Статьи и проповеди. Часть 15 (20.07.2019 – 19.03.2020)

Молитва и жизнь /Встреча 21.02.2020/ (5 марта 2020г.)

(Избранные моменты)

Отец Андрей: – Надо нам с вами так полезно потратить время, чтобы не замучаться и обогатиться. Все, что я хочу вам сказать, я постараюсь сказать внутри вопросов. Потому что – я вас не знаю. Что вам нужно я тоже не знаю. Я только знаю, что одной из опасных тенденций современной жизни является попытка превращения духовных всех практик в лавку древности. Люди, например, могут слушать духовную музыку с пластинки. Или с диска, или с флэшки. Люди могут созерцать икону, висящую в зале древнего искусства одной из галерей. Третьяковки, например, или Русского Музея. Люди могу сочинять себе какую-то духовность, не делая при этом самых главных вещей. А самая главная вещь для крещеного человека – это сознательное участие в ежевоскресной Божественной Литургии. Почитание Воскресного дня. Ведь самый главный факт нашей истории – это то, что Христос Воскрес. «Христос Воскрес из мертвых, смертию смерть поправ». На вашем языке родном это так звучит: «Христос Анести эк некрон танато танатон патисас кэ тис сэ тис мнимаси зоин харисамэнос» И человек, уверовавший во Христа Воскресшего, обязан сохранять с Ним постоянную связь, которая лучше всего закрепляется через Божественную Литургию. И как минимум ежевоскресное участие в ней.

Вот к чему нужно прийти. Прийти органически. Прийти спокойно. Прийти без надрыва. Прийти без фанатизма. Прийти как птица, которая потихоньку начинает петь. Из пищащего потихоньку превращается в поющее существо. Так и человек должен из пищащего существа перейти в поющее. «Пойте Богу нашему, пойте!» Все, что есть на Литургии, это и есть Церковь. Вне Литургии Церковь не живет. Вырванная из литургического действия икона превращается в музейный экспонат. Пение литургических текстов, совершенное в консерватории, теряет всякий смысл. Сколько раз с обидой приходилось слушать в разных концертных залах. Выходит дама. «Рахманинов. “Тебе поем”». Хор поет. А чего поет, кому поет – непонятно. Никто не знает, что это – «Тебе поем».

К литургии должен прийти любой крещеный человек. Грек – тем более. Вообще вам труднее будет спастись, на самом деле. По мысли Николая Сербского каждый народ будет судим лучшими людьми своих народов. Он говорит эти слова на основании того, что Господь Иисус Христос говорит евреям. «Думаете, что Я буду судить вас. Нет. Есть судья для вас. Моисей, на которого вы надеетесь (см. Ин. 5:45). Евреи на Моисея надеялись. На Авраама. Они думали, что у них есть достаточные основания считать себя праведником, независимо от того, как они поступают. «Я же не язычник. Я же от Авраама родился». На этом основании можно много грехов совершить, будучи убежденным, что за это им ничего не будет. И на Страшном Суде они увидят Моисея. К нему руки протянут. «Узнай нас». Но Господь заранее говорит: «Не думайте. Они же вас и осудят».

Лучшие люди народа будут судить этот народ. Лучшие греки будут судить греков. Всех. Лучшие русские будут судить русских. Сергий Радонежский или Серафим Саровский. Или кто-нибудь еще. Он скажет нам: «Я был такой как вы. Вы были такие как я. Вот похожи вы на меня?» В таком примерно духе. Евреям хуже будет, чем грекам. Апостолы сядут на двенадцать престолов. После евреев хуже будет грекам. А потом уже нам. Ваша христианская история занимает две тысячи лет. Наша – только тысячу. Вы уже в два раза больше должны знать. И должны быть светочем для народов. Не только в лице Кирилла и Мефодия. Не только в лице Василия Великого. Есть лучшие греки, которые преодолели какие-то этно-национальные моменты и служили Евангелие и Царю Христу, невзирая ни на что. И нам русским тоже есть от чего устыдиться, и в чем покаяться, и в чем измениться. Но в любом случае, мы, когда будет изменяться и каяться, мы будем двигаться к Литургии.

