно!

Но Зулейха с удивлением отметила, что все это пугает ее вовсе не так, как она ожидала. Сердце билось ровно — ни дрожи, ни трепета!

Она понимала, что если бы в эту минуту ей пришлось заговорить, то даже голос бы не дрогнул. Ей захотелось глубоко вдохнуть полной грудью. Зулейха немного приподнялась на подушке, приоткрыла рот и, пытаясь дышать ровно, как человек во сне, думала.

Еще несколько часов, и будет уже четырнадцать дней… Зулейха до сих пор видела, как сидит в открытом спортивном автомобиле, мчащемся по дороге из Алемдага[1] в Чамлыджа[2]. Луна такая яркая, что вокруг светло, как днем… За рулем — молодой человек в белой рубашке с закатанными рукавами. Они едут так быстро, что Зулейха постоянно ударяется о своего спутника плечом и двумя руками с трудом удерживает шарфик, чтобы его не унесло встречным ветром. Пару раз она уже готова была сказать: «Помедленнее… чуть помедленнее», но самолюбие ей не позволило.

Мешало и другое: они не то что неслись, они мчались, слившись со звуком, и эта гонка приятно щекотала нервы, а кроме того, давала ощущение тщетности любых усилий перед лицом чего-то глобального.

Проезжая на той же скорости через деревню Дудуллу[3], они столкнулись с водовозом, который ехал им навстречу. А потом вдруг темнота, смутные видения, забытье… Зулейха увидела себя словно со стороны: вот в темной грязной комнате ее окружили странные люди, вот она на секунду приоткрывает глаза, вот она на море сидит в чем-то похожем на моторную лодку, пьет воду из рук бородатого мужчины. Но все это оказалось чередой видений, о которых с трудом можно было судить, приснилось ли ей это или случилось на самом деле.

Зулейха пришла в себя только вечером следующего дня после аварии. Из того, что ей говорили после, следовало, что спасение ее и ее друга — просто чудо. Столкновение было настолько сильным, что их отбросило прямо в резервуар для воды. Раны на ногах, руках, голове и груди Зулейхи являлись просто мелочью в сравнении с той огромной опасностью, которой им удалось избежать. Ссадины зажили через несколько дней, только рана от острого камня на правой икре еще не затянулась. Но и она была не тяжелой и не представляла угрозы для жизни.

Однако вот уже четырнадцать дней Зулейха находилась в этой палате, не зная, ни когда выйдет отсюда, ни куда или к кому пойдет.

Лежа в кровати, Зулейха воскресила в памяти последние часы перед аварией.

Послеобеденное время… Она скромно сидела в окружении родственников и друзей в саду оживленного ресторанчика в Суадийе[4]. В это время у ворот остановился небольшой спортивный автомобиль, из него вышел молодой человек и, засунув руки в карманы, направился прямо к столику, за которым сидела Зулейха.

Этот молодой человек — спортсмен, который на той же машине, что стояла сейчас у дверей, минувшей осенью занял второе место на любительских соревнованиях в Бююкдере[5]. И вот уже четыре месяца, что Зулейха находилась в Стамбуле, он за ней ухаживал.

Подойдя к столу, он вытащил руки из карманов, направил на сидящих небольшой пугач и сказал:

— Руки вверх… Кто дернется, застрелю… — И потом продолжил: — Я промышляю разбоем на машине… И приехал, чтобы увезти Зулейху в горы… Ну-ка, иди впереди меня…

Действия молодого человека, который своим внешним видом (он был в белой рубашке с закатанными рукавами и с красным платком на шее) чрезвычайно походил на ковбоя из какого-то невероятного фильма, возымели небывалый успех. Девушки, женщины, молодые и даже пожилые мужчины, улыбаясь и вскрикивая, поднимали руки вверх. Всем было интересно участвовать в этом небольшом представлении.

Джентельмен-разбойник, держа пистолет в одной руке, а другой — приобняв Зулейху за талию, поцеловал кончики ее пальцев и ладонь и потянул прямо к автомобилю.

Что в этом дурного? Неужели нельзя поучаствовать в этой в высшей степени живописной и остроумной киносценке? Что можно сказать на то, что молодая женщина прокатится с молодым другом, с которым она ходила на танцы, плескалась у берега на пляже, перебрасывалась шутками и который учил ее плавать, обхватив словно статую? Да и кто в наше время настолько старомоден, чтобы начать распускать из-за этого сплетни?

Молодой человек закрыл Зулейху в машине, затем обошел ее и прыжком сел за руль. Они поехали в Бостанджи[6].

