Старая болезнь

Глава двадцать четвертая

Когда Зулейха снова проснулась и вышла на палубу, ее взору предстало необычное зрелище. Матросы, которые раньше всегда расхаживали на борту босиком и в неопрятной одежде, нарядились в новое платье и были в фуражках.

Двое из них спустились в привязанную к трапу лодку. Остальные выстроились на противоположной палубе под капитанским мостиком.

Малыш Халиль присел на корточки и щеткой начищал брюки капитана с деревянной ногой. Они тоже оделись по-другому. Зулейха раньше такими их никогда не видела.

На капитане была черная униформа и фуражка с золотыми галунами. В руке блестела трость с серебряной рукояткой, в начищенных до зеркального блеска ботинках отражались лучи полуденного солнца. На Халиле была матроска явно с чужого плеча, потому что она была ему велика и оттого висела мешком, рукава — закатаны.

Хотя казалось, что Зулейху никто не замечает, не успела она показаться на палубе, как все встали на свои места. Капитан отошел от Малыша Халиля и, опираясь на трость, прошел по навесным мосткам на палубу, остановился перед Зулейхой и поздоровался.

Хотя он и пытался придать своему лицу официальное выражение, было понятно, что он крайне огорчен и не находит, что сказать. Зулейха повела себя так же как чуть раньше:

— Капитан-бей, мы потеряли нашего бедного доктора, да?

Капитан снова ничего не ответил. Только показал рукой на флаг на корабле. Зулейха сначала не поняла, в чем дело, но чуть погодя заметила, что флаг — приспущен.

Капитан с таким видом, будто устыдился собственной слабости, нахмурил брови и вытер платком нос и усы:

— Да ниспошлёт Аллах долгую жизнь всем ныне живущим… Состарился человек, что поделать…

— Юсуф-бей там?

— Да.

— Вы сейчас все направляетесь на похороны?

— Да, полчаса назад во время полуденной молитвы я отправил часть ребят. А теперь, с вашего позволения, тоже поеду… Но к двум часам мы точно все вернемся. Вот только Халиль уж очень просил… Но тут сказать нечего, это все чувствительность… Я не знаю, у вас будут какие-нибудь поручения…

Зулейха немного подумала, а потом сказала:

— Ну, ехать, конечно. Я только попрошу вас подождать меня минут десять.

Капитан сначала не понял и переспросил:

— Так что вы будете делать?

— Вы возьмете меня с собой.

— Вас? Как же так?

— А я разве не друг?

Капитан настороженно улыбнулся:

— Конечно… Да пошлет Аллах вам долгих лет жизни… Но я не знаю, что на это скажет Юсуф-бей…

— Вы хотите сказать, он не позволит?

— Нет, Аллах свидетель. Нет… Он просто не хочет, чтобы вы расстраивались. В любом случае было бы лучше, если бы вы остались… Мы сами займемся погребальной церемонией.

— Значит, вы говорите о чувствительности, используете такие красивые и человечные слова. Конечно, настоящий капитан судна, начальник, это вы. Но все же вы не вправе запрещать мне то, что позволили Малышу Халилю.

Говоря это, Зулейха слегка коснулась руки капитана, которой тот опирался о серебряную рукоять трости. Этот жест иногда проскальзывал у нее, когда они разговаривали с доктором. Они оба об этом вспомнили и вдруг заулыбались. Но в глазах стояли слезы, поэтому они поняли, что если еще хоть немного так простоят рядом, то случится страшное. Зулейха быстро спустилась по трапу, а капитан вернулся на свое место, еще раз бросив взгляд на приспущенный флаг.

Зулейха была готова через десять минут. Черного платья у нее не нашлось, поэтому она надела платье густого темно-синего цвета, а на шею повязала черный платок, потому что ворот был уж очень вычурным.

Капитан приказал морякам снова выйти из лодки на палубу. Несмотря на больную ногу, он захотел собственноручно спустить Зулейху с трапа «Ташуджу», но конец его трости попал как раз между ступенями. Еще немного, и он бы прямо в униформе и фуражке рыбкой полетел в море. Хорошо, что какой-то молодой матрос вовремя обхватил его за талию и предупредил опасность.

Капитан не захотел брать в лодку никого кроме двух гребцов и Малыша Халиля.

Зулейха этому воспротивилась:

— Почему? Поплыли все вместе, так будет лучше.

Но капитан отказался. Лодка оказалась слишком маленькой. За оставшимися нужно было совершить еще пару ходок.

