Старуха 2

Глава 12

Вообще-то Верин «Хадсон» считался автомобилем шестиместным: как на многих других американских автомобилях передний диван предполагал возможность размещения еще двух пассажиров рядом с водителем. Но так как машина была в общем-то достаточно большой, а студент во все времена считался существом неприхотливым, Вера умудрялась посадить с собой в машину еще и девять своих студентов, когда из здания химфака в центре Москвы ездила в лабораторию в Лианозово. Кафедра у Веры была небольшой, группы студентов — маленькие, так что обычно группа целиком в машину и влезала. Что было довольно удобно: лекции или семинары закончились — и можно очень быстро с теми же студентами провести практические занятия на «почти настоящем» производстве.

Так что после обеда с подругами Вера провела семинар в группе четверокурсников, посвященный синтезу арамидов — а затем она с этой же группой отправилась на завод, где уже имелась установка по изготовлению волокна из арамидов. Даже две установки: одна волокно делала из раствора этих арамидов в концентрированной серной кислоте, а другая — из раствора их же в диметилацетамиде. И по дороге Вера продолжала нести студентам «разумное, доброе, вечное»:

— Ну, сейчас вы уже знаете, что из себя представляют параарамиды, а если кто-то из вас придумает в обозримом времени как из них можно промышленным способом делать волокно для изготовления арамидных тканей, тому я — кроме ордена Ленина, который, несомненно, даст изобретателю наше правительство — подарю новую «Волгу», причем даже разрешу выбрать цвет машины.

— Старуха, а почему ты сама не придумаешь? — все же «разница в возрасте» и дружба со вчерашней студенткой студентов нынешних не давала субординации воплотиться при обращении друг к другу.

— Потому что это будет выглядеть совершенно по-идиотски: я что, сама себе буду сразу две «Волги» дарить? Я знаю два способа изготовления таких волокон, мы сейчас и едем смотреть на установки, которые это проделывают. Вот только установки лабораторные, они делают одно-единственное волокно толщиной в десять микрон или даже в пять, я не измеряла — а стране нужны установки промышленные, чтобы ежечасно ткать арамидной ткани по сто квадратных метров.

— Ну и зачем стране столько?

— Ага, сдашь ты мне зачет… Ты лекцию каким местом слушал? Я же про свойства арамидных волокон вроде на совершенно русском языке рассказывала.

— Вера, не кипятись, лучше за дорогой следи, а то врежемся в кого-нибудь… вот мужик на телеге едет чуть не посреди улицы. И как ты вообще с машиной так ловко управляешься, ведь она так быстро едет…

— Быстро? Вы, ребята, еще не знаете, что такое быстро. В принципе, эта машина может ехать, причем со всеми вами внутри, со скоростью быстрее ста сорока километров в час — и вот это будет быстро. А здесь быстрее двадцати пяти и ездить запрещено.

— Но ты же…

— А меня ОРУДовцы на трассе все уже знают, предпочитают не связываться и то, что я скорость на пять километров превышаю, просто не замечают. И правильно, кстати, делают…

— Это почему это правильно? — возмутился кто-то из «настоящих комсомольцев». — Ты же правила нарушаешь…

— Правильно потому, что они привыкают белых машин не замечать. А у нас все машины скорой помощи уже весной будут именно белые.

— В журнале «За рулем» писали, но там говорилось, что машины с красной полосой будут.

— Полоса будет сбоку, а спереди машина будет белой, и ОРУДовцы должны сразу такой машине дорогу расчищать. Ладно, бестолковый это спор… приехали, пошли установки смотреть. И думать: стране нужно именно массовое производство волокна, а не одна паутинка в сутки…

