Стихия страха

Глава 9. Хризокола

Пиона заступила мне дорогу, подперев руки в бока.

– Пошла вон, – процедила я.

Девушка упрямо мотнула головой.

– Госпожа, пожалуйста, выпейте молоко и ложитесь. Антон сказал никуда вас не пускать.

Я шагнула вперед, заломив ей руку за спину и отпихнув с дороги. Но открыв дверь, я столкнулась с братом. Он стоял и молча смотрел на меня взглядом, полным укора. Если бы у меня была совесть, я бы наверное провалилась сквозь землю. Но я лишь сделала виноватый вид и пробормотала:

– Мне действительно надо уйти, Антон. Я быстро вернусь. Честно.

– Вернись в кровать, – устало сказал он. – И выпей молоко.

Я тяжело вздохнула. Записка от Отшельника, принесенная посыльным, сообщала, что бродяжку видели на старом кладбище, на окраине города. Я никак не могла упустить такую возможность поймать мальчишку, поэтому обняла брата и сказала:

– Ладно, молоко выпью. Но мне надо схватить воспитанника профессора, понимаешь? Он может сорваться и спалить еще кого-нибудь. Еще один приют или лечебницу… Я не хочу больше жертв… В моем доме и так уже мало места…

Антон досадливо отстранился от меня и резко сказал:

– Можно подумать, тебя это когда-то волновало. Хриз! Ну посмотри на себя, ты на ногах еле стоишь. Ты себя загнать хочешь? У тебя скоро опять будет приступ…

Я нахмурилась.

– Должен быть, да… – медленно проговорила я. – Вчера ночью была буря… Но… Демон, я не помню…

Мне было так плохо, что я лишь смутно помнила, как говорила красавчику, что делать в случае приступа. А потом… Я нахмурилась, осознав, что приступа у меня так и не случилось, потому что Кысей что-то сделал… Он полез расстегивать на мне платье, я с досадой еще тогда подумала, как некстати, что не смогу ответить ему, но он… Господи, он же начал молиться… Я расхохоталась, и Антон испуганно тронул меня за плечо.

– Не обращай внимания, – сквозь смех выдавила я. – Надо же, Кысей оказывается смог купировать приступ… Ох, не могу, праведник недоделанный…

– Правда? – с облегчением спросил Антон. – Слава Единому, а то я уже переживал… Ты хоть его поблагодарила?

– Я ему такое спасибо скажу, мало не покажется, – процедила я, хватая стакан и залпом опрокидывая в себя ненавистное молоко. – Какая гадость… Просила же, хотя бы без пенки! Этот идиот всего лишь… – я прикусила язык, сообразив, что не стоит тревожить брата. Инквизитор всего лишь отстрочил приговор, приступ всего равно случится… Но точно не сегодня и возможно даже не завтра.

Извозчик отказался отвезти меня к старому кладбищу, которое почему-то пользовалось у местных дурной славой. Поэтому я попросила высадить меня за два квартала, решив проделать оставшийся путь пешком.

Толкнув противно скрипнувшие ворота, я очутилась на кладбище. Меня тошнило от молока, ныли укусы на ноге, а затылок пульсировал от боли. Я с неожиданной злостью пнула первый попавшийся на глаза могильный камень, позавидовав вечному покою спящего под ним.

– Алекс! – крикнула я, решив не церемониться. – Я знаю, что ты здесь.

На кладбище царила мертвая тишина, не нарушаемая даже шелестом листвы. Я недовольно хмыкнула и бессильно опустилась на могильную плиту, давая отдых уставшей ноге. Прикрыв глаза, я еще раз вспомнила первые ощущения от встречи с Алексом. Дикая неудержимая ярость, в которой не было ничего человеческого… Словно сама стихия… Стремящаяся разрушить все на своем пути, стереть с лица земли… Огонь? Или вода? Да какая разница, в сущности, если я все равно сейчас ничего не вспомню про огонь. А вот про клятое море столько песен сложено, что… Я стала тихо напевать, повышая голос от строчки к строчке…

Море не ведает сна и покоя,

Море наполнено тьмою и болью…

Возле меня в порыве невесть откуда взявшегося ветра взметнулись опавшие листья. Но я даже бровью не повела, упрямо продолжая петь.

Пусть волны ревут и пенятся,

Пусть бесы под небом мечутся,

Пусть в бездну падают пути,

И глохнет вера в вечности…

Белобрысый мальчишка появился возле полуразрушенного склепа и жадно уставился на меня.

Морю покорны усталые души,

Море само покоряется лучшим,

Там впереди, сквозь тяжелые тучи,

В мир пробивается новый рассвет…

* Дорога домой – Группа Арктида

Я оборвала песню, не доведя ее до конца. Тонкая изломанная фигура мальчишки дрогнула, отлепляясь от слившегося с ней мрамора, и сделала шаг ко мне.

– Еще, – хрипло сказал он.

– Подойди ближе, – спокойно ответила я, сжимая за спиной рукоять кинжала. Можно попробовать метнуть его прямо сейчас и решить все сразу. Но у красавчика такая нездоровая тяга к судебным заседаниям и торжеству справедливости, что ради него я захотела схватить колдуна живым.

