Столкновение в Вихре

Alys Avalos

«Столкновение в вихре»

Перевод на русский язык Guievere

Глава 1

«Ветер войны»

С чудесного воссоединения в доме Пони прошло два года. Многое изменилось, но кое-что осталось по-старому. Немногое изменилось и в маленьком приюте в зеленой долине, созданном благодаря труду двух женщин, и на поприще семьи Одри среди шумных улиц Чикаго. Но жизнь наших героев претерпела некоторые изменения.

Уильям Альберт вступил в полное владение своим состоянием и вел дела Одри с той мудростью и успехом, которого всегда ждала тетушка Элрой. Арчи решил поступить в университет на факультет права, что доставило большое удовольствие родителям Энни, которые были без ума от будущего зятя. Энни тоже изменилась в лучшую сторону. Без сомнений, она стала леди, какой всегда мечтала видеть ее мать. От природы милая, с великолепными манерами, благодаря полученному образованию, она превратилась в изящное создание с чудными глазами и удивительной фигурой. Все высшее общество было не против приударить за ней, причем гораздо сильнее, чем некий молодой человек. Но Арчи и Энни были вместе так долго, что ни у кого не возникало сомнений, что сразу после окончания учебы Арчи они поженятся.

Пати все еще жила с бабушкой во Флориде, но каждое лето она приезжала в Чикаго, чтобы провести несколько недель с друзьями, которые стали ей так дороги. Она никогда не была красива, но Бог наделил ее мягким характером и той особенной добротой, которая сделала ее привлекательной для каждого, в том числе и для мужчин. Но ни один из них не мог занять места Стира, а Пати не хотела навязывать своему сердцу нелюбимого.

Лиза Лока стала широко известна, как завсегдатай почетных клубов Чикаго. Высокая и стройная, с убийственными глазами и смелой улыбкой, она проводила время на балах, приемах, вечеринках и тому подобных бесполезных мероприятиях. Она решила жить без ограничений, чтобы восполнить пустоту после двух парней, которые ей не принадлежали... Энтони и Терри. И никто не собирался останавливать ее. Ее темную душу бередило лишь одно: невозможность отомстить той, кого она ненавидела всем сердцем, но у кого был могущественный защитник.

Нил же превратился в законченного алкоголика, несмотря на все попытки Альберта исправить его положение. Он не мог смириться с отказом, тем более что объект его страсти оказался недосягаем.

Ведь теперь Кендис Уайт Одри была более независима и свободна, чем когда-либо в ее жизни. Она продолжала носить фамилию приемной семьи лишь из признательности к человеку, которого любила, как старшего брата. Иногда ее можно было увидеть на приемах, способствовавших успеху бизнеса Одри. Но в остальном она осталась такой же милой и скромной девушкой, как и прежде.

Она оставила за собой старую квартиру и жила там, вопреки причитаниям миссис Одри по поводу девушек, живущих одиноко. Но Кенди еще и продолжала работать медсестрой. Желая помочь шефу побороть страсть к алкоголю, ей удалось спасти старика, и теперь оба они работали в большой больнице, в которую они были приняты без помощи Альберта. Несмотря на искреннее желание молодого человека помочь своей протеже и старому доктору, Кенди настояла, что сама найдет выход. И в который раз она преуспела в своей борьбе.

Кенди было 18 лет, и невинная красавица, которая давным-давно в особняке Лейквуда очаровала юных Одри, превратилась в захватывающую дух женщину с мягкими чувственными формами, ослепительной улыбкой и глазами, за которые можно было умереть. Веснушки на носу почти полностью исчезли, а на их месте остались лишь несколько нежных розовых пятнышек. Ее манеры стали мягче, но сохранили жесткие движения человека, регулярно занимающегося спортом, что было необычно для женщин ее времени. Но эксцентричная наследница одного из самых богатых семейств в Соединенных Штатах во многом отличалась от других.

Тетушку Элрой Одри беспокоила одинокая жизнь Кенди. Она опасалась, что избранник девушки может оказаться недостойным престижа и состояния семьи. Для нее было потрясением узнать, что Уильям Альберт позволил ей разорвать помолвку с Нилом. Для обеих семей она могла стать выгодной сделкой, но Альберт не оставил на это не малейшей надежды. В свою очередь, Альберт тоже волновался из-за одиночества Кенди, но она выглядела настолько уверенной в своих намерениях, что он не мог противиться ее желанию жить собственной жизнью.

В душе Альберт надеялся, что его малышка когда-нибудь найдет любовь, которую теряла вот уже дважды, ведь она заслуживала счастья, больше чем кто-либо. С началом 1917 года у Альберта появились новые заботы. Ситуация между Соединенными Штатами и Германией складывалась не лучшим образом.

С момента затопления «Лузитании» немецкой торпедой, когда погибли 128 американцев, прошло 2 года. С тех пор дела шли все хуже и в феврале 1917, Президент Вильсон разорвал дипломатические отношения с Германией.

Поэтому в воздухе витала угроза неизбежной войны. Как богатый банкир, он знал, что его состояние сыграет важную роль в конфликте. Но он и предположить не смел, каким образом исторические события затронут жизнь его близких.

Солнечным весенним утром Кэтрин Джонсон вошла в комнату отдыха медсестер в сильнейшем волнении. Ее щеки раскраснелись, и она почти задыхалась. Кенди, весело болтая с другой медсестрой, сидела там, когда Кэтрин своим приходом прервала их разговор. Блондинке даже не понадобилось спрашивать, что произошло, ведь каждое слово было написано на лице коллеги: Соединенные Штаты объявили войну Германии. Кенди был знаком это торжественное выражение лица Кэтрин и осознавала важность события для всей страны и для нее самой…

- Кенди, - в третий раз произнесла Кэтрин. - Ты меня слушаешь? Не хочешь сказать что-нибудь по этому поводу?

- Ой, прости, - отозвалась Кенди, отвлекаясь от своих мыслей. – Я просто… - она заколебалась. – Девочки, извините, но мне нужно кое-что сделать. – С этими словами она быстро ушла, не обращая внимания на заинтригованных медсестер.

- Что это с ней? Она даже не отреагировала на новость, - сказала Кэтрин.

- Наверно, она очень расстроилась. До твоего прихода все было в порядке, - ответила вторая медсестра.

- Ей есть за кого беспокоиться? – с любопытством поинтересовалась Кэтрин.

- Любовные дела? Вряд ли. Она милая девушка, но, как только речь заходит о ее личной жизни, как она тут же замыкается в себе. Можно подумать, ее не интересуют мужчины.

А блондинка тем временем неслась через парк. Она бежала к ближайшему газетному киоску, чтобы удостовериться в реальности события, которое снова могло изменить ее жизнь

На первой странице говорилось: «Утром 6 апреля 1917 года президент Вудро Вильсон объявил войну и подал прошение о добровольцах для защиты страны». Со смесью страха, волнения и других странных чувств, которым не было определения, пальцы Кенди сжали газету. Словно сама судьба призывала ее продолжать путь… торопиться на встречу, назначенную много лет назад. Она была готова к этому мгновению, и вот наступило время исполнить обязанности. Ей вспомнились Флэмми, находящаяся на фронте, и Стир, которому уже не дано вернуться. Готова ли она покинуть Чикаго, где оставались ее друзья, Дом Пони, где можно было найти поддержку и помощь? Найдет ли она храбрость предстать перед ужасами войны?

Мимо нее прошла молодая пара с малышом. Сияющая женщина, сжимала руку мужа, а он нес маленького мальчика. Кенди следила за их прогулкой по парку, пока они не исчезли из виду. Они казались такими счастливыми и не осознающими надвигающейся опасности. Она знала, что у молодой матери было две уважительные причины, чтобы остаться в Америке, когда вся армия уже готовилась защищать страну. У нее была семья, о которой нужно заботиться… А Кенди? Кто ждет тебя дома, Кендис Уайт?

- Что вы сказали? –с недоверием вскричал Альберт. - Она уехала, не сказав никому ни слова? Даже мне?

- Боюсь, что так, сэр, - чувствуя неловкость, ответил Джордж Джонсон. – Утром привратник заметил, что она не выходила со вчерашнего дня. Так как был обычный рабочий день, он пошел за домовладельцем, и только потом они нашли это письмо, сэр.

Давным-давно, когда Кенди решила жить одна, Альберт приставил к ее квартире охранников, которые заботились о ее безопасности без ведома девушки. Уильям Альберт прекрасно знал, что Кенди будет недовольна, если узнает, что он, таким образом, опекает ее, но большой город был полон опасностей, а богатая наследница была лакомым кусочком для похитителей и воров. Поэтому, как глава семьи, Альберт не хотел рисковать.

Однако, несмотря на все принятые меры, его секретарь сообщал ему, что девушка исчезла из-под самого носа охраны.

- Дайте мне записку, - сердито потребовал Альберт и был явно сердит.

Ему не могло привидеться в самом страшном кошмаре, что в ней говорилось:

« Дорогие Альберт, Энни и Арчи,

Мне правда жаль покидать вас, не сказав ни слова, но я знаю, что рано или поздно вы меня простите. У меня есть причины так поступить. Часть меня хочет остаться с вами, со всеми, кого я люблю, но другая часть заставляет меня исполнить свой долг. Знайте, я долго колебалась, принимая это решение, и это вовсе не результат внезапного импульса.

Несколько лет назад, обучаясь в школе медсестер, я получила специальное образование военной медсестры. В те годы война едва началась и казалась нам призрачной угрозой, которая не могла до нас добраться. Но угроза стала действительностью, которая уже забрала одного из нас, того, кого мы всегда будем вспоминать с искренней любовью. Именно в память о нем я не могу избегать своих обязанностей. Наша страна нуждается в моем труде, и мне я последую примеру Стира. Знаю, что мой отъезд оставит вас волноваться обо мне. Вы всегда были так добры. Но я должна идти своей дорогой, а Бог не оставит меня, помогая преодолеть все трудности, которые повстречаются на моем пути.

Пожалуйста, Альберт, не надо сердится. Я знаю, что тебе, как убежденному пацифисту, не нравится мое решение, но пойми, я еду, чтобы спасать жизни, а не чтобы забирать их.

Арчи, не беспокойся обо мне, я вернусь и проверю, как ты заботишься об Энни.

Энни, обещай быть сильной. Мисс Пони и сестра Лин нуждаются в тебе больше, чем когда-либо. Помолитесь обо мне и передайте привет этим женщинам.

С любовью, Кендис У. Одри

P.S. Альберт, по-моему, твои охранники – пустая трата денег. После полуночи их не добудишься».

Когда Альберт закончил читать письмо, по его щекам опустились две крупные слезы. Насколько он мог судить, Кенди сразу заметила охрану и теперь поздно пытаться ее вернуть. К этому времени она уже на пароходе во Францию с первым взводом, посланным правительством США. Альберт почувствовал, что его жизнь снова разбита. Казалось, что он потерял любимую сестру, которую даровала ему судьба взамен сестры, потерянной, когда он был еще ребенком. Он должен вернуть ее. Неужели она хоть раз в жизни не может подумать о себе, вместо того, чтобы заботиться о других?