На завод все они, понятное дело, пошли переодевшись в «защитные костюмы»: порядок есть порядок. Но так как обе установки, размещенные в отдельном корпусе, были вроде бы герметичными (в них даже иллюминаторы ставились на тефлоновых уплотнителях), то маски никто надевать не стал, хотя в корпусе (как, впрочем, и вообще на всем заводе) определенный «химический» аромат чувствовался. Обе установки работали, а управляли ими аспиранты из МВТУ — которые эти установки и разработали. Не лично, конечно, разработку вели два студенческих КБ, но сегодня просто им выпало дежурить у установок. И один из них тут же Вере похвастался:

— Мы сейчас на обеих установках делаем нить в десять микрон. На ацетамидовой уже сделали катушку пятимикронной, но по испытаниям прочность нити при этом увеличивается всего на пару процентов, а так как скорость выхода нити вырастает всего процентов на пять… мы думаем, что тоньше десяти уже особого смысла нет делать.

— Не о том думаете, при выходе волокна в пятьдесят миллиметров в минуту все эти мысли вообще смысла не имеют. Я тут химиков привезла, вы с ними поговорите, расскажите как и что — а они потом будут думать, как все по уму сделать уже в промышленных установках. С точки зрения химии, конечно. Так, ребята, делимся на две группы: на кислотную установку думать пойдут девочки, ну и Петров конечно, а оставшиеся парни — на диметиацетамидную.

— Это почему? — возмутился было Петров, которого Вера поставила в одну группу с молодой женой.

— Потому что я так сказала. А еще потому, что кислота — штука, конечно, неприятная, но при утечке разве что ожог химический случится. А если органический растворитель, да еще с хлоридом лития потечет… им же еще детей рожать. Ладно, вы тут с конструкторами поговорите, у вас еще примерно часа полтора до пригородного от Бескудниково, а мне уже ехать пора. Сами видели, что на улицах творится…

На самом деле времени, чтобы добраться до дома, было с запасом, так что Вера не спеша переоделась «в гражданское», аккуратно повесила «скафандр» в закрепленный за ней шкафчик и, думая о том, зачем Лаврентий Павлович так настоятельно ее пригласил на сегодняшний ужин, зашагала к площадке возле проходной, где всегда оставляла свою машину. На территории завода вообще разрешалось ездить лишь грузовикам, которые привозили детали собираемых здесь установок и вывозили готовую продукцию, а легковым машинам — почти всем — въезд вообще был закрыт. А немногие легковушки, все же имеющие допуск на территорию, всегда ставились на парковку возле главных ворот. Маленькую парковку, но и легковушек «с допуском» было заметно меньше десятка.

Так, раздумывая о некоторой странности поведения «начальника», Вера дошла до парковки — и то, что она увидела, заставило ее насторожиться: ей показалось, что в машине уже кто-то сидел. Она немного ускорила шаг — а подойдя уже практически к автомобилю, остановилась, с недоумением думая, почему она сюда вообще подошла: машина-то была бежевая. Но когда из нее справа вышел высокий молодой мужчина, у Веры буквально перехватило дыхание: девушка вдруг осознала, что это был не какой-то там случайный товарищ, а ее мужчина! Хотя разум и сопротивлялся чувству, и Вера мысленно снова и снова повторяла: «это — не мой, совсем не мой…» Но ноги у нее от такого противоборства чувств и разума подкосились, и она, чтобы не упасть, обеими руками уперлась в крыло автомобиля. В темно-вишневое крыло…

Ну а когда выскочившая с другой стороны машины высокая женщина с тревогой в голосе спросила: «Девушка, вам плохо? Я могу вам помочь?», свет окончательно померк в Вериных глазах…

Открыв глаза, Вера поняла, что она лежит на кушетке, причем не где-нибудь, а в палате Лианозовской больницы: она сама полгода назад принимала участие в мероприятиях по ее открытию и не узнать отделанные мрамором стены не могла. На тумбочке возле кровати стояла настольная лампа с металлическим абажуром, а на стуле, стоявшем ближе к двери, сидел пожилой мужчина в белом халате — и Вере показалось, что он дремал сидя.

— Не подскажите, сколько сейчас времени? — поинтересовалась она, и поинтересовалась потому, что время явно было довольно поздним, за окном уже было совершенно темно.