Капитан сам не мог понять, почему его так потрясла смерь бедняги доктора. Говорил, что тот был очень стар. За ним некому было ухаживать. Денег тоже у него не оказалось. В какой-то степени смерть стала для него благом. И о достойных похоронах тоже позаботились… Его товарищи не посчитали это обременительным.

Зулейха свесила руку с лодки и, опустив пальцы в воду, думала. Старость! Разве именно об этом стоило сожалеть? Смерть в молодости — это своего рода случайность. Такие смерти происходят из-за невезения или в результате роковых совпадений. Однако их можно предотвратить. Но для других, для стариков смерть — как срок заключения, без надежды. Только безысходность. Вся горечь состоит именно в этом.

Но все это не те вещи, о которых можно было говорить с капитаном, и потому Зулейха молчала и только наблюдала, как вода сочится сквозь пальцы. Впрочем, может быть, в основном капитан оказался прав. Он смотрел на жизнь и смерть как нормальный человек из народа. В любом случае было приятно представлять себе и принимать то, что человек, достигший пятидесяти, шестидесяти или даже восьмидесяти лет, всем доволен и что ему больше не о чем мечтать.

Маленький старичок в черных очках и клетчатой шерстяной кепке, сшитой из той же ткани, что и его сюртук с длинными рукавами, провел капитана и Зулейху через рынок, узенькие улочки и лавочки с закрытыми ставнями. И наконец впихнул в небольшое помещение, похожее на то, где обычно находится служитель мечети, определяющий время намаза.

Внутри на скамье без спинки из кофейни сидел Юсуф и разговаривал с несколькими людьми в бедных одеждах. Когда он, повернув голову, увидел Зулейху, то радостно вскочил с места и подошел к ней.

Но обратился к ней хмуро, будто находя радость совершенно неуместной.

— Зачем вы приехали?

— А почему мне не приехать?

— Вам будет не по себе… Сильно загрустите. Перед тем как уйти, я велел, чтоб вам ничего даже не говорили.

— Ваше приказание исполнили, но когда я увидела их сборы, то все поняла.

— Лучше бы вам остаться на пароходе. Неразумно вы поступили…

Когда Юсуф это говорил, в его взгляде чувствовался укор.

Но вместе с тем он не мог скрыть, что ему приятно видеть Зулейху тут, рядом с собой. И, наверное, первый раз с того момента, когда они отплыли из Стамбула, не отпускал руку жены.

Зулейха, не говоря ни слова, опустила глаза. Она увидела ночь, когда умер отец, увидела себя, бросившуюся в объятия Юсуфа, у которого от рыданий сотрясалось все тело. Подобное случилось у мужа впервые. Эта ночь стала первой и последней за годы их многолетней супружеской жизни, когда они в чем-то были единодушны. Казалось, что сейчас в руке, сжимавшей ее руку, она чувствовала остаток того теплого чувства.

Было не известно, что с ними станет. Но она чувствовала, что случись день или ночь, когда она станет страдать от потери любого человека, которого любила, она будет искать присутствия этого мужчины. Неужели эти узы, что неразделимо связывают жен и мужей и некоторых людей, несмотря на все разногласия, — результат такого рода мелких привычек?

Зулейха не сдержалась и зарыдала. Юсуф подумал, что эти слезы только из-за доктора. Но сам Юсуф не мог обнаружить свою слабость и сразу принял непроницаемый вид:

— Не плачьте, ну что вы… Все умирают, — сказал он и добавил уже знакомое ей от других и от капитана утешение. — Он был очень старый…

Люди, с которыми чуть раньше разговаривал Юсуф, ждали стоя. Юсуф представил им Зулейху, сказав «это мой друг», и пояснил: — «Она очень любила покойного, не выдержала, приехала на похороны».

Старик в кепке счел это за оправдание:

— Неважно… Женщина, мужчина, все одно… Местные немного могут сделать… На похороны здесь иногда приходят женщины из семей служащих…

Юсуф представил жене одного из стариков в помещении:

— Прежний муфтий-эфенди…

Оказалось, что ее муж и муфтий, с которым он чуть раньше беседовал, старые друзья. Точнее, муфтий даже не его друг, а друг еще его отца. Много-много лет назад, когда самого Юсуфа еще и на свете не было, муфтий-эфенди познакомился в Силифке с его отцом. Юсуф находил такие отношения гораздо более крепкими, чем дружбу только с собой, и потому, когда разговаривал со стариком, его глаза постоянно увлажнялись от нежности. Муфтий, несмотря на жару, приготовил чай. Зулейха приняла его угощение, потому что почувствовала, что это будет приятно Юсуфу. Она села на небольшой стульчик и выпила маленький стакан чаю.