- Мисс Флэмми Гамильтон - главная медсестра в больнице, а вы должны следовать ее указаниям, - с легким французским акцентом объявил новичкам директор госпиталя Сен-Жак. Затем он обернулся к Флэмми: - Гамильтон, это девушки, только что прибывшие из США. Надеюсь, вы поможете им приспособиться и как можно скорее приступить к работе.

С этими словами мужчина вышел из комнаты, оставляя медсестер с высокой брюнеткой. Холодные глаза Флэмми осмотрели новых медсестер, и ее сердце остановилось, когда она увидела знакомое лицо с глубокими зелеными глазами, которые с необъяснимой добротой улыбались ей.

- Рада видеть тебя, Флэмми, - мягким голосом произнесла Кенди, когда Флэмми подошла к ней.

- Боюсь, не могу ответить тем же, - сухо ответила брюнетка и бесстрастно продолжала разглядывать группу. - Надеюсь, вы уверены в своем решении приехать сюда. Скоро вы поймете, что не все плохое, что говорят о работе медсестры, - правда. Но того, что здесь происходит, нельзя вообразить, живя в мирных городах. Действительность намного хуже.

И Флэмми начала перечислять длинный список обязанностей, правил и рекомендаций. Все новички, пораженные неприветливостью такого приема, неуверенно переглядывались. Слова Флэмми были ясными, холодными и далекими, без малейшего намека на заботу или сочувствие. Это были четкие указания, чего она ожидает от новоприбывших. Выражение ее лица оставалось каменным. Если вначале кто-то и надеялся, что военное дело нет так уж ужасно, то речь Флэмми убивала эту надежду. Лишь одно-единственное сердце не упало после ее слов. Кенди прекрасно сознавала суть своей работы. В конце концов, эта бессердечная женщина была всего лишь застенчивым и одиноким ребенком, и на сей раз она не попадет в ловушку ее фальши.

«На сей раз, мой дорогой коллега, - мысленно проговорила Кенди, - я смогу сломать ту стену, что ты вокруг себя воздвигла. Я использую шанс, который дает мне жизнь». В ее глазах засиял решительный огонек, когда Флэмми закончила говорить.

Той ночью Кенди сидела у окна комнаты, которую она должна была делить с другой медсестрой по имени Жюльен. До привычной роскоши было далеко.

Комнату можно было назвать довольно унылой, и даже ее вид мог испортить настроение. Если бы Кенди не пережила еще более трудные дни прежде, она бы уже заскучала по дому. Но она умела сохранить силу воли и надежду. Ни грубость слов Флэмми, ни убожество комнаты не могли помешать счастью, которое она чувствовала даже от красоты полной луны, появившейся в вечернем небе. «Пока ты способен оценить красоту, дарованную Богом, не обращая внимания на трудности, значит, не все потеряно», - любила говорить сестра Лин.

Под ее окном проехал грузовик с солдатами с флагом США, и в тумане ночи затерялась пара темных синих глаз внутри. Мужчина с синими глазами почувствовал внезапную боль в сердце, когда грузовик проезжал мимо больницы. Через мгновение боль исчезла, но оставила после себя необъяснимое чувство потери.

Кенди закрыла окно, не понимая, что за внезапная боль прокралась в ее сердце.

В Сен-Жак быстро бежали дни, но как и обещала Флэмми, ни один из них не был спокойным… Раненные заполнили палаты, операционные и даже коридоры. В воздухе витали боль и отчаяние. Кенди отдавала все силы, ухаживая за пациентами, убирая постели, часами ассистируя при операциях. Но когда она чувствовала слабость, перед ней представало изображение Флэмми, олицетворяющее силу и уверенность, которым они учились у Мэри Джейн. И к Кенди тот час возвращалось обычное приподнятое настроение и с теплой улыбкой она продолжала работу. Там, где расторопность Флэмми могла помочь лишь физическим страданиям, обаяние Кенди возвращало надежду тем, чье сердца нуждались большей помощи, чем тела.

«Из них вышла бы идеальная медсестра», - когда-то говорила Мэри Джейн. И если бы она увидела ее прежних учениц в работе, она могла бы гордиться своим трудом. И правда, девушки организовали работу так умело, что даже при всеобщем беспорядке госпиталь справлялся со своей задачей. Кенди это понимала и пыталась работать с Флэмми, не обращая внимания на невыносимый характер бывшей одноклассницы. К сожалению, Флэмми не была такой дальновидной, и Кенди часто приходилось выносить ее грубость.

- Ты что, вовсе ничего не смыслишь? – сердито сказала Флэмми. – Эта повязка слишком тугая. Ослабь ее или ты причинишь бедняге еще больше боли.

- Да, конечно, Флэмми, - мягко ответила Кенди.

- Говори поменьше, иначе ничего не успеешь! У нас еще куча дел, - добавила Флэмми, уходя, чтобы продолжить свою проверку.

- И как вы только ее терпите? – удивился солдат, которому Кенди меняла повязку.

Кенди пожала плечами и подарила ему сияющую улыбку.

- Надо просто принимать ее такой, какая она есть.

- Даже такое возможно?

- О, сержант О’Коннор, моя приятельница вовсе не такая плохая. Просто вам надо ближе узнать ее. В душе она прекрасный человек. Слишком прекрасный, чтобы это замечали окружающие, - захихикала она.

- Но если она не изменится, то так и останется старой девой.

- Вы просто невыносимы, сержант О’Коннор, - смеясь, ответила Кенди.

- Я с ним согласен, - послышался голос другого молодого человека. Кенди стояла рядом с ним, промывая рану на руке. – А вот у вас, - продолжал он, - никогда не будет недостатка поклонников, - с ухмылкой добавил он.

- Это уже лесть, мсье, - ответила Кенди. – И я не допущу, чтобы вы плохо говорили о Флэмми. Побеспокойтесь лучше о себе. Не думаю, что хоть какая-то женщина сможет в вас влюбиться… включая медсестер, - с хихиканьем закончила Кенди, выходя из комнаты.

В этот момент в палату пошел молодой доктор и стал свидетелем этой сцены. Его серые глаза следили за каждым движением блондинки, а уши прислушивались к каждому слову, слетевшему с ее губ.

- Не повезло, - шутливо заметил О’Коннор Франсуа Жерару.

- Но ведь попытка – не пытка, особенно с такой девушкой.

- Она сама особенная, мсье Жерар. Ее не так уж легко заманить в ваши сети, - сказал доктор, прерывая их разговор. – Такая девушка – редкость.

- Вы правы, доктор Бонно, - согласился Франсуа, и разговор закончился, оставив каждому из мужчин собственные мысли.

Ив Бонно увидел Кенди в первый же день, когда она попала в госпиталь. Когда директор привел группу новых медсестер, у него был перерыв, и он выходил из комнаты отдыха. Спрятавшись за дверью, он слышал – уже не в первый раз – речь Флэмми, глазами изучая вновь прибывших. Его внимание привлекло одно лицо. Сначала это случилось из-за необычной красоты этого белоснежного лица с аккуратным маленьким носиком и огромными глазами, но через несколько минут он заинтересовался еще сильнее. Когда Флэмми закончила говорить, Ива рассмешило выражение испуга на лицах медсестер. Лишь на лице той девушки не было и следа страха или сомнений. В ее зеленых глазах читалась лишь твердая решимость. «Cela c'est courager(храбрая малышка)», - довольно сказал себе Ив, радуясь, что встретил женщину, сочетающую в себе силу и характер.

С этого мгновения он с интересом следил за каждым движением девушки. Ему хотелось узнать ее ближе, но он быстро понял, что, несмотря на ее открытость, путь к ее сердцу окажется нелегким.

Иву не везло с женщинами, поэтому он решил повременить со знакомством, не прекращая наблюдать за незнакомкой. Из своего укрытия он замечал сотни деталей. Сердцем он запомнил каждую черточку ее лица, линию ее прекрасного носа, мягкий румянец на щеках, искрящийся почти невидимыми веснушками, каждый завиток ее вьющейся гривы и мельчайшие оттенки ее голоса и изменение улыбок. Он разглядел в ней бесстрашную натуру, всегда готовую принять вызов. Неделями он пытался придумать, как познакомиться с девушкой, не спугнув ее. И в этом ему помог случай.

Этот день нельзя было назвать замечательным. Все утро лил дождь, превращая тротуары в потоки воды. Настроение жителей города было под стать его мрачному виду на фоне серого летнего неба. Война началась более трех лет назад, и страна была измучена болью, страданиями и утратами. Однако, несмотря на мрачный вид, Ив решил весело провести выходной и отправился на прогулку с немецкой овчаркой, которая беспокойно прижималась к ноге хозяина.

Ив опустился на одну из скамеек в парке, думая о переменах, которые произошли с городом с начала войны. Париж все еще был королем столиц, несмотря на то, что было разрушено множество зданий и в воздухе витал дух войны. Повсюду можно было увидеть солдат и даже в латинском Квартале, вечном пристанище студентов и художников воздух был пропитан предчувствием трагедии. Мысли каждого посещало ужасное видение вторжения немецких захватчиков в прекрасный город.

Пес внезапно вскочил, оторвав молодого человека от его размышлений. Через мгновение животное уже мчалось за рыжим котом, который улепетывал со всех ног, стараясь спастись от ужасного чудовища.

Ив выпустил поводок, и ему оставалось лишь погнаться за питомцем, который не реагировал на призывы хозяина. Через несколько секунд все трое выбежали из парка и оказались на ближайшей улице посреди удивленных пешеходов. На другой стороне улицы покупала мороженное у уличного торговца молодая женщина. Отчаявшийся кот увидел защиту под лавкой торговца, и прежде, чем девушка смогла заметить случившееся, пес и кот завертелись у ее ног, повалив ее на землю запутавшимся поводком. Тем временем кот унесся в неизвестном направлении. Ив издали увидел произошедшее и поспешил помочь жертве свой небрежности.

Когда он подбежал, девушка сидела на земле, пытаясь выпутаться из поводка, на тротуаре таяло ее мороженное, а пес с самыми невинными глазами махал хвостом.

- Mon Dieu, oh mon Dieu (О Господи), - пробормотал он, приближаясь к девушке. - Je suis desole Mademoiselle. Je… (Простите мисс, я…) – Тут он онемел, заметив, что на него смотрят самые прекрасные зеленые глаза, и в них светится лишь симпатия, а в глубине не заметно ни малейшего раздражения.

- C'est bien Monsieur, (Ничего страшного, мсье) – на нечетком французском произнесла она.

- С вами все в порядке, мисс? – сумел выговорить Ив, протягивая молодой женщине руку.

- О, вы говорите по-английски, - обрадовалась она.

- Да, но прошу, мисс, скажите, что в вами все в порядке. Ведь это я во всем виноват, если бы не мой пес…

- Со мной все в порядке, сэр, чего я не могу сказать о моем несчастном мороженом, - хихикнула она.

- Я сейчас же куплю вам другое. Это меньшее, что можно сделать после тех неприятностей, которые вам причинила моя глупая собака, - добавил он. Бросая свирепый взгляд на овчарку.

- Согласна, только пообещайте не сердиться на бедного малыша, - улыбнулась она, и он, стараясь держать себя в руках, вернул улыбку.

