Стихия страха

Глава 8. Инквизитор Тиффано

Оглушенный страхом, я тряс ее за плечи, пытаясь добиться ответа:

– Сколько глотков?!?

Лидия раздраженно фыркнула:

– Два. Два глотка. Прекратите панику. Ничего со мной не будет…

Неестественный румянец на ее щеках, непривычно горячие руки, кашель… Господи, ну почему я раньше не заметил? Почему позволил устроить эту опасную игру?!?

– Эжени, бегите за лекарем! Быстрей! Эмиль, приготовь подсоленной воды. И молоко, если есть.

Экономка потрясенно кивнула и выбежала из комнаты. В голове не осталось мыслей, лишь крутились отдельные фразы из медицинского справочника об отравлении мышьяком, прочитанные накануне. Паралитическая форма… слабость, болезненные судороги, остановка дыхания… смерть… Я встряхнул головой и потащил Лидию в ванную. Упреждая попытки вырваться или ударить меня, я схватил ее за шкирку, словно нашкодившую кошку.

– Да пустите! Я сама могу…

– Живот болит?

Она не ответила, но по гримасе на лице я и так понял ответ. Похоже, что у нее желудочная форма отравления… Если сразу принять меры, сделать промывание, то можно надеяться…

Впихнув ее в ванну, я наклонил ей голову и засунул два пальца в рот, вызвав рвоту. На сытый желудок действие мышьяка было менее опасным, но, демон, эта зараза ничего и не съела толком. Она пыталась вырваться, ухитрившись меня оцарапать, но я лишь попросил:

– Уймитесь, пожалуйста… Надо вывести яд, пока не поздно.

Она все еще пыталась освободиться, но я с ужасом заметил, что попытки делаются все слабее. Предательские бусинки пота, выступившие у нее на висках, и побелевшее от боли лицо вгоняли меня в еще большее отчаяние. Подоспел Эмиль со стаканом подсоленной воды.

– Надо выпить, – заставил я ее, насильно вливая воду и следя, чтобы она не подавилась. Лидия тяжело дышала, ритм становился все слабее, и тут я заметил, что она еще и в крепко затянутом корсете. Громко выругавшись, я принялся расшнуровывать его, но запутался в узлах, пальцы дрожали.

– Эмиль, ножницы, быстрее!

– Не смейте, – просипела Лидия. – Не смейте портить мне еще один… Да прекратите же истерику…

Эмиль растерялся, и ножницы мне подала бледная от страха Софи. Не слушая Лидию, я разрезал шнуровку корсета, стащил его и едва успел увернуться от ее ногтей. Она согнулась пополам от боли и покачнулась.

– Помогите уложить ее в постель, – раздался голос подоспевшей Гиршем в сопровождении запыхавшейся экономки. – Мышьяк?

– Да, – кивнул я, подхватывая Лидию на руки и не обращая внимания на ее истеричный то ли смех, то ли всхлип.

– Как давно приняла?

– Минут пятнадцать назад. Я вызвал рвоту и дал подсоленной воды…

– Таки правильно сделали. Пусть служанка приготовит побольше теплой воды, еще мне нужно…

Из комнаты лекарь меня выставила. Я бросил последний взгляд на Лидию, что уже не сопротивлялась, дышала редко-редко, свернувшись на кровати и поджав колени к подбородку. Теперь, когда от меня ничего уже не зависело, в голове не осталось ни одной мысли, лишь туман страха. Я нетвердым шагом спустился в гостиную, где ждали Эмиль и Софи. Мимо меня торопливо прошла экономка, неся согретую воду и чистые полотенца. Я подхватился ей помочь, но Эмиль насильно усадил меня на диван.

– Сядь, Кысей. Не мешай им.

Я хотел помолиться, но не вспомнил даже строчки. Эмиль положил мне руку на плечо и тихо сказал:

– Она обязательно поправится.

Горло перехватил предательский спазм.

– Эмиль, лучше отведи Софи спать. Уже поздно, пусть ложится, не надо ей видеть…

Он с сомнением кивнул и ушел, ведя всхлипывающую жену под руку. Я остался один. Время застыло, словно густой сироп. Сцепив руки в молитвенном жесте, я бессильно опустил на них голову и закрыл глаза. «Господи Единый, не дай ей умереть, спаси и помилуй. Не наказывай столь жестоко свою грешную дочь, сохрани ей жизнь. Я обещаю, что верну ее на путь истинный, обещаю, что она раскается. Дай только время… Я готов стерпеть и ее злые выходки, и домогательства, и пошлость, и даже оскорбления, пусть только выживет… Спаси и помилуй…» На душе было пусто.

Вернулся Эмиль, нерешительно потоптался, потом сел рядом и виновато сказал:

– Прости меня, Кысей. Прости, что не поверил тебе. Если бы я тебя послушал, то…

– Это я виноват, – глухо ответил я. – Виноват, что сам не вышвырнул Ниночку из твоего дома. Надо было наплевать на правила приличия… Виноват, что позволил Лидии играть этот смертельный спектакль…

– Господи, да откуда ты мог знать, что задумала госпожа Хризштайн? Не кори себя…

– Да знал я, Эмиль, знал! Я прекрасно знал о ее нелепой тяге к театральным эффектам, о наплевательском отношении к чужой жизни, о том, что она любит глупо рисковать даже собственной… Я должен был понимать, что она задумала, когда сказала об отравлении… Да господи, уже того, что Лидия вырядилась в этот дурацкий корсет, должно было хватить, чтобы понять, что она опять собирается устроить показательное выступление!..

Я в сердцах стукнул кулаком по подлокотнику, вскочил на ноги и заметался по гостиной.

– Спасибо за то, что верил в меня… – голос Эмиля дрогнул.

Я остановился и недоуменно уставился на друга.

– О чем ты?

– Госпожа Хризштайн. Она сказала, что ты честью поклялся, убеждая ее в моей верности Софи. А я… идиот… думал, что ты… что я потерял твое доверие. Так горько было думать… Спасибо, что верил мне… И прости… Прости, что я тебе не поверил, что наговорил глупостей…

Я стиснул зубы, заглушив мимолетное желание подняться наверх и придушить Лидию, чтоб не мучилась. Почему она вечно лезет, куда не просят?

– Иначе и быть не могло. Иди спать, Эмиль.

Я не знаю, сколько просидел, ожидая приговора профессора Гиршем. С каждой секундой ожидания меня охватывало все большее отчаяние. Но наконец лекарь спустилась вниз. Я вскочил на ноги, не в силах спросить, лишь пытаясь прочесть на ее лице ответ на невысказанный вопрос.

– Удивительно, как она вообще до сих пор жива… – загадочно улыбнулась профессор. – Но таки похоже, что и дальше будет жить… Крайне интересная особа…

Я шумно выдохнул. Некрасивое лицо лекарки вдруг показалось мне самым милым в мире.

– Теплое обильное питье, покой, постельный режим и голодание, – деловито перечислила профессор Гиршем. – Пусть пьет молоко. И надо за ней присмотреть, не нравится мне, как она дышит… Есть кому?

Я кивнул.

– Стесняюсь спросить, а кто мне оплатит срочный вызов и прочие расходы?..

– Выпишите счет на господина Бурже, он все оплатит, – устало сказал я. – И поднимитесь к госпоже Бурже. Если она еще не уснула, ее надо осмотреть. Ее тоже пытались отравить мышьяком. Я могу увидеть Ли… госпожу Хризштайн?

– Да, только недолго. Не утомляйте больную.

Я замешкался возле комнаты, собираясь с духом, потом решительно открыл дверь и зашел. Сердце болезненно сжалось при виде разметавшихся на подушке светлых волос и бледного осунувшегося лица. Лидия лежала с закрытыми глазами, укрытая до подбородка, на широкой кровати она казалась потерянной и непривычно беззащитной. При моем появлении она открыла глаза и вдруг спросила слабым голосом:

– А почему вы, – она закашлялась, – не сделали мне искусственное дыхание?..

Я растерялся.

– Но я вас прощаю… Обещайте, что когда я умру… вы…

– Но лекарь сказала…

– Когда умру, обещайте, что будете скорбеть над моим телом…

От одной мысли о ее смерти у меня перехватило дыхание, но тут я заметил, что она не кашляет, а истерически давится смехом, уткнувшись в подушку.

– Господи, да видели бы вы свое лицо! – когда Лидия подняла наконец голову от подушки, я увидел слезы, выступившие от смеха. – Паникер вы, господин инквизитор… Не думайте, что от меня так просто избавиться, не дождетесь, как говаривала моя прабабка. А вот за испорченный корсет вы у меня заплатите… Это ж надо было… варвар…

Я стиснул кулаки, мигом припомнив все, что думал по поводу ее выходки. Склонившись над ней, я процедил зло:

– Вам смешно? Глупая самоуверенная истеричка! Вы угробили чужую жизнь и сами чуть не отправились к своей прабабке! Вас ведь провели как девчонку! Господи, и после этого вы смеете меня называть болваном? А как же теперь назвать вас?

– Небольшие порции мышьяка крайне пользительны для цвета лица… Не знали? – она опять зашлась в кашле.

Я уже открыл рот, чтобы осадить ее, но вдруг заметил судорожно вцепившиеся в край одеяла тонкие пальцы, закушенную губу, кривую ухмылку на лице и застывшие в уголке глаз слезы… И вовсе не от смеха… Нелепая бравада… Я осторожно сел на край постели.

– Очень больно? – тихо спросил я, прикладывая руку к ее лбу, и она тут же дернулась.

– Идите к демону! Руки уберите! – Лидия попыталась спихнуть меня с кровати, но не смогла даже отвести мою ладонь. Мне стало очень горько, сердце разрывалось от жалости. Она прошипела:

– Не смейте меня жалеть! Убирайтесь! – дальше она не договорила, ее опять начал душить кашель.

– Выпейте, – я аккуратно приподнял ей голову и поднес стакан с теплой подсоленной воды. – Выпейте сами, или заставлю.

Она выпила, потом повернулась ко мне спиной и уткнулась в подушку. Я встал.

– Я попрошу Эжени, она присмотрит за вами. Если будет плохо, пожалуйста, зовите сразу. Не надо этого глупого бахвальства, договорились?

Я подождал ответа, потом пожал плечами и направился к двери.

– Я передумала. Останьтесь со мной.

Я тяжело вздохнул.

– С вами останется экономка. Спокойной ночи.

