Статьи и проповеди. Часть 15 (20.07.2019 – 19.03.2020)

Возмездие за грех – смерть /Проповедь от 14.07.2019/ (6 ноября 2019г.)

Братья и сестры!

Поскольку нашим заданием является всегдашнее поучение в Божьем слове, я хочу вас на прощание напутствовать словами апостола Павла, которое мы читали сегодня на службе. И немножко мы тут с вами некоторые вещи разжуем. Итак, он говорит следующее:

«Освободившись от греха, вы стали рабами праведности. Говорю по рассуждению человеческому, ради немощи плоти вашей. Как предавали вы члены ваши в рабы нечистоте и беззаконию на дела беззаконные, так ныне представьте члены ваши в рабы праведности на дела святые. Когда вы были рабами греха, тогда вы были свободны от праведности. Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, каких ныне сами стыдитесь, потому что конец их – смерть. Но ныне, когда вы освободились от греха и стали рабами Богу, плод ваш есть святость, а конец – жизнь вечная. Ибо, возмездие за грех – смерть, а дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 6:18-23).

Всегда, когда мы читаем Божие Писание, нам нужно иметь в виду – где здесь я? Когда ты не находишь себя в прочитанном, остается вопрос – зачем читать? Вот здесь есть «я» в прочитанном. Сто процентов – каждый из нас здесь есть.

Мы с вами в Церковь пришли покаянием. Мы – покаявшиеся. И продолжающие каяться. Потому что – грех не такой простой. Верхний слой счистили, вроде успокоились, а там глубже, глубже… Еще много проблем остается. И вот нас апостол Павел спрашивает: «Когда вы были рабами греха (а каждый из нас может применить к себе эти слова (…), какие вы имели тогда дела? Какой плод? Такие дела, которых вы сами стыдитесь. Потому что – конец их – смерть».

Здесь можно найти себя.

И такие моменты, которые в Писании рассыпаны, их нужно искать с любовью. Потому что здесь Писание оживает. Оно читается не как теория, а как «книга про меня». (…)

И дальше здесь есть конкретная рекомендация: Как вы раньше предавали тело свое в рабство нечистоте, так сегодня должны поработить тело святой праведности. Вот здесь стоит поразмышлять. Не то, чтобы поразмышлять даже – просто перечислить.

Смотрите… Чем грешит человек? В принципе, всем. Но давайте поподробнее. Есть пять чувств у нас. Глаза, например. Глазами мы работали греху? Работали. Ой, работали! Говорят, что женщины на Востоке, которые закрывают лицо свое, только глаза свои оставляют открытыми, они особенно искусны в обольщении глазами. У них нет ни крашеных губ, ни чего такого другого. Только глаза остаются. И этого им хватает, настолько выразительные бывают глаза человеческие.

Вот подумать, сколько я глазами согрешил!! Смотрел куда не надо? – Смотрел. Подмигивал, перемаргивался? – Всякое было.

Дальше поехали.

