Стивен Джобс: Нарцисс из Кремниевой долины

1

Стивена Возняка, человека тихого, но чрезвычайно увлечённого своим делом (таких в США называют «гиками»), прекрасно представил американский журналист Стивен Леви в книге «Хакеры: Герои компьютерной революции».

«Человек с открытым сердцем, технически смелый хакер-железячник из предместий Сан-Хосе, Стив Воз (так друзья называли Возняка. — Г. П., С. С.) построил Apple Computer исключительно для своего удовольствия».

О Джобсе в той же книге сказано следующее:

«Провидец. Организованный человек, не очень интересовавшийся хакерством, но который развил “Apple II” и подписал множество впечатляющих контрактов. Организовал компанию, заработавшую миллиард долларов»²⁹.

Звучит вызывающе. С одной стороны — «провидец», с другой — «организованный человек». И не просто «организованный», а «подписавший множество впечатляющих контрактов».

Уолтер Айзексон о Джобсе отозвался мягче:

«Человек, который придумал, как лучше преподносить и продавать удивительные монтажные схемы своего тёзки (Возняка. — Г. П., С. С.)».

2

В книге Стивена Леви приведены главные, можно сказать, основополагающие принципы существовавшей в то время этики хакеров, их морального кодекса.

Выглядело это так:

Доступ к компьютерам, да и вообще ко всему, что может помочь лучше и точнее понять, как устроен наш мир, должен быть открытым для всех.

Доступ к информации всегда должен оставаться свободным.

Не бойтесь бросать вызов власти — защищайте децентрализацию.

Хакеров следует судить (если судить) по достигнутым ими результатам, а не по таким общепринятым ложным критериям, как раса, возраст, класс или диплом.

Красоту и искусство можно (и нужно) создавать, прежде всего, с помощью компьютеров, потому что именно они способны сделать жизнь лучше и интереснее³⁰.

Стивен Леви относит зарождение хакерства к концу 1950-х годов.

Если судить по его книге, на раннем этапе сама атмосфера работы хакеров и их мотивация не сильно отличались от того, что описали в своё время советские фантасты братья Стругацкие в знаменитой повести «Понедельник начинается в субботу».

У Стивена Леви — самый конец 1950-х, Кембридж, Массачусетс (Восточное побережье). Блистательный Массачусетский технологический институт:

«Все эти люди должны были набивать перфокарты, скармливать их машине, манипулировать прерывателями и кнопками, они были своего рода жрецами, как тогда говорили, а другие, совсем немногие избранные, приносили им полученные данные. Почти мистический ритуал.

Служитель: О, машина, примешь ли ты эту мою информацию [жертву] и выдашь ли результат?

Жрец (с согласия машины)'. Мы ничего не обещаем»³¹.

Но нужный результат машина, как правило, выдавала.

В повести братьев Стругацких (рассказ ведётся от лица «младшего жреца» Привалова) атмосфера почти такая же.

«Здесь стоял мой “Алдан”. Я немножко полюбовался на него, какой он компактный, красивый, таинственно поблескивающий (наверное, Джобсу пришлось бы по душе это восхищение. — Г. П., С. С.). Несмотря на маленькие помехи и неприятности, несмотря на то, что одушевлённый теперь “Алдан” иногда печатал на выходе: “Думаю. Прошу не мешать”, несмотря на недостаток запасных блоков и на чувство беспомощности, которое охватывало меня, когда требовалось произвести логический анализ “неконгруэнтной трансгрессии в пси-поле инкуб-преобразования”, — несмотря на всё это, работать здесь было необычайно интересно, и я гордился своей очевидной нужностью. Я провёл все расчёты в работе Ойры-Ойры о механизме наследственности биполярных гомункулусов. Я составил для Витьки Корнеева таблицы напряжённости М-поля дивана-транслятора в девятимерном магопространстве. Я вёл рабочую калькуляцию для подшефного рыбозавода. Я рассчитал схему для наиболее экономного транспортирования эликсира Детского смеха. Я даже сосчитал вероятности решения пасьянсов “Большой слон”, “Государственная дума” и “Могила Наполеона” для забавников из группы пасьянсов и проделал все квадратуры численного метода Кристобаля Хозевича, за что тот научил меня впадать в нирвану...»

И, наконец, главное (и для «жрецов» Леви, и для героев братьев Стругацких): «Я был доволен, дней мне не хватало, и жизнь моя была полна смысла»³².

Кстати, опыт «младшего жреца» Привалова не сильно отличался от опыта самого Бориса Стругацкого (младшего брата в знаменитом писательском тандеме), если судить по его воспоминаниям (речь идёт как раз о конце 1950-х).

«Я... вместо кандидата физ.-мат. наук сделался инженером-эксплуатационником по счётно-аналитическим машинам... Так, я, например, испытывал самое высокое творческое наслаждение, работая с немецкими гробами тридцатых годов — табуляторами, призванными изначально только складывать, вычитать и печатать, — а я обучал их высокому искусству умножения, деления и даже извлечения квадратного корня. И это было прекрасно!»³³

Но, конечно, не все хакеры были «жрецами».

Первые их шаги (по описаниям всё того же Леви) были связаны как раз с желанием обойти абсолютную «жреческую» монополию на доступ к компьютерам. Обойти — по разным причинам. Одним хотелось напрямую общаться с «другим разумом», другими двигало желание играть, столь присущее человеку. Кстати, само английское слово «хак» имеет нечто общее со студенческим «врубиться», в смысле — понять, хорошо разобраться.

Хакерами двигали три желания.

Они хотели непосредственно общаться с машиной.

Они хотели работать в «реальном времени», то есть узнавать результаты своих действий «сейчас и здесь».

Наконец, они хотели ощущать полученные ими результаты так же остро, как все мы ощущаем окружающий нас мир в его постоянной реальности, в его движении, в изменениях, хотя поначалу это сводится прежде всего к визуализации результатов.

В Массачусетском технологическом институте хакеры начинали свой путь как самые простые члены клуба любителей настольной железной дороги. Да, да, железной дороги. Был такой клуб, составляли его любители. Одних больше интересовала, скажем, правильная раскраска игрушечных вагонов, аутентичность железнодорожных станций кукольного размера, других — электрические схемы, реле, принципы сигнализации. Казалось бы, всё это лишь затянувшееся детство, но мир меняется быстро, его изменения беспрерывны, эти изменения затягивают, увлекают, тащат за собой; короче, всем членам указанного выше клуба хотелось быть истинными творцами, действовать (именно действовать) хотя бы в масштабах настольной железной дороги.

Главной вычислительной машиной в Массачусетском технологическом институте была IBM 704. Её массовый выпуск наладили в 1954 году. Стоила она два миллиона долларов и весила около 15 тонн, даже без мощной системы охлаждения. В инструкции указывалось, что IBM 704 — это «крупномасштабный скоростной электронный калькулятор, управляемый внутренней хранимой программой с инструкциями одноадресного типа... Гибкая организация позволяет машине выполнять команды со скоростью примерно сорок тысяч команд в секунду при решении большинства проблем... Внутренняя скоростная память — на магнитных сердечниках. Когда объём памяти оказывается недостаточным, магнитные барабаны используются для того, чтобы хранить и выдавать большие объёмы информации для быстрого доступа с небольшими интервалами. Когда необходимый объём памяти превышает возможности оперативной памяти и магнитных барабанов, используется магнитная лента... Программа может вводиться в калькулятор многими способами... Обычно команды в исходной форме пробиваются на перфокартах и вводятся в машину через читающее устройство...»³⁴.

Одно из самых строгих официальных правил заключалось в том, что никто, абсолютно никто, кроме обслуживающего персонала, не имел права без разрешения приближаться к машине, хотя, разумеется, многие студенты и молодые научные сотрудники ну просто сгорали от желания нарушить это правило.

