Первый кибировский сборник, составленный из стихов «перестроечных» лет, был частью экспериментального конволюта, призванного продемонстрировать как эстетический, так и политический плюрализм издательства «Молодая гвардия» образца 1990 года. В книге этой четырем ни в чем не схожим стихо творцам было даровано на всех почти пять печатных листов.
Долларов, конечно. (Примеч. автора.)
В электронном варианте книги стихи размещены один за другим. (прим. Jeanne)
Note: hanging in chains was called 'keeping sheep by moonlight'.
Московский областной педагогический институт имени Н. К. Крупской.
Осетинское ласковое обращение; приблизительный перевод: «Доля моего сердца».
Prononce Bridon.
Грандиозный замысел, над которым бьется мой лирический герой, впервые пришел мне в голову лет девять назад, когда, читая дочери «Посмертные записки пиквикского клуба» и одновременно перечитывая «Мертвые души», я был поражен необычайным сходством и дьявольскою разницею этих удивительных книг. Я представил, что было бы, если б обитателей Дингли Делла описал автор «Выбранных мест» – настоящие ведь «мертвые души» и «вертоплясы», никаких тебе высоких порывов и устремлений, на уме одна жратва, да выпивка, да охота, да флирт, да какой-то дурацкий крикет, нет чтобы почитать «Подражание Христу» Фомы Кемпийского. Но еще интереснее было вообразить, как изменились бы наши Ноздревы, Маниловы и Коробочки, увиденные глазами мистера Пиквика и описанные Диккенсом. Я был уверен, что в этом невозможном случае они оказались бы гораздо симпатичнее и невиннее – при всех своих дурачествах, слабостях и пороках.
Тут-то меня и начал одолевать графоманский (или даже мегаломанский) соблазн написать этот невероятный текст и отправить мистера Пиквика и Сэма Уэллера по маршруту Чичико ва. Так увлекательно и забавно было придумывать, как главный герой принимает Манилова в почетные члены пиквикского клуба, как Сэм в кабаке обучает Петрушку и Селифана петь:
We wo n't go home till morning,
We wo n't go home till morning,
We wo n't go home till morning,
Till daylight doth appear! —
как Пиквик, показывая Фемистоклюсу и Алкиду Dingle doosey, чуть не спалил «Храм уединенного размышления», как и чем именно Феодулия Ивановна Собакевич потчевала заморских гостей. Особенно же веселила меня сцена у Ноздрева– возмущенный Пиквик встает из-за стола и со словами «Сэр! Вы не джентльмен!» принимает смешную боксерскую стойку, в то время как Уэллер уже сражается с набежавшей дворней. И как потом, выпив несколько раз мировую, и на посошок, и стремянную, и stirrup-cup, вся веселая компания отправляется в ночи к зятю Мижуеву, прихватив полдюжины того самого «клико – матрадура». А жена Мижуева оказывается действительно чудесной, и веселой, и чрезвычайно привязанной к своему беспутному братцу.
Вот только «заплатанной» Плюшкин никак не поддавался преображению даже под милосердным и ласковым взглядом мистера Пиквика. Наверное, для него надо было бы придумать какую-нибудь совсем уж романтическую предысторию, какую-нибудь роковую любовь, клятву у гроба и т. п.
Вставной новеллой (вместо капитана Копейкина) должна была стать история, подсказавшая Гоголю сюжет «Шинели» (не помню уже, у Вересаева или у Синявского я ее вычитал). Прототип Акакия Акакиевича был также во власти почти несбыточной мечты, но его idеe fixe не имела никакого отношения к социальной действительности и была чистым и в некотором роде поэтическим безумием. Этот «вечный титулярный советник» грезил наяву о каком-то чрезвычайно дорогом и прекрасном английском охотничьем ружье. И ради него он, как и Башмачкин, отказывал себе буквально во всем, откладывал копеечку к копеечке и через несколько лет приобрел-таки этот вполне бесполезный в чиновничьем быту предмет роскоши. Но, выехав в первый раз на охоту на какой-то (не помню) водоем, он, любуясь своим сокровищем, впал в такой блаженный ступор, что не заметил, как ружье зацепилось за, кажется, камыш, упало за борт лодочки и пошло на дно. Незадачливый охотник с горя слег в тяжкой горячке и был уже готов отдать Богу душу. Но тут его сослуживцы, прознавшие об этой трагедии, устроили подписку, собрали нужную сумму и купили больному товарищу точно такое же ружье!
Совершенно ведь диккенсовская история и диккенсовские герои! Ах, если б не все мы вышли из страшной «Шинели», если б хоть кто-нибудь вышел из таких вот трогательных глупостей!
В общем, поскольку я сам был твердо уверен, что «объекта эстетические свойства в конце концов зависят от субъекта», я загорелся желанием внушить и читателю свою дикую убежденность в том, что если б русские писатели были поснисходительнее к предмету своего описания, «страхи и ужасы России», глядишь, были бы чуть менее непроглядными, и их искоренение не потребовало бы от пылкой учащейся молодежи таких радикальных мер.
Во втором томе английские путешественники кроме гоголевских героев должны были повстречаться и с бородатым юношей «в костюме персиянина», и с чахоточным и неистовым журналистом, и с господином в гороховом пальто и со многими, многими другими.
А заканчиваться все должно было следующим образом. Прослышав о знаменитом русском мудреце и подвижнике, мистер Пиквик решает познакомиться с этим замечательным человеком. Погода стоит чудесная, расстояние сравнительно небольшое, и наши путешественники решают пройтись пешком. И уже при входе в Степанчиково им навстречу вылетает птица-тройка. «Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее ужас движение? Что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?»
Глосса —… 2) форма староиспанской поэзии, состоящая в том, что стихотворение-глосса пишется на тему, выраженную в стихотворном эпиграфе (мотто), причем каждая строка мотто последовательно заканчивает собой очередную строфу Г.
А. П. Квятковский. «Поэтический словарь»
Одним из источников этого текста явился старый и не очень смешной анекдот, который я считал общеизвестным. Оказалось не так. Поэтому привожу его здесь.
Генерал на командном пункте ожидает сообщений о ходе боевых действий. Входит вестовой: «Тобе пакет!» – «Что?! Вы с ума сошли? Ну-ка доложите как следует!» – «Тобе пакет!» Так повторяется несколько раз. Наконец, генерал в сердцах спрашивает: «Неужели никого умней не нашлось?» – «Всех вумных к вумным послали. А тобе пакет!»