Старая болезнь

Глава двадцать восьмая

Подходил к концу февраль. В солнце, воздухе и начавших зеленеть деревьях проглядывали первые признаки весны.

Юсуфа снова не было с ними уже несколько дней. Конечно, некоторые знали, куда он уехал. Но Зулейха не видела смысла расспрашивать кого бы то ни было о том, что ее не интересовало.

Ей было все равно, находится ли Юсуф рядом или нет. Она даже признавала, что чувствовала себя свободнее, когда он отсутствовал. И в то же время, когда в доме не слышался его голос, не раздавались его шаги, она ощущала какую-то ненадежность. Как будто лежала в комнате, в которую не закрыта дверь, и легкую тоску. Даже в те времена, когда она была на него сильно обижена, это неприятное чувство сразу же улетучивалось, стоило ей услышать, как он звонит в дверь или спускается по лестнице.

Жена управляющего имущественными делами в их ильче[118] сказала, что ее муж видел Юсуфа прошлой ночью в каком-то ресторане в Адане. То место, что наша бедняжка тактично назвала рестораном, возможно, было и трактиром. В последнее время, казалось, не проходило ночи, чтобы Юсуф не пил. Кто знает, может, он вспомнил забавы тех времен, когда был еще холостым. В вилайете он мог встретить самых разных женщин, потоком хлынувших туда из Стамбула, артисток в барах. Вполне возможно, что Юсуф с его демократичностью нашел общий язык с кем-то из них. А если это предположение верно, то поступил он очень правильно. Кто имел право хоть что-то на это сказать?

Юсуф пропал на пять дней. Должно быть, он и сам в этот раз почувствовал неестественность происходящего, потому что счел необходимым на третий день послать из Аданы телеграмму, в которой говорилось что-то туманное о том, что он еще не закончил дела.

Шел вечер пятого дня. Зулейха уже поужинала и поднялась к себе в комнату. Ближе к вечеру похолодало, и она затопила печку. Когда она перебирала на шезлонге вновь прибывшие из Стамбула газеты, в дверь постучали. В комнату вошел Юсуф. Он выглядел усталым.

Зулейха спокойно встала, чтобы не подать виду, что знает о том, где скрывался муж. Она предложила ему сесть в кресло напротив печки и спросила, поужинал ли он.

Они сели друг напротив друга. Зулейха задавала ему ничего не значащие вопросы.

Юсуф ответил на них, а потом, понизив голос, сказал:

— Я забрал извещение из суда в Джейхане. Время отсрочки, что предоставил нам суд, вчера закончилось.

Говоря это, он положил конверт, который держал в руке, на журнальный столик. Зулейха растерялась на мгновение, но потом заставила себя собраться:

— О… Хорошо…

Почему она не подумала о том, что время судебного разбирательства в прошлом году пришлось как раз на февраль и что срок годовой отсрочки истек?

Она смутилась от того, что развод как будто стерся из ее памяти. Она хотела спасти положение, солгав что-то вроде: «Я так и подумала, что вы поедете в Джейхан, чтобы со всем этим разобраться».

Но этим вечером, когда ничего не предвещало грозы, это известие застало ее врасплох.

Ведь все-таки это был развод супругов. Ей требовалось время, чтобы суметь подготовиться и спокойно встретить это известие. Но сейчас существовала опасность того, что, начни она говорить, ее голос задрожит, и она станет запинаться. Было крайне важно сыграть перед мужем ту роль, что она разыгрывала перед посторонними, но в десять раз более спокойно и смело. Она не могла ему уступить.

Юсуф молчал и разглядывал картины на стенах.

Зулейха хотела выиграть время, чтобы овладеть собой, а для этого ей нужно было заняться чем-нибудь, что выглядело бы естественнее, чем поведение Юсуфа. В голову ей не пришло ничего другого, кроме как открыть шкаф и вытащить оттуда украшенную коробку, вытащить из нее кусок пирога, положить на тарелку и подать Юсуфу.

Юсуф не понял, что поступок жены был следствием растерянности. Он с горькой улыбкой взял тарелку из ее рук, медленно поставил на журнальный столик рядом с извещением из суда и спросил:

— Это угощение должно показать сладость расставания?

Эта простодушная шутка заставила Зулейху нахмурить брови.

— У меня и в мыслях такого не было. И развод — это расставание двух людей, которые, несмотря ни на что, долго прожили в дружеских отношениях и которые, несмотря на многие противоречия, смогли во многом оценить друг друга. А потому нет тут никакой сладости, расставание горько, но необходимо.