Первый язык программирования высокого уровня — Fortran (Фортран) — был разработан американским специалистом в области информатики Джоном Бэкусом (1924—2007) в 1954 году, а первый компилятор (программа для перевода программы высокого уровня в машинный код) для указанного языка появился в 1957 году. Другой информатик — Джон Маккарти (1927—2011) — через год разработал язык LISP (List Processing language; Лисп). А уже весной 1959 года Массачусетский технологический институт предложил своим студентам первый учебный курс программирования; преподавал его сам Джон Маккарти.

Машинные языки быстро усложнялись.

Общение с машиной выходило на всё более осмысленный уровень.

Теперь это было уже не обычное муторное составление программ в специальных кодах, требующее подробной записи команд и адресов в числовом (бинарном или восьмеричном) представлении, а настоящая творческая работа.

Интересно, что в те же самые годы за океаном — в СССР — исследователи шли тем же примерно курсом (уточним, параллельным), хотя развитию вычислительной техники очень мешала продолжающаяся там чисто идеологическая борьба с кибернетикой. Тем не менее первый учебный курс программирования в СССР (с использованием условного языка команд) был прочитан уже в 1952 году замечательным математиком Алексеем Андреевичем Ляпуновым (1911—1973)³⁵. Ас конца 1950-х годов в СССР начали выходить учебники программирования, среди них очень известный — Анатолия Китова и Николая Криницкого³⁶.

Сейчас трудно представить себе бурную радость хакеров при появлении новых всё более доступных компьютеров. В Массачусетском технологическом институте таким «новым» стал ТХ-0. В отличие от прежних вычислительных мастодонтов, он не производился массово; техникам для работы сперва был предоставлен образец, созданный в Линкольновской лаборатории. Был он выполнен на транзисторах и печатных схемах, имел совсем небольшой экран, на котором в процессе работы высвечивались всего лишь зелёные буквы, точки и линии, даже допускал работу в интерактивном режиме, зато занимал целую комнату и стоил около трёх миллионов долларов. Всё же — штучное производство. Данные в ТХ-0 вводились с перфолент, а не с перфокарт, причём нужную перфоленту можно было «набить» тут же. Объём оперативной памяти ТХ-0 составлял всего несколько килобайт, но несомненное преимущество — энтузиастам из числа студентов и преподавателей разрешали работать с ним непосредственно!

В 1959 году появился ещё более компактный (размером всего-то с тройку холодильников) компьютер PDP-1 — продукт недавно возникшей корпорации «Digital Equipment» (DEC; «Диджител экипмент»). Эта машина стоила уже только 120 тысяч долларов; немало, но всё же не миллионы!

Чем занимались, чего достигли первые хакеры?

Говоря о юности Стива Джобса и Стива Возняка, о возникновении знаменитой фирмы «Apple», о создании первых настоящих персональных компьютеров не обойтись без реального понимания царящей в те годы атмосферы созидающего, всегда личностного труда. Даже неясно, в какой последовательности следует перечислять темы, вдохновлявшие и одновременно развлекавшие хакеров того поколения.

Ну, развитие языков программирования. Тут, в общем, всё ясно.

«Рассел помогал дяде Джону (основоположнику теории искусственного интеллекта Джону Маккарти. — Г. П., С. С.) писать интерпретатор LISP для огромного неповоротливого гиганта IBM 704. По его словам, это была “ужасная инженерная работа”, в основном — из-за утомительного режима пакетной обработки на модели 704»³⁷.

Ну, первые компьютерные игры.

Под влиянием всё того же неутомимого Джона Маккарти шла непрестанная работа над программами для игры в шахматы (за океаном, в СССР, этим тоже занимались с конца 1950-х — под руководством чемпиона мира, доктора технических наук Михаила Ботвинника). Одновременно велась работа над играми, близкими к тем, что популярны и сейчас, к примеру «Мышь в лабиринте». Пользователь рисовал световым пером хитроумный (по его представлению) лабиринт, затем ставил отметку на экране, и эта отметка (собственно, мышь), тыкаясь в стены, упорно отыскивала другие отметки (ломтики сыра) на экране. Существовала даже VIP-версия этой игры: в ней мышь отыскивала бокалы с мартини³⁸.

Ну, первые шаги компьютерной графики.

Здесь игры тоже были не последней мотивацией.

Вот, скажем, разработка оптимального маршрута с пересадками в огромном запутанном нью-йоркском метро. Программы подобного типа сейчас вовсю используются, к примеру, в системах продажи авиабилетов. Этот хак (обходное техническое решение) был даже опробован в реальности. Парочка экспериментаторов ехала в настоящем метро, а связь с ними через уличные телефоны обеспечивалась курьерами, связанными с лабораторией. Данные вводились в машину, программа выдавала нужные указания, и вся эта информация тут же отправлялась к экспериментаторам.

Наконец, открытие совершенно неожиданных (именно так!) возможностей компьютера. В компьютер PDP-1 стало возможным вводить музыкальную партитуру, переводя ноты в буквы и цифры, а он отвечал на это прекрасной трёхголосной органной сонатой. Группа хакеров закодировала таким образом оперетты Гилберта и Салливана.

Показателен пример создания известной игры «Космические войны».

Это был существенный шаг по направлению к программированию в «реальном» времени: события, происходившие в компьютере, совпадали с временной шкалой, в которой работали люди. Расселу наконец удалось сымитировать интерактивный стиль отладки, позволявший видеть, какая из инструкций программы была обработана неправильно. После этого, используя переключатель (Flexowriter), можно было перескочить на другую инструкцию.

Благодаря многочисленным энтузиастам возникла сильнейшая мотивация для развития систем, максимально приближенных к пользователю. Но в целом хакеры Восточного побережья всё же были настроены более академично, чем в Калифорнии, — ведь в Массачусетском технологическом институте работали такие светила, как Джон Маккарти и Марвин Ли Минский (1927—2016). Они, кстати, сами были полны любопытства. Когда Минский, например, набрёл (почти случайно) на способ изображения окружности на примитивном дисплее (стандартного графического программного обеспечения тогда попросту не существовало), это весьма подняло его акции в кругу хакеров.

Поверхностное прочтение книги Стивена Леви может привести к неправильному представлению, будто речь в ней идёт в основном о шутках и забавах, на самом деле всё в этой книге серьёзно, а игра — это просто стиль хакеров. Главным их двигателем всегда было любопытство. В случае с изображением окружности на дисплее речь могла идти всего лишь о побочном эффекте математической программы по построению сплайнов (гибких лекал), но в другом случае, там, где Марвин Минский говорит об усовершенствовании программы движения трёх точек на экране, речь, несомненно, идёт о вполне реальной небесной механике — моделировании задачи трёх тел. При этом на дисплее появлялись картинки, напоминавшие розу с тысячей лепестков. Сразу чувствовалась хакерская атмосфера, в которой откровенно шутливое легко перемешивалось с глубоко серьёзным.

«В начале шестидесятых Марвин Минский начал организацию того, что в дальнейшем превратилось в первую в мире лабораторию, напрямую занимавшуюся искусственным интеллектом. В качестве рабочей силы ему понадобились гении программирования, не случайно он принимал хакерство в любом его виде»³⁹.

Мир не стоит на месте, мир постоянно меняется.

В Америке люди легко оставляют насиженные места.

В 1962 году Джон Маккарти перебрался из Массачусетского технологического института в Стэнфорд и организовал там Лабораторию искусственного интеллекта (SAIL — Stanford AI Laboratory), аналогичную той, которую возглавлял в Массачусетсе Марвин Минский. Распространению хакерства способствовало теперь появление на рынке высоких технологий новых интерактивных машин, таких как PDP-10 и SDS/XDS-940. Конечно, их количество в 1960-е годы невозможно сравнивать с количеством персональных компьютеров, появившихся в более поздние времена (например, PDP-6 тогда было выпущено всего 23 штуки), зато каждая университетская лаборатория или фирма, где устанавливались такие машины, сразу становилась центром притяжения для многих талантов. В то же время хакеры-ветераны постепенно покидали Массачусетский технологический институт и перебирались в другие места, разнося по всей стране свою культуру. Новые центры хакерства появлялись повсюду. На Западном побережье — Стэнфорд, Беркли, в центре — университет Карнеги-Меллон вблизи Питсбурга, наконец, Чикаго.