Чуть погодя он сказал:

— Зулейха! Они, верно, все еще смеются, думая, что это некий спектакль, но ты знай, что я и впрямь тебя похитил и увезу в горы. Сейчас мы направимся в лес на гору Алемдаг и будем любоваться на самую яркую луну в году.

Зулейха сердится и делает вид, что хочет выскочить из машины. Но все это не более чем продолжение той игры, что началась чуть ранее.

Когда последние дома остались позади, они остановились перед грязно-белой лавкой бакалейщика, купили хлеба, сыра и яиц. И хотя весь ассортимент съестного состоял из трех-четырех видов продуктов, в витрине оказался широкий выбор спиртных напитков. Купив две бутылки лучшего из того, что там было, вина, они поехали дальше. И двинулись навстречу надвигающемуся вечеру, горам и луне.

Любые знакомства или происшествия, если они не удостоились обсуждения среди друзей, проходят мимо как события столь незначительные, что уже через три дня от них не остается и следа.

Но что делать, если история о несчастном случае с автомобилем, разбившемся ночью на обратном пути из Алемдага, — как бы близка к истине она ни была, — стала достоянием общественности и получила широкую огласку, официально представив пострадавших любовниками. Они лежали, скатившись в грязь, в объятиях друг друга, пока не подоспела помощь. Поэтому так и останутся в памяти людей, как влюбленные.

В первые дни газеты не называли их имен только из соображений какого-то высшего человеколюбия и сострадания, ограничившись короткими заметками о «молодой женщине из знатной семьи нашего вилайета[7] и спортсмене, сыне известного за границей коммерсанта». Но из-за обилия фотоснимков с места аварии и страха конкуренции это человеколюбие не продержалось и двадцати четырех часов. Уже на второе утро в газетах вместе с фотоснимками, отпечатанными на отдельных вкладках, появились и их настоящие имена.

Фотографии были самые разные: вот Зулейха лежит на моторной лодке, вот их вывозят на пристань Топхане, укладывают в автомобиль «скорой помощи» и отправляют в больницу. Но ни на одном снимке раненой и лежащей без сознания женщины не было хорошо видно ее лица. Наконец, когда в руки одной из вечерних газет попала копия фотокарточки, сделанной в день ее свадьбы, удалось удовлетворить всеобщее любопытство. Там Зулейха была вместе с мужем, но художественный редактор газеты просто вырезал его ножницами, оставив место пустым.

В первый день коридоры и сад больницы оказались переполнены. Друзья и знакомые Зулейхи, узнавшие об аварии, съезжались со всего Стамбула. Но когда в последующие дни несчастный случай начал медленно превращаться в скандал, поток друзей потихоньку схлынул, больница стала пустеть.

Причиной этому стал не только страх считаться родственником опозорившейся женщины. У Зулейхи, которая вот уже четыре месяца гостила у своего дяди в Стамбуле, в далеком вилайете Ичель[8], в особняке Гёльюзю был муж, который приходился внуком потомственному землевладельцу.

Никто сам не осмеливался сообщить этому человеку о несчастном случае, поэтому телеграмму послали от имени руководства больницы. Ответ пришел также руководству: «Узнал об аварии. Сделайте все возможное, чтобы вылечить мою супругу. Выезжаю».

Отсутствие вестей — даже спустя столько дней от этого человека не было ни слуху ни духу — почему-то не на шутку напугало близких друзей. Поговаривали, что муж Зулейхи сел на поезд из Мерсина[9] в Стамбул, но на станции Енидже[10] по непонятной причине повернул обратно. Но сказать, насколько все это правда, было невозможно: вторая телеграмма, отправленная из больницы в Гёльюзю, осталась без ответа.

Зулейха теперь лежала в комнате совершенно одна. У ее дяди в последние дни, как ей объяснили, воспалился седалищный нерв, и он, забрав детей, уехал в Чешме[11], — доктора в этот раз почему-то не рекомендовали горячие источники Бурсы[12] и Яловы[13].

Иногда звонил телефон, мужской либо женский голос справлялся о здоровье госпожи Зулейхи. Изредка друг или подруга из-за срочных дел или же из-за нежелания тревожить больную оставляли букет цветов или коробку шоколадных конфет у дверей.

Молодая женщина не видела в палате никого, разве что главную медсестру и девушку-сиделку, которая приходила передать приветы и дружеские пожелания, сказанные по телефону, или принести коробку конфет, оставленную у дверей. Да еще доктор забегал утром на несколько минут, чтобы осмотреть ее.