«О Господи, - думал он. – Не может быть, это правда она… Я представлял эту встречу совершенно по-иному… Более романтичной… Что я говорю?... Я схожу с ума... Мне срочно надо взять себя в руки».

Ив расплатился за мороженное, не обращая внимания на дрожание своих рук.

- Tenez Monsieur (Вот, сэр), - сказал продавец и шепотом добавил: - Vous avez de la chance aujourd' hui (Ну и повезло же вам!)

- Merci, - пробормотал Ив, не зная, что ответить на его замечание. – Вот, мадемуазель, - наконец, сказал он, обернувшись к девушке, которой, как догадался читатель, оказалась Кенди.

- Спасибо, мистер…

- Бонно, Ив Бонно, мадемуазель, - представился он.

- Кендис Уайт Одри, но все зовут меня Кенди, - произнесла она, подавая молодому человеку свободную руку.

- Enchante (Приятно познакомиться).

Вскоре молодые люди и пристыженный пес вместе зашагали по узкой улочке. Ив упомянул, что работает врачом в больнице Сен-Жак, и притворился удивленным, когда Кенди сообщила, что работает там же. С этой минуты их разговор стал более оживленным, и Ив узнал, что Кенди училась на медсестру на севере США и была не замужем. В свою очередь, он рассказал ей, что всю жизнь жил в Париже. Он изучал медицину в Сорбонне и окончил университет всего год назад. Кенди также узнала, что он младший из четверых детей и живет с родителями. Сестры его уже замужем, а единственный брат служит во флоте.

- Мне бы хотелось загладить сегодняшнюю неловкость, - наконец, начал он, раздумывая, как пригласить ее на свидание. – Я мог бы показать вам город. Уверен, у вас не было на это времени, а ведь Париж – один из прекраснейших городов мира.

- С удовольствием, но… - она бросила взгляд на часы. – О Господи! Я ведь опаздываю. Понимаете… одна из моих приятельниц пригласила меня познакомиться с ее семьей. Я как раз туда шла, когда ваш пес… - она рассмеялась. – Ну, вы сами знаете.

- Тогда, может, в другой раз? – разочарованно спросил он.

- Почему бы и нет? Впрочем, в больнице мы наверняка увидимся, - сказала она, протягивая руку.

- Надеюсь, - ответил он, про себя отметив: «Можешь не сомневаться».

Девушка поспешила прочь, оставив за собой молодого человека, пребывающего на седьмом небе от счастья.

Глава 2

«Письма Кенди»

После отъезда Кенди Альберту пришлось исполнить тяжелые обязанности и сообщить семье эти плохие известия. После долгих размышлений он решил созвать самых близких родственников, включая Лока и Энни, чтобы рассказать им о случившемся.

Когда он вошел в свой кабинет в огромном особняке в Чикаго, все уже собрались. Тетушка Элрой восседала в своем любимом кожаном кресле. Рядом с ней на роскошном темно-синем диване сидели Арчи и Энни. Лиза и ее мать устроились на софе около большого окна, закрытого тяжелыми шелковыми портьерами. Мистер Лока и Нил стояли около этих двух женщин, на лице пожилого мужчины отражалось нетерпение, а последний бездумно уставился в окно. Лиза любовалась своей прической, с беспокойством оглядывая себя в большом зеркале: ведь девушка не могла упустить возможность обольщения самого могущественного члена семьи Одри, который вдобавок был довольно симпатичным молодым человеком.

- Я рад встрече с вами, - начал Альберт, безмолвно произнося молитву.

- К вашему сведению, я отменил важное заседание, чтобы присутствовать здесь, так что надеюсь, что эта встреча того стоит, - сказал мистер Лока.

- Постараюсь быть кратким, - ответил Альберт дяде.

- Но сначала я хотел бы узнать, почему нет Кенди, - раздраженно спросил Арчи. - Не забывайте, она тоже член семьи.

- Только формально, - беспечно отозвалась Лиза.

- Итак, - сказал Альберт, проигнорировав комментарий девушки, - у меня был важный повод для этой встречи. То, что я собираюсь вам сообщить, непосредственно связано с Кенди.

В это момент Нил внезапно очнулся от размышлений и устремил сосредоточенный взгляд на молодого человека. Альберт сел в свое кресло за внушительным столом красного дерева и предложил стоящим мужчинам сесть. Затем он на несколько секунд замолчал, попросив у бога храбрости.

- Дело в том, - наконец, произнес он, - что некоторое время Кенди не будет в Чикаго.

- Что? - переспросила Энни, впервые за этот вечер раскрыв рот. - Но она не говорила, что собирается переезжать.

- Похоже, у нашей Кенди в запасе много сюрпризов, - с ухмылкой добавила Лиза.

Альберт снова не обратил внимания на ее иронию и продолжал:

- Она никому ничего не сказала, даже мне.

- Но почему? - озабоченно спросил Арчи.

- Я был бы признателен, если бы вы оставались спокойны, услышав то, что я скажу, - произнес Альберт.

- С чего бы это, Уильям Альберт? - впервые заговорила миссис Лока. - это так серьезно?

- Э-э, тетя... Кенди уехала из Чикаго, потому что она решила стать сестрой милосердия в армии США.

Энни беззвучно вздохнула, а Альберт сделал паузу, чтобы восстановить силы.

- Сейчас она, наверно, во Франции.

Альберт остановился, чтобы увидеть реакцию присутствующих, благодаря Бога, что сумел сказать все самое худшее.

- Что это значит? - сердито сказал Нил, сжав кулаки. - Хочешь сказать, что она пошла на верную смерть, как Стир?

- Прекрати, Нил, - прервал его мистер Лока, понимая гнев сына.

- И не подумаю, отец, - огрызнулся тот и снова повернулся к Альберту. - Почему ты ничего не предпринял, чтобы предотвратить эту глупость? Разве ты не ее опекун?

- Это правда, - как можно спокойнее ответил Альберт. - Она никому ничего не говорила. А когда она чего-то хочет, то всегда добивается своего.

- Да ты просто неудачник, Уильям Альберт. И как только тебе доверили такую ответственность! - со злостью пробормотал Нил, готовый ударить его, что бы и случилось, не помешай ему его отец.

На несколько бесконечных секунд в комнате воцарилась тишина, в которой послышались рыдания Энни. Она спрятала лицо в ладонях, а Арчи был так ошеломлен, что даже не заметил этого и не поспешил успокоить невесту.

- Эта девушка приносит нам одни неприятности, - проговорила тетушка Элрой, нарушая тишину.

- Это не так, тетушка, - твердо ответил Альберт. - Я не стыжусь ее поступка, а скорее горжусь ее храбростью и самоотверженностью. Она действовала как взрослая женщина, коей и является, и мы должны смириться, даже если это причиняет нам боль. Я пригласил вас сюда, так как думал, что вы имеете право знать обо всем. Кенди едет во Францию, чтобы позаботиться о благополучии наших солдат и если кто-то спросит мое мнение, я горжусь этим. Если же вам стыдно за нее, это лишь доказывает, насколько вы слепы и не способны видеть настоящие достоинства.

- Я не собираюсь тебя слушать, - сказал Нил. - Раз ты не собираешься ее остановить, это сделаю я.

И молодой человек, двигаясь с такой скоростью, как позволяло его опьянение, вышел из комнаты, хлопнув дверью.

- Нил, - сердито позвала миссис Лока. - Сейчас же вернись!

- Слишком поздно, тетя, он не сможет ничего поделать. Я пытался, - сказал Альберт. - Он скоро и сам поймет, что это бесполезно.

Миссис Лока обречено вздохнула и поискала глаза мужа, требуя поддержки.

- Прошу оставить меня наедине с Арчи и Энни, - проговорил Альберт, обращаясь к тетушке Элрой и Лока.

- Конечно, дорогой, - со странным выражением лица ответила Лиза.

"Такое впечатление, будто она... счастлива?" - с ужасом спросил себя Альберт. Действительно, с того самого мгновения, как девушка услышала, что ее соперница исчезла, ее лицо озарял странный свет. Темное сердце Лизы прыгало от радости. "Как мне повезло, - думала она. - С таким везением недолго ждать, что шальная пуля навсегда освободит меня от ее присутствия".

Лока и миссис Одри неспешно вышли из комнаты. Только теперь, когда друзья остались одни, Арчи нашел храбрость открыть свое сердце.

- Что нам делать, Альберт? - сердито спросил он, но в каждом его слове сквозило отчаяние. - Неужели ты не понимаешь, что может произойти? На войне случаются ужасные вещи. Я вздрагиваю от одной мысли о...

- Я тебя прекрасно понимаю. Я там побывал, помнишь? - резко ответил Альберт, неспособный больше сдерживаться.

- Но ведь она женщина. Ты хоть представляешь, что может...

- Прекрати, Арчи, - со слезами на глазах воскликнула Энни, и из ее груди вырвались рыдания. - О, Альберт, это все из-за меня, из-за меня...

- О чем ты, Энни? - сердце Альберта сжалось от жалости к этой чувствительной девушке.

- Я самая близкая ее подруга... Но я не распознала ее намерений... а должна была увидеть по глазам, по последнему объятию... но я была слепа.... Я могла ее остановить.

- Ерунда, Энни! - вскричал Арчи, сердито посмотрев на нее. - Эту дурочку ничто не остановило бы. Ничто и никто. Разве ты остановила ее, когда она бежала из школы Святого Павла? Разве она что-то тебе рассказала? Конечно нет, да если бы она и сделала это, нам бы не помогло. Мы не в силах преодолеть ее упрямство.

- Арчи! - вскричала Энни и зарыдала еще громче.

- Хватит, Арчи, - твердо сказал Альберт, поразившись реакции молодого человека.

- Никто не смог бы остановить ее, - лихорадочно продолжал тот, не слыша мольбы Энни и Альберта. - И знаешь, почему, Энни? Да потому что в этом чертовом мире только два человека могли ее переубедить, но один из них семь лет назад умер, а другой... Этот ублюдок спокойно живет в Нью-Йорке и даже не вспоминает о ней, а мы...

- Я сказал, хватит! - вскричал Альберт.

Арчи замолчал, испугавшись собственных слов, и молча вышел из комнаты. Энни бросилась на диван, продолжая плакать так громко, что Альберт испугался за ее состояние. Он быстро подошел к дивану и положил теплую руку на ее плечо.

- Не плачь, Энни, - шепнул он. - Он не хотел сказать ничего дурного, просто он расстроен. Уверен, он вспомнил, что произошло со Стиром. И сейчас Арчи думает, что то же может случиться и с Кенди, но это не так. Ведь Кенди не солдат, а медсестра.

- Но на войне медсестры тоже гибнут, - всхлипнула Энни, утирая слезы.

- Я предпринял меры для ее защиты, - проговорил Альберт.

- Меры? Какие меры? - спросила она.

- Я расскажу, когда придет Арчи. Пойду поищу его, - с этими словами Альберт вышел из комнаты, оставив девушку наедине с ее горем.

Он обнаружил Арчи на балконе соседней комнаты. Молодой человек бездумно смотрел на горизонт.

- Арчи?

- Альберт, - отозвался он. Ему было стыдно за свое поведение. - Я... Прости меня. Не знаю, что на меня нашло. Просто это так трудно переварить, - горько пробормотал он.