«Иногда хакеры уходили не в институты, а в коммерческие фирмы. Программист по имени Майк Левитт основал в Сан-Франциско фирму по развитию передовых технологий под названием “Systems Concepts”»⁴⁰.

Многие хакеры с Восточного побережья в дальнейшем переехали на Западное, где перспективы бизнеса выглядели более радужными.

Не всё, конечно, шло гладко.

«Иногда хакеры (такова реальность) отставали от новостей в своём деле и сами непроизвольно становились якорями, замедлявшими текущую работу, — не без юмора писал Эдвард Фредкин (род. 1934), профессор информатики, заместитель Марвина Минского. — Понятно, лаборатория старалась от таких работников освободиться. Иногда для них организовывали специальные командировки, обычно в достаточно отдалённые места. Ничего случайного в этом не было. Всё это организовывал я сам»⁴¹.

3

1960—1970-е годы в США были бурным временем.

Многое менялось, и менялось бесповоротно. Как пел Боб Дилан, любимый бард Стивена Джобса:

Каждый год приносил что-то новое, прежде казавшееся немыслимым.

За пару лет проходила целая эпоха. Как говорил один нетипичный герой Стивена Кинга: «До полного расцвета движения хиппи оставалось совсем немного, и [всё же] не каждый из нас понимал, что мы в первый раз увидели Знак Мира»⁴².

В 1967 году семья Джобс переехала в округ Саннивейл.

Правда, в некоторых биографиях Джобса фигурирует 1968 год, об этом говорит, например, Патрисия, сестра Стивена, а уж кому, как не ей, помнить семейные даты. Стиву тогда шёл тринадцатый год. Пол Джобс получил работу в «Spectra Physics» («Спектра физике»), это в Санта-Кларе, неподалёку. Компания разрабатывала лазеры для электроники и применения в медицине. А точная механика необходима, когда заходит речь об их наведении.

Девятый класс Джобс начал в средней школе Хоумстед-Хай.

«Она была спроектирована знаменитым специалистом по тюремным зданиям, — вспоминал Джобс впоследствии. — Похоже, проектировщик считал, что школы следует строить так, чтобы их невозможно было разрушить».

Целый комплекс зданий был разбросан по большой территории — все невысокие, все из шлакоблоков, окрашенных розовой краской. Может, для того, чтобы внушать ученикам оптимизм, замечал Джобс. Там училось множество любителей музыки, театра, мотоциклов и кожаных курток. И тут можно было не опасаться хулиганов. И дом совсем неподалёку — милях в полутора. Среди друзей Стива как раз в то время появились представители, как тогда писали, контркультуры, или, говоря проще, противники общепринятых житейских правил.

Стив быстро сдружился с хиппи, от всей души ненавидящими военных («Мы не хотим заниматься войнами!») и бизнес («Мы хотим заниматься любовью!»). «Мои друзья были интеллектуальные ребята, — вспоминал он. — Меня интересовали математика и электроника. Их тоже. А ещё нас интересовали ЛСД и весь этот контркультурный заход [trip]»⁴³.

Даже шуточки Стива часто были связаны с электроникой.

Однажды, например, он нашпиговал весь дом громкоговорителями.

Соль этой шутки заключалась в том, что громкоговорители вполне можно было использовать как микрофоны; оборудовав «операторскую» в кладовке, Стив слышал всё, о чём говорили в других комнатах. Правда, отец довольно быстро поймал его за подслушиванием и немедленно ликвидировал всю эту систему.

Стив продолжал общаться и с инженером Ларри Ланге (история с угольным микрофоном). Тот очень кстати подарил ему настоящий микрофон и заинтересовал техническими наборами, которые позволяли любителям собственными руками создавать радиоприёмники и другие приборы. В руководствах, приложенных к таким наборам, уделялось место и теоретическим объяснениям. Те, кто держал в руках, например, книгу «Технохимические рецепты», изданную задолго до начала нашей информационной эры, знают, что, изучив эти рецепты, запросто можно было удивить слишком узко образованных «профессионалов». Как вспоминал Стив, такие наборы «заставляли тебя понять, что именно ты можешь сделать. И понять то, что ты делаешь. Сделав пару радиоприёмников, ты мог [увидев в каталоге телевизор] сказать себе: я и это могу сделать. Мне повезло ещё потому, что отец и наборы “сделай сам” всерьёз убедили меня в том, что я действительно могу создать всё, что угодно»⁴⁴.

В магазинах подержанных радиодеталей и электронного лома можно было найти много нужных для подобных увлечений вещей. В выходные дни и во время летних каникул Стив не раз с большой пользой для себя подрабатывал в огромном магазине «Haltec» («Халтек»), занимавшем целый квартал.

Вот где находился настоящий рай для любителя.

Широкие полки складских ангаров были забиты отбракованными (ничто не должно пропадать!), использованными, снятыми с разобранных на запчасти устройств деталями. Ими были набиты картонные и фанерные коробки, жестяные ящики и контейнеры. Самые большие были просто выставлены на задний двор. «Там, — вспоминал Стив, — находилась специально отгороженная зона, где складывались целые блоки, снятые с подлодок “Polaris” (“Поларис”). Даже тумблеры и кнопки оставались на месте. Расцветка в основном была серой или зелёной, как у военных, но переключатели и колпачки — янтарными либо красными (расцветка всегда привлекала Стива. — Г. П., С. С.). Там были ещё и большие рубильники, если дёрнуть их, можно было вообразить, что взрываешь Чикаго».

Благодаря рекомендации инженера Ланге Стив скоро попал в исследовательский клуб (в СССР его назвали бы творческим кружком) «Hewlett — Packard» — группу из пятнадцати-двадцати студентов и школьников, которые собирались по вечерам в четверг в кафетерии «Hewlett — Packard» (тогда уже огромной фирмы). К ним обычно присоединялся кто-нибудь из инженеров и рассказывал, чем тут занимаются. «Мой отец отвозил меня в клуб, — вспоминал Стив, — я там чувствовал себя как в раю. Тогда “Hewlett — Packard” был на переднем крае по выпуску светодиодов, и мы обсуждали, что с ними можно делать. Я увидел там первый настольный компьютер. Это был 9100 А. Он был здоровенный, но выглядел красиво. Я в него влюбился».

Впрочем, сами инженеры фирмы «Hewlett — Packard» называли свой компьютер калькулятором. Билл Хьюлетт писал: «Назови мы его компьютером, его отвергли бы те, кого покупатели считали своими компьютерными гуру. Мы не хотели конкурировать с IBM. Вот мы и назвали 9100 А калькулятором, и вся эта чепуха прошла мимо нас»⁴⁵.

О предприимчивости Джобса уже тогда начали складываться легенды.

Среди них — история звонка Стива инженеру Биллу Хьюлетту.

Стив нашёл телефон инженера в обыкновенном справочнике (в то время «засекреченные» номера являлись скорее исключением). В клубе Стив конструировал определитель частоты электрических сигналов, но ему не хватало некоторых деталей, и он взял и просто позвонил генеральному директору домой. «Он ответил и болтал со мной 20 минут. Он предоставил мне недостающие детали и даже согласился взять меня на работу на предприятие, где они делали измерители частот»⁴⁶.