Юсуф часто поднимался с места, подходил к дверям и разговаривал с группой стоявших там людей, тихим голосом отдавая им приказания.

В какой-то момент встретившись взглядом с мужем, Зулейха спросила:

— Мы разве не поедем в больницу?

Юсуф удивленно раскрыл глаза:

— В какую больницу? — Потом вспомнил: — Ах да, я вам велел так сказать… Но когда мы приехали сюда, нам уже нечего было делать в больнице. Если хотите, посмотрим… Тут рядышком…

Он провел Зулейху через узкий проход между двумя высокими стенами, камни которых поросли мхом, ввел во двор через вход в виде арки. Там на камне, обернутый чем-то вроде шали из выцветшего персидского ситца, стоял гроб.

Во дворе не было никого кроме малыша лет трех-четырех, который играл с черной бездомной собакой.

Зулейха, будто не отваживаясь идти дальше, остановилась в проходе.

— Все готово, ждем дневного намаза… — сказал Юсуф. — Вы точно пойдете на кладбище?

— А что в этом такого?

— Ничего… Просто, чтобы вам не пожалеть потом… Особенно, потому что вы к таким церемониям не привыкли.

— Мне нужно увидеть покойного. Вы сказали «когда мы приехали сюда, нам уже нечего было делать в больнице». Он скончался, пока вы ехали?

Чуть поколебавшись, Юсуф признался:

— Нет… Еще раньше… На пароходе… Чуть после полуночи…

— Малыш Халиль меня обманул…

— Он не обманывал. Он и сам не знал. Ни один человек на борту об этом не знал… Кроме капитана, конечно…

— Почему?

— Недобрый это знак для моряков… Доктор умер у меня на руках. Отошел очень легко и тихо… К чему было панику поднимать. Я сказал, что он заснул, и отправил ребят спать. Просидел с ним до рассвета. Потом завернул беднягу в пальто и на руках спустил в лодку. Гребцы заметили, что он мертв, только когда мы уже сходили на берег…

Провести всю ночь наедине с покойным, дождаться утра, а потом, как больного ребенка, завернув в пальто, везти на руках!

Нельзя было не восхищаться тем, как достойно этот человек держал себя в горе, тому, как проявлялись его преданность и любовь.

Мужчины, которых называют стойкими и сильными, — люди такие, как он.

Чуть позже прозвучал призыв к молитве. На площади у мечети собрался народ. Юсуф обратился ко многим и в итоге ему удалось собрать нескольких школьников и около двадцати мужчин. Моряки с «Ташуджу» перенесли гроб на камень для обряда отпевания умершего во дворе мечети. Впереди шел капитан с деревянной ногой в расшитой золотом фуражке и с тростью с серебряной рукояткой. К этому моменту уже подоспел флаг, который Юсуф заказал у портного. Но накинуть его поверх покрывала, которое было на гробе до этого, никак не удавалось, поэтому Зулейха вышла вперед и помогла.

Зулейха заметила, как Юсуф все время о чем-то беседовал со стариком с всклокоченной седой бородой и в черном пальто. Потом на кладбище разыгралась комичная сцена. Когда покойного уже закапывали, этот старик примкнул к тем, кто лопатами сбрасывал землю. Но из-за того, что был очень старым и слабым, ему с трудом удавалось вытянуть лопату из сырой земли. Он всем телом налегал на нее, а потом что есть мочи дергал обратно. Когда он в очередной раз потянул лопату на себя, она вдруг выскочила из земли, и старик опрокинулся на спину так, что ноги поднялись кверху.

Среди прихожан раздались смешки, даже несмотря на то, что в противоположном конце мечети бородатый слепой проникновенным голосом читал Коран. Юсуф быстро поднялся, чтобы помочь бедняге встать, шагнул вперед, поднял его кепку и надел старику на голову. Но даже он не смог удержаться от смеха.

Только в это мгновение Зулейха заметила, что пальто и кепка, что были на старике, раньше принадлежали доктору.

Когда потом они вышли из толпы и уже в одиночестве шли по улицам городка, Зулейха, заметив, что старик плетется следом, спросила:

— А кто этот бедняга?