- Думаешь, мне не трудно? - спросил Альберт, давая волю своему отчаянию. - Кенди - моя протеже, и я очень ее люблю. За эти годы она стала самым близким для меня человеком. С тех пор, как умерла моя сестра, я ни к кому так не относился.

- Я понимаю. Знаю, что Кенди важна для тебя. Но... мои чувства к ней иные... Я...

- Молчи! - прервал его Альберт, прикоснувшись пальцами к его губам и понизив голос так, что его мог расслышать лишь Арчи. - Я знаю. Есть чувства, которые человек чести не может раскрывать другим. Они доставляют одни неприятности. То, что ты говорил Энни, не должно повториться.

- Думаешь, Энни...? - спросил Арчи.

- Нет, не беспокойся. Она слишком занята, обвиняя во всем себя, чтобы понять твои слова. Сейчас мы вернемся, и ты снова станешь тем заботливым и любящим женихом, которым всегда был. Энни нуждается в тебе больше чем когда-либо. И Кенди хочет именно этого.

Молодые люди безмолвно вошли в комнату, скрывая страхи глубоко в сердце. Альберт сразу же принялся рассказывать, что он сделал, чтобы оградить Кенди от опасности.

Во время пребывания в Африке Альберт познакомился с молодым французским офицером примерно своего возраста. Они стали близкими друзьями. Когда к Альберту вернулась память, он попытался связаться со старым другом и ему это удалось. С тех пор они регулярно поддерживали отношения. Этот молодой человек оказался племянником высокопоставленного лица, маршала Фердинанда Фоша, человека, который сыграет в войне решающую роль. Альберт связался со своим другом и попросил, чтобы тот использовал влияние дяди и помешал Кенди отправится на передовую. Вскоре друг Альберта ответил, что мисс Кендис Уайт Одри будет прикреплена к одному из госпиталей в Париже и не будет участвовать в полевых операциях. Услышав это, Энни и Арчи почувствовали некоторое облегчение и нашли в себе силы прочесть прощальное письмо Кенди.

Они и представить себе не могли, что просьбы Альберта, ни влияние маршала Фоша не предотвратят встречу Кенди со своей судьбой.

Через два месяца от Кенди пришло первое письмо.

29 июня 1917

Дорогой Альберт,

Наконец-то мы приехали в Париж. Это первое письмо, которое я пишу, покинув Америку. Наверно, у тебя было множество проблем связи с моим отъездом. Непросто было сообщить всем о моем решении. Прости, что взвалила на твои плечи эту ответственность, но ты единственный, на кого я могу безоговорочно положиться.

Надеюсь, вы приняли мои доводы, хотя понимаю, что вы скучаете обо мне так же, как и я о тебе и всех наших друзьях. Помнишь свою поездку в Африку? Тогда ты шел за своей мечтой. Только так ты мог жить. Решение уехать во Францию имеет те же истоки. Я должна быть здесь. Иногда мне кажется, что я была рождена именно для этого момента. Я не говорю, что способна совершить что-то выдающееся, но здесь мое место. Едва приехав, я нашла множество причин остаться здесь.

С другой стороны, здесь не так ужасно, как говорят. Ко мне относятся очень мило. Да, это тяжелый труд, но мы настолько часто соприкасаемся с болью, что легко чувствуем доброту в чужих сердцах. Мы загружены работой, потому что персонала в больнице не хватает, чтобы позаботиться о каждом раненом солдате, прибывающем с Западного фронта. Но наградой нам служит сознание, что мы спасаем жизни.

Лишь одно меня тревожит: здесь так часто делают ампутации. Иногда мне кажется, что врачи слишком торопятся с решением ампутировать ногу или руку. Больно видеть совсем еще молодых людей, страдающих от сознания, что они лишились одной из частей тела. Помню, в прошлом году, когда я практиковала в больнице Джона Хопкинса, некоторые врачи испробовали новый метод под названием ирригация, чтобы не подвергать пациента ампутации конечности. Этот метод дал хорошие результаты, я мне бы хотелось предложить его использование здесь. Вряд ли это будет легко, ведь доктора не привыкли прислушиваться к мнению медсестер.

С радостью сообщаю тебе, что здесь я встретила старую приятельницу. Помнишь Флэмми, с которой я училась в медицинском училище? Представь себе, она здесь! Кроме того, она еще и главная медсестра! Представляешь? Помню, я говорила тебе, что мы никогда особо не ладили, но теперь наши отношения изменятся. Она так одинока, и мне хотелось бы стать ее другом. Так что пожелай мне удачи.

Передай Энни, что Париж действительно оказался таким, как она рассказывала. Этот город просто великолепен. Конечно, у меня нет времени на разглядывание достопримечательностей, но каждые две недели мне дают выходной на 10 часов. Я провожу это время, оглядывая окрестности, и кажется, что война скоро закончится. Так что я смогу увидеть Париж.

Я так занята, что не могу даже писать всем своим друзьям. Следующее письмо будет для Энни, потом для Арчи, а затем мисс Пони и сестре Лин и опять тебе. Имейте терпение и пересказывайте друг другу, что я пишу. Но не говори Энни об ампутациях, о которых я рассказывала. Она расстроится, а я этого не хочу.

С любовью, Кенди.

P.S. Во время путешествия мне исполнилось 19. Так что по возвращении я жду подарка.

6 августа 1917

Моя Дорогая Энни,

Не знаю, с чего начать это письмо. Альберт сказал мне, что ты чувствовала, когда узнала о моем отъезде. Энни! Ты не должна винить себя в этом!!!

Ты не могла изменить моего решения. И я о нем не жалею, хотя не хотелось бы причинять тебе страдания.

Здесь столько всего хорошего, намного больше, чем ты можешь себе представить. Я познакомилась со столькими хорошими людьми. Я делю комнату с прекрасной женщиной по имени Жюльен. Она старше нас примерно на 10 лет и уже замужем. Ее муж сражается на фронте, а она решила стать медсестрой, и это у нее прекрасно получается. Она очень хорошо ко мне относится и даже решила изучать английский, чтобы разговаривать со мной. Мило, правда? Я тоже изучаю французский, но боюсь, у меня туго с произношением.

Есть еще хороший парень, которого я встретила несколько дней назад, молодой доктор. Его зовут Ив. Он такой милый. Я случайно встретила его на улица, его собака погналась за котом, и я упала. Когда я вспоминаю об этом, не могу сдержать улыбки. Странно, что я не замечала его раньше, ведь мы работаем в одной больнице. После того случая мы часто видимся и работаем вместе. Он правда замечательный доктор... Ах, между прочим, если в твоей голове уже созрел план нашего сближения, должна сказать тебе, что подобным образом Ив меня не интересует. Мне пора, скоро мое дежурство, и Флэмми с ума сойдет, если я опоздаю. Завтра я отправлю это письмо. Прочти письмо, которое я напишу Арчи.

С любовью, Кенди.

24 сентября 1917

Дорогой Арчи,

Медсестра Кендис Уайт Одри, гордый член АЭК - американского экспедиционного корпуса - рада сообщить Вам, сэр, что с ней все в порядке. Слишком официально, да? Надеюсь нет, ведь я никогда не была официальна.

Просто дела союзных сил идут прекрасно. Но наверно, ты знаешь об этом из газет. Как только я приехала, началась операция по освобождению Фландрии, или Flandres, как это звучит по-французски.

С тех пор в наш госпиталь поступают тысячи раненых солдат. Часть персонала отправилась на передовую, чтобы доставлять пострадавших с поля боя. Несмотря на усилия британцев и французов регион все еще находится контролем немцев, но все думают, что скоро союзники объединят усилия и сломят их сопротивление. Все мы надеемся, это им удастся.

Наши мальчики, я имею в виду наших солдат, еще не участвовали в боях, они лишь оказали поддержку в Белфорте. Но их прибывает сюда все больше. Так что Париж, хорошо охраняется. С божьей помощью это закончится раньше, чем мы думаем и я смогу вернуться домой, вот увидишь. Так что не волнуйся за меня.

Напротив, ты должен во всем поддерживать и оберегать Энни. Она очень чувствительна и нуждается в тебе больше чем когда-либо. Когда я вернусь, то в подробностях расскажу все. Что со мной произошло. Помни, через три месяца Рождество. Возьми у Альберта деньги и подари что-нибудь Энни от моего имени. Что-то красивое и роскошное, но очень изящное... Я доверяю твоему вкусу.

С любовью, Кенди.

1 октября 1917

Дорогие мисс Пони и сестра Лин,

Это мое первое письмо к вас с тех пор, как я 6 месяцев назад уехала из Америки. Понимаю, я пишу слишком редко, но моя работа не позволяет это изменить. Вы учили меня, что сначала нужно следовать своим обязанностям, а здесь столько людей, которые нуждаются в моей помощи и поддержке.

Не беспокойтесь за меня. Со мной все в порядке, но помолитесь о тех людях, которые умирают на моих руках. Иногда я ничего не могу поделать, чтобы облегчить их страдания и миль безмолвно произношу молитвы, которым вы мене учили. Вы так близки к Богу, так попросите Его, чтобы Он остановил это безумие. Как только люди могут причинять друг другу такую боль. Это возмутительно!

Иногда мне хочется убежать домой, в Америку, к вам. Но я понимаю, что мое место здесь. Я нужна этим людям так же, как вы нужны детям. Я никому не говорю о боли, которую чувствую, глядя на каждого раненого. Не волнуйтесь обо мне, и никому об этом не говорите, но молитесь, молитесь о них.

Большинство людей полагает, что на севере произойдет крупное сражение, через город по направлению границы с Бельгией проходит множество грузовиков с солдатами. Когда вы думаете обо мне, подумайте и об этих молодых людей, которые могут никогда не вернуться домой. Но я вернусь. Что-то внутри меня в этом уверено.

Я слышала, что этим летом Пати вернулась в Чикаго. Пожалуйста, передайте Энни, чтобы она обняла ее за меня. Думаю, она сможет поддержать Энни в любой ситуации. Может, вы пригласите их на рождественский ужин и отпразднуете Рождество, как в старые добрые времена? Энни это очень порадует. Я отправила Альберту распоряжения насчет вечеринки и подарков для детей.

С любовью, Кенди.

- Деточка моя, - проговорила мисс Пони, утирая слезы. - Она работает день и ночь, переносит такие страдания, но всегда думает о других. О рождественском ужине и подарках.

- Наша старая добрая Кенди, но более сильная, более заботливая, - ответила монахиня с гордостью, смешанной с печалью.

- Да, все мы должны очень гордиться ею.

- Мисс Пони, - ясные глаза сестры Лин пересекла тень. - Вам не кажется, что в воздухе витает что-то необычное?

- Что вы имеете в виду, сестра Лин?

Мисс Пони и сестра Лин провели вместе столько лет, что каждая улавливала малейшее изменение в настроении другой. Голос монахини был полон страха, и мисс Пони это совсем не понравилось

- Возможно, это лишь мое воображение, но когда вы читали строки, где Кенди просит нас молиться о ее пациентах...я... - голос монахини упал до едва слышного шепота, - сердцем я почувствовала, что мы правда должны молиться, молиться за нее.

- Сестра Лин!