— А, наконец очнулась! — мужчина явно обрадовался, — это хорошо, это просто замечательно. А времени… времени сейчас наверное девять, или, скорее, начало десятого.

Поскольку металлический абажур оставил лицо мужчина в тени, лишь усугубляемой ярко освещенным белым халатом, Вера его сразу не узнала — но по голосу поняла, что сидел рядом с ней лично главный врач этой больницы. Ведомственной больницы НТК, которую выстроили как «расширение» заводской медсанчасти. Выстроили потому, что и жителей окружающего завод поселка как-то требовалось «охватить медобслуживанием», и потому, что и рабочие, и студенты, и даже «квалифицированные специалисты» периодически «нарушали технику безопасности вплоть до летального исхода», а серьезную помощь (те же хирургические операции, например) в медсанчасти оказать было просто негде.

— Как вы себя чувствуете?

— Замечательно. А… а почему я вообще здесь?

— Вы на заводе без чувств свалились, в себя не пришли даже когда санитарка вам нашатырь под нос сунула… хорошо еще, что добрые люди нашлись, к нам вас привезли. Ну, рассказывайте, чего вы там нанюхались? А то вас лечить надо, а вот от чего — совершенно непонятно.

— Не надо меня лечить…

— Это вы так думаете. А другие… ну сами судите: привезли к нам какую-то Старуху без сознания, а шум поднялся будто королевну заморскую, шрапнелью всю израненную и если ее… то есть вас срочно не излечить, то прям война начнется.

— Война… война не начнется, а я ничего не нанюхалась. Просто переволновалась: мне нужно было ехать с докладом к начальству, а что докладывать, я даже придумать не смогла. Работы-то ведутся, а вот когда результат будет — один бог знает.

— И это мне говорит секретарь комитета комсомола НТК! Как вам только не стыдно, вы должны твердо знать, что бога нет! — врач произнес это строгим голосом, но глаза его улыбались.

— Не стану оспаривать ваш тезис, ведь он лишь усиливает мой: когда будут выполнены работы, не знает вообще никто. А мне за работу отчитываться!

— Вы меня успокоили: вижу, что мозговая деятельность не нарушена. — Доктор пододвинул стул поближе к кровати, сел, взял Веру за руку. — И пульс, гляжу, теперь нормальный. Но вы все же выпейте вот это…

— Это что?

— Всего лишь раствор глюкозы. Он вам сейчас крайне показан: привезли вас с пульсом едва слышным, а глюкоза поможет сердцу успокоиться и заработать в полную силу.

— Мне бы сейчас не пить, а наоборот…

— И это организуем. Маша! — позвал он кого-то из коридора, — помоги Старухе дела свои справить… но только сначала все же выпейте. А если не донесете — так больница это, тут всякое случается и стесняться вам не нужно. А я вас подожду тут, еще раз внимательно осмотрю…

Когда Вера в сопровождении сиделки вернулась в палату, заметно повеселевший доктор ей сообщил:

— Я уже Лаврентию Павловичу оттелефонировал: он велел сразу же сообщать, если ваше состояние поменяется. Так что вам беспокоиться больше не следует: начальство знает, почему вы к нему с отчетом не прибыли и наоборот, о здоровье вашем волнуется… я гляжу, даже больше чем вы сами. Вы голод не чувствуете?

— Пока нет. Ладно, поеду домой: вечером-то дороги пустые, быстро доеду.

— А я вас никуда не пущу. Это вы там, — доктор махнул рукой в сторону окна — главный комсомолец НТК и распорядитель завода, а здесь, в больнице, вы обычный пациент и должны слушаться врачей. Даже Лаврентий Павлович распорядился: если вы нас слушать не станете, сразу ему лично жаловаться, а уж он на вас управу найдет. Зачем вам еще раз волноваться? Мы вам сейчас все же ужин… легкий ужин принесем, поедите, выспитесь — а утром уж решим, что с вами дальше делать. Откровенно говоря, я бы вас вообще на отдых отправил, куда-нибудь на море…

— Там сейчас холодно и сыро.