В Хоумстед-Хай, как ни странно, предлагался настоящий курс электроники, да и вообще в этой школе Стиву всё было по душе. В отличие от прежней, где ему нравилась только миссис Имоджен Хилл, в Хоумстед-Хай он встретил сразу несколько интересных учителей. Электронику читал бывший пилот морской авиации Джон Макколлум. К моменту появления Стива в школе Макколлум вёл свой курс уже несколько лет и создал при школе очень приличную материальную базу. «У Макколлума было не меньше измерительных приборов, чем в расположенном по соседству колледже Де-Анса, а по сравнению с Хоумстед-Хай лаборатории соседних школ выглядели так, будто находились в Верхней Вольте»⁴⁷.

На занятиях Макколлума Стив активно работал.

Правда, и тут он держался особняком.

Трудно сказать, было ли это проявлением переходного возраста или уже сформировался такой характер. Во всяком случае, юный Джобс действительно отвечал всем бунтарским настроениям 1960-х. Однако конформистом не был. Как вспоминал тот же Макколлум: «Джобс всегда в стороне, он всегда занят своими проектами. Очень скрытный. Другой».

Сам Макколлум, как бывший военный, превыше всего ставил дисциплину и уважение к вышестоящим. Поступки и слова Стива его откровенно настораживали. Он, например, не допустил слишком предприимчивого юного Джобса к своим грандиозным запасам всяческих деталей. А ещё Макколлуму не нравились наглость Стива и его постоянная присказка: «Я и так всё знаю!»

На самом деле знания Стива были ограниченными.

Его претензии уже тогда выглядели большими.

Дэниел Лайонс (род. 1960) в своей весёлой, во многом пародийной, но достаточно точной книге⁴⁸ приводит имена ряда персон, которых юный Джобс считал себе равными: Пикассо, Хемингуэй, Леонардо, Стивен Хокинг, ну ещё Билл Гейтс. Эти притязания на всезнайство, пока ничем серьёзным не подкреплённые, раздражали учителя. В 1983 году, выйдя на пенсию, Макколлум вспоминал: «Стив Джобс как-то для меня слился с фоном. Обычно он сидел в углу и занимался чем-то своим, не особо стремясь иметь дело со мной или с другими учениками. Но я очень хорошо помню, как однажды он конструировал что-то и ему понадобились детали, которых у меня не было, поскольку их поставляла только фирма Бэрроуза. Я предложил Джобсу позвонить в местный филиал и поговорить с представителем по работе с клиентами, чтобы выяснить, не найдётся ли у них детали-другой для его школьного проекта. На следующий день Джобс появился на занятиях чрезвычайно довольный собой и сказал, что Бэрроуз уже выслал ему детали и они скоро прибудут. Когда я спросил, как ему такое удалось, он ответил, что позвонил в главный офис (за их счёт) и сказал им, что работает над новым электронным прибором, испытывает различные комплектующие и всё такое прочее и вот раздумывает, стоит ли ему использовать те, что производит их фирма. Я был в ярости. Мне такое не нравилось. Я не хотел, чтобы мои ученики так себя вели. Но детали для Джобса в самом деле прибыли через день или два авиапочтой».

Другим учителем, запомнившимся Джобсу, был учитель английского.

«Когда я был старшеклассником, у нас был феноменальный курс АР English (Art and poetry). Учитель внешне очень походил на Эрнеста Хемингуэя. Он водил нас в лыжный поход в Йосемитскую долину»⁴⁹.

В старших классах Стив Джобс действительно очень интересовался одновременно и электроникой, и литературой. Его «профиль читателя» не из обычных. Он прослушивал много музыкальных записей. Он читал Шекспира (особенно любил «Короля Лира») и Платона, любил «Моби Дика» Мелвилла (Уолтер Айзексон утверждал, что однажды спрашивал Джобса, нет ли связи между некоторыми фактами его биографии и большим интересом к таким персонажам, как капитан Ахав и король Лир, но Джобс ушёл от разговора).

Ещё Джобс любил поэмы Дилана Томаса и песни Боба Дилана.

Первый из Диланов — крупный англо-уэльский поэт, отличался сложным экспериментальным стилем, полным ярости и противоречий. Он умер в 1953 году, но в 1960-х стал одним из любимейших поэтов бунтарского поколения. Интересно, что бы ответил Стив Джобс, если бы его спросили, нет ли связи между стихами Дилана Томаса и его собственной биографией?

Что касается второго, то его имя — Боб Дилан — всего лишь сценический псевдоним (взят в честь Дилана Томаса).

Юный Джобс инстинктивно разделял многие настроения «шестидесятников», вплоть до увлечения «травкой» и ЛСД. Кислотная жизнь его очень даже привлекала. Но слишком много было в Стиве замкнутой ярости (всё же — отверженный ребёнок) и желания утвердиться назло всему в этом (якобы не принимающем его) мире.

Стиву было около пятнадцати, когда он (понятно, с помощью отца) купил свой первый (подержанный) автомобиль. Через год он приобрёл другой, более приличный — Fiat 850. И тогда же начал активно покуривать марихуану.

«Однажды отец нашёл некоторое количество травки в “фиате” Стива, — писал Уолтер Айзексон. — На вопрос отца: “Что это?” — Стив хладнокровно ответил: “Марихуана”. Это был один из тех немногих случаев, когда Стиву пришлось противостоять открытому гневу отца. “Это была единственная настоящая ссора, которая у меня случилась с отцом”. И отец отступил. “Он хотел, чтобы я обещал, что никогда больше не буду курить марихуану, но я не стал ничего такого обещать”. Так что к старшим классам Стив уже хорошо знал вкус ЛСД и гашиша и даже проверял на себе, как действует на психику длительное лишение сна»⁵¹.

Интерес Стива к наркотикам в немалой степени был вызван популярными песнями и стихами любимого им Боба Дилана. При этом Стив считал, что кислота помогала ему понимать нечто важное. Что — он не брался объяснить. Но якобы помогала.

А ещё восточные духовные практики и тяга к технике.

А ещё книга Фрэнсиса Мура Лаппе «Диета для маленькой планеты».

Прочитав книгу Лаппе, Стив Джобс навсегда отказался от мяса. Активно и регулярно очищал кишечник, голодал, неделями питался только морковью и яблоками. Пачки овсянки ему хватало на целую неделю, к овсянке он добавлял миндаль. Позже, вычитав, что питаться надо только теми овощами, в которых нет крахмала, он отказался даже от хлеба, даже от овсянки. Часто ходил босиком. Медитировал. Научился, не моргая, смотреть в глаза любому собеседнику. Воскресными вечерами охотно посещал храм Кришны на западной окраине Портленда — там танцевали и пели такие же, как он, одержимые.

Крисанн Бреннан, подружка Стива, рассказывала:

«Он правда считал, что приём кислоты оказал существенное влияние на формирование его личности. Идея “просветления” интересовала тогда многих, сознательно или нет. Вся наша высшая школа была маленькой благодатной почвой, плодами которой являлись творческие студенты и учителя, многие из них стремились начать новую блестящую дискуссию, основанную на блестящих новых ценностях. Семь лет спустя после окончания старшей школы я разговаривала с журналистом “Time” Майклом Морицем, который сказал мне, что он брал интервью у учителей Хоумстеда. Не согласовывая свои ответы заранее, многие из преподавателей отмечали, что в период с 1967 по 1974 год в школе наблюдался аномальный расцвет творчества, настоящий расцвет экспериментирования в стиле бути. А затем буквально в один день без всякого предупреждения всё исчезло. Закончилось. Пропало. Прекратило своё существование. Учителя были потрясены, спрашивая друг друга: “Что произошло? Куда всё это делось?”»⁵².

«Мне кажется, — предполагала Крисанн Бреннан, — что вся эта взрывоопасная культурная магма выродилась, в конце концов, в холодную упорядоченную схему микроскопического компьютерного чипа; вот он — ответ на создание всех этих социальных сложностей, организаций, связей. Мир нуждался в более высокой организации бытия. Он призывал не только к новой науке и технологии, но и к новым законам, чтобы совладать с ними, а также к новым типам искусства и музыки, чтобы их символизировать»⁵³.