- Наша Кенди в опасности, мисс Пони. Я чувствую это как, если бы я была ее матерью, - пробормотала женщина, всхлипывая.

В комнату ворвался холодный осенний ветер, взметнув листы календаря. На 1 ноября. С внезапным порывом перевернулись страницы журнала на столе мисс Пони. На одной из страниц можно было прочесть заголовок: "На французском фронте звезда сражается за свою страну".

Глава 3

«Бег по лезвию бритвы»

Отречение

Я думать о тебе не перестала…

Страшусь любви, что прячется во мне –

Любви к тебе – она в небесной глубине

И в каждой строчке нашей песни старой.

И лишь ласкает разум мой усталый

Твой образ, скрытый в памяти моей.

Но он не должен выйти из теней,

Ведь полдень для него уж не настанет.

Но лишь придет ночная тьма за ставни,

Лишь ночь подарит сладостный покой,

Как разум мой заполнится тобой,

И путы жизни бесполезны станут.

Зовет меня далекий голос странный,

И в каждом сне, в любой своей мечте,

Я вновь иду, спешу, бегу к тебе,

К твоей душе, зовущей неустанно.

Элис Мейнел

[Как и подозревали мисс Пони и сестра Лин, Кенди не поведала в своих письмах и половины тех ужасов, что творились на войне. С самого начала война во Франции была направлена на оборону. На границах с Люксембургом, Бельгией, и Австрией с севера на юг тянулись траншеи. И Германия и Франция отчаянно боролись, первая - чтобы занять территорию врага, а вторая - чтобы защитить свою землю. Несмотря на кровопролитные сражения, в которых гибли тысячи людей, к 1917 году союзники добились значительного преимущества. Оба противника, Антанта и "центральные державы", в течение многих дней удерживали свои позиции и не прекращали военных действий с 1914 года. Регион, где разворачивались самые трагические события Первой Мировой войны, получил название Западного фронта.

В первый же год немцы легко заняли Бельгию и с этой позиции пытались захватить север Франции. Эта стратегическая точка была очень важна для будущего вторжения в Великобританию, но также являлась самым могущественным пунктом сопротивления, пока в войну не вступили США. Вся Фландрия, большая область между Францией и Бельгией, была практически опустошена во время боев. Когда в мае 1917 года Кенди приехала в Париж, там снова начиналась новая операция.

Предметом военного спора был бельгийский город под названием Ипр. За этот город уже велись бои, но они неизбежно заканчивались поражением союзнических сил.

Но в июне британские войска преуспели во взятии одной из деревень близ Ипра Мессины. И союзники начали нападение. Несмотря на успешный исход, битва длилась несколько месяцев и стала одной из трагедий Первой Мировой войны.

Из Парижа и других крупных французских городов в полевые госпитали на севере выезжал медицинский персонал, чтобы позаботиться о тысячах раненых на поле битвы. Полевые санитарные машины бригады врачей искали раненых среди множества мертвых тел, оставшихся после сражения. Потом их отправляли в бронированных поездах, специально предназначенных для этой цели, в тыл, где они могли получить надлежащий уход. Иногда это занимало много дней, и медикам приходилось в полевых условиях проводить сложнейшие операции. Большинство солдат умирало прежде. Чем они могли получить необходимые лекарства.

Флэмми Гамильтон находилась во Франции с первых дней войны и имела немалый опыт работы. Она побывала во всех важнейших сражениях, включая Верденскую битву и битву на реке Марне. Потом ее повысили до уровня старшей медсестры больницы Сен-Жак, но в это неспокойное время ничто не могло гарантировать, что ей не придется снова вернуться на фронт, где ощущалась постоянная нехватка медицинской помощи.

Когда Кенди приехала в больницу, все вокруг видели, что она обладает достаточной силой и храбростью, чтобы стать военной медсестрой. Но ее уберегали от этой участи две вещи. Первой было яростное сопротивление Флэмми, убежденной, что Кенди не подходит для такой работы, а второй - некое письмо, адресованное заведующему больницы майору Андре Легару. В письме было настоятельно рекомендовано оградить мисс Одри от участия в подобного рода операциях.

Поэтому во время первых месяцев битвы за Ипр Кенди оставалась в Париже вместе с Флэмми. Но здесь тоже приходилось нелегко. Каждый день на поездах из Фландрии прибывали раненые. Многие из них пересказывали медсестрам ужасы, творившиеся на поле битвы. И хотя эти рассказы пугали чувствительное сердце, она внимательно выслушивала своих пациентов. Возможно, она не читала книг доктора Фрейда, издававшихся в те дни, но ее интуиция подсказывала ей то же, что описал знаменитый психолог. Она понимала, что лучший способ излечить душу состоял в том, чтобы выказывать интерес к человеку.

- Я вам рассказывал, как видел свое зеркало прямо перед глазами? - спросил молодой англичанин, пока Кенди накладывала на его глаз повязку.

- Ваше зеркало? - с интересом переспросила она.

- Да, каждый солдат в окопе должен наблюдать за определенным солдатом с вражеской стороны. Это и есть зеркало, - объяснил молодой человек.

- А, понимаю. Вы должны следить за каждым его движением, да?

- Да... но, - голос молодого человека погрустнел. - Вряд ли теперь я что-то увижу, - горько проговорил он.

Как всегда в подобных ситуациях, сердце Кенди оборвалось. В глаза молодого человека попал горчичный газ, химическое оружие, изобретенное немцами, которое при прямом попадании провоцировало слепоту. Тем не менее, ему повезло, ведь газ мог попасть ему в легкие и попросту убить его.

- Не расстраивайтесь, Кларк, - сказала Кенди, положив руку ему на плечо. - Не впадайте в отчаяние. Вы рассказывали о своей матери. Представьте, как она обрадуется, когда вы вернетесь домой.

- Но я не вижу. Я просто бесполезный инвалид, - воскликнул молодой человек.

- Это не так. Вы ведь учились на адвоката? - мягко спросила Кенди. - Чтобы защищать людей, адвокату необязательно видеть. Им нужна мудрость и чувство правосудия.

- Возможно, вы правы, - прошептал он.

- Конечно, права. Я ваша медсестра. Не забывайте.

- Я никогда этого не забуду, мисс Одри. Никогда! - впервые улыбнулся он.

Кенди поднялась с постели и продолжала выполнять работу. Такие случаи повторялись изо дня в день, и результаты часто оказывались неутешительными. Даже если пациенты избегали заражения крови, лихорадки или гангрены, то они неминуемо подвергались депрессии, с которой приходилось бороться медсестрам.

- Ты хорошо поработала, petite lapine(зайка), - сказал доктор среднего возраста, бывший свидетелем разговора. - Мы должны лечить их сердца. Возможно, это единственное, что останется у них после войны.

- Да, доктор Дювалль, - печально улыбнувшись, кивнула Кенди.

Морис Дювалль был доктором с давних пор. Ему было около пятидесяти, и он повидал немало на своем веку, в том числе и ужасы войны.

Вместе с Флэмми он побывал в самых кровавых боях и не раз имел повод восхититься храбрости молодой женщины, но все же ему казалось, что ей не помешала бы чуточка сострадания. А вот белокурая девушка, которую он ласково называл petite lapine, была просто ангелом милосердия. Для него было удовольствием работать с молодой женщиной, которая привносила свет в хмурые военные будни.

У доктора Дювалля была дочь, которая была всего на три года младше Кенди, но она вместе с матерью погибла в автомобильной аварии, произошедшей год назад. И теперь он испытывал к юной американке, напоминавшей ему дочь, нечто вроде отеческой привязанности.

Дювалль был высоким и полным. Его внушительная фигура без труда могла заполнить дверной проем. Именно поэтому он был известен как Большой Морис. Но, тем не менее, черные глаза доктора излучали необычную для его внешности доброту. Несмотря на занятость и усталость, для пациентов у него всегда находились слова утешения или сочувственная улыбка. У него было чувство юмора, и даже во время трудных операций он мог пошутить над своими габаритами или лысиной.

Поэтому нетрудно догадаться, что именно Кенди часто ассистировала доктору в операционной. "Если нужно сделать тяжелую работу, - говорил он, - то медсестра должна относится к себе не так серьезно, как к этой работе.

Доктор Дювалль быль замечательным рассказчиком. Он бесконечно мог пересказывать шутки и забавные случаи из своей жизни. Можно, сказать именно его рассказы во время ужасных операций стали для Кенди уроками французского.

Несмторя на разницу в возрасте, Морис Дювалль и Ив Бонно стали добрыми друзьями и проводили вместе время всякий раз, когда выдавалась свободная минутка. Они представляли собой забавную пару. Пожилой человек всегда был в приподнятом настроении, а молодой часто казался грустным и погруженным в себя. Дювалль заметил, с каким интересом Ив поглядывает на Кенди, и с радостью приветствовал эту привязанность. Поэтому он не упускал возможности дать молодому человеку совет, как лучше вести себя с такой прекрасной, но такой неприступной девушкой.

- Я ее просто не понимаю, - однажды признался Ив. - Он так мила со всеми, но в то же время так... безразлична... Понимаете, о чем я?

- Конечно, - хихикая, отвечал Дювалль. - Проблема не в том, что она хорошо к вам относится, а в том, что она относится так ко всем. А вам хотелось бы, чтобы к вам у нее было особое отношение, которое показало бы ,что вы ей нравитесь. Разве я не прав?

- Именно! - воскликнул Ив. - Она раздаривает сои ослепительные улыбки направо и налево. Даже с этой мрачной Флэмми она умудряется быть приветливой. А это нечестно.

- Хмм... я бы сказал, что это демократия, - пошутил Дювалль, но его замечание не вызвало у друга улыбки, и поэтому он поспешно добавил: - Уверен, в ее сердце есть уголок для вас. Но, возможно, она просто не может... ну, открыться кому-либо. Имейте терпение. Сделайте для нее что-нибудь приятное. И это повлечет за собой нужный результат.

Думаете? - задумчиво переспросил Ив, словно разговаривая сам с собой.

Ив был так увлечен Кенди, что не обращал внимания на взгляды, которые бросали на него другие женщины. В конце концов, он был красивым молодым человеком, и многие девушки были готовы пойти на что угодно, лишь бы привлечь его внимание. Из-под гривы густых черных волос на мир с опаской глядели светло-серые глаза. Высокая, стройная фигура, учтивые манеры и собранные движения могли порадовать любую женщину, хотя Ив вовсе не заботился о создании благоприятного впечатления у противоположного пола.

И пока он растрачивал свои силы, пытаясь найти способ понравиться Кенди, за ним пристально следили темные глаза, обладательница которых страстно мечтала оказаться на месте Кенди. В больнице в который раз повторялась вечная история. Ведь человеческие сердца слишком упрямы, чтобы довольствоваться тем, что имеют, и словно ищут отчаяние и страдания, пытаясь придать своему подчас бессмысленному существованию подобие жизни...

Ив испытал все доступные средства без особого результата. Когда он приглашал ее осмотреть город, она непременно брала с собой свою подругу Жюльен. Он принялся осыпать ее цветами, заранее уверенный в успехе, ведь какой женщине неприятно получить цветы от красивого мужчины?