Хотя Зулейха ни с кем не разговаривала, не получала никаких вестей, она прекрасно понимала, почему ее оставили совершенно одну.

Старшая медсестра проводила в палате Зулейхи все свободное время: сидела в кресле у окна и читала книги, газеты, вязала или дремала. Был ли это интерес к ней самой, или же медсестра просто привыкла к этому уголку, где стояло кресло и из окна сквозь листья огромного конского каштана виднелось море. Сестра Магда, о которой говорили, что она очень любит читать романы, плохо скрывая любопытство, пыталась разговорить молодую женщину. Но потом отказалась от этого, потому что столкнулась с молчанием, которое считала наигранным. Сейчас в ее поведении сквозило даже нечто похожее на уважение к причине молчания ее пациентки. Однако, несмотря на это, Зулейха чувствовала что та гадает на ее счет и не теряет надежды узнать хоть что-нибудь. Пожилая женщина все делала преднамеренно, на это указывало многое, например, получив известие от заходившей к ней незадолго до этого девушки, она попросила ту говорить потише, и не спросила у Зулейхи разрешения, чтобы пришел Юсуф. Фраза о том, что больная спит, была сказана для того, чтобы дать ей выиграть время и подготовить к нелегкой сцене. И вот как раз сейчас сестра Магда отложила газету, хотя ничто не мешало ей читать, и нетерпеливо ходила взад-вперед по комнате и шумела, чтобы разбудить больную и заставить ее говорить.

Что касалось доктора, то не больше смысла было и в его поступках.

Главный врач, обязанный успеху своего заведения не столько профессиональными качествами, сколько известностью в светских кругах, являлся человеком общительным и остроумным. К Зулейхе он обращался, как и положено врачу, занятому только своей работой и у которого нет времени, чтобы обращать внимания на всякие сплетни. Он говорил только по существу и сразу выбегал из комнаты.

Этим тихим летним вечером Зулейха поняла, что переживает часы, которые обычно называют самыми сложными в жизни, потому что нужно набраться храбрости. И хотя раньше она очень боялась, сейчас мужества ей было не занимать.

Дни, которые она провела в этой комнате в непрерывных размышлениях, потеряв интерес к миру и замкнувшись в себе, неожиданным образом изменили ее внутренне. После того как к этому примешалась еще некоторая доля безысходности и покорности судьбе, Зулейха была совершенно уверена, что уже ни одно событие не сможет застать ее врасплох.

Первое время молодая женщина молчала, потому что тогда ее мысли еще путались. Она боялась отвечать на вопросы, которые ей могли задать, и своими ответами дать пищу для размышлений. Но когда этот страх миновал, убежденность в бессмысленности разговоров заставили ее вернуться к роли спящей больной. Была еще и другая причина: в день, когда она скажет «я уже здорова», ее спросят, куда же она пойдет. А между тем она не знала куда и даже кто оплатит все расходы на лечение в больнице.

В конце концов, будь что будет, приход Юсуфа означал конец всем сомнениям. Она решила предоставить ему возможность решить свою дальнейшую судьбу.

Беспокойство сестры Магды росло с каждой минутой. Это было ясно. Но когда она повернула голову, то увидела, что Зулейха, оказывается, уже сидит на кровати и смотрит на нее.

Женщина удивленно спросила:

— Вы проснулись?

— Не смогла уснуть…

— В таком случае…

— Да… Я знаю, что Юсуф-бей наконец приехал. Я его жду.

— Прямо сейчас?

— Конечно, сейчас. Только помогите мне немного привести себя в порядок. Может, я даже смогу встать, чтобы его встретить…

Щеки у Зулейхи порозовели, взгляд оживился. Она, казалось, была готова хоть сейчас спрыгнуть с кровати. Старшая медсестра с удивлением смотрела на странную больную, которая внезапно выздоровела и позволяла себе помочь только из-за естественной слабости, никак не выказав, что творится у нее в душе, и не дала сестре Магде даже минуту почувствовать себя нужной. И эта больная готова была вот-вот ускользнуть от нее. Но смекнув, что энергичное движение больной являлось отчасти притворством, быстро скрыла свое изумление.

— Браво, мадам, вижу, вы… — Она хотела было уже пошутить, что, возможно, приезд мужа так обрадовал молодую женщину и способствовал скорейшему выздоровлению. Однако, подумав, что это уж слишком, сказала: — Вы здоровы, но окончательно ли?

