Стихия страха

Глава 17. Хризокола

Сознание вместе с пространством и временем растворялось в гармонии пустоты, но каждый удар сердца звучал фальшивой нотой в этой идеальной мелодии. Бренное тело все еще удерживало меня в ужасающей скверне мироздания, в шаге от неизреченной благодати забытья…

И вдруг что-то изменилось, грубо вторгаясь в покойную тишину заснеженных равнин. Сначала я не смогла сделать вдох, потом пришло страшное ощущение сгорающих без воздуха легких. Белая гладь сделалась неспокойной, над ней поднялась поземка. Лицо и губы обожгли ледяные уколы ветра. Я попыталась отступить, убежать, но не чувствовала ног. Из ниоткуда возник звук. Неправильный и неровный, он казался мучительно знакомым. Он усиливался, и заснеженное пространство прочертила ужасная кровоточащая трещина. Она стремительно разрасталась, раскалывая небо и землю, я ничего не могла сделать, потому что в звуке было слишком много нот, а я забыла их все до единой. Лед разверзся у меня под ногами, обрушившись под страшными ударами. Ударами чужого сердца, что оглушили меня. Я хотела крикнуть, но провалилась под лед и захлебнулась чужим горячим дыханием… Пространство и время разлетелись вдребезги, осколки забытья рвали на части душу. Несовершенный мир врывался в сознание воспоминаниями, чувствами, болью… Разом пришло ощущение собственного тела, изломанного и жалкого, заныли все кости и шрамы, ожгла пустота под сердцем, а разум дрогнул под натиском вернувшейся памяти и рассыпался страшными воспоминаниями, чтобы сложиться вновь в гротескное подобие человека…

Человека, которого сейчас безжалостно терзали чужие руки и губы, грубо вырывая из такой покойной тишины забытья. Злость мгновенно затопила меня, придав сил. Я отчаянно забилась в объятиях инквизитора, освобождаясь из плена его рук, и влепила ему пощечину. Он отступил от меня, ошеломленно прижимая ладонь к багровеющей щеке.

– Вижу, что вы пришли в себя, – хрипло выговорил он.

– Вон отсюда!

– И не подумаю. У меня к вам слишком много вопросов, госпожа Хризштайн…

– ВОН! – заорала я и закашлялась от боли в горле. – Как вы посмели?!? Кто вам позволил лезть ко мне?!?

– Ваш брат.

Я покачнулась, с трудом удерживая равновесие. Ноги не слушались, а злость, что придавала силы, ушла, оставив лишь какую-то детскую обиду от того, что меня предали, выдернув из блаженной пустоты, где не было боли и чувств. Зачем они так со мной? Почему не оставили меня в покое? Что я им сделала? Кысей двинулся ко мне, но я выставила вперед руку, останавливая его, и всхлипнула:

– Только попробуйте.

– Госпожа Хризштайн, – в голосе этого мерзавца слышалась насмешка, – вы ужасно выглядите. Только посмотрите, до чего себя довели.

Я невольно коснулась волос и постаралась пригладить спутанные космы, потом плюнула на попытки и только отдернула задравшуюся до колена рубашку. Держась за стенку, я доползла до кресла и рухнула в него, мечтая умереть. Или убить.

– Я услышал шум… – в комнату заглянул Антон и тут же осекся, увидев меня. – Хриз! Ты пришла в себя! Слава Единому!

Мальчишка бросился ко мне, пытаясь обнять.

– Пошли все вон, вместе со своим Единым! – заорала я, отталкивая его – обида душила меня до злых позорных слез слабости. – Убирайтесь вон из моего дома!

– Осмелюсь заметить, что это уже не ваш дом. Вы же отписали все брату?

Я застонала от ужаса, схватившись за голову. Дурацкая затея бросить вызов Единому и остановить волну тогда казалась волнующей игрой, где ставкой была никчемная жизнь… Я слишком много поставила, не ожидая выиграть, а выигрыш оказался бесполезным… Какое дурное чувство юмора у Единого… И зачем я смеюсь его глупым шуткам?..

– Не надо, господин инквизитор, – прошептал Антон. – Не злите ее. Уходите.

– И не подумаю. Или ты забыл, что я тебе сказал? Ты сам меня позвал. Так что ей придется меня услышать и ответить на все мои вопросы. Выйди.

Брат медлил в нерешительности.

– Или мне отвести ее сразу в управу? – пригрозил инквизитор.

Антон горько вздохнул и скрылся за дверью. Кысей некоторое время просто стоял, разглядывая меня, потом раздраженно перехватил за запястья, оборвав мой смех.

– Прекратите! – он заставил меня сложить руки на коленях. – Что произошло на маяке? Что вы там делали?..

Как же было невыносимо вновь видеть его и слышать… Кысей стоял напротив и продолжал что-то спрашивать, и казалось, что вот он, так близко, что можно протянуть руку и коснуться его лица… Но нет, теперь уже нет… Я сама загнала себя в ловушку глупого обещания больше не домогаться его и исчезнуть… Исчезнуть… А почему он не исчез? Какого демона он оказался на маяке, если его должны были увезти из города?.. Я вздрогнула от резкого окрика.

– Хватит витать в небесах! – рявкнул он и встряхнул меня за плечи. – Я видел собственными глазами, как вы обратили волну вспять! Дайте мне хоть какое-то разумное объяснение, потому что иначе…

Я прикрыла на секунду глаза, собираясь силами. Надо взять себя в руки…

– Прекратите меня передразнивать! – неожиданно возмутился инквизитор. – Последний раз спрашиваю. Что вы делали на маяке?

Я нашла в себе силы посмотреть ему прямо в глаза и ответить:

– Пела. Разве вы не слышали? Вам понравилось? Понравилось, как мы с Алексом пели?

Кысей ухватился за подлокотник кресла так, что побелели костяшки пальцев.