Сначала Кенди лишь удивлялась, получая очередной букет алых роз, повязанных белой лентой, но вскоре подруги начали поддразнивать ее по поводу отношений с Ивом. Поэтому она, не теряя времени, как можно вежливее попросила Ива прекратить это представление. Она настаивала, что сейчас не время для роскошных подарков. Тем более что деньги можно было использовать на покупку лекарств и пищи для бездомных, которые в огромном количестве нахлынули в Париж с севера. Потом Ив снова попытался пригласить Кенди на свидание, и она уже почти согласилась, как в город прибыл очередной поезд с ранеными, так что планам Ива не суждено было осуществиться. Короче говоря, дела молодого человека так и не сдвинулись с мертвой точки.

Вопреки всем этим неудачам и опасениям, Ив завязал с Кенди искреннюю дружбу, которая давала слабую надежду, что однажды он сможет завоевать сердце девушки. Обычно Кенди, Жюльен и Ив обедали вместе, а иногда к ним присоединялся и доктор Дювалль. Во время этих встреч Ив делал все возможное, чтобы узнать каждую мелочь о жизни объекта своей любви. Его взгляды с сторону Кенди были столь красноречивы и откровенны, что Жюльен постоянно чувствовала себя лишней и порывалась оставить молодых людей наедине, но Кенди просила ее остаться.

Конечно, Кенди заметила настойчивое внимание Ива в своей персоне, но старалась не придавать ему значения. Ей казалось, что это лишь временное увлечение, которое вот-вот пройдет. К тому же она пыталась как можно больше времени проводить с Жюльен, зная, какие мучения приходится переносить женщине думая о муже. Поэтому молодой врач и две медсестры стали практически неразлучны.

- Ты говорила, что Альберт твой наставник? - в который раз спросил Ив, втайне надеясь, что этот человек, что имя постоянно было на устах Кенди, является для нее не более чем страшим братом.

- Да, но... - тут Кенди внезапно осеклась. - Ты заметил, что мы всегда говорим о моей жизни и никогда о твоей? - усмехнулась она.

- Могу поспорить, твоя жизнь намного интереснее, - ответил Ив, пытаясь сменить тему и одновременно размышляя: "Возможно, мы не говорим обо мне лишь потому, что я не значу для тебя столько, сколько ты для меня, моя малышка".

Вскоре такие разговоры, полные мечтательных взглядов Ива и беспечных улыбок Кенди, стали в больнице обычным явлением. Дювалля и Жюльен они развлекали, Флэмми шокировали, а самого Ива оставляли измученным. К концу октября, спустя пять месяцев безмолвного обожания, Ив чувствовал себя совершенно потерянным, и казалось, ничто не могло заставить его страдать еще сильнее.

Среди пациентов, которые поступали в госпиталь, был молодой человек, совсем еще подросток, раненый в ногу. Хотя рана была серьезной, Кенди полагала, что его могло спасти немедленное промывание. Но на пути девушки стояло множество препятствий.

Лечение было незнакомо французским врачам, которые склонялись к ампутации конечности, не желая спровоцировать появление гангрены. Кенди сознавала весь риск подобной операции, но интуиция подсказывала ей, что в подобной ситуации нельзя молчать.

- Прошу вас, доктор Дювалль, - умоляла она. - Всю ответственность я беру на себя. Еще не поздно провести операцию, о которой я говорила.

- Petite lapine, - необычайно серьезным тоном начал Дювалль. - Как мы можем рисковать жизнью ребенка, чтобы испытать новый метод лечения? Ведь если появится гангрена, мы потеряем его.

- Уверена, все пройдет успешно, - упрямо продолжала Кенди. - Если не рискнуть, он останется инвалидом... Ведь он сын фермера. Как он сможет зарабатывать на жизнь, не имея возможности работать в поле?

- Он найдет выход, - ответил Дювалль, слегка раздраженный настойчивостью Кенди.

- Хватит! - вмешалась Флэмми, присутствовавшая при разговоре. - Неужели ты до сих пор не поняла? Ты здесь всего лишь медсестра, Одри. И ты не имеешь права вмешиваться в процесс лечения пациентов. Да как ты вообще смеешь разговаривать подобным тоном? - со злостью закончила брюнетка.

- Смею, потому что понимаю чувства человека, которого вы обрекаете на потерю одной из ног, - впервые за много месяцев огрызнулась Кенди. - После ампутации ты будешь жить, словно ничего не произошло, Флэмми; возможно, пока он будет здесь, ты уделишь ему свое драгоценное внимание. Но, выйдя из госпиталя, ему придется столкнуться со столькими трудностями, которых ты и представить себе не можешь! - яростно воскликнула она.

- Здесь не место для дешевых сантиментов, - холодно проговорила Флэмми. - Именно поэтому тебе здесь не место! Ты не создана для такой работы, Кенди. Ты всего лишь богачка, строящая из себя сестру милосердия!

- Разговор окончен, - поспешно объявил Дювалль, прежде чем Флэмми успела наговорить чего-то еще. Спокойным голосом он добавил: - Кенди, мы произведем ампутацию, и я не желаю слышать никаких возражений. А теперь подготовь операционную.

В глазах Дювалля Кенди увидела решительность. Это был верный знак того, что он не отступится от своего намерения и что Кенди не в силах предотвратить еще одну человеческую трагедию.

Лицо Флэмми осветилось сознанием победы, когда она увидела опущенную голову бывшей одноклассницы. Кенди же молча начала готовить инструменты.

Операция закончилась через три часа, во время которых чуткая душа Кенди разрывалась на тысячи мелких частей от отчаяния и сознания собственного бессилия что-либо исправить. Ей вспомнился старый друг Том, тоже ставший фермером. И она понимала, какой трагедией может стать потеря ноги, когда зарабатываешь на хлеб собственным трудом.

Когда пациента увезли из операционной и Кенди осталась, чтобы вытереть там кровь, она разразилась горькими слезами. Узнав о произошедшем от Жюльен, Бонно мгновенно примчался туда и обнаружил девушку, в которую был влюблен, в слезах.

- Кенди, - выдохнул он, раскрыв объятия, готовый ее успокоить.

Кенди беззвучно прильнула к молодому человеку, продолжая рыдать.

Прошло несколько секунд, прежде чем Ив осознал, что происходит. И тогда он почувствовал, как сердце его поет от счастья, что женщина, которую он любит, находится в его объятиях.

- C'est bien, c'est bien ma cherie (все в порядке, дорогая моя), - проговорил он, припоминая успокаивающие слова своей матери.

"Я обнимаю ее! - с недоверием повторял он. - Долгие месяцы я ждал этого мгновения. Если это лишь сон, я не хочу просыпаться".

Кенди беззвучно продолжала всхлипывала в рубашку Ива, но его чуткая забота понемногу облегчала боль. На секунду ей вспомнился Альберт, она даже чувствовала такую защищенность, как в его объятиях. Но когда она полностью овладела собой, то почувствовала внезапную тревогу. Кенди увидела, какой компрометирующей кажется подобная ситуация со стороны, и медленно попыталась высвободиться из объятий Ива. Но внезапно молодой человек воспротивился ее порыву и взял ее лицо в ладони, приблизив так, что Кенди чувствовала его дыхание на своей коже.

- Я бы с радостью утонул в твоих глазах, Кенди. Их никогда не должна омрачать тень слезы, - пробормотал он, наклоняя голову, готовый запечатлеть поцелуй на ее губах, если бы девушка мгновенно не отреагировала.

- Что ты делаешь, Ив? - вскрикнула она, вырвавшись из его рук и инстинктивно прижав руку к губам. - Пожалуйста, никогда больше так не делай! - горячо закончила она.

Молодой человек отчаянно покраснел и открыл рот, пытаясь найти слова для извинений.

- Ке... Кенди, - заикался он. - Прости... не знаю, что... на меня нашло... прости меня.

Кенди была слишком возмущена, чтобы заметить, сколько боли молодому человеку причинил ее отказ. Внутри нее пробудилось столько противоречивых чувств, которые молчали вот уже несколько лет.

- Я не хочу об этом говорить, - выпалила она и выбежала из комнаты, оставив Ива терзаться сомнениями.

Когда Кенди выбегала из комнаты, то столкнулась с Жюльен и безмолвно поблагодарила Господа за встречу с человеком, в котором сейчас нуждалась больше всего.

- О Жюльен! - задыхаясь, воскликнула она. - Закончи за меня уборку операционной, пожалуйста. Я просто... просто не могу... этого сделать.

- Конечно, Кенди, - ответила женщина, встревоженная непонятным состоянием подруги. - Но...

Не успела Жьлюен закончить, как Кенди промчалась по коридору и исчезла из виду. Едва Жюльен вошла в комнату и увидела Ива, который сидел на полу, спрятав лицо в руках, она сразу поняла, что же случилось. Жюльен наклонила голову и, не говоря ни слова, начала работу. Наконец, когда молодой человек нашел в себе силы вставать, он взглянул на женщину и сказал:

- Je suis foutu, Julie, tellement foutu (я все разрушил, Жюли!), - и вышел из комнаты

- Chagrin d'amour (ох уж эта любовь), - прошептала Жюльен.

В свои 30 лет, после 9 лет брака она слишком хорошо изучила те горести и радости, которые приносит человеческим сердцам любовь. Ведь она сама каждый день переживала подобное, зная, что ее муж так далеко, произнося молитвы в его защиту. Непросто любить в такое время.

Кенди бежала в единственное место в больнице, где она могла хоть немного побыть в одиночестве: в комнату, которую они делили с Жюльен. Она сдерживала слезы, боясь столкнуться с Флэмми. Ее голова раскалывалась от непрошеных мыслей, словно чувства, которые она так долго хранила в своей душе, наконец вырвались и не хотели подчиняться разуму. Когда она наконец добралась до комнаты и протянула руку, чтобы открыть дверь, то почувствовала дрожь. По ее щекам катились слезы, когда она, обессилев, прислонилась к стене. Она услышала тихий звук и лишь потом осознала, что это ее собственные рыдания, которые вырывались из самого сердца. "Столько лет, - думала она. - Прошло столько лет, но это все еще причиняет боль. Почему меня не покидают воспоминания? Почему?" Кенди подошла к окну. Стоял конец октября и ночь была окутана морозным холодом, предвещающим приближение зимы.

"Та ночь была такой же холодной, - безмолвно проговорила она. - И в моей душе до сих пор остался ее холод. Я все еще чувствую, как в моих висках стучит кровь".

Разум Кенди снова и снова проигрывал ту же сцену, те же слова, те же чувства, что и тогда. Воспоминание о той ночи все еще было свежо:

Смущенная и запутавшаяся, она бежала по ступенькам. На мгновение ей показалось, что это всего лишь один из многочисленных кошмаров, так часто преследовавших ее, но громкое и болезненное биение ее сердца уверило ее, что она не спит. Ее преследовали быстрые мужские шаги... Она знала, это был он. "Я должна поторопиться, - думала она, - если я предстану перед ним, то у меня не будет сил сделать то, что я должна".

Казалось, лестница была бесконечна, да ей и хотелось, чтобы она не кончалась, чтобы он всегда преследовал ее... всегда был рядом.