Сестра Магда принесла зеркало и помогла Зулейхе убрать волосы, надела поверх ее сорочки кружевной воротничок, который достала из шкафа, но никак не соглашалась позволить больной подняться с постели.

Когда с приготовлениями было покончено, Зулейха откинулась на подушку и произнесла:

— Вот теперь вы можете позвать Юсуф-бея.

Молодая женщина уже дважды употребила слово «бей», тем самым подчеркивая, что отношения, связывающие ее с мужем, сугубо официальные.

Зулейха почему-то думала, что Юсуф зайдет в комнату один. Как артистка, готовая выйти на сцену, она медленно повторила слова, которые вот уже несколько дней крутились у нее в голове:

— Некоторые события не назовешь иначе как случаем или злым роком.

Так любил говорить ее отец. Юсуф тоже знал эту фразу, и не было никакого сомнения, что он вспомнит ее, как только услышит из уст Зулейхи.

Еще во время первой их встречи Зулейха должна была произнести это, чтобы избежать пустых разговоров, бесконечных хождений вокруг да около и жалости.

Молодая женщина более или менее продумала и свою речь, которая должна была последовать за этими словами, хотя решила действовать сообразно обстоятельствам. «У нас с самого начала не было с вами взаимопонимания, и, осознавая это, разве мы не подали на развод? Конечно, никто не хотел, чтобы такое случилось до того, как мы получим документ из суда о расторжении брака, однако…»

В коридоре послышались шаги. Зулейха одной рукой сжала железный каркас кровати и, подняв голову, устремила взгляд на дверной проем. Глаза ее все так же блестели.

Но вошел не Юсуф, а сестра Магда.

— Доктор отвел Юсуф-бея в другой зал, я ему все передала… — доложила сиделка.

Зулейха сказала «очень хорошо», но при этом почувствовала, как защемило в груди. Она не была уверена, что, задержись Юсуф еще немного, она сможет сохранять спокойствие.

Темный коридор, видневшийся через дверь, стал пробуждать в ней еще более причудливые подозрения. Зулейха попросила у старшей медсестры газету, чтобы чем-нибудь занять себя. Газета была на немецком, но с крупными фотоснимками. Зулейха, как ребенок, смотрела на них во все глаза. Одно из изображений — фотография высокого дипломата с сумкой в руке, выходящего из двери вагона — вернуло ее к одному из самых страшных предположений. Получив первую телеграмму, Юсуф выехал из Силифке[14], доехав до Енидже, вернулся обратно.

Зулейха несколько раз ездила вместе с Юсуфом из Силифке в Стамбул и потому знала этот путь. Сначала от особняка Гёльюзю нужно было добираться на автомобиле до Мерсина, потом проехать на поезде до Енидже и дождаться экспресса Торос, который прибывал из Аданы[15]. Ожидание обычно длилось больше часа. Юсуф в это время покупал свежие стамбульские газеты у мальчишки-разносчика и, бросив их на кресло напротив, начинал просматривать одну за другой. Зулейха допускала, что муж узнал неприятную новость из газет и отказался от поездки в Стамбул, а вместо этого вернулся в Силифке.

Только два дня назад у молодой женщины прекратились странные нервные расстройства. До этого каждый раз после полуночи Зулейха резко открывала глаза в темноте — так по первому нажатию кнопки сразу загорается электрическая лампочка. В теле не чувствовалось ни напряжения, ни боли. О том, что у нее приступ, можно было судить лишь по шуму в ушах. В полной темноте Зулейха снова закрывала глаза и сквозь опущенные веки видела мутное свечение, как будто снаружи горели лампы.

Зулейху в эти ночи преследовали неотступные видения. Она видела своего мужа, в вагоне в Енидже рассматривающего фотографии в газете: снимок разбитой машины; той топи, в которую упали их выброшенные из автомобиля тела; фото моторной лодки, кадры из больницы и ту обрезанную ножницами свадебную фотографию. У Юсуфа на лбу набухают вены, которые появляются, когда он злится или думает, он поворачивается к окну и читает подписи под снимками. Молодая женщина резким движением головы отогнала видение. Но теперь в видение стал превращаться снимок дипломата с сумкой в немецкой газете. Зулейха снова устремила взгляд на дверь.

Прошло немного времени, и в палату вместе с доктором вошел Юсуф.

Доктор остановился у входа. Юсуф без тени волнения подошел к кровати, наклонился и поцеловал голову жены. А потом ласковым движением, словно ребенка, погладил по волосам и сказал:

— Выздоравливай скорее, Зулейха, ты меня очень напугала… Извини, что приехал так поздно… Ты знаешь мою проклятую арабскую лихорадку… я сказал про нее доктору…

— Ну, тогда и ты поправляйся…

— Слава Аллаху, Зулейха, что я нашел тебя целой и невредимой.