– Вы не поняли, господин инквизитор? Это не просьба. Это приказ.

Я резко развернулся к ней.

– Господи, вы просто невыносимы… Вы себя видели? Валяетесь при последнем издыхании, но все туда же! Приказывать… Я не собираюсь…

– Соберетесь, – выдавила она, поворачиваясь ко мне. На ее бледном лице не было ни кровинки. – Вы останетесь здесь, если не хотите… если не хотите, чтобы во время приступа… я разнесла этот дом, покалечила его обитателей или… – тут она криво ухмыльнулась. – Или подавилась собственным языком…

– Что вы несете? – я вернулся и сел рядом, прикладывая пальцы к ее шее и считая пульс. – С чего вы решили, что у вас будет приступ?..

Вместо ответа Лидия лишь тоскливо взглянула в окно и пробормотала про себя:

– Погода меняется… Клятое море… как шумит…

– Причем здесь море и погода? – склонился я еще ниже, чтобы расслышать ее бессвязный ответ.

– Я хочу вас, – вдруг отчетливо произнесла она. – Хочу вас увидеть… в поединке. Хочу увидеть, как вы деретесь на мечах… например, с Эмилем… да… И без этой дурацкой мантии… А еще…

Я покачал головой, она явно бредила.

– А еще я обязательно… приду к вам на лекцию, не сомневайтесь… да… приду…

Лидия уже говорила с трудом, дыхание прерывалось. Лекарь сказала, что ей не нравится дыхание больной. Она еще что-то странное сказала, я силился вспомнить…

– Чего расселись? – Лидия попыталась пихнуть меня в бок. – Идите…

– Куда? – удивился я очередному капризу.

– За веревкой, за крепкой веревкой. Свяжете меня, как начнется… Нет, лучше сразу, а то потом не справитесь. Я могу укусить, будьте осторожны… Проследите, чтобы… чтобы во рту была тряпка… Будьте осторожны… Я говорила, да?.. Мне бы не хотелось… да, не хотелось… увидеть вас с расцарапанной мордой… или разбитым носом…

Она ухитрилась выпростать руку из-под одеяла и провести ладонью по моей щеке. Я даже не отстранился, оглушенный обыденностью и равнодушием того, как она говорит о своем состоянии. Отец Георг, как же у вас хватало силы и веры бороться с собственным отчаянием и моим недугом? Мне так бесконечно далеко до вашего мужества…

– Чего застыли? Поторопитесь уже…

Я вздохнул и решился.

– Возможно, мне далеко до отца Георга в силе его веры, но даже я смогу вас удивить, госпожа Хризштайн, той милостью Единого, что бесконечна для верующего в нее. У вас не будет приступа.

Я развернул ее к себе, откинул одеяло и стал расстегивать пуговицы на платье. Они были маленькие и тяжело поддавались, но я отказался от мысли просто срезать их. Не хотелось давать Лидии очередной повод для раздражения.

– Вы смогли меня… удивить… – пробормотала она. – Вы серьезно собираетесь… Нет, это мило, что вы… что вы наконец решили… отбросить ложную скромность… да… и поддаться своим инстинктам… но я…

Последняя пуговица запуталась в петле, и я глубоко вздохнул, не обращая внимания на попытки Лидии оттолкнуть мою руку. Она была настолько слаба, что ее ногти лишь бессильно царапнули мне кожу.

– …Я не смогу оценить… вашего пыла, господин инквизитор… Прекратите…

– Помолчите, пожалуйста, – я наконец справился с пуговицей и расстегнул платье, стыдливо отведя глаза. Положив ладонь ей на грудь, я ощутил под тонкой рубашкой слабое биение сердца, а свободной рукой поймал ее запястье и сжал, нащупывая пульс. Потом склонил голову, закрыл глаза и начал читать молитву, больше не слушая ни ее насмешек, ни возмущения, ни бессвязного бормотания, даже не замечая слабых попыток оттолкнуть меня. Привычно поймав ритм сердца, слишком слабый и неровный, я изменил под него речитатив молитвы, чтобы спустя несколько минут постепенно выровнять его, подстраивая под собственное сердцебиение. Божественная благодать медитации снизошла на меня, окутав умиротворением. В ней растворялось все мирское и неправедное, оставалась лишь бесконечная вера, безграничная и подобная морской стихии. Шум ее прибоя был таким же мерным и уверенным, как и биение человеческих сердец, биение самой жизни. Хотелось навечно раствориться в благодати веры, уплыть в бесконечность и никогда больше не вернуться… Но так не бывает… Когда я открыл глаза, возвращаясь на грешную землю, Лидия уже спала. Ее дыхание было ровным и спокойным. Я укрыл ее одеялом и пошел еще за одним себе. И за веревкой. На всякий случай.

К счастью, ночь прошла спокойно, несмотря на яростно завывавший ветер и грозу за окном. Я даже смог поспать несколько часов в неудобном кресле, но лишь рассвело, позорно сбежал из комнаты Лидии, не желая повторения сцены с ее пробуждением. Слишком свежи еще были воспоминания о том, что произошло при подобных обстоятельствах. Экономка уже была на ногах. Она ухитрилась раздобыть где-то парное молоко и теперь грела его.

– Доброе утро, господин Тиффано. Лекарь сказала, что при отравлении мышьяком надо пить много молока. Я сейчас приготовлю для вас завтрак…

– Я не голоден, спасибо.

– Вы не думайте, я все припасы выкинула, мало ли что. И вещи этой дряни тоже. Представляете, у нее был целый пакет с крысиной отравой… – экономка не выдержала и украдкой вытерла глаза. – Бедная госпожа Софи…

– Все обошлось. Почти…

– А как самочувствие, – женщина замялась, – госпожи Хризштайн?

– Профессор Гиршем сказала, что жить будет.

– Подумать только… – покачала головой экономка. – А я- то думала, что она над хозяйкой издевается, голодом морит, а оно вот как обернулось.

– Приготовьте молоко и ей тоже. Еще надо будет подняться и помочь ей… привести себя в порядок.

Экономка поежилась, и я раздраженно добавил:

– Да не съест она вас.

После ночной бури с утра неожиданно распогодилось, хотя гроза и принесла с собой резкое похолодание. Было очень холодно, но, несмотря на это, Эмиль с утра пораньше уже тренировался, яростно атакуя чучело на заднем дворе. Я поздоровался с ним, и он тут же отложил клинок в сторону и подошел ко мне.

– Кысей, скажи… Я всю ночь думал над ее словами. Госпожа Хризштайн сказала, что болезнь Софи не связана с отравлением, что она знает причину. Как ты думаешь, она… – его голос дрогнул, – она действительно сможет помочь?..

– Ты не спал всю ночь? – спросил я, потрясенно разглядывая друга. Я не припоминал, когда видел его настолько измученным и несчастным. Даже когда он не просыхал от вина несколько дней после выигрыша княжеского турнира, где получил серьезное ранение, Эмиль и то тогда выглядел лучше.

– Не смог заснуть. Понимаешь… Я впервые позволил себе надеяться. Вдруг твоя знакомая сможет… сможет помочь Софи. Как думаешь? Скажи…

– Раз она взялась, значит, сможет, – уверенно сказал я. – Доброе утро, Софи.

– Доброе, – улыбнулась мне девушка. Эмиль и я ошеломленно разглядывали ее. Странно, но похоже мышьяк действительно хорошо влияет на цвет лица. Ее щеки порозовели, волосы блестели в утреннем солнце, а глаза были ясными и сияющими, как прежде. Она выглядела абсолютно здоровой, лишь легкая скованность движений напоминала о ее состоянии. А еще я заметил, что Софи надела украшения, словно решила бросить вызов своему недугу.

– Ты прекрасно выглядишь, Софи, – выдохнул потрясенный Эмиль и поцеловал жену. Софи зарделась, совсем как при их первой встрече, и торопливо произнесла:

– Пойдемте к столу, там Эжени уже все приготовила.

За столом я не мог отвести взгляда от Софи, не понимая, откуда такая разительная перемена в ее состоянии.

– Софи, ты действительно выглядишь очень хорошо. Хотя последствия отравления довольно тяжелы и быстро не пройдут…

Девушка грустно улыбнулась и кивнула:

– Да. А ты знаешь, я тогда не успела тебе пожаловаться… – она улыбнулась еще шире, – на госпожу Хризштайн. Она ведь пичкала меня молоком… Теперь я понимаю, почему, а тогда… Спасибо, Кысей, что привел ее. Страшно подумать, что могло быть…

– Не надо думать о плохом, – Эмиль накрыл ее ладонь своей.

– Я не понимаю, почему… Мы же спасли эту девочку, Нину, приютили ее, никто не обижал ее, а она так… Откуда в ней столько жестокости и злобы?

– Человек не рождается жестоким или злым… Как тьма есть всего лишь отсутствие света, так и зло появляется в душе, где нет бога. Нина просто заблудшая душа, что…

– Браво, господин инквизитор! – раздался раздраженный голос Лидии. – Вы готовитесь к лекции по богословию? Пудрить мозги несчастным бедолагам, которые будут вынуждены внимать вашей фальшивой мудрости?

Лидия стояла в проеме двери, вцепившись в косяк, бледная и страшная. Я поднялся помочь ей, но перехватил ее бешеный взгляд и сел обратно.

– Почему в этом доме не топят? Или господин Бурже уже просадил все состояние жены в карты? И почему меня не пригласили к столу?

Лидия в полном молчании проковыляла к столу, опустилась на стул рядом со мной, поежилась и потянулась за едой. Я решительно отобрал у нее тарелку.

– Вам предписано голодание. Эжени, принесите госпоже Хризштайн молоко, пожалуйста.

Софи опустила голову, скрывая легкую улыбку.

– Я сама разберусь со своим здоровьем, – процедила Лидия. – Без вас.

– Пока вы здесь, извольте следовать предписаниям лекаря.

Она уставилась на меня тяжелым взглядом, но меня это ничуть не смутило, я спокойно продолжил есть. Экономка вернулась и поставила перед Лидией стакан теплого молока. Она лишь презрительно фыркнула.

– Выпейте, госпожа Хризштайн.

Лидия вцепилась в стакан, и я понял, что сейчас его содержимое будет выплеснуто, и хорошо, если не в меня. Я наклонился к ней и тихо сказал:

– Выпейте сами, не заставляйте меня…

Стакан с треском лопнул в ее руке, молоко разлилось по столу, стекая на пол.