— Не везде, на Фуэртевентуре или Тенерифе и тепло, и даже в море купаться приятно… но это так, в порядке пустого разговора…

— Тогда зачем и говорить? Все равно никакого отпуска мне сейчас не светит: учебный год, студента нужно в человека превращать. Разве что летом…

— Но вы обязательно о летнем отпуске подумайте… вот, уже и ужин принесли. Я вас покину, а вы поужинайте — и спать ложитесь. Я к вам снова часиков в семь наведаюсь…

Засыпая, Вера еще раз прокручивала в голове события этого дня. Она и раньше иногда думала о том, что вполне может встретить «себя из другой жизни», но думая об этом, она не предполагала, что это может так ее взволновать. «Своего» мужа она похоронила, много лет назад похоронила — а этот… Этот был не ее мужем, а мужем «другой» Веры Андреевны — а к ней отношения ни малейшего не имел. У него было своя жена, старше его на два года — и «нынешняя» Вера на него не имела никаких прав. И, как вдруг поняла Старуха, к этому мужчине у нее и чувств не было! Просто он «был похож» на ее мужа в молодости, вот воспоминания и нахлынули — воспоминания о другом человеке, который вот уже пятнадцать лет как ушел…

А вот к «той» Вере Андреевне… Вера вдруг подумала, что она сейчас может сильно — и в лучшую сторону — изменить ее жизнь. Вспомнила, как они горевали с мужем, что детей у них не было — а гораздо позже, когда уже она оформлялась на постоянную работу в школе и прошла требуемый для такой работы полный медосмотр, врач-гинеколог как-то мимоходом заметил:

— А вас тут мелкая проблема… но на нее внимания можно не обращать, это только молодым она не дает ребенка родить.

— Мелкая?

— Очень мелкая. Да и для молодых… операцию, которая все исправить может, немцы еще в начале века придумали, там дел-то на десять минут… правда, в начале века она тоже не особенно популярна была, из-за возможного сепсиса. А вам ее и делать нужды нет.

Тогда да, делать операцию смысла точно не было, а вот сейчас… Но как этой милой женщине помочь-то? И, думая об этом, Вера спокойно уснула.

Утром сиделка, принеся завтрак, выдала много интересной информации. Сказала, что в больницу ее привезла какая-то женщина, «на таком же, как у вас, автомобиле, только разноцветном», и что привезла буквально «в последний момент»: доктор ей тогда сделал укол камфоры и из-за этого Вера, скорее всего, и жива осталась. А доктор, проведя после завтрака новый осмотр, измерив пульс и даже давление (Вера с удивлением увидела у него уже отечественный сфигмоманометр), решил, что ее можно из больницы все же отпустить. Решил — но все равно лично проводил ее до ворот завода…

На заводе все оказалось просто: уже через десять минут Вера узнала, что «на том автомобиле» приезжал военпред из ВВС с направлением от товарища Баранова — а дальше все оказалось еще проще. Уже через час Вера с грацией слона вломилась в Управление ВВС и добилась аудиенции непосредственно у Петра Ионовича:

— Петр Ионович, к нам вчера на завод приезжал от вас военпред, мне необходимо срочно его разыскать. Где я его могу найти? Желательно вообще сегодня.

— Девушка, а вам не кажется, что вы хотите узнать то, что знать вам не положено?

У Веры было много разных удостоверений: Первого секретаря комсомола НТК, Управляющей Лабораторным заводом, Инспектора химпрома НТК — но к Баранову Вера пришла, показав удостоверение заведующей кафедры полимеров МГУ.

— Не кажется. Этот военпред приехал, как мне сказали, изучить возможность получения оборудования для производства новой авиационной ткани. Ткани, которую придумала лично я — а вот этому вашему военпреду мои сотрудники информацию дали… скажем, не совсем верную.