И все наши грехи происходят именно от того, что мы не имеем – по церковному говоря – «рачения» – сильного любовного влечения к Богу. Раченье к Богу оно изменяет человека. Как влюбленный – он же забывает про все, кроме предмета любви. Эта любовь к Богу, выражающаяся в поспешности к Литургии – она пожигает страсти, она защищает разум, она защищает человека от грехов. Пока ты в молитве, пока ты с Богом, грехи на тебя, если и садятся, то – сгорают. А когда ты остываешь – грехи кольцо свое сжимают. Это факт жизни каждого человека. Как голодный хочет есть, а больной отвращается от пищи. Бывает, человек болеет, ему суют под нос очередную тарелку, а его тошнит от одного вида пищи, от одного запаха. Потому что – он больной. Больной – не хочет есть. Это – естественно. Для души то же самое в отношении Божественной службы. Нужно стремиться к Богу и бояться попасть в другую сторону. И это все проверяется богослужением. Тема бездоннейшая и важнейшая: «Как вернуть верующего человека на Литургию?»

Какой там коронавирус? Он и рядом не стоял.

Представляете, как мы безбожно живем? Сколько миллионов людей перед нами толкутся, которые никогда не молятся. У них перед глазами, действительно, бесовские мультики.

Вопрос: – Почему к Богу приходят через страдания?

(фрагмент ответа) – Люди – чрезвычайно черствы. Поэтому, через боли, через скорби разные – одиночество, переживание за тех, кого ты любишь – человек выводится из зоны комфорта и попадает в зону полной неустойчивости. А молитва начинается там, где чувствуется слабость. Когда человек слаб, он молится. И вообще, когда люди понимают, что они ограниченны, что они зависимы (понимают свою зависимость от Бога) – это, значит, молиться Богу, от которого зависит жизнь твоя. Те, которые думают, что они сами командуют жизнью, они не молятся никому. Они молятся себе. Они целуют свой бицепс – потому что они – сильные. Они целуют свой кошелек, потому что он – полный. Они целуют свои дипломы – потому что они – умные. И они целуют свою телефонную книжку, в которой записаны имена друзей влиятельных. Они считают, что всего этого хватает. Кошелька, диплома, телефонов друзей. Но как только у тебя все это отнимается, ты понимаешь, что ты – никто. Но есть Тот, Кто хозяин мира. У мира есть хозяин. Царь, король – как хотите назовите. Господь – имя Ему. И мы абсолютно от Него зависим.

И, если ты не понимаешь это умом, ты поймешь это через скорби.

Нету радости Господу Богу смотреть на страдания детей Своих. Мы – дети Его. Даже те, кто не ведет себя как ребенок с Ним. Но Ему же нужно, чтобы мы были с Ним. Ему же нужно как-то сбить с нас гордыню эту. Срезает Он с нас ее. Пласт за пластом. Ломоть за ломтем. А это больно. «Придет гордость – придет посрамление» – так говорит Соломон. (Притч. 11:2). А у нас сейчас цель жизни – это гордость. Надо добиваться, пробиваться, делать себя. Достигать, достигать... И всем рассказывать, что ты достиг. А раз это цель жизни и способ жизни – то будут скорби. Господь заранее сказал. Весь стиль нашей жизни зовет нас на скорби. Но этого можно избежать. Тот же самый Соломон говорит: «На умного слово назидания действует лучше, чем на глупого палка» (Притч. 17:10). Об этом говорит и Иоанн Лествичник: «Сжатая вода поднимается вверх, а скорбящая душа вспоминает о Боге». Сколько людей в тюрьмах веру обрело! (Шутит) Если сравнить количество людей, обратившихся к Богу в тюрьмах, с количеством людей, обратившихся к Богу в ресторанах, можно все рестораны разрушить, одни тюрьмы строить. Трудно представить, чтобы кто-нибудь нашел веру в ресторане или казино. А в тюрьмах люди находят веру. Там, конечно, не ягнята сидят. Разные. На пляже – нет. А в тюрьме – да. Слышали пословицу, ставшую крылатой: «В окопах на войне атеистов нету». На войне атеистов нет. И любой атеист, летящий на самолете, попавший в зону турбулентности, начинает молиться как может. Господи, помилуй! Господа, помилуй! Да. Да. Что вы думаете? Атеисты – только при свете белого дня. С завышенном процентом наглости в крови. Когда тебе дуло не дышит в висок, тогда можно быть атеистом. А во всех остальных случаях нормальный человек знает, что Господь – над ним и смерть – близко. Когда смерть в ноздрях – какой тут атеизм?

Поэтому для того, чтобы избежать скорбей, нужно быть с Богом, когда тебе хорошо. Когда ты молод, здоров, успешен, сыт – будь с Богом в это время. Тогда не нужно будет тебе болеть, страдать, лишаться близких, чтобы вдруг узнать, что, оказывается, Господь есть.