– Ой, – совершенно спокойно произнесла Лидия. – Какая незадача.

Я тяжело вздохнул и сказал:

– Эжени, принесите еще молока для госпожи. В кружке. Железной, – и подал Лидии полотенце.

– Довольно, господин инквизитор, – она вытерла пальцы и поднялась, тяжело опираясь на мое плечо. – Раз здесь меня не собираются кормить, я отправлюсь домой.

– Подождите, – растерялся Эмиль. – Вы же обещали объяснить, что с Софи, чем вызвана ее слабость?..

– Я слишком голодна, чтобы что-то объяснять.

Друг беспомощно взглянул на меня.

– Успокойся, Эмиль, – резко сказал я. – Даже если морить госпожу Хризштайн голодом несколько дней, она все равно не упустит шанса покрасоваться перед глупцами вроде нас. Да она со смертного одра встанет и приползет, чтобы завершить свою интригу, вскрыть чужие пороки, вытащить на свет старые тайны, облить всех грязью, а если почует еще и выгоду, то… О, тогда она даже с того света вернется.

Лидия застыла возле двери, а я внутренне сжался, ожидая очередной вспышки истерики. Но когда она обернулась ко мне, на ее лице была улыбка. Не злобная ухмылка или гримаса бешенства, а именно улыбка, задумчивая и чуть удивленная. Лидия прищурившись смотрела на меня, потом вздохнула и сказала:

– Вы правы. Я хотела обойтись без лишних подробностей, но пусть будет по-вашему.

Она закашлялась, и Эжени ловко всунула ей в руки кружку с молоком. Лидия инстинктивно сделала глоток и скривилась, с шумом поставив ее обратно на стол.

– Какая гадость.

В столовую робко заглянула встревоженная Тень.

– Госпожа, меня прислал Антон. Здравствуйте… – женщина неуверенно кивнула присутствующим. – Он волнуется, потому что вы обещали вернуться домой еще вчера, но…

– Подожди меня в экипаже, Тень. Я скоро.

Лидия подошла к Софи и положила ей руки на плечи.

– Ваше состояние, госпожа Бурже, проистекает из той давней травмы, что вы получили при падении с лошади. Ведь тогда вы не только потеряли ребенка, верно?

Софи окаменела, вцепившись в салфетку. Я стиснул кулаки, уже жалея, что спровоцировал Лидию. Теперь она точно не будет церемониться с чувствами других. Впрочем, она и раньше не отличалась особой тактичностью.

– Вы ударились головой? Не слышу ответа.

Софи кивнула, не смея поднять глаза на мужа. Эмиль ободряюще сжал ее руку.

– Как мило. Дайте угадаю, травма пришлась на теменную область? Сюда?

Лидия запустила пальцы в волосы Софи, распотрошив ей прическу, потом склонилась над девушкой еще ниже.

– Все очень просто, госпожа Бурже, вы теряете двигательное чувство. Есть зрение, слух, обоняние, осязание, вкус – всего пять чувств. Но есть и шестое, двигательное или мышечное чувство. Мне как-то пришлось иметь дело с одним колдуном. Большим затейником он был… и… неутомимым исследователем человеческой природы. Любил, знаете ли, ставить опыты на живых людях. Так вот, если вскрыть черепную коробку живому человеку, то можно заглянуть в его мозги. А если иссечь некоторые отделы головного мозга, то можно наблюдать интересные результаты…

У меня к горлу подкатила тошнота. Никто даже слова ни посмел возразить безумице, она погружала окружающих в странное состояние, сродни дурному сновидению, от которого сложно проснуться.

– Так, если иссекалась теменная часть мозга, – Лидия провела пальцем по макушке побледневшей Софи, очерчивая полукруг, – то человек демонстрировал полную потерю ощущений собственного тела… Если она лишь слегка повреждалась, то была неуверенная походка, нескоординированные движения…

Лидия вдруг зло расхохоталась.

– Нет, правда, было забавно. Один такой подопытный сдох от голода перед тарелкой с едой, потому что не мог поднести ложку ко рту… Правда, глаз у него тоже не было… Колдун проверял, сколько надо отобрать чувств у человека, чтобы… чтобы он сошел с ума… Но что-то я отклонилась от темы.

Лидия подняла на меня пустые глаза, в которых от зрачков остались лишь крохотные точки. Софи всхлипнула, и безумица вдруг успокаивающе потрепала ее по плечу.

– Но у меня для вас есть и хорошая новость, госпожа Бурже. Вы даже не представляете, насколько живуч человек. И когда он теряет зрение, то начинает лучше слышать, когда теряет правую руку, учится работать левой… Бедный колдун, он так старался и все равно не преуспел… Так вот, вам всего лишь придется заново учиться двигаться. Позвольте, я покажу на примере.

Лидия обошла стол и стала сзади меня. Я напрягся, ожидая какой угодно гадости, но только не того, что она закроет мне ладонями глаза. Я раздраженно отвел ее ледяные руки.

– Вот видите, госпожа Бурже, – торжествующим тоном объявила Лидия. – Пример здорового мышечного чувства. Господин инквизитор не только ощущал, где находится моя рука, но и чувствовал, с закрытыми глазами, заметьте, куда надо поместить свою руку, какое мышечное усилие приложить, чтобы освободиться. Это кажется таким естественным, что на эту способность не обращаешь внимания… пока она есть.

Она похлопала меня по плечу, потом вернулась к Софи.

– А теперь попробуйте вы, госпожа Бурже.

Лидия закрыла ей ладонями глаза и терпеливо ждала. Софи честно пыталась. Она подняла руку и растерянно шарила ею в воздухе, пока спустя несколько томительных минут случайно не попала по руке Лидии.

– Вам сложно, потому что вы не чувствуете положения в пространстве своей руки, верно? А теперь упростим вам задачу.

Лидия положила руку на плечо рядом сидящему Эмилю.

– Уберите мою руку с плеча мужа. И помните, что у вас есть другие чувства, зрение, например.

Софи кивнула, закусила губу и потянулась рукой. В этот раз она справилась быстро, убрав ладонь Лидии, лишь слегка замешкавшись, когда та вцепилась в плечо, и Софи пришлось приложить усилие.

– У вас получится, госпожа Бурже, если будете тренироваться каждый день. Вспоминайте свои движения, когда вы были еще здоровы, и повторяйте их. Мысленно, потом так. Используйте зрение, слух и прочие чувства. А еще…

Лидия вдруг цинично улыбнулась.

– А еще верьте. Помните, что я вам говорила? Вера творит чудеса. Думаю, что господин Тиффано сможет вам помочь в этом. Если очень верить, то обязательно выздоровеешь.

– Обязательно, – согласился я, игнорируя насмешку и прислушиваясь к собственным ощущениям от сжатой в кулак руки. Так странно было думать, что кто-то может не чувствовать собственного тела… Иногда так бывает во сне, но… Словно все происходящее сейчас было одним сплошным кошмаром…

– Да, кстати. Вы обязательно должны справиться с недугом, госпожа Бурже, вы слишком талантливы и… Ваш Дар должен воплотиться, иначе… Впрочем, не будем о грустном. У вас прекрасный вкус, госпожа Бурже, – Лидия подцепила с шеи Софи кулон с крупным розовым камнем. – Заря?

Софи испуганно вцепилась в украшение.

– Пожалуй, я заберу его в счет компенсации ущерба, причиненного мне в вашем доме.

– Нет!

– Нет…

Эмиль и Софи выдохнули одновременно, с возмущением и ужасом.

– Какое трогательное единодушие, – умилилась Лидия, расстегивая застежку на украшении. – Но я так решила.

В глазах Софи стояли слезы. Я с трудом очнулся от кошмарной нереальности происходящего и возмущенно встал, собираясь отобрать у Лидии кулон, но она опередила меня, спрятав его в ладони.

– Пожалуйста, верните, я заплачу вам любые деньги… Не будьте так жестоки!

– Это ведь символ вашей любви? Эмиль подарил вам его? Но это всего лишь камень… Я обещаю, что верну вам его, когда ваша любовь действительно обретет зримое воплощение… Порадуйте свою старую экономку, госпожа Бурже.

– Не понимаю вас… – растерянно прошептала Софи, а Эмиль вскочил на ноги, кипя от гнева.

– Сядьте, – пришпилила его обратно Лидия. Она склонилась над ним и начала что-то шептать ему на ухо. Эмиль покраснел, возмущенно вскинулся:

– Да как вы смеете!

– Смею! – рявкнула Лидия. – И чтоб сегодня же приступили!.. Или вы со своего приятеля решили дурной пример брать? Не поленюсь завтра наведаться и проверить.

– Вы… Вы ненормальная!

– Да, ненормальная, – спокойно согласилась Лидия. – Хотя бы потому, что уступаю вам землю возле Академии по смешной цене. Цените мою щедрость. Я пришлю своего поверенного, чтобы оформил продажу. Кстати, прекрасно выглядите, госпожа Бурже. Всего хорошего.

Она похлопала меня по плечу и добавила:

– За мной, господин инквизитор.

Я прикрыл глаза, пытаясь успокоиться и найти терпение в молитве, но теперь уже Софи возмутилась.

– Почему вы так разговариваете с господином Тиффано? Почему стремитесь всех унизить?

– Унижает человека лишь жалость, госпожа Бурже. А я никогда никого не жалела и жалеть не собираюсь. Господин инквизитор мне задолжал и до сих пор не расплатился.

Я тяжело вздохнул и послушно встал, не желая продолжения безобразной сцены.

– Пойдемте, госпожа Хризштайн.

– Подожди, Кысей. Сколько ты ей должен? Мы заплатим, я не хочу, чтобы ты из-за нас…

– Боюсь, такой суммы у вас попросту нет, госпожа Бурже, – нагло ухмыльнулась Лидия.

Я лишь кивнул друзьям на прощание и последовал за безумицей.

– Поезжайте домой, госпожа Хризштайн, – я распахнул перед ней дверь экипажа.

– У меня другие планы. Я намерена увидеть фрески и вплотную пообщаться с нашим рассеянным профессором. Уверена, если постараться, он сможет припомнить много интересного…

– Вы еле стоите на ногах, укусы наверняка даже не зажили, – в сердцах сказал я. – А вчера вас чуть не убили. И после этого вы собираетесь…

– О чем вы? – встревоженно спросила Тень. – Госпожу пытались убить?

– Почему вы вечно все портите? – недовольно скривилась Лидия.