4

Оба Стива (и Джобс, и Возняк) были зациклены на песнях Боба Дилана.

Они охотились за каждой его песней, благо на них самих в то время ещё никто особенно не охотился — ни журналисты, ни сотрудники спецслужб, ни компьютерные фирмы. Они познакомились в 1969 году. Возняк был старше (на пять лет). К тому же он был типичным хакером, совершенно своим в Клубе самодельных компьютеров[8], но при этом, как ни странно, выглядел (даже психологически) несколько моложе Джобса.

«Возняк сохранял провинциальную самоуверенность и прямолинейность хорошо изолированного гения-электронщика. Весь мир для него делился на чёрное и белое, хорошее и плохое — в духе бинарной логики электрических схем, которые он так самозабвенно рисовал. Возняк не тратил время на девушек и ненавидел наркотики. Когда однажды он обнаружил семена, похожие на семена конопли в спальне сестры, он тут же донёс матери»⁵⁴. А мать его, кстати, была членом Республиканской лиги Купертино. В 1962 году, когда Ричард Никсон (1913—1994) избирался губернатором Калифорнии, юный Стив Возняк по поручению своей матери вручал кандидату на губернаторский пост адрес от выдуманной по ходу дела «Школьной ассоциации радиолюбителей за Никсона». Фото даже попало в местные газеты.

Родился Стив Возняк в Купертино, в нескольких милях от Саннивейла.

«Я знал, что мой отец инженер, — вспоминал он. — И я знал, что он работал в ракетной программе в фирме “Lockheed”. Об этом отец сам упоминал, но это, собственно, было всё, что он говорил о своей работе. Оглядываясь назад, думаю, что помалкивал он о ней в основном из-за того, что шёл конец 1950-х — начало 1960-х, самый разгар холодной войны, когда космическая программа была горячей темой и, понятно, секретной, и всё такое прочее. Над чем он работал, что он делал на работе каждый день — об этом дома не говорили»⁵⁵.

Благодаря отцу Воз получил гораздо более систематическую инженерную подготовку, чем Джобс. Избегая рассказов о конкретном содержании своей работы, Возняк-старший много рассказывал сыну об основах инженерного дела, демонстрируя при этом немалый педагогический талант.

Эти уроки оказались серьёзными. Они обеспечили Возу поразительно ранний старт в инженерном деле. Да и как иначе? Стоило только задать вопрос, и отец тут же отвечал.

А вопросов хватало.

Буквально в каждой комнате дома скрывались интереснейшие вещи — сопротивления, батареи, конденсаторы с загадочной маркировкой. Отец, по воспоминаниям Воза, всегда начинал с основ, кстати, но менее интригующих для семи- восьмилетнего мальчишки, чем загадочные символы на разноцветных деталях, — например, с разговора об электронах, протонах, нейтронах и более сложно устроенных атомах. А затем ясно и понятно объяснял, почему электроны могут двигаться через определённые материалы и как образуется электрический ток. Уравнениям и вычислениям научить ученика младших классов трудно, но можно показать рисунки, можно простыми словами объяснить физическую связь между напряжением, сопротивлением и током. Благодаря отцу Воз рано узнал, как работает электрическая лампочка, и почему Эдисон решил, что внутри электрической лампочки должен быть вакуум, и почему не перегорают десять двенадцативольтовых лампочек, включённых последовательно в сеть на 127 вольт. При этом отец умел каким-то особенным образом подчеркнуть, что нет в этом никакого чуда, просто так изначально устроен наш мир. Он объяснил Стиву, что такое транзистор, и как он работает, и как можно использовать транзисторы для усиления сигнала, и как из транзисторов, диодов и сопротивлений можно собрать (или не собрать) всякие логические элементы.

К четвёртому классу Стив уже разбирался в таких вещах.

Но самым главным было то, что отец объяснил сыну саму суть своего инженерного дела. «Я и сейчас помню, как отец говорил, что быть инженером — это значит достичь наиболее уважаемого положения в мире. Всякий, создающий электронные устройства, несущие пользу людям, выводит общество в целом на новый технический уровень. Отец не раз говорил мне, что, будучи инженером, можно изменить мир».

При этом Стивен Воз рано осознал опасную сторону техники.

«Когда инженеры создают что-нибудь особенное, часто возникает спор, как созданное ими может быть употреблено — во благо или во зло. Ну, вроде атомной бомбы. Мой отец придерживался того мнения, что любые изменения, именно изменения движут мир вперёд и в основе своей все они — благо. И любое новое устройство — благо, и оно [это устройство] должно быть создано, и этому не должны мешать правительства или кто-то ещё. Я принял такой взгляд очень рано, когда мне было лет десять или даже меньше. В моей памяти осталось, что в основе своей технология — это, прежде всего, именно благо, а не зло. Люди до сих пор всё время об этом спорят, но у меня нет никаких сомнений. Это благо. Я уверен, что именно новые технологии движут нас вперёд»⁵⁶.

Как и Джобс, Воз учился в средней школе Хоумстед-Хай.

Задолго до того как на курс электроники записался Джобс, Возняк считался первым учеником у строгого Джона Макколлума. И не просто первым учеником, а ещё одновременно — президентом Математического клуба, президентом Клуба любителей электроники, лауреатом многочисленных премий школьных научных соревнований и автором огромного количества построенных им электронных схем.

В старших классах Воз решительно развернулся от электроники к полноценному хакерству. В последний год учёбы Джон Макколлум был так доволен его успехами, что разрешил во второй половине дня в пятницу вместо школьных занятий ходить в вычислительный центр в Саннивейле и там учиться компьютерному программированию. В самой школе компьютеров не было. Стив просто купил учебник программирования Fortran и быстро научился работать с этим языком. Инженеры в Саннивейле научили его набивать перфокарты. По тому времени это был едва ли не самый быстрый способ ввода данных: подготовив пакет, его можно было сразу ввести в машину!

Первой программой, написанной Возом, оказалась программа обхода всей шахматной доски ходом коня. Компьютер начал работу, но почему-то никак не мог закончить «порученного» ему дела. Инженер, помогавший Возу, предположил, что машина вошла в «бесконечный цикл», то есть в ней циклически повторяются одни и те же состояния, так что работу пришлось прервать. Но на следующий день Воз добавил к своей программе ещё одну, дополнительную, позволяющую распечатывать промежуточные состояния, и убедился, что никакого «бесконечного цикла» нет, просто придуманный им алгоритм неэффективен. Машине понадобилось бы десять в двадцать пятой степени лет для полного завершения запланированной им работы. «Это заставило меня понять, что миллион операций в секунду — ещё далеко не все!»⁵⁷

«Однажды, — вспоминал Возняк, — я увидел учебник под названием “Пособие по малым компьютерам”. Я очень интересовался этими машинами и теперь узнал, как они работают. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Инженеры разрешили мне взять увиденное мною пособие домой. В нём описывалось устройство компьютера PDP-8».

Настоящий хакер — это не просто программист.

Настоящий хакер должен хорошо разбираться в «железе».

Программист, не имеющий прямого доступа к компьютерам, рискует очень быстро оказаться в полной зависимости от высших «жрецов» (техников и инженеров), так что допуск к компьютеру всегда, с самого начала предполагал хорошее знание техники, ну хотя бы для того, чтобы самостоятельно справляться с многочисленными сбоями.

Возняк в этом смысле оказался классическим хакером.