— Разве мало на свете горемык? Старик с Крита. В свое время на родине был вполне себе человеком. Как и у нашего бедного доктора, у него несколько месяцев назад умер сын и он остался без крова… Ему временами помогал муфтий, но если вы его послушаете, то и он с трудом семью кормит, беднота… Стараясь не сильно задеть его самолюбие, я дал ему поручение, а за его выполнение десять пара… Он не очень-то подходил для этой работы, но старался для нас, упал, шишек себе набил, что еще ему сделать?

Юсуф снова рассмеялся, вспомнив происшествие во время погребальной церемонии. Сцена действительно получилась забавной. Но на этот раз он уже не смог сдержаться и расхохотался во весь голос, заставляя оборачиваться прохожих.

— А почему он идет за нами?

— Он посчитал чрезмерной оказанную ему милость. И, наверное, чтобы выказать свою благодарность, проводит нас прямо до лодки.

— А в чем состоит милость?

— Наследство, доставшееся ему от доктора — пальто да кепка… Были еще энтари и рубаха, но он их, наверное, где-то оставил. Но и их вполне можно носить.

Зулейха остановилась. Потом, как ребенок, помахав рукой, позвала старика:

— Подойдите к нам!

— Баба́-эфенди, тебя зовут… Тут все зовут его «Баба-эфенди»…

Старичок неуверенно подошел. Зулейха спросила:

— Вы не ушиблись, когда упали?

У Баба-эфенди было приятное лицо. Он принялся смеяться вместе с ними. С одной стороны, он уверял, что ему было совершенно не больно, но потом повернулся затылком и, раздвинув длинные белые пряди волос, показал огромную шишку.

— Не больно, но испугался порядком…

— Из-за чего?

— Да головой стукнулся о крышку гроба… Не умер еще, а чуть сам в гроб не лег!

По манере разговора стало ясно, что старик был шутник. «О крышку» он произносил как «о крыску», «ещё» как «есё».

И в то же время он был очень воспитанным. Отказался идти рядом, как предложила ему Зулейха, и шел сзади. А когда к нему обращались, все запахивал полы пальто, чтобы скрыть ветхую одежду под ним.

Они дошли до пристани.

— Всего вам хорошего, Баба-эфенди… — сказала Зулейха, пожимая ему руку: — Я только хочу у вас спросить… Мне вдруг интересно стало. У вас такие зубы белые… Они у вас вставные?

Критянин улыбнулся:

— Хоросо би так, ханум-эфенди, я би их продал усе давно, а на деньги поесть би купил…

Ответ старичка вновь всех рассмешил. Зулейха обратилась к мужу:

— Может, нам отдать Баба-эфенди и остальные вещи доктора?

Юсуф покачал головой:

— Не получится… Прежде чем раздать, сначала мы обязаны представить их властям, чтоб все было по закону.

— В таком случае, если позволите, я тоже сделаю маленький подарок…

Но кроме денег давать больше было нечего. Несмотря на крайнюю нужду, старик ну никак не походил на нищего, поэтому Зулейха стеснялась вытащить руку из сумки.

Когда пришел момент расставаться, Зулейха вдруг сказала:

— А ну-ка, Баба-эфенди, поплыли-ка с нами.

Старик подумал, широко улыбнулся на эту шутку, которую и в мечтах себе представить не мог:

— Ну, поплили…

— Вы не пожалеете, что уедете отсюда?

Старичок снова улыбнулся и пожал плечами:

— А караван-сараи, детисек да бани мы на кого оставим?

На этот раз вмешался Юсуф и сказал Зулейхе:

— Вы знаете… Я думал на полном серьезе о том, о чем вы сказали в шутку. Мне кажется, он прекрасно поладит с остальными обитателями особняка…

У Зулейхи сердце застучало в груди, глаза блестели. Долго препираться с Баба-эфенди не пришлось. Он даже не спрашивал, куда они едут, этот старичок с всклокоченными волосами и бородой, был готов следовать за ними, словно огромная пастушья собака, вдруг оставшаяся без хозяина.

Юсуф не сомневался, что это событие обрадует всех на «Ташуджу» и поможет преодолеть то невеселое настроение, которое установилось на нем в последние дни.

Старику оказалось нечего больше здесь делать, вещей у него тоже не было. Он лишь сказал кому-то на пристани, по виду носильщику:

— Сынок… Я уеззаю… Передавай поклон моим знакомым… Я им больсе ничего не долсен…

Это значило, что все дела были закончены. Но когда старик, произнося «бисмилля»[112], подобрав полы пальто, поднимался в лодку, Зулейха рассмеялась:

— Но только одно условие, вы не подниметесь на борт в этом пальто и кепке… Я подыщу вам что-нибудь на пароходе.