– Какой к демону Алекс? Он мертв. Его убили две недели назад. На маяке вы были одна. Вам все хуже и хуже. И то, что там произошло, иначе как колдовством, назвать нельзя!

В его голосе звучало отчаяние, на что я вымученно улыбнулась.

– Знаете, магистр Солмир, ну тот, чьи мудрые слова вы так пламенно цитировали в лекции, был на самом деле обычным вздорным старикашкой, выжившим из ума. Но иногда и ему в голову приходили интересные мысли. Например, однажды он стал уверять меня, что дивный лад во всех созданиях божьих дремлет, и если отыскать его мелодию, то можно постичь тайну мироздания. Как думаете, магистр ошибался? Сколько нот в мелодии волны? Можно ли их подобрать так, чтобы…

– Прекратите, – перебил меня Кысей. – Сколько же можно врать? Тем более, так глупо. Магистр был известным женоненавистником. Он бы в жизни не стал с вами даже разговаривать. А явление резонанса, которое он описал, принципиально возможно, тому есть известные подтверждения. Я могу поверить в то, что вы, взяв высокую ноту, раскололи чашу, но… Но для моря, мощь которого несоизмерима с человеческим голосом… это невозможно… волна… нет, слишком мало… даже если предположить…

Кысей вскочил на ноги и заметался по комнате, что-то бормоча себе под нос. Сейчас он удивительно походил на самого магистра в моменты его озарения очередной безумной идеей. Меня опять разобрал истерически смех, я вспомнила лицо старика, когда тот узнал, кем оказался его любимый ученик. Впрочем, после этого магистр действительно перестал со мной разговаривать. Даже сейчас, являясь после смерти, его мара продолжает лишь укоризненно молчать.

– Слушайте меня внимательно, госпожа Хризштайн, – инквизитор навис надо мной, оборвав мое веселье. – Вы возвращаете мне украденный браслет и указываете на Серого Ангела. Взамен я обещаю не выдвигать вам обвинений в организации моего похищения.

– Господин Тиффано, вы напрасно тратите время. Я вам ничего не скажу и не верну. Уходите.

– Нет? – он склонился ко мне так близко, что я почувствовала его дыхание у себя на щеке. Было физически больно ощущать его рядом. – Тогда я арестую вас.

– Арестуйте, – согласно кивнула я, – только избавьте меня от ваших нелепых домогательств. Вы мне отвратительны.

– То есть это я вас домогаюсь? Как интересно…

– А как еще это назвать? Я обвиню вас, и мне поверят, поскольку ваша репутация основательно подмочена. У вас нет ничего, кроме голословных обвинений. Ваше слово против моего.

– Я обыщу весь дом и…

– Обыскивайте. Как вы правильно заметили, он уже не мой, можете его хоть вверх дном перевернуть.

– Вы думаете, громилы, которых вы наняли для моего похищения, станут молчать, покрывая вас?

– А вас кто-то похищал? – деланно удивилась я, рассеянно разглядывая свою руку и силясь вспомнить, куда с нее мог деться этот клятый браслет. – Вы можете это доказать? Вы арестовали похитителей? Кстати, запамятовала, зачем мне было нужно вас похищать? Потребовать выкуп? Принести в жертву в колдовском ритуале? А может, лишить невинности? Но даже в это не поверят…

– Прекратите, – поморщился он. – Вы решили убрать меня из города, чтобы спокойно…

– Мне нет до вас дела, господин инквизитор, – оборвала я его и улыбнулась через силу. – Вы ничего не можете доказать, поэтому и злитесь. Убирайтесь вон из моего… из этого дома.

Кысей покачал головой и вздохнул.

– Раньше у Инквизиции было достаточно власти, чтобы навсегда упечь такую, как вы, если не за решетку, то в божевольню.

– Тоскуете по былым временам?

– Пока вы здесь валялись, многое изменилось, – он вдруг преклонил колено и взял меня за запястье, словно пытался нащупать пульс, его голос был почти ласковым. – Божественное озарение вашего покорного слуги и чудесное спасение города от стихии повергло людей в благоговейный трепет перед Святым Престолом.

Я попыталась освободить руку, но Кысей усилил захват, внимательно вглядываясь в меня.

– Так что теперь мне достаточно указать на вас, как на колдунью и пособницу Серого Ангела, и обезумевшие от горя люди с радостью поверят в это. Потому что захотят найти виноватого… Когда толпа придет под стены этого дома, вы сами попросите меня арестовать вас. Если успеете, конечно.

Я криво ухмыльнулась, ни капли не поверив его нелепым угрозам, но потом застыла. Его рука легла мне на колено, неприлично высоко задрав подол рубашки. Сердце пустилось в бешеную пляску. Что он творит? Или мне опять чудится? Ведь невозможно, чтобы… Он убрал руку и легко ударил меня по колену ребром ладони, отчего нога непроизвольно дернулась. Глупец… Если бы он зашел дальше, я бы выложила ему все и так…

– Толпа не пощадит ни вас, ни ваших близких. Подумайте о брате.

– Хватит уже. Вы этого не сделаете. Вы слишком правильный и честный, чтобы опуститься до подобной гнусности… – голос предательски дрогнул. – В этом и заключается ваша слабость, вы играете по правилам…

Инквизитор даже не представлял, какие мучения доставлял своими прикосновениями, словно дразнил умирающего от жажды путника миражом прохладной и чистой воды в источнике… Я облизнула губы, на секунду поддавшись соблазну послать все к демону в глотку и нарушить собственное слово. Но тогда от меня вообще ничего не останется… Тогда я перестану быть вояжной Ланстикун… «Слово вояга – непреложный закон, который не может быть нарушен, иначе ты уже не смеешь себя так называть…» И кем же я тогда стану, бабушка? Кем я стану? Да никем, я просто перестану быть…

– Почему вы упрямитесь? – с Кысея слетела неуместная маска прожженного интригана, и он говорил с горечью и усталостью, не сводя с меня глаз. – Серый Ангел вас просто использует. Он подставляет вас этим браслетом. Если вас с ним поймают, я уже ничего не смогу сделать. Я не стану ничего вам предъявлять, просто верните браслет и скажите, где Ангел, пожалуйста…

Я смотрела на него, отчаянно желая, чтобы он не отпускал моей руки, но вслух сказала иное:

– Интересно, если я расквашу вам нос и расцарапаю морду за то, что вы распускаете руки, это не будет нарушением данного вам слова? Это будет всего лишь защитой от ваших домогательств, верно?