А есть люди, которые Бога только так и узнают. Ну что тут сделаешь? Ничего.

(Из ответа на вопрос о молодом человеке, который снял крестик и встал на грешный путь)

– Мы знаем одну классическую фразу из истории Церкви. Сказана она была в конце четвертого века. Мать, переживавшая о сыне, выплакавшая много слез о нем, но не отчаявшаяся в том, что он обратится к Богу, в своих просьбах к епископу одному: «Что делать? Сын совершенно далек от Бога. Любит то, что любить нельзя. Живет нехорошей жизнью». И услышала ответ: «Сын твоих слез погибнуть не может. Слезы твои искренние, их много. И раз ты выплакиваешь своего сына перед Богом, сын твой не погибнет». Это была блаженная Моника – мама блаженного Августина. Мама выплакала своего сына. Это правда. И поэтому, у мамы, ребенок которой встал на кривой путь ничего кроме слез и молитвы к Богу не остается.

Вопрос: – В чем залог счастливой семьи?

– Абсолютного счастья семейного не надо даже себе и рисовать в голове. В том смысле, что нужно готовиться к семье, как к труду. Между женщиной и мужчиной существует сильная вражда, которая не побеждается даже самой сильной любовью. С тех пор, как ни выпали из рая они ведут тайную борьбу между собою. Мужчину Бог поставил женщиной командовать. Женщине никогда не хотелось смиряться. Это борьба двух эгоизмов, в которой сильно помогает супружеская любовь. Но не так помогает, чтобы снять все проблемы. Абсолютно безоблачной жизни в семье у людей в семье быть не может. И настраивать себя на нее не надо. Иногда нужно будет кое-что потерпеть. Иногда нужно будет что-то простить.

Как можно прожить семейную жизнь без скорбей! Чтобы жить без скорбей люди в монахи уходили. Об этом апостол Павел пишет. «Кто будет жениться, будет иметь скорбь по плоти. А мне вас жалко. Если можешь, будь как я» – говорил он (1Кор. 7:27). Он не был женат.

Супружество, конечно, это великая благодать. Это большая красота. Но, кроме этого, там куча всякого такого. «Мама, не горюй!» – называется. Человек современный настроил себя на удовольствие. На получение успеха. В любом глянцевом журнале есть рубрика: «История моего успеха». Историю успеха им подавай! А историю кораблекрушения вам не подать? Или историю великой беды, из которой я с трудом выбрался. Из этого состоит большая часть нашей жизни. Из истории великой беды, в которой невозможно разобраться. Те люди, которые себя настроили на вечный успех, на комфорт и непрестанные удовольствия, – это самые несчастные люди.

Мы потеряли рай и стараемся в него вернуться. На этой дороге нам придется много плакать. Нужно стараться помогать друг другу, не утяжелять друг другу жизнь. Если получится. А все остальное – это оставляем глянцевым журналам.

Вопрос: – Есть ли колдуны?

– Дьявол есть. Лукавый есть. Но зло не вечно – к счастью. Мы не верим, что зло будет вечно бороться с добром. Зло сделает свою работу и уйдет со сцены исторической. Но есть дьявол. И коль он есть, он может сделать что хочет. Погубить другого человека. И у него всегда есть кто-то из людей, кто ему помогает. Лукавый сам не может приступать к людям. Только к святым и архисвятым он сам может приходить. К обычным он засылает своих рабов, своих служителей. А это может быть кто хочешь.

Вопрос: – С детства бабушка таскала меня в церковь. Но служба мне кажется очень скучной. Как этого избежать?

– Избежать можно очень просто. Через узнавание. Шахматы – скучнейшая игра для того, кто не умеет в них играть. А для тех, кто умеет, это вселенная целая. Количество комбинаций равно количеству атомов в видимой части вселенной. Это космос. И так – везде. В чем проблема? Для того, чтобы полюбить высокое – нужно в высокое погрузиться. Для того, чтобы грязное полюбить не нужно никуда погружаться. Грязное и так рядом с нами. Для того, чтобы смотреть стриптиз не нужна теоретическая подготовка. А для того, чтобы послушать прелюдии и фуги Баха – нужно поработать над собой. Точно так же – Литургия. Литургия, как самое лучшее дело на земле, она требует узнавания. Там есть все. Но нужно узнавать. Есть любовь детская, когда бабушка говорит внуку: «Пойдем, батюшка вкусненького даст». И несет его к Причастию. А есть любовь взрослая, когда человек знает, что это такое. Любить математику можно только образованному человеку. Математически образованному. Любить Церковь, любить богослужения можно только богословски образованному человеку.