Мне в лицо вдруг дохнуло жаром, а земля под ногами оплавилась. Оглушительный раскат грома, казалось, прогремел у меня в голове. В воздухе запахло чистой ошеломляющей свежестью. Глаза мальчишки сверкали ненавистью, он был готов испепелить меня за любое неосторожное движение. Я разжала ладонь за спиной, и кинжал негромко звякнул о могильную плиту. Алекс сделал еще шаг ко мне и повторил:

– Пой. Еще. Хочу. Про море, – его речь была рваной и нечеткой, словно слова были для него чужыми.

Я уставилась ему в глаза и захлебнулась болью его разума. Обычно, чтобы сойти с ума вместе с колдуном и выманить его демона, надо было постараться. Здесь все было иначе. Сам мальчишка казался другим. Человек переходит грань дозволенного собственным разумом и становится колдуном, проваливаясь в бездну, в одночасье теряя все человеческое. Но Алекс никогда и не был человеком. Его разум изначально родился бездной, замкнутой на себе. Он жил в собственном мире, но был грубо выдернут из него… На меня обрушились его ощущения и воспоминания. Чужое дыхание у себя на шее, жадные руки, шарящие по ставшему деревянным телу, соленый привкус чужой крови от прокушенного до кости пальца, и пульсирующая боль… Боль, разрывающая и выворачивающая нутро, боль, застывающая в бесконечности, и тут же возрождающаяся, снова и снова…

Я закрыла голову руками и закричала, пытаясь отгородить собственный разум от вывернутой наизнанку бездны, что смотрела на меня глазами Алекса. Искаженное похотью лицо профессора, его приторно-ласковый шепот и вкус хмельного напитка, что дурманил застывший разум, заставляя его вновь и вновь пожирать самого себя…

– Профессор… Он тебя… Что он с тобой сделал? – прохрипела я, раздирая себе горло ногтями.

Алекс вдруг отшатнулся от меня, его лицо исказилось обидой, он сжался в комок, обняв руками коленки, и стал мерно раскачиваться, что-то бормоча под нос. Чужое безумие нехотя выплюнуло меня. Я нащупала рукой кинжал и сжала его рукоять, понимая, что сейчас могу спокойно перерезать мальчишке горло. Он замкнулся в собственном мире, но… Его ощущения, ставшие моими на страшный миг, были настолько осязаемыми, что я чувствовала не только слабость в коленях, но и все остальное. Словно это над моим телом поглумился старый извращенец, прикрываясь заботливыми лживыми словами, словно это меня он насиловал, ласково целуя, словно это мне под шепот волн калечил не только тело, но и душу, раз за разом… Я стиснула кулаки. Мальчишка был безумен, но именно профессор вторгся в его разум и вывернул его наизнанку, превратив в колдуна. Колдуна, которого не отправишь обратно в бездну, потому что он сам был ею…

Я подошла к нему на негнущихся ногах и прохрипела:

– Пошли со мной, Алекс.

Дотронуться до его плеча я не решила, зная, насколько болезненны чужие прикосновения после пережитого.

– Я отведу тебя к морю. Оно… бесконечное. Оно примет твою боль. Пошли. Вставай.

Мальчишка поднял голову и взглянул на меня. Его глаза были небесно-голубыми, такими светлыми и чистыми, как небо после грозы, и я на секунду зажмурилась. Впервые в жизни я не знала, что делать. Я ненавидела колдунов и не принимала для них никаких оправданий. Колдовство должно быть уничтожено, и моя рука никогда не дрожала, обрывая их жизни. Жалости к Алексу я тоже не испытывала, хотя меня до сих пор подташнивало от пережитого им и разделенного со мной. Этот мальчишка был просто иным. Его бездна вышла за пределы его сознания, влияя не только на реальность людей рядом с ним, но и на стихии. Он сам был обезумевшей стихией, сорвавшейся с поводка. Да разве можно ненавидеть бурю, что ломает деревья? Или море, что несет беспомощный корабль прямо на острые рифы? Хотя нет, ненавидеть можно, только наказать или остановить нельзя. Странное ощущение, что безумие Алекса не остановится с его смертью, окрепло и заставило меня настойчиво повторить:

– Я отведу тебя к старому маяку. Там никто не живет. Тебе никто не будет мешать. Там будешь только ты. И море. Пошли.

– Пой, – упрямо повторил мальчишка, и его глаза сверкнули алмазами слез.

– Хорошо.

Я все-таки рискнула дотронуться до его плеча, напевая первую пришедшую на ум песенку про море, потом взяла его за руку и повела прочь. Меня больше не пугала необходимость преодолеть полгорода, ни разу не сфальшивив в мелодии, как и не тревожила боль в ноге или негромкое потрескивание грозовых разрядов в сгустившемся воздухе. Я лишь скрипела зубами, вспоминая влюбленные взгляды профессора в сторону красавчика. Моего красавчика. Удавлю…

К маяку вела узкая дорожка, извиваясь причудливым серпантином в скале, нависшей над морем. Старый маяк был давно заброшен, и время славно потрудилось над его разрушением. Но зато он был далеко от города и не пользовался популярностью, даже среди местных оборванцев. Я нехотя отпустила плечо Алекса и кивнула на белеющий в темноте контур маяка.