Уши. Сколько я выслушал всякой гадости… Добровольно, намеренно. Не так, чтобы мы стояли, а рядом ругались, и мы это слышали; а так, чтобы я специально шел туда, где сквернословят, ругаются, срамно шутят. Хохочут, веселятся. Через уши заходит грех. Помните, у Шекспира в Гамлете. Отца Гамлета брат отравили. Отравил его ночью во время сна. Влил ему яд в ухо. И всегда, когда разбирается текст, непонятно: какая-то странная смерть. Он что, не мог его задушить спящего? Отрубить ему голову? Налить яду в бокал с вином? Но почему – в ухо? Да потому что яд в ушах – это образ дьявольского соблазнения. Потому что змей, когда Еву соблазнил в раю, он ей яд в уши залил. Он ей нашептал какую-то гадость. Она ей в уши зашла, потом в сердце попала. И все. Человек погиб. Когда погибает человек, в подавляющем большинстве случаев, яд заливается в уши. Что-то сказали ему в ухо и – до свидания. Он – поверил и все. Я вот вспомнил образ. Мне не очень фильм понравился в целом, но там есть много таких важных моментов. (Михалковский фильм: «Солнечный удар»). Там влюбленный офицерик бегает за своей дамой по причалу, по небольшому волжскому городку и знакомится с маленьким пацаном (который прислуживает в алтаре, кстати). И этот маленький пацан говорит ему: «А нам учитель биологии сказал, что люди от обезьяны произошли». Этот офицерик взял бы да поговорил с мальчишкой, да объяснил бы ему, что, мол, дурак у вас учитель биологии, что Христос воскрес и сомневаться ни в чем не стоит. Но он, поскольку у него сердце занято предметом своей страсти, он даже не слушает его. А мальчишка между тем говорит ему: «Это как же от обезьяны? Это что, и архиерей от обезьяны?» И ходит за ним: «Это что и царь от обезьяны?» И спрашивает его все время: «Ну как же от обезьяны-то?» А у него все свое, свое. Мальчику в уши яд залили. Этот яд просочился ему уже в сердце, и он пока страдает. Он никак не может примириться с этим. «Ну как же? Ну как же так?? Ну от какой же обезьяны?? Ведь есть царь. Есть архиерей. Есть мама и папа. Есть святые люди. Есть Серафим Саровский, например. От обезьяны что ли все???» А взрослый человек, образованный, нет, чтобы вот здесь остановиться и внимание уделить этому мальчику, – он ему не уделяет внимания. И, в конце концов, он своим занят, а мальчик своим занят. Потом, когда этот офицер в Крыму в числе большого числа русского офицерства гибнет; их там, чтобы патроны не тратить, красные потопили (…); то топил их мальчишка, который стал комиссаром и который тогда его спрашивал: «А что же – от обезьяны? От обезьяны?» И потом это, «от обезьяны», оно в него зашло и осталось в нем. Он же и стал палачом этого самого офицера. (А вместе с ним еще тысячи таких же офицеров. Позверствовали Бела Кун с «товарищем Землячкой» в Крыму. Много они пролили крови офицерской. Именно офицерской. С наслаждением пролили). И убивал его тот, кто в детстве дергал его за сюртук или за китель и просил: «Да объясни ж ты мне. Неужели об обезьяны?» (Но ему было не до этого). И потом этот человек стал его палачом.

Это очень яркий образ такой. Через уши заливается грех в человека.

Наши уши были рабами в нечистоте? Ну, конечно, были. (…) А от ушей прямая дорога к сердцу. В ухо, и в сердце сразу. Понимаете?

Глаза и уши. Это самые главные двери. У Иеремии написано: «Враг залезает через окна» (см. Иер. 9:21). «Горе мне! Враг лезет через окна». Кто-то из святых говорил: «Это он не про окна говорит. Он говорит про уши и глаза». (…) Лезут в душу через окна. А окна души – это уши и глаза, главным образом.

Потом – язык. Про язык вообще говорится в Писании, что он корень всех зол человеческих и вся жизнь наша загорается, как геенский огонь, от языка. И кто язык свой обуздать сможет, тот сможет и все тело обуздать.

Вот, например, тревожит человека блуд. (…) Что нужно делать? Поклоны бить? Вериги одевать? Нет. Нужно язык сдержать. Оказывается, это апостол Иаков говорит: «Кто может язык сдержать, тот будет блаженный муж, который сильный и все тело обуздать» (см. Иак. 3:2). Язык – как конь необъезженный. Самый большой труд человеческий – объездить свой язык. Усмирить его. Подчинить его себе

Наш язык был рабом греху? Ну, конечно, был. Тут даже и долго рассуждать не стоит.

Глаза. Уши. Язык. Что там еще? Руки, …ноги.

Что мы делали руками? Как лисичка …помните… от собак бежала: «Ножки, ножки, что вы делали?» «Ручки-ручки что вы делали?» «Хвостик, хвостик, что ты делал?» Поспрашиваем себя, что делали наши ручки за жизнь свою? Ну, всякое делали. Всякое, конечно, делали. А ноги куда ходили? Ну, тоже по-всякому ходили. И ходили, бывало, туда, куда ходить нельзя. И на этих дорогах, бывало, подскальзывались, и падали. И так далее и тому подобное.

Вот обо всем этом вместе апостол Павел говорит: «Члены тела вашего были слугами греха, и вы были рабы греха в нечистоте. Теперь, когда вы вспоминаете это, вы стыдитесь. Потому что дела эти – мертвые. И конец их – смерть. …Возмездие за грех – смерть. А дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем».

Теперь, – говорит, – нужно поработиться правде. «Наоборот» поработиться. Поработитесь правде. Теперь уже глаза, уши, ноги, должны работать в другую сторону. Нужно понимать, на что смотреть можно, на что – нельзя. Есть такие вещи, от которых нужно отворачивать глаза. (…) Ничего не обходится сегодня без того, на что смотреть нельзя. Надо глазки свои отворачивать. Хоть и немолодой человек. Хоть и знаешь все давным-давно. От «А» до «Я» все знаешь, но оно – работает. Все равно работает. Над стариком, умирающим, может работать. Грех бесстыден, и любая похоть может зажечься в теле умирающего человека. (…)

Глаза… Самое важное – язык, опять-таки. Подсчитать количество слов, сказанных в год и подумать, какой процент из них – полезно сказанных. А сколько можно было бы из них не говорить? (…) Чтобы без вреда промолчать. Да из всего того, что мы говорим, половину говорить не надо. Просто – не надо! Это не нужные слова. Пустые. По-славянски – праздные. Незасеянные смыслом. А есть еще злые слова. Есть клевета, есть осуждение. Есть сквернословие. (…) Нужно язык отдать Иисусу Христу.