– Это будет нападением на сановника Святой Инквизиции, – выговорил Кысей и неожиданно провел ладонью по моей щеке. – Хотите, я освобожу вас от данного обещания?

Мне показалось, что сердце выскочит из груди в радостной надежде. Голос пропал, поэтому я лишь малодушно кивнула.

– Укажите на Серого Ангела. И тогда вы свободны от данного мне слова.

Да уж, всего ничего… Я расхохоталась ему в лицо, даже слезы выступили. Кысей отпустил мою руку и поднялся на ноги.

– Я его все равно поймаю, – с мальчишеским упрямством пообещал он мне.

– Ага, а я когда-нибудь стану святой, – выдавила я, утирая слезы. – Не волнуйтесь, господин инквизитор, Серый Ангел вас больше не потревожит, скоро я уеду вместе с ним. Как и обещала, исчезну из вашей жизни, так что уймитесь уже наконец. Вы же мечтали от меня избавиться.

Его лицо пошло некрасивыми красными пятнами, а глаза потемнели. Он злился и ревновал. Ревновал меня ко мне же… Смешно, но я уже устала от шуток Единого.

– Посмотрим, кто будет смеяться последним, госпожа Хризштайн, – бросил Кысей, направляясь к двери. – Особенно после того, что случилось на маяке.

Я прикрыла глаза, пытаясь справиться с накатившей тошнотой его эмоций. Отвращение, упрямство, злость, ревность – горько-приторная смесь… Если инквизитор не врал, и Алекс мертв, то я убила мальчишку еще тогда, на кладбище. Но я не помнила этого. Вернее, я помнила, как собиралась это сделать, но передумала, как отвела мальчишку на маяк, как говорила и пела ему, а все это время мое больное сознание играло со мной… Или… Холодок страха пробежал по спине. А если это было порождение не моего разума, а демон мальчишки? Если Алекс был мертв, то что или кто вызвал волну? Мог ли он раньше пробудить стихию? А если это я?.. Но нет, невозможно, это не я, я не могла…

– Вы хоть понимаете, что натворили? – никак не унимался инквизитор, не желая уходить. – Ладно, ваше видение еще можно объяснить предчувствием смены погоды, но то, что вы остановили заворотень… Ваши слова о мелодии волны настолько смехотворны, что даже я не могу в них поверить, как бы ни хотел. Вы превращаетесь в колдунью, если уже не стали ею. Прошу вас, пока не поздно, примите помощь, – в его голосе прозвучала мольба, а жалость уколола в самое сердце. – Доверьтесь мне. Я помогу вам, слышите? Профессор Адриани, у которого я проходил практику, добился хороших результатов…

– Таких же хороших, как у профессора Камилли? – без всякого выражения спросила я. – Уходите, господин инквизитор. Я устала от вас.

Антон робко тронул меня за плечо, силясь разбудить.

– Хриз, не спи, пожалуйста, ну проснись.

– Что вам всем от меня нужно? – я открыла глаза и зло уставилась на брата. – Какого демона ты пустил ко мне инквизитора? Почему не оставил в покое?

– В покое? – оторопел мальчишка. – Да ты валялась словно мертвая. Живой труп! Что я должен был делать? У кого еще можно было просить помощи?

– А ты подумал, нужна ли мне эта помощь? – я закрыла глаза, силясь вернуться хотя бы на мгновение в блаженную тишину. – Мне было так покойно, а он взял и все разрушил…

– А ну не смей! – разъярился Антон, хватая меня за плечи и вытаскивая из кресла. – Вставай давай! Хватит кукситься! Покойно ей было! А ты подумала, как нам было без тебя? Хриз, ты же единственный родной мне человек! У меня больше никого не осталось, а ты… Как ты можешь?

Я обняла брата, стараясь удержаться на ногах. Его синие глаза потемнели – верный признак того, что он сильно встревожен.

– Антон, вам всем было бы лучше без меня, поверь. Если инквизитор надумает выполнить свою угрозу, то придется несладко.

– Ты выкрутишься, – убежденно произнес мальчишка, отстраняясь. – Только не засыпай так больше, ладно? Да и не станет он… Ты разве не видишь, что инквизитор не желает тебе зла? Просто верни ему браслет и солги что-нибудь про Серого Ангела.

Брат просительно смотрел на меня. Он сильно исхудал и почему-то казался выше, а может, память меня опять подводила…

– Я не могу.

– Хриз, не упрямься…

– Я не могу, – повысила я голос, пытаясь самостоятельно устоять на ногах. – Не помню. Не помню, куда его дела. Должно быть, надела, когда шла к маяку… Потеряла… Все потеряла… Ничего не могу…

– Осторожно, – подхватил меня Антон под руку и усадил в кресло. – Ты не обращай внимания на слова инквизитора, ничего ты не потеряла, это твой дом. Хочешь, хоть сейчас пригласим поверенного?

– Нет. Я не меняю своих решений. Вояжна Ланстикун держит слово. Тебе придется самому вести дела.

– Кстати, – замялся брат. – По поводу Пионы. Ты ведь сама дала невольницам свободу. Так что через неделю ее свадьба. С Мартеном. Ты же не против?

– Против, – я сжала и разжала кулак, руки плохо слушались. – Но кого это интересует? Сколько я провалялась?