– Будь там. С обрыва видно море. Пой. Ты запомнил слова песни?

Мальчишка кивнул, жадно вглядываясь в морской горизонт.

– Еду тебе принесут. Жди меня. Я приду завтра. Буду тебе петь.

Он меня уже не слушал, рванув в зияющий провал руин. Я постояла еще немного, чувствуя, как остатки яда в теле разъедают внутренности. Надо было торопиться, уже почти стемнело. Сквозь тучи робко выглянула луна, стыдливо залив маяк призрачным светом. Худенькая фигура с растрепанными на ветру светлыми вихрами скрючилась на обрыве и негромко завывала. Я прислушалась и хмыкнула. Никуда Алекс отсюда не денется. А завтра я решу, что с ним делать. Но прежде… Мой оскал стал еще шире, а пальцы сомкнулись на рукояти кинжала. Убью паскуду.

Я спускалась со скалы, торопясь быстрей найти экипаж. Дурное предчувствие туманило разум. Мерзавец не посмеет. Ведь Кысей – инквизитор, а не беспомощный больной мальчишка. Тот даже пожаловаться никому не мог. А Кысей молчать не будет, позволь только профессор себе лишнего. Ведь не посмеет же? Я уговаривала себя, что старый извращенец просто сорвался, не удержав себя в штанах при виде юного личика и беспомощных голубых глаз. Но тут неожиданно осознала, отчего Камилли исключили из сана. Я споткнулась о камень и чуть не полетела, запутавшись в длинных юбках. Мужеложство Святым Престолом не прощалось, в отличие от мелких интрижек или похождений в бордель. Значит, Алекс у профессора не первый. И не единственный. Меня пробил озноб, когда я вспомнила безумный взгляд Луки. И он тоже? Но как?.. А Фарид?.. Да полноте! Не стал бы Фарид, выживший на арене и сумевший отвоевать себе свободу, терпеть насилие от профессора. Если только… Мне вспомнился хмельной вкус на губах, и я подобрала юбку, припустив с холма уже бегом.

– Куда прикажете ехать, госпожа? – равнодушно спросил меня извозчик, не смутившийся моего запыхавшегося вида.

Я прислонилась разгоряченным лбом к дверце экипажа, пытаясь восстановить дыхание. Легкие горели огнем. Ехать к инквизитору домой? А если его там нет? Если он в управе или у отца Георга? Или у отца Валуа? Я стукнула кулаком. Старые лицемеры! Они ведь наверняка были в курсе грязного прошлого профессора. Почему не предупредили этого молодого идиота? Или сказали ему, а он просто постеснялся рассказать мне? Я с сожалением отмела вспыхнувшую надежду. Если бы Кысей знал правду о профессоре, он бы мялся, краснел и заикался, говоря про него. Нет, он точно ничего не знал. Куда же ехать? Я не знала, где может быть красавчик, но я точно знала, где его быть не должно.

– В Академию, – приказала я извозчику.

Меня встретили удручающе темные окна профессорского дома. Я щедро расплатилась с извозчиком и отпустила экипаж, попросив передать Антону записку. Сегодня я собиралась задержаться, а волновать брата не хотелось. Кроме того, не мешало заранее позаботиться об алиби, оно мне понадобится… Я забарабанила в дверь, уговаривая себя, что старый извращенец просто спит. Сейчас он откроет дверь… И я захлопну ее навсегда за обитателями этого дома, из которого они никогда уже не выйдут. Пальцы жадно сжались на рукояти кинжала. Но ответом была лишь тишина. Где может шляться эта паскуда? Я в отчаянии опустилась на крыльцо, пытаясь собраться с мыслями. Ехать к красавчику домой? Я чувствовала неумолимый ток времени, ускользающего сквозь пальцы. За Кысеем ходит тройка братьев, а еще мой человек. Едва ли профессор был в состоянии что-то противопоставить им. Но он может напоить красавчика и тогда… Да в конце концов! Холодный разум подсказывал, что ничего страшного не произойдет, даже если профессор снасильничает Кысея… Мне же легче будет, если с инквизитора слетит весь пафос его клятого целибата… Но от одной лишь мысли, что профессор прикоснется к нему, глаза застила кровавая пелена бешенства. Никто не смеет посягать на мое…

Я вскочила на ноги, глубоко вздохнула и разбила свой разум вдребезги. Это было всегда мучительно больно и страшно, но иного способа призвать мару я не знала. Осколки моего сознания сложились в Макса, который стоял напротив. От него тянуло гарью, болью и свежестью ушедшей грозы.

– Где инквизитор? – торопливо спросила я.

Макс молчал, слегка покачиваясь с пятки на носок, потом пожал плечами. Демон, он и при жизни не утруждал себя лишними словами! И для него красавчик был просто еще одним клиентом, правда, последним в его жизни. Но Дылда…

– А напарник твой где? Где Дылда?