Глаза отдать Иисусу Христу. Язык отдать Иисусу Христу. Уши отдать тоже Иисусу Христу. Нужно любить послушать что-нибудь божественное. И затыкать уши, бежать от скверного, грешного. (…) Да и дорожка-то, от ушей к сердцу, дорога остается. Работают там всякие враги. Случайно услышанное слово попадает в сердце, и живет там, и не хочет уходить. У Достоевского в «Братьях Карамазовых» один говорит: «Помните, мы обедали. Вы пошутили про веру, пошутили, посмеялись над верой. А я вот тогда веру-то и потерял». «Мы ж обедали. Чего ж за обедом не скажешь?» – «Это вы – обедали. А я – веру потерял». (…) Может быть, он ее и не имел. А потом – слукавил, дескать, вы – виноваты. Но так или иначе, случайно сказанное слово, может остаться в человеке.

Уши, глаза, язык, руки, ноги – нужно отдать Иисусу Христу в жертву служения, о чем и пишет сегодня апостол Павел. Нужно поработиться правде для того, чтобы руки не брали чужое, но отдавали свое. Чтобы ноги ходили не в ночные клубы, но в храм Божий. Не куда-то там еще, а в храм Божий. И в другие нужные места. В больницу, например. Некоторые ноги в больницу не ходят, пока сам (человек) не заболеет. А в больницу можно ходить и когда сам здоровый, но другие болеют. Некоторые ноги на кладбище никогда не ходят. Потому что: «Чего там делать здоровому человеку? Помрем – ляжем. Все там будем». Нет.

На самом деле, кладбище – это великое место, на котором раскрывается душа человеческая. Сколько в Москве пантеонов! (…) За два часа прогулки между могилами, имена только почитаешь на обелисках, на крестах да на памятниках; это, считай, ты в библиотеке побывал. Это очень важная вещь. Ноги наши должны ходить в нужные места. Глаза смотреть в нужную сторону. А там, где ненужное появляется нужно закрывать глаза и отворачиваться. Нужно, чтобы глаза меня слушались, а не я – глаза.

Насколько был Давид лучше всех нас вместе взятых. (…) Но он вышел отдыхать на крышу и увидел обнаженную женщину, купающуюся в реке (…) Мало того, что заметил (Давид! Слушай! Давид! Никто с Богом так не разговаривал как Давид. Как ребенок с любимым родителем. День за днем. Час за часом. Так он с Богом разговаривал. (…) И вдруг там какое-то зрелище. Обнаженная плоть женская. Нет же – залезла ему в душу), он позвал ее. И спал с ней. И потом мужа ее убил. И пошло, поехало. Столько беды натворил. От одного взгляда. Давид!! Глаза могут обмануть человека даже до смерти. И уши могут обмануть человека даже до смерти. И язык мешает нам до смерти. (…)

Вот об этом Павел сегодня пишет (…): «Пусть ваши руки-ноги работают на Господа Иисуса Христа. На вечную жизнь». Ну пора, в конце концов! Ну как? Ну как иначе?

Симеон Столпник, когда стоял на столпе и, когда он дошел уже до больших высот (а чем выше, тем – опасней), приехала к нему такая колесница, прилетела на огненных конях. И говорят ему: «Ты, Симеон, настолько велик, что Илия уже такой как ты. И ты, как Илия. Заходи на колесницу. Небо тебя ждет. Поехали! Бог нас послал, как ангелов, забирать тебя».

И он прям уже ногу занес туда. Потом остановился на полпути с этой ногой. Говорит: «Стоп!» И – перекрестился. Колесница в пыль рассеялась. Раздался страшных хохот. И – нет ничего. Он понял, что это были лукавые духи. Он зашел бы туда, они бы подняли его высоко, а потом бы… бросили. Душа бы вышла из него, и не было бы никакого рая и святости.