– Пять дней. Тебя постоянно спрашивали, я уже и не знал, что врать. Отшельник приходил по срочному делу. Госпожа Бурже пару раз приезжала тебя увидеть, тоже что-то срочное, а еще госпожа Розмари и господин Этьен. Поверенный искал встречи. Столько дел, а еще подготовка к свадьбе. Хотя ты еще тогда все успела заказать, но теперь надо…

Антон продолжал говорить и перечислять мелкие заботы, нуждающиеся в моем участии, а я чувствовала, как водоворот неумолимой повседневности затягивает меня, навсегда отдаляя от призрачной возможности обрести покой. Я прикрыла глаза.

– Не спи, Хриз, пожалуйста, – в голосе брата был слышен неподдельный страх. – Ты уже выспалась на неделю вперед. Я сейчас к тебе Пиону пришлю.

– Не надо, – пробормотала я, тщетно пытаясь вызвать в памяти образ Алекса. Он тускнел и растворялся в уличном шуме, вытесняемый из моего сознания жестокой реальностью. Демон или мара? Но зримое обличье демона видно остальным, а инквизитор утверждал, что на маяке он видел только меня…

– Надо. Она тебе точно спать не даст.

Сильные морозы… Ремонт дома… Вставить окна… Цены кусаются… Так сложно купить хорошую муку… Запах сдобы и ванили… А цены на пряности вообще взлетели… Микочку наконец забрал отец… Госпожа Бурже справлялась о вашем здоровье… Отец Георг уехал в столицу… Все только и говорят о господине инквизиторе…

Я очнулась, выдираемая в действительность потоком бесполезной болтовни Пионы.

– Что о нем говорят?

Девушка обрадованно улыбнулась и защебетала, не переставая расчесывать мне волосы.

– Слава Единому, госпожа, а то я уже думала, что вы меня не слушаете. Столько всего произошло, вы бы только знали! Какой ужас, вы подумайте! Племянник госпожи Хельгерад, ну помните Улафа, такой веселый малый, вечно шутит, когда покупает наши булочки с изюмом… Он в заставе был на горной дороге, вернулся недавно, такие страхи порассказывал. Ему побережье видно было, когда море на дыбы встало. Громадная волна на город шла, верно, и до гор бы достала! Но говорят…

Пиона заговорщически понизила голос и наклонилась ко мне, прядь ее волос защекотала мне шею.

– Говорят, что чудо случилось в ответ на молитвы священников. Господь наш Единый отвратил от города волну, спасая нас всех в милости своей. А ведь поначалу не верил никто в предсказания церковников, а оно видите, как получилось!

Ее глаза блестели, на щеках расцветал нежный румянец, Пиона просто излучала здоровье. Я перевела взгляд с ее отражения в зеркале на собственное и ужаснулась. Обидные слова инквизитора запылали в сознании. Я была похожа на оживший труп. Как Кысею вообще было не противно меня целовать? Почему он просто не оставил меня в покое?

– Чудо? – процедила я. – Как мило. Так господин инквизитор у нас теперь герой? Святой?

Пиона просияла и кивнула, зачесывая мне прядь волос и перехватывая их шпилькой.

– Ага, про него только все и говорят. Он ведь первым в город вернулся, завалы наравне со всеми разбирал, даром что в сане, а не побрезговал закатать рукава…

Я скрипнула зубами.

– Заткнись. Чтобы я больше ни слова об этом святоше не слышала. И хватит уже копошиться, достаточно!

Я отстранила ее руку и попыталась встать, но сил совсем не было. Девушка легко усадила меня обратно в кресло и вернулась к прическе.

– Госпожа, зачем вы так? Вы подумайте только. Кого он в первую очередь побежал спасать? – Пиона сделала паузу и торжествующе ответила, взмахнув гребнем. – Вас! Вы ведь нас в поместье отправили когда? Когда еще никто о беде не знал. А кто вас мог предупредить, как не господин инквизитор? Кстати, я с хозяйкой поместья, Софи Бурже, подружилась, она, оказывается, давно господина инквизитора знает, еще с Академии. Так вот, она вообще уверена, что он в вас влюбился… Ох, это так романтично!..

Пиона прижала к груди гребень и мечтательно зажмурилась, но потом недоуменно открыла глаза.

– Госпожа, почему вы смеетесь?

Ну разве это не забавно, когда собственная ложь опять оборачивается против меня же? Я так настойчиво убеждала окружающих во влюбленности Кысея, что мне наконец поверили. К демону все, надоело! Рано или поздно это должно было случиться. Злость затопила сознание кровавой пеленой, и смех оборвался. Пиона в своей глупой жизнерадостности приводила меня в бешенство. Ярость всегда придавала мне сил, поэтому я с легкостью перехватила девушку за волосы и притянула к себе.

– Заткнись, – прошипела я. – Если не хочешь умыться кровью вместе с этим святошей.

Пиона испуганно ойкнула, и я оттолкнула ее, вставая на ноги. Решение было принято. Мне больше нечего делать в этом городе. Антона я обеспечила, а видеть инквизитора и не иметь возможности его поиметь… Какой каламбур! Не хочу его больше видеть. Как закончу дела, так сразу и уеду. Вояг Густав давно меня заждался… И не он один.

– Госпожа, – упрямо выдавила Пиона. – Я вас не боюсь.

– Напрасно.

– Вы не злая, просто… Я же видела… Когда вы валялись в горячке, я за вами ходила, переодевала и… Я видела ваши шрамы…

Я похолодела. Только этого еще не хватало! Куда вообще смотрел Антон! Одно дело, молчаливая Тень, а другое – эта болтушка Пиона с языком, как помело.

– Только посмей кому-нибудь о них рассказать, и я тебя удавлю.

– Что вы!.. – бросилась ко мне девушка. – Госпожа, я никогда в жизни вас не подведу!.. Ни словечка! А если вам неприятно слышать о господине инквизиторе, клянусь, о нем тоже больше ни словечка не промолвлю!