Его ноги, будучи быстрее и сильнее, быстро покрыли расстояние между ними, и она вдруг почувствовала, что не может вырваться из его хватки. Она думала, что потеряет сознание, когда его руки сжали ее талию, скользнули по спине и, наконец, обняли ее. Спиной она чувствовала, что каждый его мускул тверд, как скала, пока в ее ноздри проникал аромат лаванды.

- Ничего не говори, - хрипло шепнул он. - Если бы только время могло остановиться! - почти с мольбой добавил он.

Он спрятал лицо в ее непослушных завитках, а она всей кожей почувствовала его горячие щеки. Большая теплая капля упала на ее шею, и она поняла, что это его слеза. Он беззвучно рыдал! Его гордость исчезла без следа, и его распахнутая душа бесстыдно плакала.

"Терри! Мой Терри плачет! - с разрывающимся сердцем думала она. - Если я обернусь, - сказала она себе, - то высушу его слезы своими поцелуями, а если он хоть раз коснется моих губ, не знаю, как далеко мы зайдем... Если я обернусь, то не смогу отказать ему. Мне не хватит храбрости взглянуть в его глаза и покинуть его, как сейчас. Господи! Я должна уйти, не взглянув на него в последний раз!" Он отпустил ее плечи, чтобы посмотреть на нее.

- Будь счастлива, Кенди, - наконец, с мучительной беспощадностью произнес он. - Или я никогда не прощу тебя.

"Только что мы потеряли друг друга", - вдруг подумала она, прежде чем нашла силы громко сказать:

- Будь счастлив и ты, Терри.

Она повернула голову, чтобы в последний раз взглянуть на него, но не сумела встретить его взгляд, уставившись в пол, покрытый ковром. Наконец, с робким вздохом она высвободилась из его объятий, чтобы навсегда исчезнуть в холодной ночи...

Кенди стерла слезы, пытаясь так же стереть и дорогие сердцу воспоминания, но это было вне ее сил. В ее душе бережно хранилась каждая деталь их встреч, их прощания, и напрасно было пытаться что-либо забыть. Со временем она научилась скрывать страдания, хранить воспоминания, лелеять чувства глубоко в душе.

Никому не открыла она своей боли. Ей казалось, она не имеет права доставлять горе тем, кто так ее любит. С самого детства жизнь преподавала ей, как сбежать от одиночества в крестовый поход, которым стало все ее существование.

Она заменила свои разбитые мечты заботой об окружающих. Она проводила дни в работе, а в свободное время приносила радость своим близким. Она сопровождала Альберта на скучных вечеринках, чтобы помочь ему справляться с обязанностями, которые он ненавидел, терпеливо слушала разговоры Энни, сосредоточенные на моде и сплетнях и вовсе не интересующие ее. Отпуск она проводила на холме Пони, играя с детьми, слушая бесконечные разговоры Арчи о политике, которой он интересовался так, что не мог говорить ни о чем другом. Молодой человек знал, что Кенди не интересует данная тема, но находил непонятное удовольствие в общении с ней. Как и Арчи, Кенди бережно хранила воспоминания о Стире и Энтони и благодаря этому чувствовала невидимую связь между ними.

Здесь, во Франции, она пыталась облегчить страдания тех, кто оказывался рядом. Все это приносило в ее мир радость, делало ее безликое существование неким подобием жизни. Но она сознавала, что это не поможет найти то, что она когда-то потеряла.

Она не доверила своей тайны даже Альберту или мисс Пони. Она была намерена всегда скрывать свои чувства, ведь что может поделать женщина, любя чужого мужа?

Иногда ей почти казалось, что она уже победила своих демонов, но всегда находилось нечто, напоминающее ей о "той" жизни. И теперь страстный порыв Ива разбередил ту старую рану, разбудил тоску, в которой она боялась признаться самой себе. Внезапно она увидела, насколько сильно подавляла свои самые сокровенные желания и надежды. Находясь так близко к молодому человеку, она почувствовала, как пробуждаются ее естественные женские порывы. Но ее желания откликались лишь на одно имя, на один голос, единственные глубокие синие-синие глаза... К сожалению, глаза, которые в операционной смотрели на ее с любовью, были серыми.

"Почему я не могу забыть тебя? - спрашивала она себя. - Почему не могу почувствовать того же к другому? Когда я была с Ивом, я могла думать лишь о тебе, о тепле твоих рук, свете твоих глаз, твоем горячем поцелуе, о том единственном поцелуе, что до сих пор горит на моих губах..."

- Так не должно быть! - с рыданием воскликнула она. - Не должно! Ты больше не принадлежишь мне, я не имею права желать тебя. Это грешно! - плакала она.

Кенди повалилась на кровать, неспособная размышлять трезво. В этот момент в комнату вошла Жюльен и села около нее. Женщина успокаивающе похлопала ее по спине, нежно приговаривая:

- Кенди, Кенди, - шептала она, понимая подругу, как может понимать женщина. - Дорогая, и кто только осмелился причинить тебя такую боль? - спросила Жюльен с приятным французским акцентом. - Уверена, он не заслуживает тех слез, которые ты из-за него выплакала.

- Мне все равно, Жюли, - наконец смогла выговорить Кенди между рыданиям. - Знаю лишь, что не могу с этим справиться. Не могу!

После трех лет безмолвия Кенди наконец открыла свои чувства другому человеку. Она обняла Жюльен и заплакала на ее плече. Женщина искренне сочувствовала подруге, но не знала, что можно предпринять, чтобы помочь ей. Они обнимали и успокаивали друг друга до тех пор, пока боль в сердце Кенди не притупилась.

В 1917 году генерал Фердинанд Фош был назначен главнокомандующим военными силами Франции. Как все великие исторические личности, он понимал, что именно этот момент придаст его жизни истинный смысл. Он понимал, что рожден в такое трудное время, чтобы сыграть свою роль в истории. Поэтому сразу после назначения он начал стягивать войска к Западному фронту, готовясь к ответному наступлению.

Иногда он перемещал целый взвод, а иногда - лишь одну из ключевых фигур, подобно шахматисту, который передвигает пешку или коня. Одной из таких фигур был майор Андре Легар, который вот уже год заведовал госпиталем Сен-Жак. В военной академии Фош был преподавателем Легара и понимал, что его стратегические таланты проматываются впустую. Поэтому к конце октября он был намерен перевести бывшего ученика на одну из передовых позиций Западного фронта.

Управлять госпиталем пришлось назначить кого-то другого, к тому же генерал отправил приказ прислать на место военных действий очередную бригаду врачей, которая понадобилась во Фландрии, где в течение месяцев французскими, британскими и канадскими войсками продолжалась осада Ипра.

Утром 31 октября получил распоряжение и немедленно отправился на фронт. В ту же ночь в госпиталя появился его преемник, который тут же отдал приказ об отправлении на север 20 медсестер и 5 врачей. По его распоряжению бригада должна была выехать той же ночью. Нельзя было терять времени.

- Дайте мне список медсестер, - приказал Луи де Салль, новый директор госпиталя, едва войдя в свой кабинет.

- Вот, сэр, - мгновенно отозвался сержант среднего возраста, исполняющий обязанности секретаря.

- Вот и прекрасно, - проговорил де Салль, бросив взгляд на бумагу. - Вышлите всех медсестер от А до К.

- Но, сэр, - возразил секретарь. - Разве вы не прочтете их досье?

- На это нет времени, - холодно ответил тот. - Также найдите пятерых самых опытных врачей. Морис Дювалль еще здесь?

- Да, сэр, он не участвовал в военных операциях с апреля этого года.

- Проверьте, чтобы он также поехал. Я хорошо знаю его и уверен, что там он понадобится. А теперь сообщите этим людям о назначении. Вы можете идти.

- Да, сэр! - ответил секретарь и, по привычке отсалютовав, вышел из комнаты.

Если бы де Салль потрудился прочесть досье медсестер, то в одном из них нашел бы письмо, которое могло предотвратить его поспешное решение. Но война - это бег по лезвию бритвы, и никто не может чувствовать себя в безопасности, приближаясь к острому краю.

Прошло несколько дней после той сцены в операционной, но Ив не мог найти мужества лично извиниться перед Кенди. Он ограничился тем, что каждый день посылал ей белую лилию с маленькой запиской, состоящей из одного слова: "Прости". Он не смел не только приблизиться к ней, но и даже поднять на нее взгляд, молча надеясь, что однажды она простит его. Невозможно было не заметить его страданий, которые заставили Кенди чувствовать себя неловко из-за своего поведения той ночью.

- Можно тебя на минутку, Ив? - спросила она однажды вечером, закончив свое дежурство.

- О... д... да, Кенди, - нерешительно ответил он.

Они вышли из больницы и в тишине, мучительной для них обоих, направились к близлежащему парку. Он боялся слов, которые произнесут ее губы, а она не знала, с чего начать.

- Ив, - наконец, произнесла Кенди. - Я хочу извиниться за свою грубость.

- Извиниться? Не стоит, я сам виноват в том, что произошло, - нервно пробормотал он. - Я... я забыл, как подобает вести себя джентльмену. Это моя вина, - шепотом закончил он, опуская глаза.

- Тем не менее, - продолжала она, - я была груба с тобой и понимаю, что ты чувствуешь.

- Понимаешь? - с внезапной надеждой переспросил он. - Кенди, я...

- Прошу тебя, ничего не говори, - мягко попросила Кенди. - Я знаю.

Она на мгновение замолчала, пытаясь найти слова, которые не ранили бы молодого человека. Холодный порыв ветра взметнул листья в парке, когда она заговорила вновь.

- Ив, - наконец, - проговорила она. - Боюсь, я не могу ответить тебе взаимностью. Ты в этом не виноват, не думай, что что-то в тебе мешает этому. Напротив, за то время, что я тебя знаю, ты показал себя прекрасным человеком. Скорее, дело во мне, - объясняла она.

Пока она говорила, на лице молодого человека отразилось множество различных чувств: сначала надежда, затем отчаяние и, наконец, неприкрытая боль.

- У тебя кто-то есть... в Америке? - наконец, выговорил он, сузив серые глаза.

Кенди избегала его пристального взгляда, вместо этого уставившись на бесчисленные листья на тропинках парка, но, в конце концов, ответила:

- Нет, у меня никого нет. Никто меня не ждет, если ты об этом. Но, - она осеклась, снова пытаясь подыскать правильные слова, - однажды я обожглась и сейчас не готова к подобным отношениям, - пробормотала она.

- Мне тоже не всегда везло с женщинами, - робко проговорил он. Когда она слегка улыбнулась его замечанию, он нашел силы продолжить: - Может, мы можем быть просто друзьями, и со временем...

Кенди отвела глаза, прячась от его умоляющего взгляда. Было видно, что в ней сражаются чувства и здравый смысл. "Неужели это второй шанс? - размышляла она. - Смогу ли я полюбить этого человека? Вдруг я лишь причиню ему боль? Лишь подарю призрачную надежду на любовь, которая никогда не родится в моем сердце?"

- Не знаю, Ив, - сказала она наконец. - Я не хочу причинять тебе боль.

- Не волнуйся, - с энтузиазмом ответил он. - Я понимаю твои чувства и обещаю набраться терпения. Но позволь снова стать... твоим другом, - сказал он, протягивая руку в знак примирения.