Юсуф немного удивился столь серьезному и откровенному разговору и сказал:

— Да, необходимо.

Потом поднялся с места и поправил заслонку у дымохода, не вставая на стул, опустил ставень у окна, подцепив его краем щипцов, и немного подвинул камод, мешавший свободно открываться балконной двери.

Зулейху почему-то очень тронуло, что ее муж занимался этими мелочами, подстраивая все под старые привычки в этой комнате, которая была ей уже чужой. Она отвернулась, чтобы этого не видеть, и стиснула зубы.

Когда Юсуф все закончил, он снова подошел к дивану.

— Нам нужно с вами обговорит все детали, — произнес он.

Потом достал из карманов бумаги с марками и печатями, показал их Зулейхе, назвал какие-то цифры, а потом долго что-то рассказывал, делая подсчеты карандашом.

Из всей его долгой речи, пересыпанной кучей правовых терминов и выдержек из законов, она смогла понять следующее.

Гражданский кодекс предполагал наличие у супругов общих сбережений. Из-за того, что обвинителем в суде выступала Зулейха, суд приговорил Юсуфа к выплатам различных компенсаций. Поэтому Зулейхе полагалась сумма, достаточная, чтобы она могла безбедно жить до тех пор, пока не определится, что делать дальше. Возможно, она сама не сможет разобраться во всех этих вопросах, которые являлись, по сути, делами мужскими, поэтому ее дядя Шевкет-бей должен был присылать ей письменные отчеты.

Сейчас Зулейха поняла, почему Юсуф так настойчиво преследовал дядю в Измире.

Она встала, прислонилась спиной к стене, ее лица не было видно в тени абажура:

— Вы должны знать, что в этих делах я никому не доверяю больше, чем вам. Я не до конца разобрала, что вы говорили о тех вопросах, в которых могут разобраться только мужчины. Но поняла: в том, что касается денег, вы поступили со мной очень великодушно… Я должна сказать вам прямо… Я бы никогда не приняла этих денег, если бы они мне не требовались. Но так получилось, что я все же немного нуждаюсь. Поэтому я их возьму и благодарю вас.

— Не стоит. Это все естественно…

Зулейха больше ничего не сказала. Им больше не о чем было говорить этой ночью. Юсуф медленно поднялся и собрался уходить.

Зулейха, будто это только пришло ей в голову, сказала:

— Мы вот что не обговорили… Когда вы хотите, чтобы я уехала?

Юсуф смотрел на мыски своих ботинок.

— Это вы решайте… Когда прикажете…

— В таком случае, в течение нескольких дней.

— Очень хорошо. Вы мне тогда сообщите, в какой день.

— Вы кому-нибудь об этом говорили?

— Знает только мать.

— Если хотите, то скажите после того, как я уеду…

— Я думаю уладить все это еще более подходящим образом… В тот день, когда вы будете уезжать, вы со всеми попрощаетесь, будто отправляетесь в путешествие.

— Да, так будет лучше…

Юсуф тихо притворил дверь, будто в комнате находился больной или покойник, и, стараясь не шуметь, медленно зашагал в переднюю.

Не успел он дойти до начала лестницы, как дверь тихонько приоткрылась и его окликнула Зулейха:

— Вы не подойдете еще на минутку?

Молодая женщина была немного взволнована. Когда муж снова вошел в комнату, она спросила:

— Я могу уехать завтра?

— Завтра? К чему такая спешка?

— Я так хочу… К тому же я не собираюсь брать с собой никаких вещей. А те немногие вещи вы вышлете после.

— Да, но… Завтра не получится по определенным причинам… Торосский экспресс уехал сегодня.

— Я поеду на ежедневном поезде.

Юсуф улыбнулся и спросил:

— В поезде без спальных вагонов? Это невозможно…

Нужно было сказать «будь что будет». Но она испугалась, что Юсуф придаст значение этой спешке, и сдержала себя:

— Вы правы, стоит подождать первого экспресса.

— Ждать осталось недолго — до понедельника. Завтра я телеграфирую в Алеппо и закажу вам купе.

— Спасибо… Да, действительно, у меня еще остались дела. Да-да, придется остаться еще на несколько дней… В Гёльюзю разбросаны некоторые мои вещи и мне, конечно, придется собирать их самой.

— Съездите туда завтра или в любой другой день.

— В таком случае, давайте завтра.