Макс нахмурился, почесал голову, волосы на которой начинали тлеть, потом опять пожал плечами и неуверенно показал обугленным пальцем на шпиль Академии. Сердце тревожно забилось. Я подобрала юбки и припустила в сторону высокого шпиля, угрожающе взметнувшегося над спящим городом. Мара Макса уныло плелась за мной следом, начиная противно вонять горелым мясом.

– Где именно в Академии? – на ходу бросила я. Молчание. – У ректора? Просто кивни. Нет? Демон!.. В библиотеке? Где же еще может быть?.. – слова застряли в горле. – В Зеленом зале?

Макс кивнул и рассыпался кучкой пепла позади меня.

На ночь ворота Академии закрывались. Я уперлась в запертый замок, выругалась, торопливо вытащила шпильку из прически, стала ковыряться в замке.

– Баран стоеросовый, что ж ты туда на ночь глядя поперся!..

Я распахнула ворота и помчалась по дорожке, продолжая ругаться себе под нос.

– Злыдень патлатый, если ты только там с профессором, я тебя вместе с ним закопаю!..

Знакомая аллея кипарисов. Опять запертые двери. Замок старинный. Такие сейчас уже не делают. Слишком долго возиться. Я сорвала с себя плащ, намотала его на руку и локтем разбила окно.

– Хотя нет, сначала сама снасильничаю. Вышкребок недоделанный! Что ж ты вечно на свою задницу приключения находишь, падла!..

Нижние этажи… Знакомый переход… Где Дылда? Он должен быть где-то рядом…

– Дылда! – крикнула я, срываясь на хрип.

– Госпожа? – прошелестел его спокойный голос, и громила вынырнул из неприметной ниши в стене.

– Где инквизитор?

– Там, – удивленно ответил Дылда, кивая в сторону знакомых тяжелых дверей Зеленого зала.

– Один?

– Нет, с профессором.

Сердце упало.

– А где братья?

– Тоже там. Я старался им на глаза не показываться, святоша грозился меня…

– Долго они там?

– Так уже с час. А полчаса назад сюда еще двое пришли.

– Кто?

– Я их видел в доме профессора. Охранник, кажется, и второй, невзрачный типчик, – Дылда обеспокоенно заглянул мне в глаза. – Что-то не так?

– Все не так. Возьми, – я торопливо выудила из декольте кулон с розовым камнем, который благополучно вернула себе, пока Кысей обнимал меня, проникновенно распинаясь о замшелых легендах.

– Беги в дом Эмиля Бурже, – я говорила быстро, проглатывая окончания слов. – Отдашь кулон ему. Когда он спросит, откуда, скажешь, что Кысею Тиффано нужна его помощь, что он в беде. Пусть поторопится сюда. После беги в управу… Демон, нет, туда слишком далеко… Один из стражников, Януш, живет неподалеку, возле трактира «Пьяный гусак», спросишь где. Подними его, пусть оповестит громадскую стражу. Если начнет сомневаться, передашь ему от меня привет. Напомни, что я щедро ему плачу. А после сразу же сюда. Понял?

Дылда неуверенно кивнул, явно не понимая моего беспокойства. Но он был профессионалом, поэтому послушно спрятал кулон и исчез в тени.

Я глубоко вздохнула, пытаясь привести мысли в порядок. Тяжелые двери Зеленого зала манили меня. Я поправила растрепанные волосы, спрятала кинжал в рукаве платья и приблизилась к дверям, пытаясь услышать, что происходит за ними. Слишком плотные и массивные. Ничего не слышно. Я решительно потянула двери на себя и широко их распахнула, надеясь всего лишь прервать богословский диспут и нацепив вежливую улыбку на лицо…

… Которая тут же превратилась в бешеный оскал от увиденного.

– Выпейте сами, будьте хорошим мальчиком… – громко шептал профессор, лапая Кысея.

– Убери от него руки, старый козел! – заорала я и метнула кинжал, целясь в руку. Профессор завопил от боли, когда лезвие плотно вошло в кисть. Он отдернул руку от лица Кысея, нечленораздельно крикнув что-то Фариду. А в следующий момент меня с ног сбила невидимая сила, перехватив горло железными тисками. Я отчаянно пыталась вдохнуть, слыша, как закричал Кысей:

– Не смейте! Профессор, отзовите своего пса!

Фарид грубо сгреб меня за шкирку и поставил на ноги. Я пыталась отдышаться и оценить обстановку, уже досадуя на себя за несдержанность. Никогда нельзя ввязываться в драку, если не умеешь держать себя в руках. Надо успокоиться. Кысей был привязан к жаровне, братьев не видно. Но я не позволила себе обмануться ложной надеждой. Недооценила я Фарида, недооценила.

– Убить? – хрипло спросил охранник, обращаясь к профессору. Камилли с перекошенным от боли лицом бинтовал себе руку, отставив в сторону, на каменный алтарь, кувшин с дымящимся варевом. Бледный как смерть Лука стоял поодаль, его лицо страдальчески исказилось, он закрыл глаза. Я лихорадочно размышляла над тем, как разыграть свой единственный козырь.