В восьмом классе он самостоятельно создал калькулятор на основе сотни транзисторов, диодов и сопротивлений — на десяти платах. Он даже получил главный приз на местном конкурсе, организованном военно-воздушными силами США, хотя среди соперников Воза были школьники старших классов, включая двенадцатый⁵⁸. Правда, столь страстное увлечение мешало Стиву нормально развиваться. Одноклассники бегали на вечеринки, ухаживали за девочками, занимались спортом, а он сидел в одиночестве над своими программами. «А поскольку я стал таким именно в переходном возрасте, то скоро пошёл на дно, — признавался он позже. — Это стало для меня настоящим потрясением. Не считая научных проектов, где я по-прежнему признавался и учителями, и взрослыми, во всём остальном я чувствовал себя страшно неловким, никому не нужным. Я не чувствовал себя своим даже среди ребят моего возраста. Мне казалось, я не понимаю их языка».

Конечно, Воз попытался компенсировать утерянное всяческими проделками, используя свои технические знания. Например, он собрал сирену, имитирующую полицейскую. Он спрятал её за подвешенным к потолку телевизором прямо в классе для занятий вождением. Сирена включалась дистанционно. В другой раз Воз собрал метроном, имитирующий бомбу с часовым механизмом, и спрятал его в чужом шкафчике для одежды. Для большего эффекта он содрал с батареек этикетки, грубо обвязал их скотчем и написал от руки — «контактная взрывчатка».

Эта проделка закончилась большим скандалом.

Учитель английского услышал тиканье в шкафчике.

Вызванный учителем директор школы открыл шкафчик, схватил «бомбу» и героически вынес её на футбольное поле. Вызвали полицейских. Заподозрили Воза, поскольку при изготовлении своего «взрывного» устройства он использовал детали, выпрошенные у своего соседа. Возможно, Воз и на этот раз сумел бы отвертеться, но не смог удержаться от смеха, слушая взволнованные слова «героя»-директора. В результате возмущённое руководство отправило Воза на всю ночь в камеру для малолетних преступников. Правда, там для него тоже всё обернулось не так уж плохо: он быстро объяснил соседям по камере, как подшутить над тюремщиками, отсоединив провода от вентилятора на потолке и подключив их к тюремной решётке. Прикоснувшись к решётке, надзиратели получали удар током.

Так Возняк всё больше погружался в занятия электроникой.

«Я хорошо знал логический дизайн. Знал, как из деталей построить нужные логические схемы. К тому же у меня теперь было описание [учебник] того, как вообще устроен компьютер. В одиночестве я провёл дома много ночей, обдумывая, как скомбинировать логические элементы правильно, то есть как создать такую машину, как PDP-8. Конечно, мой первый проект на бумаге был полон ошибок, но, в конце концов, это было только начало...

Я достал учебники, описывающие мини-компьютеры, которые тогда производились. Это было время настоящего бума на рынке. Физические объёмы компьютеров уменьшались, они уже не занимали целые залы, как прежние счётные машины. Типичный мини-компьютер, у которого было достаточно памяти для хранения программы, был размером уже не больше микроволновой печи (правда, тогда они были гораздо крупнее нынешних. — Г. П., С. С.). Я достал учебники по мини-компьютерам таких фирм, как “Varian”, “Hewlett — Packard”, “Digital Equipment”, “Data General”, и многих других. Когда появлялось свободное время, я брал каталоги логических элементов (чипов), из которых, собственно, и делаются компьютеры, открывал учебник и начинал разрабатывать свою версию. Неоднократно я это повторял, используя всё более новые и лучше подобранные детали. У меня появилась как бы собственная игра: стараться спроектировать новый компьютер, используя как можно меньшее количество чипов. Не знаю почему, это стало моим любимым развлечением. Я работал в одиночестве в комнате за запертой дверью. Я не рассказывал об этих своих занятиях никому — ни родителям, ни друзьям, ни учителям, действительно никому, многие годы»⁵⁹.

Но выдающиеся хакерские способности вовсе не означали, что их носитель окажется хорошим студентом. Это доказывает опыт многих известных хакеров из Массачусетского технологического института. Окончив школу, Воз поступил в Университет Колорадо. Конечно, отец предпочёл бы, чтобы Стив учился в своём родном штате, это было гораздо дешевле, но импульсивный Воз выбрал этот университет только по той причине, что уже договорился с двумя своими одноклассниками поступать именно туда. Вот они втроём и полетели в Колорадо. Там Воз впервые увидел снег. Да, да, там, в Боулдере, шёл настоящий снег, ведь этот город лежит в предгорьях Скалистых гор на высоте более полутора тысяч метров.

«Я просто влюбился в это место».

Плата за обучение в Колорадо для студентов из других штатов была гораздо выше, чем в Калифорнии для «своих». По этому показателю Университет Колорадо вообще занимал второе место в Штатах. Но Воз настаивал на своём выборе.

После горячих споров Воз и его отец пришли к компромиссу.

Отец был согласен оплатить первый год обучения в Колорадо, но при том условии, что потом Стив переведётся в колледж Де-Анса, а после него поступит в Калифорнийский университет в Беркли, где плата будет меньше.

Договорившись с отцом, Воз с лёгким сердцем отправился в Колорадо.

Впрочем, его первый студенческий год никак нельзя было назвать успешным.

По сути, этот первый учебный год мог стать для Воза последним. Оказалось, он слишком много драгоценного компьютерного времени тратил на то, что декан считал чистой ерундой (например, игру в бридж). А осенью 1968 года, когда в президенты США избирался Ричард Никсон, главный местный компьютер Колорадо — CDC-6400— беспрерывно работал всю долгую хлопотную ночь. Как выяснилось, он был занят вполне банальными подсчётами. Ещё один голос за Никсона... Ещё один голос за Никсона... Ещё один голос за Никсона... Ещё один...

К чести Воза, своего имени он не скрывал.

Он так и расписывался в журнале: «Стивен Возняк».

Да, студентом Воз оказался не лучшим. Но именно по некоторой своей незрелости, а вовсе не из-за отсутствия талантов.

«Моего соседа звали Майк, — вспоминал Возняк. — Первое, что я заметил, войдя в комнату со своими сумками, было то, что он развесил по стенкам пару десятков фото из “Плейбоя”. Это было совсем не то, что я видел раньше. Но скоро я убедился, что Майк любит чистоту, и мне нравились его рассказы о том, как он учился в школе при военной базе в Германии и обо всём, что он там повидал. Ещё он мне казался очень продвинутым сексуально. Иногда мог сказать, что хотел бы, чтобы ночью комната была в его полном распоряжении. Ну, тогда я мог взять с собой свой магнитофон и побольше записей — мне нравились Саймон и Гарфункель — и пойти в комнату, скажем, к Ричу Зенкере и вернуться как можно позже. Помню, однажды, когда я спал, Майк привёл посреди ночи одну мормонскую девушку. Он был крутой парень»⁶⁰.

Очень привлекательными для Воза (помимо некоторых любимых предметов) оказались карточные игры да ещё дерзкие проделки (в духе прежних школьных), основанные на его превосходном знании техники. Например, он сконструировал удобную карманную глушилку для телевизора. В общем-то обычный колебательный контур, но его легко можно было подстроить под частоту телевизора. всё нужное Воз втиснул в корпус от девяти вольтовой батарейки, только вот антенну пришлось прятать в рукаве. Использовал свою глушилку Воз для «бихевиористских» (так он это называл) экспериментов с товарищами по университету. Приходил в комнату, где ребята смотрели футбольный матч, и незаметно включал свою игрушку. Понятно, изображение на экране начинало дёргаться, искажалось или вообще пропадало, но главное развлечение начиналось чуть позже. Воз то включал, то выключал собранную им игрушку — в зависимости от реакции зрителей. Например, заставлял кого-нибудь поднять антенну как можно выше (видите, он, как и все, удивлён и пытается помочь), а другого — держать руку на телевизоре...

Всё же главной страстью Воза оставались компьютеры, он даже записался на спецкурс, предназначенный для старшекурсников.

«Сам факт, что я смог туда записаться, казался удивительным, — вспоминал он. — В то время немногие колледжи предлагали своим ученикам курс по компьютерам. А в курсе этом подробно рассказывалось о компьютерах, об их архитектуре, о действующих языках программирования, операционных системах, обо всём. Это действительно был всеобъемлющий курс»⁶¹.