Вещи был лишь предлогом. В ее сердце неожиданно возникло непреодолимое желание в последний раз увидеть то место у бассейна, где сидел отец, и комнату, где они с Юсуфом стали мужем и женой.

Она надеялась, что Юсуф поедет с ней. Но когда она встала утром, ей сказали, что Юсуф приготовил автомобиль для ее поездки в Гёльюзю, а сам взял собак и ружья и отправился на охоту.

Зулейха поехала в поместье в последний раз с Баба-эфенди.

День выдался влажный и холодный. И пока она со связкой ключей бродила по пыльным и неубранным комнатам и собирала вещи, Баба-эфенди ходил за ней по пятам и все рассказывал о планах на лето. Как только распогодится, первое что он сделает, это вырвет с корнем эти цветы по два пара и на их место посадит другие и превратит садик Зулейхи в сад, похожий на те, что на Крите.

В ту ночь после беседы с Юсуфом Зулейха очень тихо и осторожно, чтобы никто не слышал, перебрала свои вещи и собрала чемоданы.

Время ожидания увеличилось на целых два дня из-за ее поездки в Гёльюзю. Оставалось только ждать понедельника.

Все эти дни Юсуф где-то пропадал. Зулейха постоянно оставалась дома одна со свекровью. Она ей ни словом не обмолвилась о своей договоренности с Юсуфом. Энисе-ханым, боясь, как бы в ее словах не прозвучал какой намек, тоже молчала. Должно быть, получила строгое внушение от сына.

Энисе-ханым заболела. Но она не ложилась и лишь бродила по дому. Ее глаза, казалось, стали еще больше и темнее на пожелтевшем лице.

Зулейха не забыла ту заботу, с которой отнеслась к ней свекровь, пока она сама была больна. Когда до отъезда остался день, она зашла к ней в комнату. Энисе-ханым лежала на ковре на полу, растянувшись в полный рост, Зулейха нагнулась и тронула ее за руку:

— У вас жар, вы плохо себя чувствуете. Вам нужно раздеться и лечь.

Старая женщина вдруг поднялась с пола.

— Нет, дитя мое, это погода на меня по весне так плохо действует, наверное. Иногда так бывает. Если бы мы были в Гёльюзю, то я бы прошлась, и все прошло. Давай-ка, если хочешь, попросим повозку да малость проедемся с тобой.

Зулейху удивило это предложение свекрови. Она не могла припомнить, чтобы они хоть раз выезжали с ней на улицу.

Немного погодя к воротам подъехала крытая повозка. Несмотря на сильный дождь, они выехали в степь, а обратно вернулись неизвестными Зулейхе путями.

Наконец, когда на окраине города показались первые дома, они остановились у начала ограды. Это было кладбище.

— Вот доченька, — сказала Энисе-ханым, — давай выйдем ненадолго и, раз уж нам по пути, навестим твоих отца и матушку… Я в том году ростки посадила, посмотрим, выросло ли чего…

Зулейха опомнилась только сейчас. Значит, свекровь привезла ее проведать отца.

Зулейха шла между могильными плитами, стараясь не увязнуть каблуками во влажной земле и опустив голову. Ей хотелось расплакаться от чистых и религиозных чувств этой старой женщины.

Наконец наступил понедельник. День расставания…

Автомобиль дожидался их уже десять минут. Все чемоданы еще полчаса назад снесли вниз и поставили у двери.

Но Зулейха все никак не могла спуститься. Она все растерянно ходила взад-вперед по комнате, будто ища что-то, и только открывала и закрывала дверь в комнату.

Наверху никого. Все домашние собрались и ждут ее в передней.

Ей предстоят последние тягостные минуты внизу… Конечно, и они пройдут. Последний раз, взглянув на себя в зеркало в прихожей и поправив волосы, она спустилась вниз.

Золовки стояли рядом с печкой. Двое слуг быстро выбежали в прихожую.

Свекровь рядом с приоткрытой дверью на улицу присела на корточки, обхватив голову руками. Увидев Зулейху, она поднялась, поправила полы энтари и платок на голове.

Зулейха спокойно и очень по-доброму обняла золовок, подняла на руки малышей, расцеловала их, потом потрепала по подбородку и по спине слуг, что хотели поцеловать ей руки.

Наконец она подошла к свекрови, которая, казалось, затаилась за створкой двери. Старая женщина всегда целовала ее в щеки, а тут еще прижала ее к груди и легко покачала, будто убаюкивая маленького ребенка.

