— И правда кровь, — сказал усатый сержант, склонившись над бурым пятном на линолеуме. — Надо опергруппу вызывать.
— Не факт, — возразил напарник. — Вон, у хозяина вся морда разбита. Может, это из него вытекло.
Гражданин Мещеряков, находящийся в тяжелой стадии алкогольного опьянения, действительно был изукрашен следами регулярного мордобоя — от застарелых и до вполне свежих.
— Ты его не бил? — поинтересовался сержант у стоящего чуть поодаль Серафима.
— Нет, — испуганно ответил юноша и сильно покраснел. — Он сам упал.
— Да ты не тушуйся так. Девчонка, говоришь, пропала?
— Да. Ее уже второй день нет. Я ее последний раз видел на выпускном вечере в субботу. А потом звонил ей вчера и сегодня. А ее не было.
— А у вас, значит, с ней любовь? — то ли спросил, то ли просто констатировал сержант.
— Серафим покраснел еще сильнее. Потом ответил еле слышно:
— У меня к ней… А она… Но это неважно. Она пропала. А тут кровь. Неужели это он ее убил?! Он ведь мог. Пьяницы — они на все способны.
— Ладно, успокойся. Сейчас вызовем опергруппу. Ребята у нас толковые, все проверят. И девчонку твою найдут.
Сержант выпроводил Серафима из квартиры, попросив подождать на улице и встретить опергруппу. Потом пригляделся к спящему Мещерякову, зачем-то потрогал его черную грязную футболку и сказал:
— Не, парень волну гонит. Никакое это не убийство. Пятно на полу вытереть — раз плюнуть. Не может такого быть, чтоб он труп спрятал, а кровь не стер. И на футболке тоже кровь — а мог бы и ее выкинуть вместе с трупом.
— Оперов все равно надо вызвать. С нас же спросят. Если пацан не врет, то девчонка все-таки пропала. А это уже не наша компетенция, — ввернул он умное слово.
Сержант позвонил в РУВД. Опергруппу в полном составе он вызывать не стал — просто попросил кого-нибудь из угрозыска подъехать разобраться на месте.
Приехали Мышкин и стажер Гольцов.
— Труп? — спросил стажер у сержанта, указывая рукой на прислоненного к стене Мещерякова.
— Где труп? — внезапно спросил Мещеряков, с трудом ворочая языком, после чего завалился на бок и снова уснул.
— Не, этот живой, — сделал вывод Мышкин и приказал сержанту: — Докладывай.
Сержант доложил.
— Ясненько, — кивнул опер. — Этого отвезешь в отдел и сдашь по принадлежности для приведения в надлежащее состояние Короче, чтобы можно было допрашивать.
— В вытрезвитель его что ли? — счел нужным уточнить сержант.
— Нет, лучше в изолятор. Когда придет в себя, я с ним поговорю. Про дочку, про кровь, про антиобщественный образ жизни. И про футболку заодно. Тут ведь разные мнения могут быть. Он мог подолом разбитую морду вытирать, а мог, к примеру, ножик.
При этих словах Серафим, вернувшийся в квартиру Мещеряковых после приезда оперов, страшно побледнел, задрожал и вдруг заплакал, истерически подвывая и всхлипывая.
— Дай воды человеку, — бросил Мышкин Гольцову и вышел на лестницу.