— Я почти здорова…

Доктор сначала, казалось, колебался: уйти ли ему и оставить их одних или вмешаться в разговор. Но когда увидел, что муж и жена начали легко и непринужденно беседовать, как хорошие друзья, то подумал, что он вправе вставить несколько слов. Врач подошел к ним, задал Зулейхе несколько вопросов о ее самочувствии, сообщил, что последняя рана на икре должна скоро затянуться и что, вне всякого сомнения, ничего кроме легкой перевязки не потребуется. Потом, подозвав старшую медсестру, он вышел.

Они остались в комнате одни.

Юсуф стоял и внимательно осматривал все вокруг. Зулейха догадалась, что муж делает так, потому что не решается посмотреть на нее и заговорить, и приготовилась произнести заготовленную речь. Но Юсуф опередил ее и начал сам:

— Что за порядок? Упихали твою кровать в угол комнаты, а шкафы и столы придвинули к окну… Доктор сказал, что ты все время спишь… Еще бы… Если бы тебе было на что смотреть, когда ты открывала глаза, ты бы так не спала.

Юсуф был мужчиной в любом месте и в любой ситуации, чувствующим себя хозяином. Например, когда они с женой’ как-то раз останавливались в гостинице, то совсем скоро он подчинил себе не только прислугу, но даже владельца. Он отдавал приказы на кухне, менял заведенный порядок. Еще более удивительным было то, что под его влияние попадали не только люди, покорные по своей природе, но и личности сильные и независимые. При этом Юсуф никогда не спрашивал себя: имеет ли он право навязывать свои порядки. Эта черта характера мужа казалась символом отживших своего порядков. Зулейха даже давала мужу прозвища вроде Степной предводитель или Бостанджи-баши[16], но одновременно ощущала странное чувство защищенности рядом с этим властным мужчиной.

Внимательно изучив всю комнату, Юсуф сказал:

— Нужно кое-что переставить, чтобы ты здесь смогла нормально отдыхать.

И, не дав ей времени возразить, принялся за дело. Сначала разобрал уголок сестры Магды. Потом настала очередь шкафа у окна. Юсуф ухватил его за край и потащил. Но когда заметил, что повалились все бутылки в шкафу, а на полированном полу остаются царапины, скинул пиджак, обхватил шкаф с двух сторон и поднял.

Это ему не составило особого труда, потому что он был еще и человеком достаточно сильным.

Зулейха попробовала было сопротивляться, когда очередь дошла до кровати: Она любила этот уголок за тень и отсутствие всякого вида рядом. На ее возражение Юсуф только улыбнулся. Мол, зачем тогда нужно все переставлять, если кровать останется на месте?

Пока Юсуф, как игрушечную машинку, передвигал кровать, Зулейха подумала, что делает он все это лишь потому, что в эти минуты разговаривать ему еще сложнее, чем ей. Комната так изменилась, что сестра Магда могла подумать, будто зашла не туда. Юсуф надел пиджак, протер руки одеколоном Зулейхи и сел на краешек кровати.

— Было ошибкой заставлять тебя лежать. Ты вон какая сильная, как львица…

— Да, сейчас я уже почти выздоровела.

— А то так все на свете проспишь. Ты даже можешь встать и одеться…

— Нет, я еще не настолько здорова…

— Где твои вещи?

И пока они говорили, Юсуф как будто избегал смотреть жене в глаза. Его взгляд блуждал по комнате. Зулейха собралась с духом еще раз и уже приготовилась произнести заготовленную речь, но Юсуф снова заговорил раньше и совершенно естественным голосом сказал о том, что занимало все ее помыслы:

— Доктор сказал, у тебя не осталось травм кроме раны на икре. В таком случае через несколько дней мы можем вернуться в Гёльюзю.

«Ташуджу» был небольшим грузовым пароходом, курсировавшим вдоль побережья Средиземного моря. Кто-то из родственников Юсуфа купил его у белогвардейцев во время перемирия[17]. Путешествовать из Стамбула в Силифке им предстояло на этом недавно отремонтированном грузовом судне.