– Да, Тень, вашу госпожу вчера отравили мышьяком. Ее еле спасли. Лекарь предписала ей покой и питье, а вместо этого…

– Госпожа, как же вы так?.. Давайте домой…

Лидия села в экипаж и указала на место рядом с собой.

– Вы со мной, господин инквизитор?

– Тень, надеюсь, вы поставите в известность Антона о безответственном поведении его сестры, – раздраженно сказал я и сел рядом с Лидией.

– Право, такое мелочное ябедничество вам не к лицу, господин инквизитор.

По дороге в Академию я рассказал Лидии о том, что удалось узнать накануне. О профессоре Камилли мне поведал отец Валуа. Профессор был знатного рода, но отказался от титула, когда принял служение Единому. Он стал самым молодым епископом, многие прочили ему дальнейшее продвижение, но неожиданно ему пришлось уйти из сана. О причине отец Валуа мне не сказал, лишь ухмыльнулся на мой вопрос и ответил, что к женщинам это не имело никакого отношения, но саму причину озвучивать наотрез отказался. Эта новость вызвала у Лидии возмущение и лишь распалила ее нездоровое любопытство, и я злорадно подумал, что теперь она будет донимать отца Валуа. После ухода из сана Джеймс Камилли сильно запил, полностью опустился и даже пытался покончить с собой, прыгнув с моста. Но его спасли, а после этого он смог взять себя в руки. Он стал практикующим душеведом и неожиданно преуспел. Его успехи вызвали большой интерес, ему даже удалось получить заступничество главы ордена Пяти, отца Павла. Сообщая об этом, отец Валуа скривился, словно съел горький лимон. Почему профессор отказался от должности в столичной Академии и приехал сюда, отец Валуа не сказал, и я подозревал, что ему это просто неизвестно.

Однако он достаточно желчно отозвался о профессоре Камилли, обзывая его шарлатаном от веры и науки. Некоторые из его пациентов погибли, но остальные успешно излечились и вернулись к нормальной жизни. Благодарные родственники больных значительно преумножили состояние профессора, кроме того, Камилли получил еще и финансирование от Святого Престола. Насколько я понял отца Валуа, профессор планировал не просто открыть здесь лечебницу, а полностью изменить практику лечения душевнобольных, применив собственный оригинальный метод. Святой Престол крайне интересовался этим методом, однако профессор был скрытен и не желал его обнародования без «достаточно убедительных результатов лечения безумцев на самой запущенной стадии». Поэтому я рискнул высказать Лидии предположение, что профессор приехал сюда не просто лечить безумцев, а исследовать колдовство, воодушевленный последними громкими процессами. Как ни странно, но Лидия не отвергла мою догадку, однако и не подтвердила ее, просто крепко задумалась и слушала меня дальше рассеянно.

Не менее интересными были сведения о слугах профессора. Оба, и Фарид, и Лука, были его пациентами в прошлом. Фарид страдал от неуправляемых вспышек гнева и лишился хорошей службы телохранителя, попав к профессору и чудесным образом найдя умиротворение. Лука же попал к профессору из божевольни, где находился после помешательства и давешнего убийства своих родителей. При этом если в выздоровление Фарида еще можно было поверить, то случай Луки был настолько запущенным, что его излечение, иначе как чудом, назвать было нельзя. Я нашел время пообщаться с двумя пассажирами корабля, молодым аптекарем и почтенной дамой, поинтересовавшись их мнением о профессоре и его слугах. Так вот, профессор был крайне назойлив в общении, в то время как его слуги ни с кем из пассажиров или команды не общались вовсе. Как и Алекс. Тут Лидия встрепенулась и придвинулась ближе, взяв меня под руку. Я лишь тяжело вздохнул и продолжил рассказ. Поведение Алекса было настолько странным, что в одном из портов капитан даже хотел ссадить его на землю, но профессор заплатил двойную стоимость проезда, клятвенно пообещав не выпускать воспитанника из каюты до конца плавания. Логично, что по прибытию мальчишка с замкнутым разумом просто взбесился и дал деру, едва завидев землю.

Цель нашего визита находилась в старом библиотечном корпусе Академии, в который надо было идти через парковую аллею из старых кипарисов. Холодное дыхание осени было бессильно против их сочной зелени, надежно укрывающей прохожих от ветра. Несмотря на это, Лидия куталась в теплый плащ, ковыляя по дорожке. Я предложил ей руку, но в ответ получил что-то невразумительное и злое, буркнутое под нос. Я давно оставил попытки понять логику или хотя бы мотивы ее поступков, но она ковыляла слишком медленно, а у меня еще были дела сегодня. Поэтому я не слишком церемонился, подхватил под локоть и ускорил шаг, таща ее за собой. Тень следовала за нами на почтительном расстоянии. Возле входа в здание я остановился и развернул Лидию к себе.

– Отдайте мне кулон, – потребовал я, приготовившись к очередной истерике.

Лидия задумчиво выудила его из декольте, покачала на цепочке у меня перед носом и грустно вздохнула.

– Мне так надоело… Все надоело… И вы тоже.

– Вот и отлично, – я попытался выхватить кулон, но она проворно спрятала его в кулаке. – Господи, ну что за ребячество! Не заставляйте меня…

Я попытался разжать ее пальцы, но она вдруг горько сказала:

– Вы даже не потрудились узнать, зачем я его забрала…

– Из вредности? Из подлости? Из злорадной зависти к чужой любви? Из детского каприза?

Лидия разжала ладонь и уронила камень мне в руку.

– Да, не без этого… Забирайте. Но не смейте его возвращать. Ибо проклятие никуда не делось…

Я испуганно отшатнулся.

– Камень проклят?

Лидия рассмеялась.

– Нет, конечно. Почему вы так упорно не хотите думать? – она приблизилась ко мне, ткнув меня пальцем в лоб. – Что может быть страшнее, чем потерять свой дар для такой, как ваша Софи? Она ведь не просто хороший ювелир, у нее Дар, настоящий талант. Но когда она упала с лошади, то потеряла не только возможность творить из камня и металла, Софи еще потеряла дитя, материальное воплощение своей любви к мужу. И эти две потери, в которых она винила только себя, отравляли ей кровь и разум сильнее любого яда. Это и стало ее проклятием. Она перестала хотеть жить. Я не знаю, сколько времени ей понадобится для восстановления мышечной чувствительности, да и неизвестно, хватит ли у нее воли и веры в это, но…

Лидия задумчиво выводила пальцем замысловатые узоры на моем плече.

– … Но вновь зачать она может хоть сегодня. Если, конечно, прекратит дурить и жалеть себя, как и ваш приятель страдать ерундой возле чучела. И даже если Софи не сможет больше создавать драгоценности, часть ее дара обязательно перейдет к ребенку, отвлечет от дурных мыслей. Глупая экономка решила, что это непременно будет девочка… Кто знает… Но не это важно, важно то, что иначе нерастраченный дар непременно сведет Софи или в могилу, или с ума…

Лидия похлопала меня по плечу, повернулась и стала медленно подниматься по ступенькам. Я разжал кулак и посмотрел на кулон. В мертвом камне Софи запечатлела живое чувство, свою безмерную любовь и нежность к Эмилю. Две фигуры, мужская и женская, символически очерченные, шли по дороге, держась за руки. Их сердца были связаны священным символом, переплетаясь в бесконечности. Даже сейчас, несмотря на холод, камень казался теплым, словно храня жар их сердец. Я так радовался за друзей, которые обрели истинную любовь, наивысшую божью благодать, что теперь невольно задумался, сможет ли Софи изменить гемму и добавить еще одну маленькую фигурку между ними? Внезапно пришедшая мысль заставила меня содрогнуться.

– А что вы тогда сказали Эмилю?

Лидия лишь презрительно махнула рукой в воздухе, остановившись перед тяжелыми коваными дверьми библиотечного корпуса.

– А вы правда хотите знать?

– Как можно так грубо вмешиваться в чужую жизнь? Что же вы за человек!..

– Я привыкла доводить все до конца и выполнять обещания, – отрезала Лидия. – Или Софи забеременеет, или ее заживо сожрет собственный Дар. Так что потрудитесь еще раз напомнить своему приятелю о том, что супружеский долг надо исполнять. И где ваши манеры? – раздраженно закончила она. – Вы собираетесь открыть передо мной дверь?

Лидия уже не церемонилась, ухватив меня под руку и послушно шагая рядом. Мы миновали главный библиотечный зал и с разрешения смотрителя спустились в старую подземную часть здания. Высокие потолки и закованные в гранит стены с причудливыми символами подавляли и заставляли чувствовать себя ничтожным перед величием предков. Часть переходов была закрыта и законсервирована до лучших времен, ожидая пытливых исследователей, что не убоятся ее древних ловушек и неразгаданных секретов. Мы спустились переходами ниже еще на два этажа, все глубже зарываясь в землю, пока не зашли в большой, слабо освещенный зал.

Лидия раздраженно спросила:

– Где эти клятые фрески? Сколько еще идти?

– А никаких фресок и нет, собственно говоря…

– Что? Вы что издеваетесь?!? Я тащилась сюда, чтобы полюбоваться подземельями захолустной библиотеки?

– Напрасно вы так. Эти подземелья тянутся далеко за пределы города и уходят вглубь неизвестно насколько. А библиотека Академии в Кльечи насчитывает несколько миллионов изданий, причем часть из них до сих пор неизвестна и не классифицирована…

– Да идите вы к демону! Буквоед ненормальный!

– Успокойтесь. Фрески действительно были. Но когда за их восстановление взялся профессор Грано, то выяснилось, что они – подделка, поздняя роспись, скрывающая нечто более ценное… Потерпите, сейчас сами все увидите.

Я аккуратно обошел ряды каменных скамей, что полукругом располагались возле небольшого возвышения в полу. О назначении этого зала можно было лишь догадываться, но в углах комнаты были встроены высокие кованые полки, сейчас удручающе пустые, а на возвышении находилась кафедра, высеченная из цельного куска зеленого мрамора. Зал был снабжен хитроумной системой линз, поэтому я поставил на пол газовый светильник, любезно одолженный смотрителем, и стал зажигать огонь в жаровнях, в предвкушении чудесного зрелища.

– И где? – нетерпеливо спросила Лидия. – Тень, не забудь зарисовать то, что увидишь. Мне возможно понадобится…

Когда во всех четырех углах зала был зажжен огонь, я установил линзы на поворотном основании двух высоких жаровен, направив их на стену позади.