Он говорит: «Ах ты, нога!» Говорит Симеон ноге: «Ах ты, нога. А ты куда полезла поперек приказа?» Он встал на эту ногу, вторую – приподнял. «Теперь, нога стой одна! Работай! Теперь вместо двух одна будешь работать». И так стоял на той ноге бедной, что она у него запухла, затекла. Кровавые раны открылись на ней, и аж червячки белые завелись на ней. Опарыши. Когда они выползали из ран, он их обратно ловил: «Ешьте то, что Бог послал».

Он ногу наказывал. Слышите? Это, конечно, мы повторять не можем. Представьте себе, что ногу наказывал человек. Свою ногу отдельно от всего тела наказывал за то, что она полезла туда, куда не просят. Нам бы так и руки наказать отдельно. Чем бы их наказать эти руки за то, что они делали и то, и то, и пятое, и пятнадцатое? А глаза чем наказать? А язык? Какую епитимью придумать нам для ушей, глаз, языка, рук и ног?

Вот – подумайте. Сами подумайте.

Может быть кто-то давно не трудился физически? Может быть, ему нужно в руки лопату взять? Может быть это будет его епитимья? Может быть, кто-то, не знаю, поклоны не клал давным-давно? Может ему стоит поупражнять свои ноги? Может быть – в поклонах? Так ли иначе – подумайте, как наказать свои руки и ноги, языки и глаза за то, что они так много ненужного сделали. Ходили, бродили, смотрели, говорили… А не надо бы этого всего.

Теперь вспоминаешь и думаешь: «А ведь плоды-то этого дела – грех смертный!»

Ну и последнее, пожалуй, то, что можно об этом сказать. Когда Церковь совершает поклонение Иисусу Христу Распятому, когда мы вспоминаем, как Он висел на кресте и насколько Он был изъязвленный; то мы в молитвах поминаем отдельно все его страдания. И говорим: «Все члены тела Твоего измучены. И на всех чувствах Ты страдал». Глаза Его были кровью залиты. На голове был венец терновый. В уши Ему раздавались всякие хульные крики. (…) Наполнен оскорблениями был слух Его во время крестного страдания. Когда пить хотел, Ему ткнули губку с уксусом к устам. Вместо воды – уксус. (…) Ясно, что руки – распяты и ноги – распяты. Пробито гвоздями и то, и другое. И ребра пробиты. И весь исхлестан плетками. Там все было изъязвлено. И когда вспоминается все это, когда мысль молящегося человека обращается к страдающему Сыну Божию, к Иисусу Христу, то там говорится так: «Уши Твои наполнены всяким ругательством и хулой. Отврати теперь уши мои. (…) Отврати уши мои, чтобы я не слушал всякие глупости. Чтобы я приклонял ухо свое к словам Твоим. Глаза, окровавленные имевый, отврати очи мои еже не видети суеты. Желчь устами вкусивый (…) затвори грешные мои уста, чтобы я дурости всякие не говорил. Говорил праведное и полезное. Положи хранение устам моим. Приклонивый главу на кресте, к земле смирения, приклони вознесенную мою гордыню. Руци прибитые к кресту имевый, теми же руками меня в час смертный обними. Ноги, пробитые гвоздями имевый, дай мне ноги, чтобы я шел по путям Твоих заповедей. От всякого пути лукавого возбрани ногам моим…»

Там трогательная такая длинная перечисление всех частей тела Сладчайшего Спасителя с мыслью о себе самом. Вот Твои ноги – вот мои ноги. Сделай так, чтобы мои ноги ходили прямым путем. Вот Твои глаза – вот мои глаза. Твои, кровью залитые и к смерти закрытые. Сделай так, чтобы мои глаза видели то, что нужно, а от того, что не нужно – отворачивались. Вот копье римского солдата, пробившее Тебе ребра и аж до сердца дошедшее. (…); Пробитое сердце копьем имевший, сокруши сердце мое. Духом смирения сокруши сердце мое. «Сердце чисто во мне созижди и дух прав обнови во утробе моей».

И я помню, там так …по шагу, …по шагу, …по шагу. Его тело – мое тело. Его жертва – моя жизнь. Его кровь – мое спасение.

Вот наши руки и ноги, братья и сестры, должны безусловно, Господу Иисусу принадлежать.

И Тихон Задонский так же говорил: «Дай мне глаза, чтобы я видел Тебя. Дай мне сердце, чтобы я любил Тебя. Дай мне ноги, чтобы я пришел к Тебе. Дай мне руки, чтобы я обнял Тебя. Дай мне уши, чтобы я слышал голос Твой». Понимаете? Столько шума, столько грязи кругом, и во мне, и кроме меня, что я не слышу Его. Я только, когда на службу приду, вспоминаю Его. А так – бегаешь весь день и думаешь: «А ты помнишь про Господа?» «Господи, да я уже полдня как про Него забыл. С тех пор как проснулся – часов уже шесть или семь прошло, а я еще ни разу про Христа не подумал».