Страшное подозрение закралось в душу. Когда я пришла в себя, рубашка на мне была задрана. Не так высоко, чтобы увидеть, но… Если инквизитор заметил шрамы… Нет, нет, нет… Он бы не смог скрыть отвращения и любопытства… А какого демона он вообще делал? С какой стати вдруг распустил руки?

– Госпожа, давайте я помогу вам переодеться? В теплое платье. Разве вам не холодно в одной рубашке? Уголь так подорожал, что мы печь топим только утром, когда хлеб печем…

Я нахмурилась, удивленно разглядывая собственную руку. Ногти посинели от холода, но я ничего не чувствовала. Ни холода, ни жары… Что он со мной сделал? Я провела пальцами по губам и задумалась.

Не дожидаясь моего согласия, Пиона ловко переодела меня, не умолкая ни на секунду, увещевая и уговаривая, словно ребенка, поесть и пойти погулять. До чего я докатилась – собственная служанка меня жалеет… Надо было собраться с силами, встряхнуться, взять себя в руки и…

– Госпожа, вы меня слушаете? Мне правда очень надо.

– Что надо?

– Знать надо. Я больше никогда вас не спрошу, но сейчас мне очень надо знать. Как вы смогли забыть то, что с вами случилось? Я шрамы имею в виду. Ведь боль, наверное, была жуткая.

Пиона побледнела, увидев выражение моего лица, и торопливо выставила руки вперед.

– Подождите, не злитесь, пожалуйста. Я не из любопытства спрашиваю, честно. Мне ваш совет нужен, вы ведь смогли забыть и жить дальше, а я… Мне просто так страшно… Я думала, что забыла все, что со мной случилось. Я люблю Мартена, правда, люблю. И замуж за него хочу. Но как подумаю, что…

Я молчала, разглядывая девчонку. С нее слетела вся живость, сейчас она выглядела потеряно и жалко…

– Когда Мартен меня целует, я ничего не могу с собой поделать. Каменею от страха. Сразу отчима вспоминаю, как он целоваться лез, а потом… – Пиона жалобно всхлипнула. – Так гадко… Свадьба через неделю. Первая брачная ночь!.. Что мне делать?

Девушка расплакалась. Матушку Гён всегда удивляло, почему я не плакала. Она тоже рискнула спросить меня о шрамах на теле, когда я только попала в гарем хана. Я успела расцарапать ей лицо, прежде чем меня оттащили евнухи. Так и Пиона, она успела лишь пискнуть, прежде чем я скрутила ей руку за спиной и повалила на кровать, уткнув лицом в подушку.

– Последняя, кто посмел спросить меня о шрамах, была старшая жена хана Ли Мина. Она плохо кончила.

Девушка зажмурилась и застыла, даже не пытаясь сопротивляться. И это меня еще больше разозлило. Я дернула на ней платье, с легкостью разорвав ткань, и впилась пальцами в нежную кожу, оставляя синяки. Шумно втянула воздух возле ее шеи, на секунду поддавшись соблазну зайти дальше, но от запаха ванили меня затошнило. Жалкая замена тому, кого я никогда не получу… из-за собственной глупости…

Я отпустила девчонку и перевернулась на спину рядом с ней на кровати, уставившись невидящим взглядом в потолок. Пиона робко шевельнулась, потом осторожно начала отползать от меня подальше.

– Больно? – равнодушно спросила я. – Не слышу ответа.

– Да, – выдавила девчонка. – Простите, госпожа, я… пойду… Можно?

– Нет. Подойди ко мне. Поцелуй меня.

– Что? – пролепетала она. – Я не…

– Ты никогда не забудешь. Не сможешь забыть чужие руки, рвущие на тебе платье, зажимающие рот, лезущие под юбку. Ты не забудешь смрадное дыхание у себя на лице, не забудешь колено, грубо раздвигающее тебе ноги, не забудешь разрывающую нутро боль, не забудешь унижение и беспомощность. Ты всегда будешь об этом помнить, Пиона.

Я перевернулась на живот и уставилась на девушку. Она растеряно сидела на краю кровати, раздавленная и опустошенная моими словами. Я могла бы наказать эту идиотку за то, что она ослушалась меня, пожелав выйти замуж за Мартена. Подавленный кошмар воспоминаний превратил бы ее жизнь с любимым человеком в ад… Царапины от моих ногтей на лице Матушки Гён зажили нескоро. Она тоже могла бы превратить в кошмар мою жизнь в гареме хана или же оборвать ее, приказав забить меня до смерти… Но она меня пожалела… Ненавижу жалость… Всех ненавижу… Себя тоже…

– Ты никогда не забудешь того, что с тобой случилось. Но ты можешь научиться жить с этим дальше. Подойди ко мне, Пиона, – девушка не двинулась с места. – Подойди, я не причиню тебе зла.

Мне не удалось смягчить голос, пришлось сесть на кровати и самой придвинуться к ней. Чудесный медный оттенок ее волос вдруг напомнил мне бабушку, которая сохранила цвет волос даже к старости. Я погладила девушку по волосам и подняла ей голову за подбородок.

– Мне стоило бы тебя придушить прямо здесь, но я не хочу гадить брату. Ему с тобой и Мартеном жить под одной крышей и вести дела. А румяная и улыбающаяся хозяйка пекарни будет лучше способствовать торговле, чем затравленная и несчастная девчонка за стойкой, верно?

Пиона посмела взглянуть мне в глаза и выдавить:

– Я новый десерт придумала, специально…

– Заткнись.

– …специально для вас. Молочный, а то вы молоко совсем не пьете… – упрямо закончила она, готовая вновь расплакаться.

– Прекрати и послушай. Ты позволила страху управлять твоей жизнью. Тебе страшно вновь пережить боль, унижение, беспомощность? Тебе страшно, когда Мартен тебя целует? А ты сама не пробовала его поцеловать?

Девушка изумленно уставилась на меня.

– Да как можно?..