Вопрос: – После одного разговора с родителями атеистами потеряла веру. Как вернуть веру в Бога? Жизнь не имеет смысла без Него. Чувствую, что сердце охладело ко всему, как гроб крашенный.

– Вся наша церковь состоит на девяносто восемь процентов из людей, который приползли в церковь по-пластунски. Они не зашли туда веселым шагом. Они, как будто, вырвались из окружения. Побывавши при этом и там, и сям… Льюис Кэрролл пишет, что к Господу Богу у людей, которые не ведут духовной жизни, есть два взаимоисключающие требования. С одной стороны, грешнику не хочется, чтобы Бог был. Ему страшно хочется, чтобы Его не было. Потому что, если Он есть, Он будет вмешиваться в его жизнь. Неверующий кричит Богу как бы: «Не лезь ко мне. Отстань от меня. Договоримся, что Тебя нет. Я не буду делать то, что Ты требуешь, потому что, Тебя, типа, нет». Так многие говорят. Тогда легко можно спрятаться в толпе. Но с другой стороны человек хочет, чтобы Бог был. Потому что – без Него нет смысла. Если ты только дашь себе труд об этом подумать. Люди понимают, что нет смысла в жизни. Если там – нет Его и здесь – нет, то «Куда Ты делся? Ты должен быть!» Такие мысли – пишет Льюис – раздирают сердце верующего, но еще не склонившегося перед Богом человека. (Или маловерующего). Вот такая вот беда. С одной стороны – «Отойди от меня. Я живу как хочу. Вот, я сейчас начну в Тебя верить, и Ты начнешь мной командовать. Не надо мне этого». А с другой стороны: «Где Ты? Без Тебя смысла нет». Смысла жизни без Бога – нету. Как ни крути – но нету. Сердце наше говорит Богу: «Я не знаю, где Ты. Но Ты должен быть». Вот такие две противоречивые вещи живут в бедном сердце бедного человека.

Значит, нужно побороться за свою веру. Какая бы это была вера, какова бы была ее цена, если бы она исчезла от одного разговора с атеистом? Появляется от долгих стараний, а исчезает от одного разговора с атеистом. Цена такой веры невелика. Нужно идти к тому, чтобы твоя вера стоила дороже. Есть горшки глиняные, есть – серебряные, есть золотые. Нужно, видимо, свою веру превращать из глины в серебро, из серебра в золото. То есть, идти дальше. Вот такая ваша дорога. Такая она и у нас, кстати. Не только у вас.

Вопрос: – Когда Вы говорили, что русские будут судить русских, греки – греков, считаете ли Вы, что кровь имеет нацию?

– Нет. Я не придаю крови такого значения. Это националисты считают, что есть кровь и почва – две силы нашего духа. У нас на самом деле одна Кровь, если мы христиане и причащаемся Крови Христовой. Армянин ли ты, или украинец, или осетин. В тебе одна и та же кровь. Христова. Если мне будут кровь переливать, я не буду спрашивать, чью кровь мне будут переливать. Греческую ли, или турецкую. В этом смысла мне абсолютно все равно. Потом я причащусь, и Христос все исправит.

Я просто использовал эти слова, как очень глубокую тему, которые заставят встрепенуться многие сердца. Мы живем в те времена, которые многие люди хвалятся Именем Христианина, но от Христа отрекаются. Они говорят: «Да, наши предки были великими. И мы поэтому великие». Если ты хочешь хвалиться великими людьми своего народа. (а такое есть всегда и везде – все народы хвалятся лучшими людьми своего народа), то знай, ты должен подражать лучшим людям своего народа. Это чисто педагогический прием.

Вопрос: – Как быть нашим браться, которые «из Византии», не смогли переехать в Грецию. И ведут сейчас двойную жизнь. Внешне они мусульмане. А в душе христиане?

– Есть такая мысль древняя: «Надо воздержаться от суждения о человеке, если ты не был в шкуре этого человека».