– Не смейте! – вмешался инквизитор. – Профессор, вы не можете…

– Как удачно, – сказал профессор, вновь обретая маску радушия, – что вы решили к нам заглянуть, голубушка. Просто удивительно удачно. Вы ведь совсем помешались, верно? Настолько, что убили братьев ордена святого Тимофея, ай-яй-яй… – профессор цокнул языком, а инквизитор побледнел.

– У вас не получится свалить вину на нее, – возразил Кысей. – Послушайте меня, не надо…

– Профессор, вы уже забыли Алекса? – спокойно спросила я. – Такой славный, юный… Не то, что этот неотесанный грубиян Фарид. Или потрепанный тюфяк Лука. То ли дело сладкий хрупкий мальчик. А какие у него глаза небесной чистоты… Признаться, я сама бы с ним позабавилась, но…

Профессор замер, жадно облизнул губы, уставился на меня.

– Вы нашли Алекса?

– Конечно, нашла. Я всегда получаю то, что хочу. И сейчас я даже готова закрыть глаза на ваши вольности по отношению к моему мужчине и поменять его на вашего юного воспитанника…

Рука Фарида, удерживающая меня, дрогнула, я даже уловила скрип зубов. Интересно получается… Кажется, в этой игре у меня даже больше козырей, чем я думала.

– Я не собираюсь с вами договариваться, госпожа Хризштайн, – ответил профессор, приближаясь ко мне. – Вы скажете, где Алекс, и я обещаю, что вы умрете быстро и без боли.

Я широко ухмыльнулась, полностью успокоившись.

– Я предложила вам хорошую сделку, профессор. Совсем скоро здесь будет городская стража. Вы можете меня убить, но… – я сделала грустное лицо. – Но тогда ваш мальчик тоже умрет. Я оставила Алекса в таком месте, где его никто никогда не найдет. Бедняжка, он кажется не ел уже несколько дней, а воды там тоже нет. Интересно, от чего он умрет раньше: от истощения или обезвоживания?..

Профессор задумался ненадолго, потом поднял голову и улыбнулся.

– Голубушка, мне бы не хотелось прибегать к таким варварским методам, но если вы будете упрямиться, то…

– То что? Вы меня будете пытать? – я расхохоталась. – Господин инквизитор может вам подтвердить не только то, что я чрезвычайно упряма, но и то, что у меня высокий болевой порог.

– Фарид, – кивнул профессор охраннику, – приступай.

Резкий удар в живот сбил меня с ног, рот наполнился соленым привкусом крови. Окрик инквизитора прекратить слился с еще одним ударом. Я инстинктивно пыталась прикрыть лицо, пока Фарид беспорядочно бил меня ногами, вымещая бессильную ярость.

– … И тогда вы сами останетесь в забвении… – удары внезапно прекратились. Про что он говорит? Фарид поставил меня на ноги, а профессор удивленно смотрел на инквизитора. Кажется, я что-то пропустила.

– Неужели вы ей поверили, профессор? Я был о вас лучшего мнения, – отчаянно торопясь, продолжил Кысей. – Как долго вы в состоянии удержать в своей памяти события, профессор? День, два, больше? Без своего дневника вы никто. После запоя у вас стали случаться провалы в памяти, верно? Вы не помните последних событий, если только не запишете их. Я все грешил на обычную рассеянность, но… Вы досаждали всем на корабле, сто раз рассказывая одни и те же истории, вы не помнили, рецепт какого соуса у вас просила госпожа Хризштайн, вы не помнили, что вчера посетили отца Валуа… Развейте мои сомнения, скажите, например, как вы с ней познакомились, что тогда случилось? – инквизитор кивнул в мою сторону.

Профессор нахмурился, замялся, потом полез за пазуху и достал потрепанный дневник. Перелистал пару страниц… Последний кусочек головоломки лег на место. А я еще удивлялась, как профессору удается так ловко мне лгать. А он и не врал, он просто не помнил… Или помнил только то, что хотел помнить, что записал… Хотела бы я так уметь… А дневник профессора надо будет заполучить, такая лакомая добыча… Он наверняка упоминал там своих пациентов… из богатых и знатных… это ж такой неиссякаемый источник для шантажа…

– Я всего лишь имел неосторожность упомянуть о своих подозрениях при ней, – опять кивок в мою сторону, и я встретилась с Кысеем глазами, неожиданно осознав, что он говорит это для меня. – А она просто решила этим воспользоваться… Да Господи Единый, профессор, ну взгляните на нее! Она же просто несчастная больная женщина, помешанная… одержимая мною… Она понятия не имеет, где ваш Алекс… А наговорить вам может что угодно, вы же все равно не помните, чтобы заподозрить ее во лжи… Отпустите ее… Ее словам никто не поверит… Вы сможете обвинить ее в убийстве братьев… Ее признают невменяемой и отправят в лечебницу… Не марайте рук… Вам ничего не грозит…

Профессор заколебался, что совсем не входило в мои планы, и я поспешила влезть:

– Профессор, неужели вы забыли Алекса? Напомнить вам, как сладко вы проводили время в каюте корабля, под шум волн насилуя его? Или может напомнить, какие слова вы ему шептали при этом? Хотя нет, взгляните на свои руки, профессор. Вы помните, как он прокусил вам палец в ваш самый первый раз, должно быть, в порыве страсти? – я расхохоталась, глядя на потемневшее от гнева лицо профессора.