Навещая жену в больнице во второй раз, Юсуф сказал:

— Я тут подумал. Не знаю, что ты на это скажешь. Наш «Ташуджу» отплывает через несколько дней. Я думал отправить тебя на нем в Силифке. Сейчас не сезон путешествовать на поезде. А тут погода позволяет. В общем, я считаю, что продолжительная морская прогулка пойдет тебе на пользу, поправишь здоровье. Конечно, немного утомительно плыть почти две недели, но ведь пароход наш, так что… Можем останавливаться, где ты захочешь… Увидишь новые места, новых людей… «Ташуджу», разумеется, не первоклассное судно… Но, думаю, что неудобств никаких не будет… Всю заднюю палубу оставят нам… Там три каюты и маленький салон… Все красиво обставят… Будешь почти как дома… Ну что, как тебе такая идея?

Это только казалось, что Юсуф советуется с женой. Но на самом деле он все уже решил и подготовил. Еще до того, как намерения Юсуфа ей стали понятны, Зулейха решила отдаться воле событий. Поэтому она согласилась на это путешествие, не раздумывая, как чуть раньше не возражала желанию Юсуфа отправить себя в Гёльюзю.

Нельзя было не признать, что Юсуф неплохо все придумал. Поездка на этом пароходике, который шел со скоростью семь морских миль, могла сравниться с кругосветным путешествием. Не меньше двух недель путешествовать по морю одной значило продолжать пребывать в том одиночестве, к которому она так привыкла в больничной палате.

В предложении Юсуфа проскользнули и другие значимые для нее слова. Юсуф ведь сказал ей: «Ты можешь остановиться, где захочешь. Увидишь новые места, новых людей». Было не столь важно, новые окажутся места или старые. Но вот общество новых людей, несомненно, поможет ей снова влиться в жизнь и суметь противостоять словам и взглядам старых знакомых, когда вдруг настанет день с ними встретиться. Даже не будь у поездки стольких привлекательных сторон, большой радостью являлось уже то, что встреча со свекровью, золовками и остальными родственниками мужа откладывалась на несколько недель. Больше всего Зулейху удивляло то, каким спокойным и веселым выглядел ее муж. Юсуф, не смущаясь, каждый день являлся в больницу, при посторонних всегда был к ней чрезвычайно внимателен и ничуть не скрывал радости по поводу ее выздоровления. Между тем Зулейха в этой ситуации больше ожидала увидеть нетерпимость и агрессию от человека, выросшего в семье, которая относилась к закрытому патриархальному обществу.

Зулейха все еще не могла ходить из-за раны на икре, поэтому по вечерам Юсуф заворачивал ее в одеяло, брал на руки и относил в больничный сад. В эти часы там прогуливались больные, которые были в состоянии передвигаться. Кроме того во время вечерней прогулки уважаемым посетителям дозволялось повидать родных и знакомых, и все пространство вокруг бассейна в центре сада походило на городской парк.

Когда Зулейха видела, как муж, не обращая внимания на любопытные взгляды окружающих, занят только ею, разговаривает с ней оживленно и спокойно, сильно раскачивая кресло-качалку, в которой она лежала, она почти начинала сомневаться в том, что ему известны подробности несчастного случая.

За день до запланированного путешествия Юсуф посадил ее в машину, мало того, в открытый автомобиль, долго возил по дороге в Бююкдере и не стыдился смотреть в глаза знакомым, которые им встречались по пути, и с ними здороваться. В какой-то момент он сказал:

— Если бы ты смогла сделать над собой усилие и немного пройтись или было бы в порядке вещей вносить на руках в магазин больную женщину, мы могли бы спуститься в Бейоглу[18] и закончить все необходимые приготовления.

И наконец, их отъезд из больницы ничуть не походил на тот, каким его себе представляла Зулейха. Она воображала, что это произойдет вечером, тихо и без посторонних. К тому же в тот день, когда они проезжали по дороге в Бююкдере, у нее закралось подозрение, что Юсуф довезет ее до парохода и заставит забрать оттуда все вещи. Но в день отъезда Юсуф под предлогом, что ему нужно отблагодарить персонал, собрал всех служащих и поваров больницы. Потом, хотя Зулейха упрямо твердила, что в состоянии идти сама, снова взял ее на руки и посадил в машину.

Так обычно поступают мужчины, которые на радостях забирают свою молодую жену из больницы после рождения долгожданного ребенка.

Зулейха же, заметив нечто похожее на улыбку в глазах сиделок, только пригнула голову.

Когда молодая женщина уже сидела в машине, Юсуф, будто наслаждаясь, что все присутствующие смотрят на него, завел разговор с главным врачом. Зулейха начала злиться на мужа, считая его выходку циничной.