Впрочем, Возняк и тут использовал свою глушилку.

И чуть было не попался.

Аудитория, зарезервированная для курса, оказалась слишком тесной, и часть студентов, в том числе Воз, перешла в соседнюю, где курс транслировался по телевизору.

К тому времени Воз уже поместил свою глушилку в обычный корпус от авторучки. На всякий случай. В общем, все телевизоры сразу засбоили. Тот, что находился ближе всего к Стиву, как-то ещё работал, а вот остальные смотреть было невозможно. Опытные ассистенты, находившиеся в аудитории, подозрительно уставились на студентов: «А ну, у кого тут передатчик, выключите». Воз догадался дождаться ухода одного из студентов и только потом выключил свою глушилку. В результате заподозрили того ни в чём не повинного парня. Как позже вспоминал сам Возняк: «Не знаю, сделали ли ему что-нибудь. Вряд ли. Ведь они не могли поймать его с глушилкой. Единственная была у меня».

А вот другая история привела Воза к настоящим неприятностям.

Однажды он написал несколько программ, должных считать очень большие числа — степени двойки, числа Фибоначчи и т. д. С точки зрения современной математики алгоритмы не представляли собой ничего особенно оригинального, но Воза интересовала чисто хакерская сторона дела — как сохранять в памяти и выводить на печать очень большие числа, а также (и это главное) как обойти правило, неукоснительно действовавшее в вычислительном центре: исполнение любой программы обязательно прерывается после 64 секунд работы, для того чтобы «отсечь» возможность случайного вхождения программы в бесконечный цикл. Вот программа Воза и работала эти 60 секунд и печатала ровно столько же листов (листингов) с результатами. А когда Воз запускал её снова, программа послушно работала ещё 60 секунд, причём с того места, где закончила работу перед этим. В конце концов, нарушения эти были замечены, и Воза вызвали к профессору. Там выяснилось, что студент Стивен Возняк израсходовал на себя лично в пять раз больше компьютерного времени, чем было предусмотрено на весь предмет в течение года.

«Конечно, я не думал, что мне, молодому студенту-первокурснику, предъявят счёт, но испугался, даже очень испугался такого оборота, потому что сумма, о которой шла речь, измерялась тысячами долларов — больше, чем моя плата за всё обучение. Короче, в конце учебного года мне назначили испытательный срок. Я очень не хотел, чтобы родители об этом узнали, поэтому на следующий год решил всё-таки перейти в колледж Де-Анса, который находился рядом с моим домом, — вместо того, чтобы учиться в Колорадо, как все мои друзья»⁶².

По своему предмету, однако, Воз получил наивысшую оценку.

«Я снова был дома, — вспоминал он позже, — и ходил в местный колледж Де-Анса. Я тратил массу времени, проектируя и совершенствуя компьютеры на бумаге. К тому времени, когда я окончил колледж, я спроектировал и усовершенствовал многие из самых известных во всём мире компьютеров. Я стал настоящим экспертом по дизайну, поскольку много раз переделывал прототипы. Я делал всё... кроме того, чтобы действительно делать настоящие компьютеры. У меня не было сомнений в том, что если я когда-нибудь всё же сделаю свой компьютер, то смогу заставить его работать. Я был виртуальным экспертом (имею в виду программистский смысл этого слова). Я так никогда и не сделал эти придуманные мною компьютеры, но я был настолько зачарован ими и так хорошо знал их устройство, что легко мог бы разобрать любой из них и собрать снова, и он бы получился ещё дешевле, ещё лучше и ещё эффективнее... Понятно, я не решался обратиться к компаниям, производившим чипы, за бесплатными образцами их дорогостоящей продукции. Только годом позже мне предстояло встретить Стива Джобса, который показал мне, насколько он был храбрее меня, попросту звоня представителям по продажам и получая бесплатно их чипы. Я бы никогда не смог этого повторить. Различие наших характеров, интровертного и экстравертного (догадайтесь, кто был кем), действительно пошло нам на пользу. Что было трудно для одного, другой делал с лёгкостью»⁶³.

Медленно, очень медленно Воз взрослел.

«В Де-Анса я впервые всерьёз задумался о войне. О том, правильная ли вьетнамская война или нет. До этого, в старших классах, я целиком был за войну. Мой отец говорил, что наша страна — величайшая в мире, и я, конечно, думал, как он. Мы всегда за демократию — против коммунизма! А почему, это ясно из нашей Конституции. Я никогда не задумывался о политике, просто всегда был за нашу страну, не важно, правы мы или нет. Я имею в виду, что я был за нашу страну, как вы, к примеру, болеете за школьную команду, независимо от того, сильная она или нет. Но всё же я начал спрашивать себя: если так, то почему столько людей выступает против войны? Одной из главных проблем (для меня) было, например, то, что Южный Вьетнам, который, как предполагалось, мы защищаем, даже близко не приближался к общепринятому понятию демократии. Он даже больше, чем Северный, был похож на коррумпированную диктатуру. Как мы вообще можем находиться на одной стороне с диктатурой? Совсем непонятно... Там, в Де-Анса, я много думал о войне. Я считал себя храбрым, но стал бы я стрелять в другого человека, случись такая ситуация? Помню, как часто я сидел в одиночестве в своей спальне за белым ламинированным столиком и пытался понять: а вот если бы, правда, кто-то начал стрелять в меня, я смог бы в него выстрелить?»

Подобные вопросы мучили и героя известного романа Уильяма Сарояна:

«Ты убил кого-нибудь в ту войну, папа?

Отец молчал.

— Кто это был? — спросил я.

— Он уже мёртвый был. Он был никто. Прежде это был парень лет восемнадцати, а тогда он уже был никто.

— Для чего же ты это сделал?

Отец посмотрел на меня, потом поднёс стакан к губам и заговорил, не отнимая его ото рта:

— Ради тебя, наверное. Ради себя я бы этого ни за что не сделал. Не хочу валить на тебя вину, но это сделал ты — понимаешь? Просто я должен был это сделать. Я не хотел быть убитым, пока не погляжу на тебя»⁶⁴.

«Когда мне было около девятнадцати лет, — вспоминал позже Возняк, — я прочитал книгу “Документы Пентагона”[9] и узнал, что там на самом деле происходило в этом Вьетнаме. В результате у меня появились очень противоречивые чувства и начались ужасные ссоры с отцом. К тому времени он сильно пил, спорить с ним было трудно, а у меня ведь была новая правда. Я начал понимать, как далеко могут зайти правительства, чтобы заставить людей им верить...»⁶⁵

В связи с вьетнамской войной Возу пришлось самому познакомиться с прелестями бюрократического планирования. Он был студентом колледжа, и ему полагалась законная отсрочка от призыва. Но переход из Университета Колорадо в колледж Де-Анса привёл к путанице, и Стив Возняк оказался в списках призывников. Конечно, он тут же подал просьбу пересмотреть дело. Тем временем в правительстве было принято новое решение. Порядок призыва отныне стал определяться лотереей, и Возу выпал большой номер — это позволяло не беспокоиться о призыве. Конечно, он обрадовался, но его прежняя просьба об отсрочке уже рассматривалась. Это привело к тому, что ему дали отсрочку до конца года, зато аннулировали результат лотереи. Как же так? Что с ним будет, когда учебный год кончится? С огромным трудом Воз всё же добился того, чтобы признали именно результат лотереи.

На фоне своих антивоенных настроений Воз впал в стресс.

Он даже обдумывал способ перебраться в Канаду или добиться через суд решения о том, что служить в армии ему не позволяют религиозные убеждения, хотя религиозным человеком он себя никогда не считал.

«С этого момента я и мой отец уже не соглашались ни в чём».

В те годы Возняк выглядел, как хиппи. И «Сутру о Подсолнухе» Аллена Гинзберга он тоже хорошо знал.