– Я только что сделала тебе больно. Синяки долго не сойдут. Но ты продолжаешь, как собачка, ластиться ко мне со своим десертом. У тебя гордость есть? А, демон, забудь. Представь, что ты целуешь Мартена. Тебе страшно?

На ее щеках запылал румянец, Пиона робко покачала головой.

– Я не могу… Как можно?.. Это ведь неприлично и…

– Неприлично, стыдно… Какая глупость! – раздраженно фыркнула я, понимая, что роль наставницы Матушки Гён у меня не удается, не хватает терпения – проще эту дуру прибить. – Стыдно, но не страшно, верно? А если бы ты знала, что за поцелуем последует боль? Как бывает, например, когда ты поранила ножом палец, но все равно надо готовить обед? Тебе будет страшно готовить обед из-за того, что когда-то порезала палец?

– Нет, но это ведь другое…

– Почему же другое? Ты мужественно закусишь губу и продолжишь готовку, тебе даже в голову не придет каменеть от страха? Запомни – когда ты чувствуешь боль, надо радоваться и сражаться дальше. Потому что ты еще живая, ведь не больно только мертвым. Для них все кончено, а у тебя еще есть надежда. Кстати, некоторые искусницы даже в боли ухитряются найти наслаждение…

Я горько улыбнулась, потому что у меня это так и не получилось. Но я благодарна Матушке Гён за ее науку, хотя иногда мне казалось, что лучше бы я там и сдохла.

– А страх унижения и беспомощность существуют исключительно в твоей глупой голове, – я постучала костяшками пальцев по ее аккуратно причесанной головке. – Посмотри на себя. Ты молодая здоровая девка, кровь с молоком, весишь раза в два больше меня. А ведь я с кровати не вставала несколько дней. Но ты даже не подумала сопротивляться, когда я повалила тебя на кровать и задрала юбку. Почему? Почему ты не сопротивлялась?

Пиона обиженно закусила губы и страдальчески наморщила нос, готовая опять разреветься.

– Ты выбрала себе роль жертвы и ничего не хочешь менять. Но ты попробуй примерить роль охотницы, вдруг она тебе понравится? Образно говоря, ты отказываешься готовить обед из-за глупого страха боли. Ты довольствуешься черствым хлебом и водой вместо того, чтобы немного потерпеть и насладиться изысканным лакомством, которое сама же можешь приготовить по собственному вкусу… – у меня позорно заурчало в животе, пока я говорила, но я упрямо продолжала увещевать девчонку. – Не отказывай себе в плотских утехах, просто научись сама их выбирать.

– Я не понимаю, – девушка нахмурилась. – Вы хотите, чтобы я вам завтрак приготовила? Так я сейчас…

– Боже Единый, – выдохнула я, хватаясь за голову. – Дай мне терпения не прибить эту дуру.

Из меня получилась никудышная наставница. Только теперь я поняла, что Матушка Гён была воистину святой женщиной. Сколько же таких дур ей пришлось повидать и научить уму-разуму?

– Сядь на место, – прикрикнула я, вставая с кровати. – Объясняю прямым текстом, раз не понимаешь. В искусстве любви есть много разных приемов, благодаря которым ты можешь сама управлять происходящим. Да где же она?

Я выдвинула ящик комода, где хранила самые ценные и памятные вещи, перерыла все, но книги не было.

– Где фолиант? С дорогим окладом и рисунком хризантемы?

Пиона задумалась ненадолго, потом просияла и кинулась прочь из комнаты. Она вернулась довольно быстро, неся книгу, замотанную в шелк.

– Она? Когда в поместье переезжали, я все вещи упаковала, чтобы ничего не пропало, а теперь даже разобрать не успела, столько всего случилось…

Я развернула синий шелк и любовно погладила потемневшую кожу фолианта с цветком хризантемы, инкрустированным драгоценными камнями. Единственная дорогая мне вещь, которую я забрала, когда бежала из дворца хана… не считая пары побрякушек, конечно. Я довольно улыбнулась, расстегнула замочек и раскрыла фолиант, шурша его пожелтевшими страницами.

– Что там? – любопытная Пиона сунула нос в книгу и тут же отпрянула. – Какой срам! Госпожа, как можно… Это же…

– Да, это «Искусство любви» с личными пометками старшей жены хана и ее замечательными рисунками. Языка ты не знаешь, но картинки довольно детальны, так что разберешься, – я втянула воздух, тщетно пытаясь поймать неуловимо сладкий аромат Матушки Гён, но пахло лишь кожей и ванилью от Пионы. – Начни отсюда. В этой позе ты точно не будешь чувствовать себя беспомощной.

Красная, как рак, девушка в ужасе замотала головой, и я раздраженно сунула книгу ей в руки.

– Госпожа, это же грех и разврат, как можно… Стыдно как…

– Где ты грех увидела? Что греховного в любви между женщиной и мужчиной? Разве не любовь является одной из пяти величайших добродетелей?

Пиона возмущенно вскинулась, но я не дала ей вставить даже слова.

– Возьмешь книгу и прилежно изучишь ее от корки до корки. Я проверю. Кстати, да… Будешь изучать вместе с Мартеном…

– Что-о? – надо же, у нее прорезался голосок.

– Именно. И не надо стесняться. Расскажи ему все, объясни, он же любит тебя, думаю, что он с радостью пойдет тебе навстречу.

– Ни за что! Я со стыда умру!

Я довольно ухмыльнулась, представив этих двоих, попеременно краснеющих и бледнеющих за изучением искусства любви.

– Не умрешь. Тебе ведь язык дан не только для того, чтобы ублажать вот так, – я тыкнула пальцем в подходящую картинку, – но еще и для того, чтобы говорить. И не заставляй меня саму объяснять все Мартену. Поверь, я в выражениях церемониться не буду.