Стоявший на рейде «Ташуджу» ожидал их привязанный к бую в Сиркеджи[19]. Юсуф снова хотел на руках перенести жену с лодки на палубу, но Зулейха твердо решила покончить с этим спектаклем, уверенно встала на ноги, и Юсуф ее отпустил. Море немного штормило, поэтому сильно настаивать не пришлось. Длинноусый седой человек в фуражке, стоявший на последней ступеньке небольшого трапа подал Зулейхе руку и помог ей взойти на борт. Этот человек был капитаном судна.

Оказавшись на палубе, Зулейха заметила, что вместо ноги у капитана был пристегивающийся протез, и сочувственно улыбнулась, найдя странным, что ей пришлось принять его помощь. На палубе стоял еще бедно одетый старик с белыми усами. Несмотря на жаркое лето, на нем было измятое выцветшее пальто, на шее болталось грязное кашне, а на ногах красовались калоши. Вслед за капитаном Юсуф представил и старика:

— Эмин-бей, врач… Зачем? Ты решила, что невозможно будет найти на «Ташуджу» частного врача? Я же еще раньше говорил, что во всем, что касается комфорта и обслуживания, наш «Ташуджу» выше всяких похвал.

Доктор снял перед Зулейхой фуражку и сконфуженно поклонился. Он был совсем невелик ростом, и, когда он нагибался, подол его пальто доставал до земли. Зулейха заметила, что старость и усталость потрепали этого старика не меньше чем бедность, и удивлялась, как он вообще в состоянии держаться на ногах, не то что работать доктором на корабле.

Юсуфу не терпелось показать жене все, что им было сделано на пароходе. Держа ее за руку, он помог ей спуститься по узкому трапу. Пространство внизу состояло из трех маленьких кают, которые тянулись в ряд вслед за салоном. Одну из кают Юсуф переделал под небольшую спальню для жены. Велев убрать нары по краям каюты, Юсуф распорядился поставить там новенькую железную кровать.

Зулейха с интересом рассматривала одеяло, постеленное поверх белоснежной простыни, коврик в красный цветочек на полу, графин, украшавший комод у изголовья кровати, лампу и маленькую вазу с гвоздиками. Даже тюль в цветочек на иллюминаторе вызывала у нее желание улыбнуться.

— Тут твоя спальня, маловата, конечно, но… Мы не смогли втиснуть туда еще стул… Но сюда никто не заходит, так что ты всегда можешь держать дверь открытой… Моя каюта напротив еще меньше, ну да это не важно… Я бы хотел, если погода будет хорошая, проводить ночи на палубе, лечить тебя морским воздухом… Пароход только покрасили, запах тут не очень приятный… Но через пару дней все выветрится, да и ты привыкнешь. Все будет хорошо, — сказал Юсуф.

Зулейхе, наоборот, казался приятным воздух, в котором смешались запахи свежей краски, трюма и моря, и, кроме того, будущие приключения в открытом море воодушевляли ее, словно радостная весть. Юсуф, казалось, скупил в Стамбуле все, что можно, чтобы потом перевезти в Гёльюзю. Новые вещи украшали не только каюту Зулейхи. В салоне был постелен персидский ковер, посреди него красовался квадратный столик, а чуть раньше на палубе она приметила комплект плетеных кресел. Молодая женщина с детским восторгом осмотрела все приобретения мужа, а потом снова поднялась на палубу.

Пароход отчаливал. Юсуф усадил Зулейху в плетеное кресло, поставил под больную ногу небольшую скамеечку с подушкой и накрыл жену одеялом. Потом бросил ей на колени несколько иллюстрированных журналов, специально купленных, чтобы ей было за чем коротать время.

Пожилой человек в фуражке, которого Юсуф чуть ранее представил как врача, сидел на скамеечке без спинки рядом с капитанским мостиком, оперев голову о спасательный круг, висевший на перилах, и смотрел на город.

Зулейха рассмеялась и сказала, указывая на него мужу:

— Наш доктор похож на ребенка…

— Он вовсе не наш судовой доктор. Я сказал так шутки ради. Он поплывет с нами до Гёльюзю, а оттуда отправится в Гюльнар… Единственный попутчик на нашем пароходе, — произнес Юсуф без тени улыбки.

— Разве такой пожилой человек еще может быть практикующим врачом?