Забываешь, забываешь… Про Господа забываешь постоянно. Потому что руки мои – это не Его руки. И ноги мои – не Его ноги. И глаза мои не туда смотрят. И уши мои не тем заняты. И, конечно, язык иногда говорит не то, что нужно. И вот получается совершенно то самое, о чем говорит апостол Павел: «Заберите свои члены тела у греха». Заберите! Потому что это ваши члены тела. Вытащите свои деньги из этого банка. Вложите в другой. Дайте свои члены тела другому. Дайте их Тому, кому они принадлежат. Отдайте их Иисусу Христу.

Вот сегодня такое великолепное поучение святого апостола Павла. Над этим стоит сегодня в течении дня подумать. а делать будем… Делать получается тогда, когда слово глубоко в сердце зашло. Согласно учению Господа Иисуса Христа, когда семя сеется, оно сеется при дороге, сеется в тернии, сеется на камни и сеется на хорошую землю. (…) Сколько нас здесь есть – такие четыре категории сердец существует. В отношении каждой проповеди все четыре категории сердец себя проявляют. (…) Давайте будем стараться иметь в себе сердце перепаханное, унавоженное, разрыхленное, принимающее семя. Чтобы семя сохранилось. Сейчас сеятель сеет семя. Оно должно падать глубоко в сердце. Оставаться там. И потом это мотивирует человека на правильную жизнь. (…)

Важнейшая мысль: «Я – не свой!» И Писание говорит, вы не свои. «Помните, какой ценой вы куплены» (см. 1Кор. 6:20) И вы не себе принадлежите. (…) Современному человеку что говорит мир: «Не трожьте меня, я сам по себе. (…) Не смейте мной командовать». Так говорит мир. И очень трудно с ним спорить. Но что говорит верующий человек: «Я – не свой, я – Божий. И дыхание мое почти взвешено. И волосы подсчитаны. (…) Бог – мой Бог. А я Его человек». «Ты бо еси Бог наш, а мы людии Твои». Так мы говорим.

Вот такую мысль сегодня нужно унести с собой. И трудиться, братья и сестры. От воскресения до воскресения. Можно так думать, что это такие времена самостоятельных трудов. Христиане, которые собираются на молитву раз в неделю, они похож на монахов, живущих скитским уставом. У них были разбросаны кельи по какой-то местности. По пустыни. Они в своих кельях сидели и делали, кто что может. (…); а в воскресение они вылезали из своих келий. Сползаются в церковь эти монахи святые, там служат службу, причащаются все, слушают поучение, принимают благословение, потом за столик садятся, трапезу какую-то едят и расходятся опять на неделю по своим кельям. И опять в кельях у себя ведут борьбу. Кто как может. Потом опять, в воскресение, собираются. И мы, примерно, живем так. (…) Примерно такой образ жизни получается. Казалось бы, мы – не монахи, а образ жизни примерно такой. Скитский. Скитский образ подвижничества. В воскресение – в храм, а всю неделю борись наедине, как умеешь. Набирайся опыта. Так что вы сейчас уходите из храма Божия набираться опыта. Продолжать борьбу свою. И с языком, и с глазами; и, в конце концов, с лукавым, который хочет вертеть людьми, как он хочет. А мы должны сопротивляться. Он удивляется: «А чего они сопротивляются? Все меня слушаются, а эти, понимаешь, сопротивляются!» Нас всего-то кот наплакал. Нас же – мало. Нас же мало – в этой святой стране. Людей, которые дьяволу сопротивляться хотят, их же чрезвычайно мало. Это же слезы наши. Это же кошмар какой-то.

Кто будет со мной против лукавого? В псалмах такое есть: «Кто восстанет со мной против лукавнующих? Кто будет рядом со мной против беззаконных?» (см. Пс. 93:16). Давид так говорит. «Никого нету. Никто не хочет. Никто не хочет трудиться Христа ради. Все поступают как враги креста Господня». Там такие тоже слова произносятся.

Так что мы сейчас расходимся на борьбу. В воскресение мы пришли отдохнуть. Здесь мы радуемся. Здесь мы торжествуем и празднуем Воскресение Христова. Набираемся Духа Святого. А потом расходимся по кельям пытаться претворить в жизнь все, что мы поняли, услышали и с собой унесли.

Вот на труды вас благословляю. Христос да будет вам в помощь.

Христос Воскресе!