– Я завидую вам, госпожа Хризштайн. Вы увидите это в первый раз, – сказал я Лидии и кивнул в указанном направлении. – Жаль, что профессор не успел закончить…

Пламя, вспыхнувшее в центральных жаровнях, дало два мощных луча света, усиленными центральными линзами. Они выхватили из темноты и заставили заиграть переливами самую большую инталию из хризопраза, которую мне когда-либо доводилось наблюдать. Даже видя это во второй раз, я все равно затаил дыхание. Изображение, лишь частично очищенное от слоя поздней краски, казалось живым. Божий храм мудрости, причудливо перетекающий в фигуру человека, строчки из духовных наставлений, довольно необычный символ Источника в виде котла человеческих душ, находящихся в вечном поиске, загадочная мрачная фигура Единого или демона, что помешивает это странное варево, искаженные муками человеческие лица в котле, что странным образом превращаются в умиротворенные, стоит лишь сменить угол зрения… Символы были настолько необычными, не укладывающимися в церковные каноны, что невольно завораживали.

Я был не в силах отвести взгляда от фантасмагории света, играющего в камне, поэтому не сразу заметил, что Лидия охнула и начала пятиться от изображения. Она наткнулась на меня, наступила мне на ногу, но даже не обратила внимания. Я развернул ее к себе и вздрогнул от побелевшего от ужаса лица и затравленного взгляда.

– Что опять? – раздраженно спросил я. – Собаку увидели? Мертвую девочку? Что?

Лидия заворожено смотрела куда-то мимо меня и не реагировала. Я встряхнул ее. Она лишь чуть вздрогнула и попыталась обернуться обратно к камню. Я придержал ее за талию, притянув к себе. Верный способ обратить на себя внимание и вызвать очередные домогательства, но Лидия даже не заметила моей провокации.

– Что там изображено? – выдохнула она.

– Что за дурацкий вопрос? – нахмурился я. – Вы же сами видели и даже успели испугаться непонятно чего…

– То, что вижу я, и то, что видите вы, может сильно отличаться, – без всякого выражения ответила она и повторила вопрос. – Что там изображено?

– Инталия в камне, кажется это хризопраз, – терпеливо начал перечислять я. – В камне вырезано изображение храма мудрости, строчки наставлений, источник божьей благодати…

Лидия закусила губу и опять попыталась обернуться. Я не дал, прижав ее к себе еще сильнее.

– Там есть котел?

– Есть, я же сказал, источник божьей…

– А в нем люди?

– Это их души, их аллегорическое представление…

– И фигура рядом, что помешивает? И церковь из костей? – в каком-то странном отчаянии закончила она.

– Церковь не из костей, – не согласился я, все еще недоумевая ее странному испугу.

Лидия уперлась руками мне в грудь и попыталась вывернуться, с отчаянным упорством стремясь опять обернуться к инталии.

– Да что такое вы там увидели? Скажите, – потребовал я, придерживая ее голову.

– Она из костей, – упрямо возразила Лидия и наконец подняла на меня глаза. Ее взгляд стал осмысленным, в нем появилась странная решимость. – Что было в той книге?

– Я не могу вам сказать. Не требуйте…

– Господин инквизитор, не заставляйте меня тратить время, идти к ректору и добывать книгу у него, – она стукнула меня ладонью по груди. – Я все равно ее получу, и вы это прекрасно знаете. Сэкономьте мне время… И себе тоже. Я жду.

Я с трудом оторвал взгляд от ее безумных глаз и посмотрел на изображение церкви. Она была сложена из книг, этих кирпичиков человеческой и божественной мудрости. Где она увидела там кости?

– Ладно, я расскажу, – решился я, понимая, что спорить с ее упрямством бессмысленно. – Существует легенда об Источнике всего сущего, источнике бесконечной божественной благодати, пребывающем в вечном движении разума. Единый подарил Источник своим детям, и не знали тогда люди горя, болезней, голода и старости, жили вечно и черпали из Источника силы. Источник исполнял любые желания, но потом появился демон…

– Зачем вы рассказываете то, что и так известно каждому? Готовитесь к лекции по…

– Помолчите, – резко оборвал я Лидию. – Будете перебивать, отправитесь к ректору за разрешением. Потом появился демон и принес людям пороки, что осквернили Источник. Разгневался Единый на детей своих неразумных и спрятал Источник. Никто не знает, где, то ли в чаще лесной, то ли в пучине морской, то ли в недрах земных, то ли в горах высоких… Заключен Источник на хрустальном острове, и ведут к нему пять мостов, да все не туда. Найти Источник может лишь чистый духом и разумом, преодолев все мосты и сразившись с демоном, что вечно обречен его сторожить… – я осекся и перевел взгляд на Лидию, которую по-прежнему сжимал в объятиях. Ощущение ее тонкого стана под моей рукой заставило меня вздрогнуть, опалив желанием, и очнуться от наваждения. Я нехотя убрал руку и продолжил:

– Надо пройти пять испытаний. Испытание Веры, что в душе обретающего, испытание Надежды, что в глазах ждущего, испытание Любви, что в устах дарующего… – я по очереди коснулся ее лба, дотронулся до виска, провел пальцем по полным губам, слегка замешкавшись, приложил ладонь к груди. – Испытание Мудрости, что в сердце страдающего, и испытание Милосердия, что в руке подающего… – я замолчал, взяв Лидию за хрупкое запястье.

Тень смущенно кашлянула, напоминая о своем присутствии. Она присела на скамью и достала бумагу и карандаш.

– Чушь, – вдруг выговорила Лидия и вырвала руку, упрямо обернувшись к каменному изображению. – Зачем вы морочите мне голову этими старыми сказками? Что было в книге?

Я вздохнул.

– Эта легенда действительно известна каждому. Но в книге дана иная ее версия, запрещенная, еретическая. Там говорится, что Источник украли и спрятали пятеро отступников, что позже стали именоваться орденом Пяти. И пророчество гласит, что однажды вернется шестой, что вернет Источник людям, победив пять демонов, олицетворяющих людские пороки… Вместо веры – ложь, вместо надежды – уныние, вместо любви – блуд, вместо мудрости – гордыня, вместо милосердия – злоба и зависть… И получит он бесконечную власть, и восстанет против Единого, и будет битва страшная, и станет он новым владыкой всего сущего…

Лидия хмыкнула и уверенно подошла к святыне.

– Еще большая чушь… – она коснулась пальцами изображения церкви. – Она из костей… И это действительно хризопраз… Вы знаете, что в природе не бывает таких крупных камней?

Она попыталась отковырять слой поздней краски, скрывающей часть остального изображения в камне. Я поторопился перехватить ее руку.

– Не смейте! Этому изображению несколько веков, камень может расколоться. Этим должен заниматься специалист. Даже профессор Грано сам не рискнул, ведь возможно перед нами наследие самих заступников. Храм божественной мудрости, что олицетворяет одну из пяти добродетелей…

– Божественной? – вдруг расхохоталась Лидия. – Вы меня вообще слышали? Этот камень создан искусственно, колдовским путем. Я не удивлюсь…

– Почему сразу колдовским? Божью волю в виде чуда вы не рассматриваете в качестве его происхождения?

– Вы идиот? – вдруг сорвалась Лидия на крик. Она пошатнулась, ухватившись за кафедру, но тут же отдернула руку, словно обжегшись. Я подхватил ее под локоть и попытался отвести прочь.

– Если вы насмотрелись, то пойдемте. У меня еще есть дела, а спорить с вами я не собираюсь.

Лидия вдруг дернула плащ за ворот, распахивая его, а следом полетели пуговицы на воротнике платья. Они запрыгали мелкой россыпью по каменному полу, с оглушительным эхом, которое еще долго гуляло под сводами зала.

– Проклятье, как душно… Профессор Камилли сюда приходил?

– Да, вместе с убитым. Камилли интересуется святыней, впрочем, как и связанной с ней легендой. Кстати, в книге его пометки, а не профессора Грано.

– Что? Не может быть…

Тень вдруг оторвалась от рисунка.

– Госпожа, мне кажется, я уже раньше рисовала…

– Заткнись! – Лидия опять повысила голос, в этот раз уже на Тень. Да что с ней творится? – Заткнись и рисуй. Потом поговорим. С чего вы решили, что это пометки Камилли?

– Он сам сказал, и почерк его. Это он брал книгу у ректора, поэтому сам же забрал ее из кабинета убитого, чтобы вернуть. Стена из камня под фресками была обнаружена давно, когда профессор Грано только приехал в Кльечи. Тогда же он и решил взяться за восстановление святыни, – я не обратил внимания на ее презрительное фырканье, – но Святой Престол в финансировании отказал. Профессор Грано стал сам оплачивать работы, но его средств надолго не хватило, поэтому в последние года он искал деньги у покровителей. И год назад ему повезло найти профессора Камилли. Так что именно благодаря ему этот зал открыли для посещения, и вы можете любоваться прекрасным…

– Прекрасным?!? Вы слепой? Что, по-вашему, было в этом зале?

Я опешил.

– Не уверен, но хочется верить, что тут был храм мудрости, хранилище тайных знаний или… Кафедра для богослужений, скамьи для послушников, а там наверняка хранились книги…

– Болван… – простонала Лидия, подходя ко мне и хватая за рукав. – Идите сюда. Кафедра, говорите? А не широка ли она для кафедры? Не слишком ли низкая? А смотрите, как удобно… – она вдруг заломила мне руку за спину и толкнула меня на нее, – как удобно распластать здесь невинную жертву… Надо же, какая ирония! Невинную в полном смысле этого слова! А эти желобки в полу? Как думаете, для чего? Если перерезать вам горло, то по ним стечет кровь… А еще давайте позовем несколько десятков послушников, которые, затаив дыхание, будут наблюдать за жертвоприношением… О да, храм божественной мудрости… Давайте заново его откроем, а вы станете первой жертвой?..

– Прекратите! – я вырвался из ее рук, потрясенный и раздавленный. – Этого не может быть. Вы не можете этого знать. Вам просто всюду хочется видеть лишь зло…

– Я не собираюсь вам ничего доказывать. Дважды повторять не буду. Зал закрыть. Никого не пускать. Надеюсь, у вас хватит ума об этом позаботиться. Если что-то здесь произойдет, то будет на вашей совести. Вы предупреждены. А я… Как вы там сказали? Обильное питье и покой? Пожалуй, я последую советам лекаря. Тень, закончишь здесь, сразу же возвращайся домой.