Баба-эфенди во дворе кричал на слуг:

— Сто это такое? Вы сто, в таком огромном доме ковса воды не насли? Порядков не знаете? У вас в васих деревнях сто воду не льют, когда кто в путь отправляется? Чтоб Всевышний сохранил, да доехали все живы здоровы?

Тут откуда ни возьмись на шею Юсуфу бросился кривоногий старик с редкой бороденкой и в синем пальто, поручил привезти ему из Мерсина коробку каких-то непонятных семян и просил завязать себе ниточку на палец, чтоб не забыть.

Зулейха очень испугалась, как бы в этот раз, как во время поездке в Гёльюзю два дня назад, Юсуф не послал сопровождать ее постороннего человека.

Но тут увидела, как тот резким движением оторвал руки бородатого старика от своего воротника и направился к машине.

— Ну зачем вы себя утруждаете, что за нужда? — не могла она удержаться, чтобы не сказать.

Юсуф указал на тех, кто был во дворе.

— Да разве так поступают? Я довезу вас до Енидже.

Автомобиль проезжал Кызкулеси.

С самого начала пути Зулейха сидела, прислонившись щекой к стеклу, и, не говоря ни слова, смотрела на степи и горы.

Неожиданно она сказала:

— Сколько лет мы не видели Кызкулеси?

Юсуф будто очнулся ото сна и не нашелся, что ответить:

— Да времени не было…

— С тех пор, как я увидела это место первый раз, прошло шесть лет!

— Больше… Около семи… Время летит быстро.

— Да, просто как день проходит…

— Мы, наверное, так же будем говорить, когда состаримся.

— Вы сказали, что прошло около семи лет. И все это время мы оставались чужими друг другу.

— И остаемся такими же.

— Да, так… Как говорили наши отцы, это судьба, предопределение.

Зулейха слегка вздрогнула, будто на нее вдруг напала беспричинная тоска, и добавила:

— Давайте не будем впадать в крайности… Мы не совсем чужие друг другу… Мы расстаемся по-дружески… Это со всеми случается. Я всегда буду желать вам счастья и благополучия.

— И я вам тоже.

— Но я вам сильнее. Вы меня полностью обеспечили.

— Прошу вас, не стоит так говорить.

— Но правда есть правда… С этой точки зрения желать вам счастья — это просто мой долг.

— Давайте больше не будем об этом говорить, прошу вас.

— Но вы, конечно, не станете мне запрещать говорить о нашей дружбе… Даст Аллах, вы будете счастливы. Обзаведетесь семьей… появятся дети…

— Извините, но у вас нет права начинать такие разговоры.

В словах Юсуфа звучал укор. Но Зулейха, не обращая внимания на его слова, будто развлекаясь, продолжала:

— Вот, например, женитесь на той миниатюрной девушке, которую мы встретили в Айвалыке…

Юсуф чуть раздраженно рассмеялся:

— А это вы еще с чего надумали?

— Просто… Мне никто другой на ум не пришел. Вы только не подумайте, что я ее критикую или что-нибудь… Я говорю искренне. Вы не представляете, как мне понравилась эта девушка! У нее от природы такие густые ресницы.

— Я вас прошу…

— Эта девочка вас любила, ведь правда?

На этот раз Юсуф засмеялся, но ничего не ответил.

Зулейха покраснела, потому что почувствовала, что во время этого разговора делает что-то постыдное. Но не смогла себя пересилить.

После долгих дней молчания и напряженного ожидания ей ужасно хотелось поговорить. До этого момента ей казалось сложным найти темы для разговора на время этого долгого путешествия, когда ей придется провести несколько часов наедине с Юсуфом. Но сейчас самым страшным для нее было это затянувшееся молчание. С ее губ готовы были сорваться лирические, детские фразы, которые говорят во время легкого опьянения и горячки. И чтобы скрыть этот приступ нежности, она придавала выражению лица насмешливый вид и говорила колкости.

Но когда Юсуф рассмеялся, закашлялся и замолчал, ей тоже пришлось последовать его примеру, и скоро этот приступ утих.

На полпути им снова пришлось остановиться на десять минут на полуразвалившемся постоялом дворе.

Сад казался совсем голым из-за того, что листва на деревьях еще не появилась, и степная кофейня выглядела еще более ободранной и жалкой.

Юсуф и тут был все так же замкнут и неразговорчив. На все вопросы Зулейхи отвечал парой слов и уходил в свои мысли.

Зулейха, в конце концов, была для Юсуфа гостем на пять-шесть часов. И разве в это время ему не стоило вести себя с ней немного вежливее?