В современном мире сейчас вопросы эмиграции и национальной идентификации несколько облегчены. Сейчас все страны позволяют существовать на территории своих городов христианским общинам. Позволялось христианским общинам быть на территории ислама, если они платят специальный налог. Сейчас можно переезжать в целях сохранения идентичности и веры. Ради детей. Раньше было не так. В 1453 году турки захватили город. И никуда ты не денешься. Самый пик трагедии – это те годы. Сегодня полегче.

В современном расслабленном мире есть другие проблемы. Сейчас элементарная духовная бодрость исчезает из вселенной. Люди не могут заставить себя духовно трудиться. Им кажется, что это не нужно. Вот сегодня что самое опасное. Сегодня уже не турок стоит с кривым мечом надо головой какого-нибудь доброго грека и мешает ему в церковь войти. Сегодня собственная лень грекам мешает зайти в церковь Божию каждое воскресение. У нас другие враги появились. Ушли жестокие враги, вооруженные ятаганами. Или – не ушли – остались, но ятаганы побросали. Появились новые враги. Либеральные ценности. Распад семьи. Разврат повсеместный с малолетства. И абсолютное безбожие. Когда люди просто не молятся Богу месяцами целыми. Месяцами не бывают на службах.

Сейчас каждый, кто хочет, может молиться Богу на своем языке. Каждый, кто хочет, может получать духовную информацию на своем языке в глобальной сети. Каждый кто хочет, может служить Богу на своем месте. И, как правило, за это его не убивают, если он не живет на территории Халифата, на территории радикального ислама.

Бытовое безбожие – это проблема всех людей. Что русских, что турков, что греков.

Вопрос: – Не могу полюбить эмигрантов. Как быть?

– В Библии оговаривается доброе отношение к пришельцам. Господь Бог много раз говорил евреям: «Пришельцами вы были в земле Египетской». Господь любит тех, кто хочет дать пришельцу хлеб и ризу. На бытовом уровне должно быть такое отношение христианина к любому человеку, который пришел на твою землю без оружия. Просто пришел. Работать, например. Таджик подметает двор или киргиз стоит за прилавком или кто-нибудь еще сидит за рулем «Газели». У тебя должно быть спокойное отношение к этим людям, потому что – они не от добра приезжают сюда. Это можно только от беды делать. И презирать этих людей, смотреть на них сверху вниз – это безбожно и не по-христиански. Так должны мы относиться к ним на уровне человека. Но регулировать количество эмигрантов, регулировать труд и прочее – это уже дело государственных структур. Нужно не мешать эти две вещи вместе. И мы вправе требовать от государства, чтобы оно вело грамотную внутреннюю национальную эмиграционную политику. За это ответственные за это чиновники будут перед Богом отвечать. Рано или поздно. И мы, конечно, страдаем, если они ошибаются.

Если при вас имя Бога хулят – имя Бога защищайте. Если при вас Церковь хулят – Церковь в целом защищайте. Каждого конкретного священника ты вообще не можешь защищать, ты – не знаешь его. Может его достойно за что-то ругают, может – нет. Каждого из нас в отдельности трудно защищать. А Церковь в целом защищать можно. Она – Тело Христово.

Вопрос: – Неужели Богу приятны и угодны одни и те же славословия. «Господи, помилуй!» И – так далее. Можно же по-разному это делать?

– Слушайте! Если бы вы знали богатство Литургическое Церковное! Сколько там всякого. Каждый раз, когда я совершаю венчание и читаю по необходимости Чин Обручения, Чин Венчания, то я много раз замечал это и людям говорил. Вот, если вам, например, дать вам на раздумье два дня и попросить, чтобы вы написали в формате А4 все благословения, которые можно перечислить для людей женящихся и выходящих замуж. Перед вами супружеская пара и вы должны их благословить – придумать для них благословение. А потом мы возьмем церковный чин. Чин церковных молитв. И сравним то, что вы написали в свободном полете и то, чем Церковь венчает людей уже две тысячи лет. И я вас уверяю, что ваш свободный полет будет таким убожеством (к гадалке не ходите – сто процентов), и вам будем стыдно за то, что у вас наскреблось в голове три благословения.

…Чтоб вы были счастливы… Аминь.

…Чтоб вы были здоровы… Аминь.

…До свидания… Аминь.

А там. Просто утонуть можно в этой роскоши. Церковный чин молитвенный венчания настолько роскошен, что для того, чтобы писать такие вопросы, надо просто его не знать. В этом я вас не упрекаю. Потому что – многие, действительно, ничего не знают. Наша жизнь заключается в том, чтобы узнать, сравнить, подумать, а потом уже вынести свое суждение. Кстати, слова Господи, помилуй тоже не такие простые. «Кирие элейсон!» В одном слове греческом помилуй – заключается много смысла. Это значит пожалей, пощади, защити, исцели. Помажь. «Элейсон» – это помажь маслом в буквальном смысле. Умасти. Там много всего.