Желудок скрутило в тугой узел от голода. Что она там лепетала про десерт? Сейчас я была готова выпить даже ненавистное молоко. Ощущения вернулись ко мне в полной мере. Я была благодарна Матушке Гён не за то, что она сохранила мне жизнь, а за то, что она сделала ее интересней. Пусть от вояжны Ланстикун осталось ничтожно мало, зато я успела побывать Белой Хризантемой, любимой наложницей хана Ли Мина, Хавронтием Рильским, юным учеником магистра Солмира, Цветочком, самой дорогой наемницей банды Безумных Бардов, и много еще кем…

– Вели затопить, а то холодно. Да бери уже, – я насильно всучила девушке книгу. – И неси свой десерт. Все съестное неси, я есть хочу.

Пиона потопталась в нерешительности, держа фолиант, словно ядовитый, одними пальцами, и я прищурилась, осененная внезапной идеей.

– Кстати, как думаешь, может, стоит книгу перевести, отдать переписчику и добавить новых иллюстраций с господином инквизитором в главной роли? Думаю, Тень замечательно справится с рисунками, они будут чудо как выразительны… Пожалуй, тогда ее и покупать хорошо будут, славная выгода может выйти…

Пиона возмущенно вдохнула воздуха побольше, чтобы разразиться праведным негодованием, но я лишь погрозила ей пальцем.

– А будешь упрямиться, так и ты на рисунках появишься. Чего застыла? Завтрак тащи! И обед тоже. Пошевеливайся.

К демону инквизитора. Меня впереди ждала большая игра, а он был всего лишь пешкой, которая уже сошла с доски. Красивая и желанная пешка, но не более. И чего я так расклеилась из-за невозможности ее получить? Обидно, конечно, особенно обидно, что я сама сглупила. Ну и пусть… Я довольно растянулась на кровати, прикидывая варианты. Пожалуй, стоило начать со столицы. Там крутились большие деньги, и возможность отхватить большой куш находилась всегда. А риск меня не смущал.

Я села на кровати, охваченная непреодолимой жаждой деятельности. Сначала надо будет решить вопрос с браслетом, потом с поверенным, вызванным из Вышня на свадьбу. Глупая девчонка! Отказаться от такого наследства ради любви! Я со злости сгребла с кровати шелк, в который был завернут фолиант, и швырнула его на пол. Синее облако ткани спланировало на ковер, и я нахмурилась. Шелк был с того самого корсета, привезенного портным из столицы. Нанесенные белой краской буквы складывались в слова, бессмысленные в своей глупой бесконечности, равной в Пяти! Я так и не смогла разобраться в запретном языке и перевести текст Завета, а сейчас Единый вновь решил тыкнуть меня носом в собственную беспомощность. Я закусила губу от обиды, вспомнив горькую насмешку инквизитора и его слова о том, что мне никогда не постичь великой мудрости. Да уж, куда мне, моя вера не бесконечна в Пяти, как это требуется в книге… Мне не достигнуть источника божьей благодати… Я застыла… Мысли смешались, складываясь в узор удивительной ясности. Источник божьей благодати… Пять испытаний добродетелями… Церковь из книг на инталии… Бесконечное познание…Орден Пяти… Перед глазами вдруг стала страница из «Искусства любви» на гаяшимском языке, и я хищно улыбнулась.

Я вылетела из комнаты, сбив с ног Пиону вместе с подносом и даже не обратив на это внимание. Ворвалась в кабинет, схватила перо и бумагу и стала по памяти записывать текст Завета. Так и есть, это и раньше смущало меня, но я обманулась словами этого гаденыша! Должно быть, он долго потешался над моими бесплодными попытками… Структура предложений, количество букв в словах и целых фразах, повторяемые куски… Даже в гаяшимском языке было настолько много отличий от нашего, что я в жизни не поверила бы, что в запретном языке их должно быть меньше! Это не язык, а шифр. Кто был настоящим знатоком тайных шифров, так это атаман Безумных Бардов. Как же мне сейчас его не хватало… Я расстелила рядом с записями шелк и мрачно воззрилась на туманные фразы. Бесконечна в Пяти, значит? Пять добродетелей, являющихся пропуском к Источнику… Источнику познания? Непонятные ранее фразы из книги приобретали новый смысл, давая подсказки к расшифровке. Только тот, чья вера безусловна и бесконечна в Пяти, сможет познать скрытое… Ключ к шифру? Цифра пять? Молитва? Пять добродетелей? Кусок текста? Или целая книга? Впрочем, Святой Престол никогда не отличался особой оригинальностью, вряд ли что-то сложное. Я переберу все известные мне шифры, а если понадобится, то даже наведаюсь в столичную Академию за трактатом «О способах тайнописи и божественных помыслах сокрытия знаний». Атаман Шушье, помнится, его очень хвалил, а уж сколько раз нас выручали зашифрованные послания, перехваченные стражей, но оставшиеся бессмысленным набором букв и цифр, вообще не упомнить. Какие же гнусные тайны Святого Престола скрываются в апокрифах?.. Сложная загадка приятно будоражила кровь.

Я придирчиво оглядела Пиону с ног до головы и удовлетворенно кивнула. Этим утром я сама зачесала ее густые медные волосы в замысловатую прическу, украшенную крохотными жемчужинами, и помогла с корсетом. Портной Изхази постарался на славу – подвенечное платье из тонкой парчи и себярского атласа точно легло по пышной фигуре девушки, подчеркнув ее округлые прелести. Слегка расплывшуюся талию прекрасно скорректировал корсет из китового уса. Робкие возражения Пионы по поводу неуместности белого платья были давно забыты. Девушка сияла, но в глазах все равно еще гнездились неуверенность и страх, несмотря на неделю моих издевательств, увещеваний и внушений.

– Плечи распрями и голову выше, – пробурчала я и шлепнула ее под зад. – И садись уже, смотреть на тебя холодно.

Я плотнее закуталась в мех и последовала за ней в экипаж, где нас ждали Антон и Тень. Венчание было назначено в церкви отца Георга, недавно восстановленной после стихии. Мартен с отцом уже должны были все подготовить, но на душе у меня было почему-то неспокойно, может, передавалось волнение Пионы. Тень ободряющее сжала ладонь девушки.