– Что же вы несете? – в отчаянии прошептал инквизитор. – Вы что не понимаете, что… Зачем вы появились! Дура!

Я взвилась от ярости, чувствуя, как начинает кипеть кровь. Мне нужно так много крови, невообразимо много…

– Ах, простите великодушно, господин инквизитор, что нарушила ваше уединение с профессором! Надеюсь, он был ласков с вами?

– Заткни ее, Фарид, – без всякого выражения приказал профессор, разглядывая свою забинтованную руку, и охранник с готовностью швырнул меня на пол, занеся для удара руку.

– Да стойте же! – крикнул инквизитор. – Вы не понимаете, что…

– Она действительно знает, где мой мальчик.

– …Вы не понимаете, что покалечив ее, вы поставите под сомнение версию о ее причастности к убийству братьев! И где находится Алекс, знает не только она!

Фарид замер, и я чуть не взвыла с досады. Почему красавчик вечно все портит? Что ж он просто не заткнется?

– А кто еще?

– Я. И скажу вам, как только вы ее отпустите. Пусть уйдет отсюда на своих двоих, и тогда… Когда прибудет стража, она станет первой подозреваемой…

– Никуда я отсюда не уйду! – выкрикнула я, со злостью понимая, что Фарид меня больше бить не будет. Где же взять кровь? Прокусить губу? Порезать руку? Но этого мало… Ничтожно мало, чтобы проникнуть в разум Луки и вызвать его демона… – Профессор, а скажите, кто у вас любимчик в гареме? Ваши мальчики между собой не ссорятся, не ревнуют?

Профессор подошел ко мне ближе, в его глазах стыла брезгливость человека, раздавившего навозного жука.

– Вы настолько порочны, что заслуживаете немедленной смерти. Вы смогли вскружить голову даже этому чистому божьему слуге… утянув его с собой в бездну грехопадения… И теперь он врет мне…

– Правда что ли? – искренне удивилась я. – А я думала, что это мужеложство является грехом…

– Совсем скоро люди осознают, насколько они заблуждались… Мой метод врачевания душ блаженным забвением станет достоянием Святого Престола… И тогда женщины займут положенное им место… место ничтожной твари… – он вернулся к инквизитору и потянулся за кувшином. – Говорите, где Алекс, голубчик, и она просто умрет, без боли…

– Нет, – упрямо мотнул головой инквизитор. – Даже опоив меня этой гадостью, вы не узнаете, где он… Я ведь все забуду… В том числе и его местонахождение…

Профессор противно осклабился.

– Вы готовы смотреть на то, что с ней сделает Фарид?

– Тогда ваша версия…

– Он не будет ее бить. Знаете, что делали с провинившимися рабынями некоторые хозяева? Это было самое страшное наказание… Их отдавали голодным бойцам арены… на поругание… Фарид…

Инквизитор побледнел, а я едва сдержалась от ликующей улыбки, постаравшись выглядеть испуганной.

– Но как же… – растерянно сказала я. – Профессор, а вам потом не будет противно прикасаться к Фариду? Он ведь тоже будет в какой-то степени поруган… мною… такою порочною и грязною…

Фарид замер в нерешительности, оглянувшись на профессора. Тот лишь холодно кивнул ему, не удостоив меня ответом. В глазах охранника разгоралась ярость.

– Хотя знаете… Ваш Фаридушка такой брутальный… Не то, что остальные хлюпики в вашем гареме… Ох, и не цените вы своего счастья…

Фарид зарычал, схватил меня за волосы и потащил к скамье.

– Остановите его, профессор!

Охранник грубо швырнул меня на каменную скамью и навалился сверху, раздирая на мне платье и ожидая встретить сопротивление. Но я лишь потянулась к нему в ответ, обвив его шею, поцеловав в щеку и заглянув в глаза. Меня ударила холодная ярость свободного зверя, запертого в тесной клетке. И рабская зависимость от желания своего жестокого хозяина… Запал тут же угас, охранник вяло потянулся рукой к моему бедру, но я лишь прижалась к нему еще сильнее и прошептала:

– Фарид, тебе профессор, мне – инквизитор. А твоих соперников, Луку и Алекса, я устраню. Соглашайся, и профессор будет только твоим… Навсегда твоим…

Его рука, уже задравшая на мне юбки, едва заметно дрогнула. Я продолжала шептать:

– А ты станешь свободным… Я избавлю тебя от них… Ты только мне не мешай, ладно? Лука не переносит вида крови… Рассеки мне ладонь… а после…

– Я вам все скажу! Уберите его! Профессор, я стану самым верным вашим последователем, добровольно приму напиток, что хотите… Только отзовите своего прихвостня!

– Погоди, Фарид, – скомандовал профессор, и я чуть не выругалась. Да что ж такое? Красавчик издевается?

– Господин инквизитор, – прорычала я. – Если вы сами ни на что не способны, так не мешайте Фаридушке…

– Где Алекс?