Из всех молитв какие знаю пою в душе и вслух читаю особой дышит дивной силой молитва «Господи, Помилуй». Одно прошенье в ней – не много. Прошу лишь милости у Бога. Чтоб спас меня Своею силой – молюсь я – «Господи, помилуй». Уж близок я к последней грани, но все ж с горячими слезами, хотя с увядшей тела силой молюсь я «Господи, помилуй». Душа, окончив жизнь земную, молитву эту, не иную. Тверди и там ты, за могилой. С надеждой. «Господи, помилуй!»

В «Господи, помилуй!» помещается вся жизнь человека. Это можно везде сказать. Видите, например, счастливую маму со здоровым румянощеким ребеночком. Можно сказать: «Господи, помилуй!» А потом увидишь, например, старика, который еле идет, опираясь на палки. Скажешь – «Господи, помилуй». И это уже будет другое «Господи, помилуй». А увидишь, например, как молния шандарахнула, и небо порвалось. И страшно стало, как маленькому кролику. Скажешь: «Господи, помилуй. Начинается что ли? Все уже? Апокалипсис?» А придешь, например, «скупнуться» куда-нибудь. На речку, когда уже навигация начнется. Подойдешь к водичке. Пальчиками ее тронешь. «Господи, помилуй. Холодно еще пока купаться». Всю жизнь туда можно запихнуть. И даже уши торчать не будут из нее. А вы говорите. Лев Толстой сказал, что слово да и слово нет можно произнести с пятьюдесятью разными интонациями и смысловыми нагрузками. Так вот молитву «Господи, помилуй!» можно произнести со ста пятьюдесятью смысловыми интонациями.

Вопрос: – Может ли Бог отвечать на молитву?

– Когда мы ищем ответа от Бога мы должны искать его через совесть. Через сердце. Когда мы читаем про Авраама, что разговаривал с ним Бог, не надо думать, что Господь Бог прямо гремел ему голосом снаружи. Нет. Не обязательно. Господь Бог говорит с другими и с ним через сознание его, через совесть его. Если ты слышишь, это не значит, что ты что-то понимаешь. Слышать снаружи – это не значит что-то понимать. Понимать, это, значит, слышать внутри. Вот этих ответов нужно искать.

Вопрос о творчестве: – Музыка лечит людей до сегодняшнего дня. Музыка лечит. Об этом знал Авиценна. У него в трактате о медицине есть отдельная глава: «О лечебных свойствах музыки». Сегодня ни в одной медицинской академии этому не учат. А музыка и лечит, и калечит. От одной музыки можно заболеть. Другой музыкой можно излечиться.

– Творчество – это вообще величайшая вещь. У нас, когда большевики насильственной своей безбожной рукой половину храмов позакрывал, половину разрушил, то проповедь Евангелие продолжалась в Третьяковской галерее. Там висела Богоматерь Владимирская. Она просто висела. А возле нее просто ходили. И некоторые ходили, замирали и останавливались. Смотрели на Нее. Она – на них. Знаете, как на «Владимирской» грустно смотрит Богородица? И люди ездили, например, к храму Покрова на Нерли. Чего там смотреть вроде бы? А он там стоит со времен Андрея Боголюбского и люди туда едут и едут. И смотрят на него и смотрят. И проповедь Евангелие сохранилась благодаря церковному искусству. Вот и вопрос – надо это или не надо? А один священник дореволюционный однажды вышел на проповедь и хотел людям сказать Слово о молитве. Но сказал им: «В минуту жизни трудную теснится в сердце грусть. Одну молитву чудную твержу я наизусть. Есть сила благодатная в созвучье слов простых. И дышит непонятная святая сила в них. С души как бремя скатится сомненья далеко, и дышится, и плачется, и так легко-легко. Аминь» И – ушел. Это был Лермонтов. Прочел стих. Вот тебе и проповедь. Хотя Лермонтов – не самый церковный писатель. И тем не менее у него есть очень много нежных проникновенный христианских мотивов в поэзии.

Так что – как нам? Нам нужно искусство или не нужно?

И на этой высокой ноте мы, пожалуй, закончим нашу встречу.