– Пиона, ты самая красивая невеста, – улыбнулась женщина. – Мартену с тобой очень повезло.

Я хотела съязвить, но передумала. На свадьбе должен присутствовать поверенный, чтобы засвидетельствовать отказ Пионы от наследства и ее брак с Мартеном. Это только Антон мог поверить в мою сказочку о том, что завещание не теряет силу при вступлении Пионы в брак. А на самом деле… При мысли о том, сколько денег уплывает в пользу гарлегского банка по милости этой дурехи, мне захотелось прямо сейчас расквасить ее веснушчатый нос. Я мрачно уставилась в окно. После сильных морозов погода немного смягчилась, одарив город первым снегом. Белый покров укрыл улицы погребальным саваном, от которого на солнце слепило глаза. Окно экипажа запотело, и я задумчиво вывела на нем священный символ…

– Где кольца? – встрепенулась я. – Так и знала, что обязательно что-нибудь забудем! На венчание полгорода приглашено, и если по вашей милости…

– Не волнуйся, Хриз, вот они, – Антон торопливо достал из-за пазухи коробочку.

– Госпожа Бурже постаралась. Правда, красивые? – затараторила Пиона, выхватывая коробочку из рук Антона и тыкая мне под нос. – Такие тоненькие, что и глядеть страшно, не то что носить! А знак священной благодати смотрите, как миленько украшен!

Я вздохнула, у Пионы на нервной почве опять начался словесный понос.

– Замолчи, – скривилась я, разглядывая действительно очень изящные кольца. Неясная тревога наконец оформилась в отчетливое беспокойство. – Отец Георг уже вернулся из столицы?

– Нет, – покачала головой Тень. – Да вы не волнуйтесь так, госпожа. Все пройдет хорошо.

– Как не вернулся? А кто их венчать будет?

– Господин инквизитор согласился, – улыбнулась Тень. – Вы сейчас нервничаете, прям как моя матушка у меня на свадьбе.

– Если бы твоя матушка была умнее, ты бы сейчас здесь в нищете не прозябала! – рявкнула я. – Какого демона он? Других священников в городе нет?

– Отец Георг просил его за прихожанами приглядеть, – растерянно пробормотала Пиона. – И к кому же еще идти было?

Я не хотела видеть Кысея. На секунду даже возникло желание отменить свадьбу. Остановило лишь то, что я торопилась закончить со всеми делами в городе и уехать в столицу. До сих пор мне удавалось избегать встречи с инквизитором, но сегодня у Единого на этот счет были другие планы. Настроение, и без того паршивое, испортилось окончательно.

Церковь была скромно украшена еловыми ветками и колокольчиками. Пиона сильно переживала и едва могла переставлять ноги. Антон подхватил ее под руку и шустро потащил к церковному крыльцу. Мы и так опаздывали. Легкий морозец прихватил землю ломким льдом, и Пиона практически повисла у мальчишки на руке, чтобы не поскользнуться. Ее белые туфельки, мелькающие в приподнятом подоле платья, были слишком легкомысленными для такой погоды. Я поежилась, ощутив уколы таявших на щеках снежинок, и решительно шагнула в приветливо распростертую пасть божьего дома.

Внутри пылали свечи. Церковь была полна, приглашенных и посторонних набралось много. Я отчего-то нервничала все больше и больше. Удушливый запах ладана и воска смешивался с еловым, представляя странную смесь. Мне вдруг сделалось страшно, хотелось, чтобы все закончилось быстро.

Я нашла среди гостей госпожу Бурже. Софи уже не производила впечатления серой мыши, как при первой встрече, однако сидела на расстоянии от мужа. Я сто раз успела пожалеть о том, что наговорила ей на приеме. При моем появлении она поднялась со скамьи и подошла ко мне. Ее голубые глаза блестели, сквозь легкую ткань строго закрытого платья просвечивали белоснежные руки и плечи. Девушка грустно улыбнулась и протянула мне коробочку.

– Ваш заказ, госпожа Хризштайн.

Я открыла коробочку и зачарованно провела пальцем по жемчужинам в тщетной попытке отыскать изъян. Его не было и быть не могло. Софи была по-настоящему талантлива и могла бы быть полезной Антону, но увы, я опять все испортила.

– Сколько я вам должна, госпожа Бурже?

– Ничего. Это подарок.

– Это слишком дорогой подарок. Назовите цену и…

– Я просто хочу все забыть. Избавьте меня от вашего общества, это будет достаточной платой.

– Не вижу на вас кулона. Не решились надеть его в церковь?

Девушка высоко задрала подбородок и с вызовом ответила:

– Я его уничтожила. В тот же день.

– Вот как… – протянула я. – И что же ваш муж?

– Мы разводимся. Надеюсь, теперь вы рады, – Софии развернулась уходить, но я придержала ее за рукав.

– Это он попросил развода?

– Нет, я решила не дожидаться. Слишком унизительно.

– И что Эмиль? Он согласился?

– Пока нет.

– Госпожа Бурже, я смотрю на вас и в который раз не устаю поражаться человеческой глупости…

– С меня довольно ваших оскорблений!

– Вы уничтожили кулон, но, несмотря на это, ваш муж разводиться не хочет. Простите, а базовый курс логики уже не входит в программу Академии?

Щеки Софи расцвели нежным румянцем, она отпрянула от меня в растерянности.

– Я не понимаю… Вы, что, думаете, что Эмиль?..

– Может, вы у него спросите?

Я ухмыльнулась вслед Софи, которая почти бегом помчалась обратно к мужу, но мое веселье тут же увяло. Кысей пристально смотрел на меня. Перехватив мой взгляд, он решительно отмахнулся от служек и стал пробираться ко мне. Ноги приросли к полу, я стиснула коробочку в кулаке, но потом повернулась и быстро направилась к выходу, манящему своей морозной ясностью.