Инквизитор смотрел на меня полными боли глазами, очевидно, воображая себя мучеником веры. Я ему хитро подмигнула. Он тихо выругался, отведя глаза. Я поторопилась ответить за него:

– Он не знает, профессор. Кстати, я тут подумала… Так и быть, забирайте себе инквизитора, а взамен я возьму себе Фарида. Он у вас такой горячий и решительный, не то что некоторые…

– Алекс в монастыре святого Тимофея, – быстро выговорил инквизитор. – Как только она выйдет из этого зала, я сам выпью…

– В монастыре… Посмотрим… Выпьете сейчас, и к прибытию стражи эта тварь будет жива, обещаю…

Профессор приблизился к инквизитору и начал что-то шептать ему на ухо, беззастенчиво касаясь губами его щеки. У меня в глазах потемнело от бешенства. Я чувствовала, как смазываются вокруг меня контуры реальности, каким вязким становится время, как гулко отдает в ушах биение сердца… Холодное дыхание бездны выстуживало любые эмоции, кроме всепоглощающей ярости…

– Прочь от него… – прошипела я, легко отталкивая Фарида в сторону и вскакивая на ноги. – Или я…

– Или что? – профессор с интересом смотрел на меня, не подумав отстраниться от Кысея.

Фарид поторопился схватить меня, однако слабо придерживая, словно колеблясь.

– Или я уничтожу вашу клятую святыню… – выговорила я, набирая в легкие воздух.

Профессор рассмеялся, еще ближе придвинувшись к инквизитору. Тот безучастно смотрел на меня, его губы лишь едва заметно шевелились, словно он молился.

– Вашему Алексу так нравятся песни… песни про море… – мои легкие были заполнены до отказа.

Мне никогда не сравниться с тобой, атаман, но и мой голос достаточно силен, чтобы…

Морю покорны усталые души,

Море само покоряется лучшим,

Там впереди, за тяжелыми тучами,

В мир пробивается новый рассвет…

Я набирала силу, повышая тон звука все ближе и ближе к своей цели, на последней строчке выдав всю доступную мощь, от которой хризопраз на стене вдруг хрустнул, зазмеился трещинами, а лик куховара человеческих душ раскололся и осыпался мелкими брызгами. Профессор испуганно охнул, инквизитор обернулся на звук и выругался. Никто из них не заметил, лишь я довольно смотрела на расколовшийся кувшин, варево с которого медленно заливало каменный алтарь.

– Ой, – сказала я, но получился лишь хрип – голос я все-таки сорвала. – Промахнулась чуток.

Профессор наконец посмотрел на алтарь и увидел, что случилось. Он кинулся собирать остатки варева в крупный осколок. Его руки дрожали.

– Фарид, держи ее, – его голос срывался от злости. – Я передумал, голубчик. Эта дрянь выпьет лекарство, даже если придется заставить ее вылизать здесь все до капли. А после станет послушной…

– Нет! – дернулся в путах инквизитор. – Не надо, прошу вас. Она безумна… Это правда!.. Нельзя предугадать, как на нее подействует… Вы слышите! Прекратите…

Фарид грубо запрокинул мне голову и надавил на щеки. Профессор залил в рот пахучую отраву, в которой я с ужасом узнала хмельной вкус, тот самый, что был у Алекса на губах…

Обычно мне хватало лишь малой толики алкоголя, чтобы мертвецки опьянеть, но странным образом, сейчас я чувствовала, как жар разлился по всему телу…

– Ну вот, голубушка, сейчас вы успокоитесь и расслабитесь, – похлопал меня по щеке профессор и кивнул слуге. – Лука, займись ею. Обнажи все ее страхи…

Я прикусила себе губу, соленый привкус крови вдруг показался таким сладким. Лука растерянно смотрел на меня, а я… Усиленная напитком ярость затопила меня, смывая последние барьеры, и стремительно унося меня в бездну… Зрение туманилось… Я хотела крови… Горячей, терпкой… Фарид уже давно отпустил мое плечо.

– Профессор, – вдруг жалобно сказал Лука. – Я не хочу… Она… Она страшная…

– Делай, что велено! – резко ответил профессор, даже не обернувшись. – У нас мало времени.

Камилли стоял возле святыни, разглядывая повреждения. Лука приблизился ко мне. Его лицо было перекошено страхом. Я улыбнулась ему, мечтая ощутить на языке вкус его крови вместо собственной.

– Давай, Лука, – я быстро подобрала с пола брошенный черепок кувшина и рассекла себе руку.

Профессор не смотрел в нашу сторону. Он нагнулся, собирая с пола осколки камня, как будто мог вернуть их на место. Фарид отступил в сторону, давая дорогу Луке. Тот подошел еще ближе и уставился мне в глаза, врываясь в мой разум. А я и не думала его закрывать, щедро распахнув ему навстречу всю память. Пусть наслаждается, особенно милыми воспоминаниями о подвале колдуна.

– У меня нет страхов, Лука. Давно уже нет. Ничего не осталось. Извини. А ты? Чего боишься ты?

Лука дернулся назад, но я уже выставила вперед рассеченную ладонь, залитую кровью.