Юсуф глубоко вздохнул:

— Этого я и сам не знаю. Не важно, как этот бедняга одет и в каком состоянии он сейчас. Но это добрейшей души человек, каких мало. Эмин-бей майор в отставке. У него не осталось никого кроме единственного сына. В течение многих лет он ездил по Анатолии с практикующими врачами, зарабатывал деньги на образование для сына, чтобы тот смог учиться сначала в Стамбуле, потом во Франции. Наконец его сын стал дипломированным инженером и устроился в Стамбуле на хорошую должность. А Эмин-бей несколько лет работал у нас в районе Гюльнар… И вот, когда его сын поселился в Стамбуле, доктор решил вернуться в родные места. Наконец-то отец с сыном могли жить вместе. Но в день приезда несчастный отец узнал, что его сын умер в больнице Джеррахпаша во время операции на печени. После этого бедняга в той же больнице пролежал три месяца и, когда более-менее окреп, написал в Гюльнар письмо: «Меня больше ничто не связывает со Стамбулом. Если мое место еще не занято, я возвращаюсь». Ему ответили: «Приезжай, мы что-нибудь найдем». Никто ведь не знал, насколько за эти три месяца сдал доктор, человек с прекрасным характером, которого они все так уважали. Не знаю, как все сложится, но мы его взяли на борт, отвезем. Если им что-то не понравится, попробуем чем-нибудь помочь ему сами.

— Как он вглядывается в Стамбул.

— У него на то свои причины… Ведь он расстается с ним навсегда…

Зулейху восхитила забота и дружеское сочувствие, которые выказывал ее муж старому и чахлому старику.

А Юсуф, будто разговаривая сам с собой, продолжал:

— Боль, всегда остается болью. Но бедняге пойдет на пользу долгое морское путешествие. Он сможет отрешиться от всего. Пускай успокоится, обретет душевное равновесие…

Зулейха чуть вздрогнула, и это движение не ускользнуло от внимания мужа.

Так, значит, вот оно что! Юсуф думал, что это путешествие поможет им обрести покой и тишину, которых так жаждали их истощенные души и которые все глубже и глубже точил невидимый червь.

Матрос с редкой черной бородкой и рваных ботинках, направлявшийся зажечь фонарь на флагштоке, случайно задел шезлонг Зулейхи и получил от Юсуфа нагоняй. Эта грубость так не вязалась с сердечностью, которую тот минутой раньше проявил к старику.

Накричав на матроса, Юсуф обратился к Зулейхе:

— С вашего позволения, я на минутку отлучусь в камбуз… Вообще, человек, который занимается стряпней, справляется неплохо… Но вот над обслуживанием стоит немного поработать…

Зулейха сидела под навесом, который, как сказал ей муж, был сделан специально для нее. С каждой стороны тента, что днем защищал ее от солнца, а в ночное время от измороси, находилось по веревке. С помощью них всегда можно было закрыть ту сторону, откуда светило солнце или дул резкий ветер. Для Зулейхи, которая не могла спуститься вниз в жаркое полуденное время, этот тент служил своего рода палаткой.

Через пять-десять минут Юсуф вернулся с молодым пареньком в белом фартуке. В руках парнишка держал поднос с тарелками и стаканами, а Юсуф — полотенце.

Дурачась, Юсуф легко согнулся в поклоне:

— Знакомьтесь, наш гарсон Халиль, а я метрдотель. Гарсон не знает всего церемониала… Вместе с тем он несколько месяцев был слугой в питейном доме… Не так ли, Халиль? Он житель Митилини[20]. Ты, наверное, не знаешь, кто такие эти митилинцы? С недавних пор так называют жителей Мидилли… Как там твоя нахийе[21] называлась, а?

— Нахийе Йере…

— Так вот, Халиль из этого местечка… В тайне от всех он просто бредил Анатолией, где у него водились какие-то родственники. Так вот, собрал он как-то вещички в котомку и рванул на наши просторы на рыбацкой лодке, отдышался уже в Айвалыке[22]. Но наверняка была и другая причина для бегства. Кто знает, может быть, ты кого-нибудь зарезал, а, Халиль? Правду говори… А то проверю, тебе же хуже…

Халиль был похож на джинна. Работа спорилась у него в руках. Пока он накрывал скатертью столик Зулейхи, Юсуф принялся настраивать радио. Халиль принес на стол только один прибор.

Юсуф объяснил и это:

— Ты будешь обедать одна. Думаю, ты не станешь сильно противиться, если я пропущу с капитаном пару рюмок ракы[23]… Не бойся, что капитан опьянеет и что-нибудь стрясется. На этот случай у нас имеется помощник капитана. Как я уже сказал, все продумано до мелочей…

Зулейха впервые за много дней поела с аппетитом.