Статьи и проповеди. Часть 11 (09.03.2016 — 17.08.2016)

Правильные слова (1 августа 2016г.)

Заливает аномальными ливнями большие города, горят, подсушенные летней жарой, леса и торфяники, зимой обильно выпавший снег сковывает движение по дорогам. Ликвидацией последствий и борьбой с этими явлениями у нас занимается МЧС — Министерство Чрезвычайных Ситуаций. Мужественные люди с помощью специальной техники расчищают улицы от упавших деревьев, тащат автомобили из снеговых заносов, эвакуируют тех, кому грозит огонь или наводнение. Так везде. Только название службы не везде одинаковое. В Штатах, к примеру, то, что мы называем «чрезвычайной ситуацией», называют Act of God, то есть «дело Божие». Правда нет такого министерства, как Министерство дел Божиих, но согласитесь, словечко знаменательное. Прямо Opus Dei. Дело Божие. Оно впрямь именно так воспринимается, когда сутками льет не по-детски, или пожары, не взирая на тонны воды вылитой из шлангов и с воздуха, подступают к жилым домам. Да пусть просто полыхнет из тучи да вскоре грянет над ухом так, что разом заработают все автомобильные сигнализации! Тогда атеист тоже перекрестится, а верующий, но в вере неусердный, живо припомнит обрывки какой-нибудь молитвы. Тогда всякому человеку понятно, что способности и возможности цивилизации ограничены, а человек перед лицом стихии все так же смиренно мал, как был мал до эпохи исторического материализма.

МЧС, кстати, занимается не только делами Бога, т.е. водой и огнем, засухой и метелями. МЧС занимается еще и делами рук человеческих, как то: электричеством, радиацией, ядохимикатами и всем прочим, чего Бог непосредственно не творил, предоставив человеку возможность сотворить что-то самому. Сотворить и натворить, а потом в случае чего и быть наказану делами собственных рук, что, заметим, бывает и страшней, и обидней, и опасней. Но все же вернемся к точному выражению — дело Божие. Нам не хватает таких слов. Зализанный словарь толерантной современности хуже любой бульварной порнографии, поскольку гораздо меньше соотносится с действительностью даже в сравнении с блатной феней. Все как-то петушком, петушком, боком и вприпрыжку, да с улыбочкой. А на выходе получается, что обворовать бюджет это значит «освоить ресурсы». И если вора надо сажать, то «специалиста по освоению» как-то рука не поднимается. Иначе названный по иному и выглядит. Иного и отношения требует. Или современная тема жертвоприношений Молоху — аборты. Ну скажи ты — убийство ребенка во чреве — и все будет ясно. Можно и резче сказать. Уверяю, слова найдутся. Но эпоха, которая улыбается только ртом и совсем не улыбается глазами, и тут указывает на филологическую лазейку. Она говорит: прерывание нежелательной беременности, и дело с концом. Что-то такое нежелательное с человеком случилось и он хочет это прервать, вот и все. Эдак и Гитлер мог бы сказать, что он не уничтожает евреев под корень, а всего лишь «удаляет из жизненного пространства нежелательные объекты». Я уверен, европейцам бы формулировка понравилась. Им вообще нравилось решительно все, что говорил и делал Гитлер, до тех пор, пока он на них самих не напал.

Но, кто куда, я обратно к словотворчеству. Очень не хватает простых, прямых, исключающих превратные толкования слов. Как в молитве Отче наш. Эта молитва охватывает небо и землю, удобна для произнесения в любом житейском случае, а между тем, как мало в ней слов! Да к тому же полностью отсутствуют сложные термины. Отец, Небо, Имя, Царство, воля, хлеб, долги, искушение, лукавый. Все! И это краткое молитвословие, излившееся, среди прочего меда, из уст Спасителя, отцы называли «сокращенным Евангелием». Вот именно таких слов, прозрачных и глубоких, простых, но и бездонных нам не хватает.

Но вот сейчас вспомнил о молитве Господней и поймал себя на жутковатой мысли. Можно сказать: вспомнил и вздрогнул. Ведь если взять среднестатистического (есть такая полуреальная величина в социологии) человека, вполне согласного с интуициями новейшего человечества, то отношение этого человека к молитве Господней будет следующим.

Даже если Ты есть, Ты мне никакой не Отец. По крайне мере, я Тебе не сын, со всеми вытекающими. Любви и послушания не жди.

Ни Твое имя, ни его слава меня не интересуют. Да будет воля моя, если и не на небе, то хотя бы на земле.

Хлеб себе сам возьму, причем не на день, а с запасом. Должником себя не считаю, а вот мне самому должны все, начиная с родителей и заканчивая обществом и государством.

Последние слова вообще не комментирую, потому что там сплошная мистика, в которую я не верю. Грехи, дьявола, искушения и борьбу с соблазнами оставляю средневековью, вслед за чем кланяюсь и прошу меня больше никогда не беспокоить. Аминь.

Вряд ли так кто-то молится. Но как животные морские, «гады, им же несть числа», ползают по дну морскому на темной глубине, так и на дне сердца человеческого не весть, что ползает. И то самое, что ползает, как раз может не спеша бормотать про себя какие-то слова, совпадающие по смыслу с только что сказанным.

В одном из романов Маркеса люди стали все забывать. Имена, адреса, литературу, историю, родственные связи. Все. И когда это безумие угрожающе разрослось, на центральной площади горда, где происходит действие, появилась табличка с надписью «Бог есть». Это было напоминание-противоядие. Поскольку, только вспомнив главное, можно не запутаться во второстепенном. Бог есть. Американцы вспоминают об этом при каждом торнадо или наводнении, при каждом лесном пожаре или морском шторме. У них такое отношение к природе в словах закодировано. У нас, к сожалению, нет. А надо бы. И когда у вас на глазах молния разорвет горизонт, или из-за жутких морозов завязнет масло в двигателе, или случится еще что-то, делающее нас, людей, маленькими и слабыми, не спешите ругаться. Попробуйте с верой сказать: это дело Божие. Вслед за этим выкарабкивайтесь из беды, и Сам Он вам аккуратно поможет.