Я прикрыл глаза, пытаясь найти успокоение в молитве, цепенея от могильного холода слов Лидии. Я отказывался ей верить, но в глубине души знал – она говорит то, что считает правдой. Лидия направилась к выходу.

– Госпожа, я забыла вам передать, – сказала Тень, не отрываясь от рисунка. – Вас с утра искал этот настырный помчик, что-то срочное у него. Сказал, что придет в обед.

Я стиснул кулаки, не отводя глаз от изображения в камне. Казалось, еще чуть-чуть, и я поймаю взгляд незнакомца, стоящего рядом с ужасным котлом.

– Да, спасибо, – равнодушно ответила Лидия, чуть замешкавшись возле меня.

– Стоять, – я перехватил ее руку выше локтя, по-прежнему не отрывая взгляда от расплывающейся в камне фигуры. – Не смейте иметь дел с помчиком Овьедо.

– Вас мои дела не касаются, – отрезала Лидия и попыталась вырваться. – Пустите.

Вместо ответа я притянул ее к себе, посмотрев ей в глаза.

– Вояг Наварро покрывает торговлю опиумом и будет арестован. Его вельможи, в том числе и помчик Овьедо, наверняка принимают в этом участие. Не заставляйте меня…

– Ваша ревность, господин инквизитор, глупа и неуместна…

– Моя ревность – лишь плод вашего больного воображения.

– …тем более, что вы даже не пытаетесь заявить права на меня. Ну где вообще логика?

– Я вас предупредил. Только посмейте с ним встретиться, и я…

Она криво ухмыльнулась и нагло заявила:

– А вы остановите меня. Попробуйте. Вам же даже мужества не хватает меня поцеловать, что уж тут говорить про…

Я закрыл ей рот поцелуем. Но лишь коснувшись обманчиво-податливых губ, мгновенно успел пожалеть о мимолетном желании и обрадовался, когда Лидия оттолкнула меня.

– Не впечатляет, – процедила она и ушла.

Я остался стоять посреди холодного мрачного зала, чувствуя себя полным болваном.

Тень смущенно кашлянула и спросила, не отрываясь от рисунка:

– Простите, господин инквизитор, вы действительно… ревнуете госпожу?

– Нет, – выдавил я. – Ничего подобного.

– Я просто… хотела сказать… Вы не подумайте про нее дурное… Она взялась за работу для помчика, вот он и приходит…

– Какую работу? – против воли вырвалось у меня.

– Ох, и не спрашивайте. Плохую работу госпожа взяла, плохую. И ведь отговаривал ее и Антон, и я, а Пиона так вообще…

– Что именно она делает для помчика?

– Взялась разлучить его сына с возлюбленной, дочкой помчика Вериги. Ведь их семьи давно враждуют, а дети возьми и влюбись друг в друга. Такая красивая пара, аж дух захватывает…

Нахмурившись, я вспомнил, что слышал от Януша об этой истории. О ней судачил весь город, но такие подробности были мне неизвестны.

– Не думаю, что у госпожи Хризштайн что-нибудь получится. Если они действительно любят друг друга, то…

– Так в этом все и дело, ваша святость, что у нее получится, – убежденно сказала Тень и горько вздохнула. – А что помчик за ней ухаживал, так вы не обращайте на то внимания. Госпоже он все равно не нравится.

– Мне нет дела до… Так он за ней все-таки ухаживал?

– Представляете, недели две назад, ну как обратился к ней, стал подарками ее заваливать, на приемы с собой звать…

– А она? – я чувствовал себя мерзко, потакая собственному болезненному любопытству, но не смог удержаться. Мне даже почудилось, что неизвестный подмигнул мне из камня. Я встряхнул головой, отгоняя наваждение.

– Так неужто вы хозяйку не знаете? Язва же она, а не женщина! Колье ей помчик подарил, дорогое, с рубинами, красивое, аж в руки взять боязно…

– И? – выдохнул я, бессильно отводя глаза от незнакомца.

– Она его приняла, улыбнулась ему так мило, только я-то уж ее повадки выучила… Мне даже помчика жаль стало, – Тень вдруг вздохнула, отрываясь от рисунка. Она встала, свернула бумагу и спрятала карандаш в сумку.

– Она хоть понимает, что приняв дорогой подарок, ставит себя в недвусмысленное положение? У нее вообще хоть капля разума в голове имеется?..

– У госпожи разума-то более других будет. Она ведь что сделала. На следующий же день помчик подарок получил, ответный. Правда, госпоже он дорого обошелся, шутка ли, клинок гарлегских мастеров да со срочной гравировкой на лезвии. Говорят, помчик, когда подарок получил, клинок с ножен вытащил и надпись благодарственную прочитал, покраснел как рак, спрятал тут же. А ведь отказаться уже не смог, ответный же все-таки дар. После этого дорогу он к нам и забыл.

Я невольно улыбнулся и покачал головой, гадая о содержании гравировки, но на душе все равно было неспокойно. Доиграется Лидия со своими выходками.

– Если вы закончили, то пойдемте. Если поторопитесь, то успеете догнать госпожу. И Тень… Пожалуйста, проследите за тем, чтобы ваша хозяйка действительно… ей надо отдыхать, больше пить. Есть нельзя. Только молоко.

– Я постараюсь, но госпожа такая своенравная… Хотя… Точно, я на нее Пиону натравлю, та умеет хозяйку достать… – тепло улыбнулась мне Тень, потом нахмурилась и пробормотала. – Не понимаю только, зачем было рисовать. Ведь почти такой же дома лежит…

– Что? Вы о чем?

Тень смутилась и торопливо поправилась.

– Да не обращайте внимания. У хозяйки ведь память такая, что дома могла нарисовать, зачем было здесь оставаться…

Я последний раз взглянул на худую фигуру, чье лицо было скрыто под капюшоном. Его неуловимый взгляд был направлен на мраморный пьедестал, словно ожидая новых жертвоприношений. Неужели тот самый шестой, что готов бросить вызов Единому? Я вздохнул и заторопился на встречу к отцу Валуа, на которую и так уже безбожно опоздал.

– Ты хоть понимаешь, что натворил?!? Глупый юнец! Ты же нас всех подставил! – вопил отец Валуа, потрясая передо мной приглашением на внеочередное собрание городского совета.

– Я собираюсь официально предъявить воягу Наварро обвинения в…

– Ты знаешь, кто ко мне приходил? Помчик Овьедо. Как ты посмел угрожать воягу папской гвардией?

– Что? – я удивленно поднял голову, доселе склоненную в почтении перед старшим.

– Решил играть по-крупному? За моей спиной? К власти рвешься, щенок?

Сердце мучительно сжалось. Я собирался на заседании совета действительно пойти ва-банк, припугнув вельмож папской гвардией, чтобы склонить чашу весов на свою сторону и заставить проголосовать против вояга Наварро, пока они не одумались. А теперь… Подлая стерва! Про свой козырь я ляпнул только Лидии, а она… Я даже не думал, что ее предательство отзовется такой болью в сердце. Она все рассказала помчику! И с чего я решил, что она на моей стороне? Лидия всегда была только на своей собственной, преследуя корыстные интересы, и не более. Я глубоко вздохнул, собираясь мыслями.

– Отец Валуа, папская гвардия – достаточный рычаг воздействия, чтобы…

– Ты идиот, – отец Валуа выдохся и без сил опустился в свое кресло за столом. – Сядь. Ты хоть представляешь, что творится? Святой Престол сейчас занят сдерживанием войны между двумя соседними княжествами, готовыми вцепиться друг другу в горло из-за крохотного островка в Окорчемском проливе. Папская гвардия – единственная сила, способная остановить кровопролитие, а ты… Ты хоть понимаешь, что если бы твой блеф не сработал, если бы помчик пошел бы не ко мне, а к воягу, то против нас завтра на совете выступили бы все? В том числе и вояг Хмельницкий?

Я нахмурился, не понимая, к чему ведет отец Валуа.

– Ладно. Помчик Овьедо купился на твой блеф и заверил Святой Престол в своей лояльности в обмен на нашу поддержку. Так что можно считать, что получилось неплохо для первого раза. Ты смог его напугать. Только в следующий раз не смей интриговать за моей спиной! Меня только интересует, как ты слил ему информацию и зачем приплел сюда Серого Ангела. Нет, я не спорю, удобная фигура, но…

Я лихорадочно пытался понять хоть что-нибудь. Очевидно, Лидия не просто рассказала помчику о моей угрозе, а еще и добавила что-то от себя. Отец Валуа продолжал рассуждать вслух.

– … Но я не понимаю, как ты так быстро заматерел, что вообще решился интриговать. Или это от недостатка понимания ситуации? Так вот, запомни, Кысей, это не игра, любая твоя ошибка может стоить не только жизни тебе, но и власти Святому Престолу в этом регионе! Или… Или ты не сам додумался подначить помчика против его вояга?

Отец Валуа подозрительно прищурился, а я посмел выдохнуть. Убью язву!

– Ну конечно! Старый я дурак, – огорченно выговорил церковник. – А ты молодой и глупый щенок. Ты пляшешь под дудку этой девицы Хризштайн и даже не пытаешься…

– Это не так, – быстро выговорил я. – Вы интересовались, как я слил информацию. Да, через Лидию Хризштайн. Вы сами говорили ее использовать. Она выполняла кое-какую работу для помчика, и я решил воспользоваться ситуацией.

Я ответил церковнику честным взглядом и каменным выражением лица, потом поторопился извиниться.

– Простите, что не поставил вас в известность. Просто не успел. Подвернулась возможность, которой было грех не воспользоваться.

Отец Валуа испытующе смотрел на меня, крутя в руках дужку очков.

– И с чего же ты решил, что это ты ее использовал, а не она тебя?

– Скажем так, мы использовали друг друга…

– Ты думаешь, я тебе поверю? Эта Хризштайн – прожженная интриганка, на ней клейма ставить негде. Наверняка, спит не только с тобой, но и с этим помчиком. А ты уши развесил…

– Она не… – я возмущенно открыл рот, чтобы опровергнуть его грязные домыслы, и передумал. – Отец Валуа, дело в том, что…

Я резко перегнулся через стол к церковнику, оказавшись очень близко к нему, и взял его за руку. Лидия так обычно сбивала внимание собеседника, когда хотела выпытать что-то или увести разговор в сторону. Я заговорил очень проникновенно, смотря прямо в его удивленные бесцветные глаза:

– Дело в том, что я знаю о госпоже Хризштайн нечто такое, что позволяет мне использовать ее без нужды нарушать обеты. Поверьте, она под моим контролем.