– Тебе нравится? – прошептала я, сметая остатки собственного разума и смешивая его с чужим. Таким отвратительно податливым…

…Раздражающий смех брата… Игра, обернувшаяся смертью… Кровь на руках… Страх и вина… Окрик матери… Удары хлыста по спине… Кровь… Мучительный страх наказания… Опять кровь… Белое лицо матери… Никто больше не винит… Но почему же чужая кровь?.. Снова и снова… Лицо профессора… Обещание защиты… И опять кровь… А потом чужие страхи… становящиеся собственными… Калейдоскоп лиц… Профессор Грано… Кровь на его ладони… Вонь мокрой псины… Страх собак… ставший смертельным… Снова кровь… Смерть родителей… Острый запах крови… Вина и беспомощность… Опять кровь… Море крови… Багровая тьма…

Я вынырнула из разума Луки, с трудом собирая капли собственного. Несчастный безумец вызывал чужие страхи, жертвуя частью собственной души. И эти страхи капля за каплей в нем накапливались, и сейчас уже пора… Пора пустить ему кровь…

– Посмотри на свои руки, Лука, – прошептала я, чувствуя, как изменился мой голос, стал чужим и противным. – Ты убил своего братика. Как ты мог? Ты виноват.

Лука оторвал безумный взгляд от моей кровоточащей ладони и перевел его на собственные руки. На них стала выступать кровь.

– Зачем ты убил его? Я должна тебя наказать… Зачем ты убил меня, свою мамочку? Ты опять виноват… Посмотри внимательно, ты видишь, твоя кровь требует наказания?

Из носа Луки хлынула кровь, он попытался зажать ее ладонью. Профессор ничего пока не замечал, собирая осколки. А Фарид мне не мешал. Я приблизилась к Луке, провела ладонью по его рту, поднеся его кровь к своим губам.

– Ты можешь исправить все. Искупить собственной кровью… Всей кровью… Когда в тебе не останется ни капли, ты будешь прощен… Ты же этого хочешь? Избавиться от страха и вины…

Лука беззвучно открывал рот, истекая кровавыми слезами, а я упоенно поглощала его разум, впитывая его весь без остатка. Но как же мало… Хочу еще… Лука всхлипнул и упал на пол, его тело дернулось в луже крови и застыло… Камилли обернулся на шум и побледнел, бросился к Луке.

– Фарид! Помоги! Что ты стоишь!

Охранник застыл столбом, мучительно нахмурив лоб. Но мне уже было мало… Так мало… Я двинулась к Камилли.

– Какая на вкус ваша кровь, профессор?

Он оторвал взгляд от Луки и побледнел, поднеся руку к горлу. Из его рта хлынула темная горячая кровь.

– Стой! Или убью, – прорычал Фарид, заступая мне дорогу с клинком. Я ухмыльнулась, и его руки начали сочиться кровью.

– Лидия, прекратите!

Окрик инквизитора вдруг нарушил равновесие в моей реальности. Я нахмурилась и покачнулась, переведя взгляд на Кысея.

– Вы не в себе, остановитесь, слышите? – я смотрела, как шевелятся его губы, а звуки складываются в слова, чей смысл был так бесконечно далек от меня. Кровавая пелена стекала с меня, заполняя тело и разум иной жаждой. Я ухмыльнулась в предвкушении. Фарид сгреб бесчувственного профессора в охапку и стал баюкать, словно ребенка, его взгляд был неживым. Я двинулась к инквизитору, чтобы наконец получить то, ради чего сюда пришла.

– Вы его убили, – прошептал Кысей, не в силах отвести взгляда от мертвого Луки.

Я впилась в губы инквизитора жадным поцелуем. Он отшатнулся и упрямо стиснул зубы, приведя меня в ярость. Я влепила ему пощечину, схватила его за подбородок и прошипела, глядя в глаза:

– Я не буду с вами церемониться, как профессор, – и впечатала его в жаровню, прижавшись к нему всем телом и перехватив его за волосы. Теперь я уже не целовала, а яростно мучила его красивые губы, терзая и кусая их, упиваясь сладостью выступившей крови, пытаясь проникнуть глубже. Но не получала желаемого… Жажда пожирала меня изнутри, каждый вдох горел в горле… Почему?.. Я могла растерзать его тело, но не могла насытиться… не могла остановиться… Я зарычала, разрывая на нем рубашку, жадно шаря по его груди и оставляя на ней кровавые разводы со своей ладони.

– Вы не в себе, слышите? Вы под действием напитка… – голос Кысея выворачивал наизнанку. – Развяжите мне руки… Да прекратите!..

Я рванула остатки рубашки на его плечах, запуталась в мантии, слишком плотной… Потом впилась ему в шею, чувствуя бешеное биение его крови под кожей, у себя под языком и зубами, царапая ногтями ему плечи, зверея от его запаха… Почему он не отвечает?

– Я получу вас… Вы мой… Или убью… Горло перегрызу…

Я прижалась к нему всем телом и потерлась, словно голодная кошка. Руки дрожали, зрение туманилось, каждый вдох давался с трудом, сердце заходилось в сумасшедшем ритме… Но я упрямо желала почувствовать отклик его плоти, поэтому добралась до пряжки ремня и рванула ее на себя…