— Сотрудники вашей кафедры? — удивился Баранов. — Какое отношение…

— Сотрудники моего завода, — Вера, порывшись в карманах, достала и удостоверение Управляющей заводом. — Ваш, извините за выражение, военпред не предоставил документы, дающие ему доступ к государственной тайне, но я уже проверила и считаю, что такой доступ НТК ему предоставить может. А в свете этого мне просто необходимо ему кое-что сообщить, причем срочно.

— Я не уверен…

— Вас не затруднит поднять трубку телефона и связаться в Председателем НТК? Он вам все немедленно и объяснит.

Спустя пять минут у Веры появился адрес так заинтересовавших ее людей: они сейчас проживали в Яхроме, где ВВС оборудовало новую «техническую базу», и где — среди всего прочего — военные летчики захотели и небольшую фабрику по выпуску столь интересного «полотна» организовать…

Сразу после Баранова Вера отправилась в университет, но не на занятия, а в университетский «преподавательский» буфет, в котором вот уже больше года (и после долгих споров со Старухой) ежедневно делали разнообразные пирожные и (специально для Веры, ну и по заказу иногда и для других преподавателей) пекли ее любимый торт «Захер». Причем торт пекли каждый день, хотя Вера его себе брала лишь пару раз в неделю — но продукт не пропадал: если Вера его не забирала, то его просто резали на кусочки, которые со свистом разлетались среди любителей сладкого. Но в этот день торт еще порезан не был, и Вера, забрав его, отправилась прямиком в Яхрому.

В Яхрому было ехать не особо близко, но Веру это заботило крайне мало: еще в больнице врач передал Вере указания Лаврентия Павловича о том, что она «принудительно отправляется в отпуск до конца недели» со строгим приказом «отдыхать» А вот о форме отдыха ничего сказано не было, так что Вера выбрала наиболее привлекательный (для нее здесь и сейчас) способ. И не пожалела: «Настоящая» Вера Андреевна оказалась дома, а муж ее был «до вечера на стройке», так что обстоятельно побеседовать с «прототипом» Вере удалось.

Сначала она горячо поблагодарила «первое Я» за спасение, вручила торт (который она полюбила еще в юности), затем естественным образом дамы принялись пить чай, обсуждая всякую ерунду. Вера «как бы невзначай» восхитилась тем, что у «первой Веры» автомобиль был почти как у нее самой — что привело к разговорам об достоинствах «Хадсонов». И об их недостатках, на что тут же было предложено и бежевый автомобиль «довести до нормальных кондиций». Так, слово за слово, (отдельно указав на то, что на задних сиденьях можно и коляску детскую поместить, раз уж туда получается запихнуть сразу шестерых студентов), дошли и до «детского вопроса». После чего Вера не просто сказала, что «проблема легко решается», но и порекомендовала конкретного врача в Москве, который в этом деле легко поможет.

— Так то в Москве, а мы-то в Яхроме, — с грустью ответила на предложение «Вера-первая».

— И что?

— Кто меня вообще там к врачу пустит?

— Так, нюни распускать не будем. Вы мне жизнь спасли, и я просто обязана вам тоже со здоровьем помочь. Вот, я вам на бланке НТК пишу в эту больницу направление, с ним в любое время приезжаете… только мужа предупредите, что вас два дня дома не будет… а пока вы в больнице отдыхаете, мы вам и автомобиль в порядок приведем. У нас в Комитете таких «Хадсонов» несколько было куплено, их всех до кондиции довели, а нужные запчасти… Сейчас в Городце новые автомобили делают, «Волга» называются, так они как раз на базе Хадсонов и сделаны, и все детали от них к вашей машине подойдут.

— Это же, наверное, стоит кучу денег!

— А у вас с деньгами проблемы?

— Вообще-то нет, но сейчас только муж работает, а я как-то еще не устроилась: нас сюда всего недели две как перевели.

— А по профессии вы кто?