Церковник отшатнулся и занервничал, убирая руку.

– Что за странное поведение, Кысей? Ты это… поменьше общайся с профессором Камилли.

Я сел на место, склонив голову и пряча улыбку.

– Кстати, именно о нем я и хотел поговорить.

– Как ни странно, но я тоже, – раздраженно заявил отец Валуа. – Он еще вчера приходил из-за тебя. Избавь меня впредь от его общества, сделай милость. И сам не имей с ним дел. А если же ты решишь, что раз с госпожой Хризштайн у тебя получилось, то ты так же можешь очаровать профессора, то уверяю тебя…

Я нахмурился, не понимая необъяснимой неприязни в голосе церковника, и поспешил его перебить.

– Прошу прощения, отец Валуа, я собираюсь закрыть Зеленый зал в Академии и заморозить работы по восстановлению святыни. По крайней мере, на время ведения дознания. Кроме того, считаю должным сообщить, что собираюсь арестовать слугу профессора, Луку, по подозрению в колдовстве, смерти профессора Грано и двух поджогах.

Отец Валуа возмущенно стукнул по столу кулаком.

– Господи Единый, ты откуда на мою голову такой свалился? Вот уж удружил старый хрыч! Откуда только тебя отец Георг вообще выкопал?

– Я не понимаю вашего возмущения…

– Не понимаешь! – отец Валуа встал и стал нервно расхаживать по кабинету. Полуденное солнце скупо выхватывало его темную фигуру, и мне неожиданно пришло в голову, что балахон на незнакомце в камне очень похож на церковную мантию, только без капюшона. Даже на секунду померещилось узнавание в рваной тени, что двигалась вслед за беспорядочным метанием отца Валуа.

– Ты не понимаешь! Так я тебе объясню. Глава ордена Пяти, отец Павел, лично, ты слышишь, лично покровительствует этому шарлатану! Мало тебе, что ты втравил меня в авантюру с воягом Наварро, ты еще хочешь, чтобы я окончательно испортил отношения с магистром?

– В таком случае, – замешкался я, – считайте, что ничего не слышали. Я сам все сделаю, и в случае неудачи отвечать придется тоже только мне. А с Лукой… Я уверен, что он колдун, но я… Я просто поставлю вопрос о его вменяемости и принудительно отправлю в божевольню. Там все прояснится.

– Ты получишь опасного врага в лице профессора, – покачал головой отец Валуа. – И не думай, что твоя смазливая мордашка тебе поможет…

– Я могу спросить? Почему Святой Престол в свое время отказал в финансировании работ по восстановлению инталии? И что изменилось сейчас?

Отец Валуа грустно улыбнулся и потрепал меня по плечу, потом почему-то отдернул руку.

– Как думаешь, почему инталию скрыли под фресками?

– В этом зале… там проводились жертвоприношения? Еретики?

– А ты наблюдательный, – похвалил меня церковник и сел обратно за стол. – Заметил? Только там действительно был храм мудрости, а инталия высечена самим заступником Тимофеем.

– Как же так? Почему тогда?..

– Потому что раньше, в смутные времена, Святой Престол был совсем иным. Жертвы приносились в храме совсем не еретиками, а церковниками. Да-да, а как ты думаешь, почему многие книги того периода запрещены? А сейчас сил Святого Престола недостаточно… И любая святыня, даже оскверненная в прошлом, нужна для удержания этого мира от тьмы безумия. Любые способы, увы, годятся… Так что с закрытием зала ты погорячился. Отец Павел лично заинтересован и собирается посетить открытие святыни, ты уж…

– Довольно, – я встал, чувствуя противную слабость в ногах. – Зал будет закрыт, пока ведется дознание. А потом… Не знаю, но сделаю все, чтобы его никогда не открывали.

И только возле двери я вспомнил, что еще хотел спросить.

– Отец Валуа, мне нужно знать, почему профессора Камилли извергли из сана. Это важно.

Отец Валуа удивленно хмыкнул и надел очки, разглядывая меня, словно диковинку:

– Его не извергали, он сам ушел. И я думал, ты уже понял причину. Впрочем… Не спрашивай, я все равно не могу тебе сказать. Связан обетом. Иди. И благослови тебя Единый…

Я остановился перед домом профессора Камилли, кивнув трем братьям ожидать меня снаружи. Вряд ли профессор осмелится чинить препятствия, но в случае опасности боевая поддержка ордена могла пригодиться. Еще я чувствовал на себе пристальный взгляд долговязого головореза. Он упрямо продолжал ходить за мной, только теперь уже скрывался настолько ловко, что мне лишь изредка удавалось поймать его лицо в зеркальных отражениях. Я собирался заехать к Лидии, чтобы высказать все, что я думаю по поводу ее самоуправства и предательства, но… Но так не хотелось портить себе настроение, что я малодушно отложил визит на завтра.

– Голубчик, – профессор излучал сплошное радушие, – как же я рад вас видеть! Проходите. Вы еще не ужинали?

Я протянул ему бумаги.

– Профессор Камилли, я по делу дознания. Я закрываю Зеленый зал и изымаю все документы по реставрации святыни святого Тимофея. Кроме того, у меня возникли некоторые сомнения во вменяемости вашего слуги. Он отправится со мной в лечебницу.

Профессор отпрянул от меня, потом беспомощно оглянулся на невозмутимого Фарида, стоящего рядом. Охранник лишь слегка покачал головой.

– Как же так?.. Уверяю вас, это недоразумение. Я клянусь своей профессиональной честью, что…

– Проводите меня в кабинет и подготовьте все материалы.

Профессор суетился возле меня, пока я перебирал его записи. Сколько же у него дневников, каждый помечен датой и аккуратно пронумерован.

– Умоляю, скажите, в чем же меня обвиняют!

– Вас ни в чем не обвиняют, профессор. Я думаю, что состояние вашего слуги, возможно, под воздействием оскверненной святыни, ухудшилось, и он переступил черту, став колдуном. Вы сами говорили, что он боится собак…

Я взял в руки зеленый потрепанный дневник, но профессор проворно его у меня выхватил.

– Тут личное! – неожиданно резко выпалил он. – Клянусь. Материалы по хризопразовой святыне находятся в среднем ящике. Там все.

Я лишь покачал головой, но полез в ящик разбирать его содержимое.

– Профессор Грано тоже боялся собак. Полагаю, страх Луки воплотился и убил профессора. А вот то, что вы покрывали слугу, создавая ему алиби, не красит вас. Из-за него в пожаре погибли дети…

– Господи! – вдруг заломил руки профессор и упал в кресло. – Клянусь вам, Лука не виноват. Позвольте, я докажу вам. Пойдемте.

– Куда?

– В Зеленый зал, куда же еще. Вы же были там? Видели надпись? Там остальные документы. Вы ищете колдуна? Я знаю, кто это.

Я нахмурился из-за уверенного тона профессора.

– Если вы знали, кто колдун, то почему не сообщили раньше?

– Я опасался, что вы мне не поверите, – печально ответил профессор, ухватил меня за руку и потащил за собой. – Ведь вы кажется позволили себе увлечься этой особой…

– Что? – я остановился, вырвав руку. – Кого вы имеете в виду?

– Лидию Хризштайн, конечно. Это ведь она…

Профессор ласково коснулся моего плеча и печально вздохнул:

– Да, голубчик, с женщинами всегда так. Фарид, скажи Луке, пусть приготовит отвар к моему возвращению, чувствую, сегодня я буду плохо спать…

Я шел за профессором в Академию, не в силах собраться с мыслями. Лидия никак не может быть колдуньей… Но… Сгорел именно склад того купца, что отказался ей платить… А когда горел детский приют, она так удобно оказалась рядом… Откуда? Как узнала? А профессор Грано? Укусы на ее ноге… ведь я сразу заподозрил, что она сама себя накрутила настолько, что перешла грань действительности… Господи, не может быть! А если… Если она попросту не помнит, что творила? Ведь у нее случалось такое раньше… Неожиданно всплыли в памяти слова Тени… Рисунок, что и так уже лежит, лежит дома… Лидия уже видела инталию, поэтому так и отреагировала?.. Но зачем привлекать столько внимания? Чего она пыталась добиться? Нет, я не верю, не хочу верить!..

Я даже не заметил, как мы спустились на нижние этажи. Братья послушно шли следом, неслышно ступая в тени. Профессор между тем рассказывал историю святого заступника Тимофея, но я его почти не слушал, пытаясь справиться с отчаянием.

– И после того, как снизошла божественная мудрость на брата Тимофея, стал он ее записывать. По легенде, испытание мудрости, одно из необходимых для достижения Источника, состоит в том, чтобы войти в храм мудрости. Я, как и многие исследователи, склонен полагать, что это аллегорический призыв прочесть и познать всю мудрость, заключенную в книгах заступника. А на этой святыне есть доселе неизвестные строки, написанные рукой святого, и кто знает, что еще скрывается под поздним слоем…

Профессор уверенно стал зажигать жаровни, продолжая свой рассказ.

– Профессор Камилли, зачем вы приходили к отцу Валуа? – оборвал я его словоизлияние.

Профессор вздрогнул и уронил огниво. В зале было очень холодно, но даже огонь шести жаровен был не в силах прогнать могильный ужас этого места.

– Я приходил? – чуть удивленно переспросил профессор. – Честно говоря, не припомню. Что поделать, рассеянным стал, старость подбирается…

Мне вдруг сделалось очень тревожно, я оглянулся на братьев, их присутствие немного успокаивало. Надо было оставить кого-нибудь из них сторожить Луку. Я все меньше и меньше верил, что Лидия может быть колдуньей. Да, она безумна, она даже могла пойти на преступление, но… Она бы не стала… Или стала?.. Сомнения опять заползли в душу ледяной змеей.

– Разве это не божественное чудо? – с придыханием в голосе восхитился профессор, указывая на инталию. – А госпожа Хризштайн только и делала, что выспрашивала меня о нем.

Лидия говорила лишь о фресках, про инталию узнала от меня. Кто из них врет?

– … Она жадная и порочная особа. Пыталась отобрать книгу об Источнике, а теперь оговорила меня в ваших глазах…

В голосе профессора было столько искренней горечи, что я опешил и опять засомневался.