Но, несмотря на все эти знания и размышления, Воз так и остался чужим для хиппи, главным образом потому, что (в отличие от Стива) испытывал стойкое отвращение к любым видам наркотиков и алкоголя.

После года учёбы в Де-Анса он решил поработать в какой-нибудь серьёзной фирме, где можно было реально заняться программированием, ну, и, понятно, заработать на то, чтобы продолжить учёбу, скажем, в Беркли.

И ещё была у Воза мечта: свой компьютер!

Он много раз твердил отцу, что всё равно станет обладателем самого замечательного компьютера, примерно такого, как Nova фирмы «Data General». У этой машины было тогда целых четыре килобайта памяти, как раз достаточно, чтобы удерживать небольшие программы.

Узнав, что в Саннивейле (совсем неподалёку) работает представительство «Data General» и там продают упомянутые компьютеры, Воз решил поехать туда со своим приятелем Алленом Баумом. Офис представительства выглядел вызывающе красиво, а середину его занимала стеклянная витрина, в которой красовался настоящий компьютер. Он не был размером с комнату, как многие тогдашние компьютеры, он, можно сказать, был совсем небольшой — примерно с холодильник, и к нему подсоединялись разные другие хитрые устройства — принтеры и дисководы размером с машину для мойки посуды.

Ну и, конечно, провода.

Все вместе это потрясло Воза.

«А другим потрясением было то, что мы ошиблись дверью, — вспоминал он позже. — Оказывается, это не была “Data General”, это была компания поменьше, под названием — “Tenet”. Мы с Алленом написали заявления на работу в качестве программистов, и знаете... нас взяли! И сразу поручили программировать на Fortran. Так что мы, наконец, смогли узнать этот компьютер очень хорошо. Можно сказать, мы разобрались во всех глубинах его архитектуры. В общем-то я остался не очень высокого мнения об этой его архитектуре, но позже компании удалось построить кое-что совсем неплохое — работающий компьютер, быстрый и недорогой по тем временам, то есть он стоил не больше 100 тысяч долларов. У него была хорошая операционная система, и можно было использовать несколько языков программирования. Этот компьютер и близко не подходил к тем, которыми мы пользуемся сегодня. У него не было ни дисплея, ни клавиатуры, а на передней панели просто мерцали лампочки, которые позволяли прочитать результат; сама информация вводилась в него на перфокартах. Всё равно, для своего времени это была крутая машина»⁶⁶.

Фирма, в которой начал работать Воз, просуществовала год и закрылась.

А он настолько увлёкся новой работой, что решил пропустить ещё один учебный год. Он даже рассказал одному из сотрудников фирмы, как год за годом проектировал свои собственные компьютеры на бумаге, но, конечно, ничего не мог реализовать, поскольку у него нет нужных деталей. Сотрудник сжалился и пообещал Возу достать нужные детали. Но Воз боялся, что эти детали придут к нему не совсем честным путём (в этом проявлялся весь его характер), и не решился воспользоваться предложенной помощью. Ведь нужны тысячи деталей, чтобы создать настоящий компьютер! Вот если бы собрать совсем маленький. Воз даже прикинул, что смог бы обойтись парой десятков (вместо сотен) чипов.

У Джобса и Возняка были общие знакомые.

С младшим братом Воза Джобс ходил в бассейн; другим общим знакомым оказался некий Билл Фернандес — с ним Джобс познакомился, когда Возняк ещё учился в Колорадо. Фернандес позже вспоминал, что его и Джобса в тот год больше всего интересовала духовная сторона жизни. Кто мы? Зачем? Откуда? Куда идём? Джобс, как и его приятель, мог обсуждать такие вопросы часами. Ко всему прочему, Фернандес оказался соседом Воза, и тот, конечно, сразу привлёк его к работе над своим компьютером. Занимались они сборкой в гараже Фернандеса (точнее, в гараже его родителей). Постоянную жажду приятели утоляли крем-содой, которую покупали в близлежащем супермаркете. По этой причине Воз этот свой самый первый компьютер называл «крем-содовым». У него была совсем небольшая материнская плата — где-то четыре на шесть дюймов (то есть десять на пятнадцать сантиметров), куда присоединялись все чипы, которые Воз сумел раздобыть.

«Как у всех компьютеров в то время, у него не было ни экрана, ни клавиатуры. Никому это ещё не приходило в голову. Вы писали программу, набивали её на перфокартах, засовывали в читающее устройство и получали результат, глядя на мигающие огоньки на передней панели. Или вы могли написать программу, заставляющую машину издавать “бип” через каждые три секунды...»⁶⁷

Зато, отмечал Воз, этот «крем-содовый» компьютер имел 256 байт[10] оперативной памяти. Примерно столько памяти нужно для записи вот этой фразы. И вообще, оперативная память на чипах была в то время почти неслыханной вещью, использовались тогда в основном магнитные сердечники. Выпускать первые чипы Intel 1103 объёмной оперативной памяти начали только в 1970 году, и каждый из них стоил несколько сотен долларов.

Создание компьютера заняло у Воза около полугода.

«Однажды моя мама позвонила в газету “ Peninsula Times” и рассказала им о нашем крем-содовом компьютере. Появился репортёр, задал кое-какие вопросы, сделал снимки, а когда заканчивал работу, то наступил на провод и... сжёг нашу прекрасную машину! Из “крем-соды” пошёл дым. Но статья в газете всё-таки вышла, и это было здорово».

Да, в общем, Воз не жалел об утрате.

Он прекрасно понимал, что собранный ими компьютер не способен выдавать что-либо по-настоящему полезное. Когда через несколько лет в продаже появились наборы «Сделай сам», любой желающий мог уже собрать что-то подобное. Зато, вспоминал Воз, именно «крем-содовый» компьютер привёл к тому, что они наконец встретились со Стивом Джобсом.

«Я был на четыре класса старше его в школе и не знал его. По возрасту он был ближе к Биллу Фернандесу. Однажды Билл сказал: “Слушай, тебе тут надо кое с кем встретиться. Его зовут Стив. Он любит проделки, вроде тебя, и тоже увлекается электроникой”. Так что одним прекрасным днём Билл позвал Стива к себе домой. Я помню, как мы в тот день долго сидели на тротуаре перед домом Билла и обменивались историями, главным образом о разных своих шутках, а также об электронных устройствах, которые мы тогда конструировали. Я сразу почувствовал, что у нас много общего. Мне обычно трудно объяснять людям, над какими конструкциями я работаю, но Стив понимал меня с полуслова. И он мне понравился. Он был такой худой, и жилистый, и полный энергии. А потом Стив зашёл в гараж и увидел наш крем-содовый компьютер (это было до того, как он сгорел). Наша работа произвела на него впечатление, ведь мы в самом деле создали настоящий компьютер с нуля. Стив и я сразу почувствовали, что мы близки друг другу, хотя он был всего лишь старшеклассником и жил в миле от меня — в Лос-Альтосе. А я жил в Саннивейле. Так что Билл оказался прав: у нас, у двух Стивов, правда оказалось много общего. Мы говорили об электронике, о музыке, которая нам нравилась, обменивались разными историями о своих удачных шутках. А впоследствии даже кое-что устраивали вместе»⁶⁸.

Стоит, наверное, к сказанному добавить слова Крисанн Бреннан:

«Когда бы Стив и Воз ни встречались, они вели себя как восторженные дети. Они были настолько поражены своими собственными открытиями и прорывами, настолько этим возбуждены, что в прямом смысле слова прыгали друг вокруг друга, гоготали, истерически повизгивали и громко смеялись. Их звуки действовали мне на нервы даже хуже, чем скрежет ногтей по классной доске. Своим шумом они выгоняли меня из гаража, и я старалась оказаться как можно быстрее вне пределов слышимости — настолько ужасен был производимый ими гам»⁶⁹.