— Химик. Муж говорит, что когда здесь запустят фабрику по выпуску новой авиаткани…

— Не запустят. Я точно знаю, потому что я сама химик, и лично эту ткань изобрела. И знаю, что сейчас завод по ее выпуску ставится под Воронежем, и там эту ткань на всю нашу авиацию наделают.

— Жалко… я-то надеялась…

— Не жалейте. Я скажу Баранову, чтобы он глупостями не занимался и всякие базы свои тут не строил. Мы лучше нормальные производства в Сергиеве поставим, а там и нормальный химзавод будет. Так что переедете в Сергиев, заодно и квартиру получите нормальную, а не эту убогую комнатушку…

— Вы так говорите, будто Петр Ионович вас послушать может…

— Меня — нет, а вот к голосу разума, скорее всего, прислушается. Здесь, в Яхроме даже людей поселить негде, а в Сергиеве, кроме химзавода, еще и большой жилой комплекс строится, так что там и нужные ему производства поставить будет проще. А если эти предприятия под себя НТК загребет… ладно, еще раз огромное вам спасибо за спасение, но мне уже пора: дорога все же не самая близкая.

По пути в Москву Вера с некоторым удивлением думала о том, что она себе даже и представить не могла, что в молодости она была такой робкой и застенчивой. Хотя… если неизвестно кто вваливается к тебе с любимым тортом и сулит буквально звезды с небес, тут, пожалуй, проще прикинуться дурочкой — чтобы с явным психом не спорить. А «Захер» был действительно Вериным любимым тортом, который она «в прошлой жизни» не ела… да наверное с момента возвращения в СССР и не ела. Правда, потом появилась «Прага», по сравнению с которым «Захер», хотя и был «прототипом», казался неудачной подделкой. И Вера с усмешкой вспомнила, как она, будучи уже учительницей в школе, раз в неделю специально в Москву ездила, чтобы купить «Прагу» на станции «Комсомольская»: ее туда привозили прямиком из ресторана и продавали в буфете на балконе радиальной линии. А что торт уже порезали и каждый кусочек в отдельную бумажку завернули, так это была мелочь неважная: вкус от этого не менялся, но в ресторане-то торт можно было и не купить (они там быстро как-то заканчивались), а в этом буфете в метро он был всегда.

Кстати, подумала Вера, нужно будет научить и университетского кондитера «Прагу» печь: рецепт она знала, просто руки не доходили себя таким образом порадовать. А если человек за приготовление тортов зарплату получает, то пусть он ее и радует! И Веру Андреевну: из Сергиева-то тоже до Москвы на электричке доехать не особо долго… Правда, метро «Комсомольская-радиальная» здесь пока еще не появилась, и неизвестно, когда появится и появится ли вообще — но будем надеяться на лучшее. А вот химзавод в Сергиеве… Старуха подумала, что уговорить Берию завод разместить именно там у нее получится. Точно получится, потому что она уже приготовила для показа начальнику то, что этот завод будет производить…

А уже приехав домой, поужинав и уложившись в кроватку, Вера вдруг поняла, что «изначальная Вера Андреевна» — это все же совсем другая женщина. Потому что она еще не прошла войну, а война — она людей меняет очень сильно, иногда вообще до неузнаваемости. Разве могла Вера тогда, до войны, даже подумать, что можно просто ударить ребенка? А во время войны она детей лупила не жалея, лупила за невыполнение плана. Потому что не просто знала, а буквально спинным мозгом чувствовала, что каждый несделанный взрыватель — это еще минимум один убитый советский человек на фронте. Совсем убитый, насмерть, так что слезинка избитого, но план все же выполнившего, ребенка всё окупит. Да пусть он хоть обрыдается, но спасет несколько наших жизней! А вот те, кто умышленно отправляет людей на смерть, причем смерть бессмысленную… Вера вдруг вспомнила кое что, о чем она, вроде бы, и знать не должна была — но это ее не удивило. Совсем не удивило, а даже, скорее обрадовало. И заснула она с улыбкой на лице. С очень такой хищной улыбкой…