– Милый мой голубчик, если бы вы только знали, как я стремился вернуться сюда… У меня ведь почти получилось, я научился врачевать израненные души… Люди слепы и глупы, чтобы понять все… Но мне так хочется, чтобы вы осознали величие замысла, стали моим последователем…

– Здесь приносились человеческие жертвы, – тихо сказал я. – О каком величии можно говорить?

– О величии забвения… – вдруг грустно улыбнулся профессор и кивнул кому-то за моей спиной. – Ты задержался, Фарид.

Я резко обернулся, потянувшись за клинком, но в следующий миг меня накрыла темнота…

Когда я пришел в себя, то первое, что увидел, были тела. Трое послушников лежали бездыханными, на их лицах застыло немое удивление. На клинке Фарида алела кровь. Я дернулся что есть силы, и веревка впилась мне в запястья. Руки были связаны за спиной и привязаны к жаровне, намертво вмурованной в каменное основание. Голова гудела, но я попытался встать на негнущихся ногах.

– Какого демона?!? – прохрипел я, не в силах отвести взгляда от крови под телами братьев. Лучшие бойцы ордена… Темные кляксы расползались под ними, собираясь в ручейки…

К горлу подкатила тошнота, запах свежей крови и острая вонь смерти, такая болезненно знакомая, что вызывала страшные воспоминания…

– Не волнуйтесь, голубчик, – ласково сказал мне профессор и кивнул охраннику. – Фарид, убери здесь, проявим уважение к несчастным.

Охранник бесстрастно кивнул и легко подхватил тело одного из братьев, нырнув вместе с ним… в пустоту, скрытую за пустующими книжными полками. Господи Единый, да ведь это же камеры, самые настоящие клетки… или схроны… или…

– Профессор, ваш охранник только что убил трех братьев ордена святого Тимофея. Вы понимаете, какая кара за это грозит? – выговорил я, тщетно пытаясь отвести взгляд от мертвого лица брата Ксавьера, старшего из тройки.

– Мне действительно жаль… – грустно ответил профессор.

Фарид споро убирал тела и даже вытер с пола кровь одеянием одного из братьев. Разум отказывался воспринимать страшную действительность. Профессор приблизился ко мне.

– Но я уверен, что вы меня поймете. Вы знаете, в чем заключается величайшая божественная мудрость? В забвении, голубчик, в способности забыть и очистить разум от лишних страданий. Если бы я только познал эту истину раньше, то мой мальчик, мой возлюбленный Кристофер был бы жив… Я бы смог его спасти. Я пытался его забыть, но увы…

Профессор приблизился и погладил меня по щеке, его взгляд был безумным. Я отшатнулся, больно вжавшись спиной в кованую жаровню.

– А вы так на него похожи… Такой же точеный нос, гордый излет бровей, такие нежные губы… Только у него были зеленые глаза… А у вас темные… – профессор вдруг обнял меня за шею и попытался поцеловать. Я в ужасе замотал головой, отчаянно пытаясь вырваться.

– Вы… вы мужеложец? – выговорил я ошеломленно. Разрозненные кусочки мозаики сложились воедино в одну неприглядную и страшную картину. Вдруг стало тяжело дышать. Надо попытаться развязать руки, попробовать перетереть веревку об острые края жаровни, разорвать ее или…

– А что может быть чище искренней любви между братьями в вере? Уж точно не порочная низменная страсть к этому сосуду греха, именуемому женщиной… И я смею надеяться, что вы станете моим возлюбленным… Замените мне Кристофера…

– Никогда, – выдохнул я. – Вы отвратительны в своей похоти и грехе, профессор. Мужеложство – величайший грех. Вас поэтому извергли из сана? На что вы вообще можете надеяться? Отец Валуа знает о моих подозрениях. Вам не удастся скрыть правду. Меня станут искать…

– А вы измените свое мнение, голубчик, – профессор дрожащей рукой стал расстегивать на мне рубашку. – Я подарю вам величайший дар, что открыл… Забвение…

– Уберите руки, – прорычал я в отчаянии, яростно пытаясь порвать путы. – Я лучше умру, чем позволю… свершиться насилию над собой… Лучше смерть, слышите? Убирайтесь… Не смейте!

Я тщетно пытался отгородиться от отвратительного ощущения его дыхания на моей шее, скользнувшей к ремню руки… Господи Единый, спаси и помилуй… И, словно ответ на мои молитвы, раздалось негромкое покашливание Фарида. Профессор отстранился от меня, тяжело дыша.

– Лука, ты принес? – спросил он у слуги. Бледный Лука кивнул и приблизился, держа в руках небольшой кувшин. Профессор самодовольно хмыкнул, принимая его в руки, и обернулся ко мне.

– Насилие? Что вы, голубчик, какое насилие. Я же сказал, что подарю вам забвение. Я научился врачевать человеческие души по такому же принципу, что и обычные лекари врачуют тело. Попросту иссекая больной участок. И Святой Престол крайне заинтересован в моем методе. Этот напиток, – профессор любовно погладил бока глиняного кувшина, – даже малой его толики хватает для погружения разума в милость забвения. Забываются страхи и тревоги, остаются лишь самые светлые, детские воспоминания… Вы вновь станете ребенком, голубчик. Чистым наивным мальчиком. А я стану вашим отцом, наставником и возлюбленным… Вы будете счастливы, я обещаю…

Когда думаешь, что хуже уже быть не может, перед тобой кривой ухмылкой вдруг разверзается бездна, и ты понимаешь, что падению человеческого духа нет предела… Я похолодел от ужаса.

– Именно так вы излечивали своих пациентов? Погружая их в детство и… растлевая их разум и тело? Господи Единый, да вы безумец, ослепленный лишь похотью и самолюбованием! Вы…

Профессор больно ударил меня по лицу, разбив губу, и тут же испуганно кинулся вытирать кровь своим платком. Я с отчаянием понял, что веревка слишком крепкая…

– Голубчик, ну что же вы так? Зачем пытаетесь меня расстроить? Зачем делаете себе больно? Мы ведь все чего-то боимся… Разве не прекрасно раз и навсегда избавиться от всех страхов?

Я мотнул головой и сплюнул кровавую слюну на пол.

– Мне вас жаль, профессор.

– Лука, – подозвал Камилли слугу. – Взгляни на нашего гостя и напомни ему его страхи. Чтобы он понял, что пожалеть здесь надо его.

Лицо маленького человечка исказилось гримасой боли, но он послушно шагнул ко мне и взял мое лицо обеими руками, уставившись в глаза. Я попытался отстраниться, но в следующее мгновение меня накрыло.

Бессильное отчаяние и страх пятилетнего мальчишки… Ночное резкое пробуждение… Испуганное лицо отца, что прикладывает палец к губам и велит спрятаться на чердаке… И сидеть тихо, что бы ни случилось… Я слышу звуки короткой неравной схватки, звон клинков, потом крик матери, яростный рык отца, а следом тишина… Лишь приторно-сладкий запах свежей крови… вонь смерти и боли… Осознание, что родителей больше нет… Острое ощущение полного одиночества… Я не смог помешать… испугался… оказался слишкомслабым…

– Хватит, хватит! – профессор оттолкнул от меня Луку и принялся хлопать меня по щекам. Воздуха не хватало, я задыхался, захлебываясь в собственном страхе… Подкашивались колени, острый запах крови до сих пор чудился в воздухе.

– Вы забудете свои страхи, а с ними уйдет и боль, – прошептал мне профессор на ухо, успокаивающе гладя меня по плечу. Я прикрыл глаза, на секунду поддавшись соблазну действительно забыть все: и ужас убийства родителей на моих глазах, и бессилие противостоять смерти, когда у меня на руках умирала несчастная роженица в Асаде, и собственную слабость, когда я не смог подарить смерть своему другу, который превратился в пускающего слюни идиота от опиума, и даже смерть предводителя мятежников, что мучил и пытал меня… Он был всего лишь затравленным безумцем, потерявшим из-за безжалостной болезни свою семью и нашедшим отраду в страшной мести тому, кого считал виноватым. Мести Единому… А я так и не смог отпустить ему грехи перед смертью, не смог уговорить его раскаяться… Его заблудшая душа тоже на моей совести…

– Тебе не будет больно, я буду с тобой ласков, – продолжал шептать профессор, прижимаясь ко мне все крепче и покрывая поцелуями шею.

Я прикрыл на секунду глаза, вдруг вспомнив Лидию с ее навязчивыми домогательствами, и расхохотался. Профессор отпрянул от меня, недоуменно заглянув в глаза.

– Что же вы все ко мне пристали!.. Мне вас жаль, профессор, – сквозь смех выдавил я. – Право, жаль. Вы даже не представляете…

Головорез Лидии наверняка находился где-то поблизости. Как скоро он сообщит своей хозяйке? А если сам решит сюда сунуться? Фарид с легкостью расправился с тремя подготовленными братьями, справится и с ним. Больше меня искать никто не будет. По крайней мере, сегодня. А Лидия в лучшем случае станет искать меня завтра. Или вообще не станет. Я могу тянуть время, но едва ли профессор будет вести со мной богословский диспут всю ночь. Значит… Смерти я не боялся, а вот страшной участи стать безвольной игрушкой без памяти… Я не хочу, не хочу забывать отца Георга, что заменил мне отца; Эмиля, что подарил дружбу и защиту; Софи, ставшую почти сестрой; своих побратимов, деливших со мной тяжесть войны… Да я даже Лидию не хочу забывать… Я представил, как она расстроится, что профессор отобрал у нее любимую игрушку. Хотя нет, Лидия скорее разозлится. Сердце мучительно дрогнуло при мысли о ней.

– Вы даже не представляете, насколько сильной может быть вера. И моя вера сильнее вашего безумия и похоти. У вас ничего не получится, я ничего не забуду. Вам придется меня убить. И мне вас жаль, потому что вы даже не понимаете, что творите зло… прикрываясь благими намерениями…

– Знаете, что здесь? – профессор взболтал содержимое кувшина и приоткрыл крышку. Мне в нос ударил острый запах алкоголя, пряных трав и… опиума… Я тяжело сглотнул. Хватит ли у меня мужества откусить себе язык, чтобы покончить с собой? «Господи, молю тебя о смерти, не дай свершиться безумию…»

– Вы выпьете все до остатка, а после… после станете послушным ребенком…

Профессор погладил меня по щеке.

– Выпейте сами, будьте хорошим мальчиком…