- Я не обещаю ничего, кроме искренней дружбы, - все еще колеблясь, ответила она. - Это тебе подходит?

- Более чем подходит, - с улыбкой заключил он, и они обменялись рукопожатием.

Ив пообещал себе быть терпеливым и осторожным, но и настойчивым во всем, что касалось этой дружбы. Он знал, что эта девушка достойна лучшего, и, так как на горизонте не было соперников, решил идти до конца. Но судьбе было суждено убить надежду в его душе.

Тем же вечером Кенди отправлялась на военную операцию на север вместе с Флэмми, Жюльен, Дюваллем и еще с 21 человеком. Решение было принято без всеобщего оглашения, и нужно было немедленно выезжать. У Кенди не было времени даже попрощаться с Ивом, который оставался в госпитале. Утром 1 ноября молодая женщина уже была на пути во Фландрию.

Глава 4

«На Западном фронте»

Путь в Ипр оказался холодным, мрачным и зловещим. Выехав из Парижа, Кенди собственными глазами увидела все то, о чем ей рассказывали пациенты. Северный пейзаж был пустынным и угрюмым. Заброшенные поля, огромные территории, опустошенные авиационными налетами, - места, где всегда слышались голоса крестьян, работающих под солнцем Па-де-Кале, были скованы тишиной.

Большинство жителей были эвакуированы на юг и в центр страны, некоторые бежали из района боевых действий, пытаясь найти кров и защиту, но понимая, что жизнь уже не будет прежней. Созерцая через окно поезда эту картину, Кенди чувствовала боль и страдания всех этих людей. Но это было лишь начало.

Приехав в Аррас, столицу Па-де-Кале на поезде, бригада врачей должна была продолжать путь грузовиком. Невдалеке проходила линия обороны, где немецкие и союзнические войска продолжали сражения. Некоторые участки железной дороги были повреждены, а остальные линии использовались для перевозки раненых в Париж. Медики вышли из поезда, очутившись в мрачных развалинах, бывших когда-то вокзалом. У них было три часа, прежде чем приедет грузовик. Поэтому у них было время осмотреть город, некогда такой прекрасный и полный жизни.

Кенди попросила Жюльен пойти с ней. Внезапно к ним решила присоединиться Флэмми. Пройдя несколько шагов от вокзала, они увидели старинную дорогу, ведущую к маленькой площади. С того места, где они стояли, можно было рассмотреть развалины маленькой церкви. В крышу попал снаряд, и через дыру виднелась одна из фресок на потолке. Около церкви стояли шотландские солдаты, тихо переговариваясь между собой. Они уже привыкли к подобного рода картинам, но такое зрелище не могло не затронуть их душ.

С начала войны Аррас уже трижды атаковали. В городе остались руины зданий, обломки деревянных домов, а на безмолвных пустынных улицах завывал осенний ветер, разнося эхо шагов.

Из тумана выплыла темная расплывчатая фигура, и Кенди сощурила зеленые глаза, чтобы получше ее рассмотреть. Она увидела, что к ним приближается женщина. Женщина медленно шла по дороге, неся в руках бесформенный сверток.

- Mesdemoiselles, - сказала она. - Ayez la bonte de me donner un peu d’argent pour nourrir mon enfant. Je vous prie. (Не будут ли молодые леди столь добры, чтобы дать немного денег для ребенка?)

Кенди подошла ближе, закрывая промежуток между ними. Она заметила, что на женщине лишь жалкие лохмотья и она дрожит от холода. В ее руках находился неподвижный ребенок, и, бросив взгляд на серые щечки младенца, Кенди поняла, что он уже мертв. Женщина умоляюще глядела на девушку, пока та снимала плащ, чтобы дать его несчастной.

- S’il vous plait, Mademoiselle (Пожалуйста, мисс), - снова проговорила она, устремив взгляд в туман.

Кенди мягко обняла женщину, украдкой стирая со щеки слезу. Жюльен и Флэмми подошли ближе, не заметив мужчину, стоявшего неподалеку и молча наблюдавшего за происходящим.

- Mesdemoiselles, - наконец, подал голос он, показываясь из тумана.

Жюльен обернулась к нему, и они заговорили по-французски. Казалось, они говорил о женщине, прильнувшей к Кенди. Когда они закончили разговор, медсестра обернулась к подругам, а глаза ее были полны слез.

- Он сказал, что ребенок умер два дня назад, - начала Жюльен. – Но она не выпускает его из рук. С того дня она помешалась. Это ее муж, и они ждут своего друга, который должен отвезти их на юг, к родственникам.

- Скажи ему, что мой плащ может остаться у нее, - сказала Кенди, поддерживая женщину и помогая ей подойти к мужу.

Человек благодарно склонил голову перед прекрасной незнакомкой, и они с несчастной женщиной, не понимающей, что происходит вокруг нее, пошли прочь. До станции женщины шли в полной тишине. Флэмми не произнесла ни слова, но взволнованный немигающий взгляд выдал опытному глазу Кенди ее чувства.

«Он делает вид, будто все это не трогает ее, - размышляла она. – Но я знаю ее достаточно, чтобы понять, что произошедшее шокировало ее так же, как и нас с Жюльен. Этот ее взгляд.… Помню, как она таким образом пыталась скрыть свое волнение перед экзаменами в школе. Ведь твое сердце не может не чувствовать всей трагичности событий, старушка Флэмми».

Они присоединились к группе. Через час все были в грузовиках, которые везли врачей на передовую. Всю дорогу Жюльен не проронила ни слова, устремив взгляд в холодную ночную тьму. Кенди хотела приободрить ее, но понимала, что подруге хочется побыть наедине со своими мыслями, поэтому молча пыталась уснуть. Через несколько часов они должны были прибыть на место назначения.

Вторая американская дивизия к концу ноября находилась неподалеку Камбре. Они еще не получила назначения и маялась без дела. У солдат был приказ начать учения и как можно лучше изучить местность. Хотя военные силы Америки были уже в сборе, пройдет еще несколько месяцев, прежде чем они смогут вступить в бой.

Молодым солдатам было трудно вынести долгое ожидание, и они развлекались, как могли. Утром они были на тренировках, днем приводили в порядок лагерь. Целыми днями у них не было свободной минуты, а вот вечером…

Вечером они могли отдохнуть от забот и вспомнить о доме и о семье. Некоторые сидели у костра, рассказывая друг другу забавные истории, играя в карты, пересказывая друг другу новости из дома, разговаривая на любимую мужскую темы: женщины.

- Недавно я встретил настоящую красавицу, - рассказывал один из солдат, сидевших у огня. – К сожалению, у меня не было времени воспользоваться этим. Но как только мы вернемся…

- Она будет замужем, и у нее будет трое детей, - поддразнил его второй рядовой. – Тебе лучше найти хорошенькую француженку.

- Так и сделаю, - хихикнул первый. – Ни о чем больше я и думать не могу. Только вряд ли это произойдет скоро.

- К концу войны мы вообще забудем, что такое женщина, - послышался третий голос.

- А ты это знал? – раздался мужской голос, и все трое обернулись к молодому человеку, спокойно смотревшему на них.

- Да уж, малыш, - хмыкнул первый солдат. – Ты уж точно этого не знал, - закончил они, и все разразились смехом.

Солдат безмолвно наблюдал за товарищами. Его лицо было скрыто в темноте, а отблески костра таинственными тенями играли на его начищенных ботинках и сапфирами отражались в его глубоких глазах. Он беспечно сидел на поваленном стволе дерева, прислонившись спиной к ящику с боеприпасами. Хотя он, казалось, принимал участие в разговоре, но мысли его витали далеко, и нельзя было сказать, были они веселыми или печальными, ибо на лице его не отражалось никаких переживаний.

Из палатки вышел человек. Одного его присутствия было достаточно, чтобы все солдаты, включая задумчивого молодого человека, вскочили и поприветствовали офицера. Капитану Дункану Джексону было около 40 лет, и его можно было узнать по квадратной челюсти и крупному носу. Разглядывая темными глазами своих подчиненных, капитан подмечал каждую деталь. Его внушительная фигура возвышалась над остальными, и всем было ясно, кто здесь главный.

- Джентльмены, - начал он. – Лейтенант Харрис оказался неважным игроком в шахматы, и его стиль невозможно вынести. Признаюсь, мне надоело отражать его слабые атаки, - закончил он, по очереди заглядывая в глаза каждому солдату. – Поэтому, - продолжал он, - если вы считаете себя лучшими противниками, буду признателен, если вы уведомите меня об этом, - сухо проговорил он.

Несколько мгновений рядовые изумленно переглядывались, не зная, что сказать. В мире, где так много значило положение, не бывало случаев, чтобы офицер держался с рядовым на равных.

- Возможно, вам подойду я, - отозвался глубокий голос, и никто не мог понять, от кого он исходит, лишь потом осознав, что заговорил человек, стоявший в тени.

Джексон с оттенком изумления уставился на него.

- Не слишком ли много вы на себя берете, сержант? – спросил он, не в силах скрыть насмешливой улыбки.

- Испытайте меня и увидите, - без тени колебания произнес молодой человек.

- Надеюсь, вы не разочаруете меня, иначе отпуска вам не видать, - предупредил Джексон.

Капитан замолчал и повернулся к палатке, сделав сержанту знак следовать за ним.

- Мне казалось, он вообще нем как рыба, - заметил один из рядовых, когда Джексон и сержант вошли в палатку. – Я впервые слышал его голос.

- Оказывается, ты ошибался. Он не только говорить умеет, но и в шахматы играть. И что с того? - ответил другой. – Как насчет партии в покер? – предложил он, и все четверо на несколько минут замолчали, погрузившись в игру.

Как только молодой сержант вошел в палатку, его глаза заметили большую шахматную доску с изящными фигурками слоновой кости, сделанными вручную. Он сразу узнал руку индусских мастеров и понял, что капитан Дункан Джексон много путешествовал по всему миру. Ему пришлось это по душе, ведь таким образом, они могли поддерживать интересный разговор, играя в шахматы. Хотя ему не слишком хотелось говорить, но он с радостью выслушал бы другого. «В конце концов, это лучше, чем слушать всю ту ерунду снаружи, - сказал он себе. – А с другой стороны, все лучше, чем думать о своем».

- Сигарету? – предложил пожилой человек, извлекая портсигар.

- Спасибо, я не курю, сэр, - холодно ответил молодой человек.

- Ладно, - ответил капитан, пожав плечами. – Но, надеюсь, вы не будете возражать, если я закурю.

- Признаться, этот запах не слишком приятен, так как я и сам был заядлым курильщиком. Но ничего страшного, сэр, - небрежно отозвался сержант.

- И как вам это удалось? – нахмурившись, с любопытством спросил Джексон.

- Что, сэр?

- Бросить курить.

Глаза молодого человека на мгновение засияли странным светом, который исчез так быстро, что капитан не заметил его. Потом он покачал головой, словно пытаясь выбросить из головы непрошеную мысль, и просто ответил:

- Наверное, у меня были дела поважнее, - закончил он, давая понять, что не хочет говорить на эту тему.

Мужчины сели за стол и безмолвно начали игру. Как и ожидал сержант, капитан Джексон оказался разговорчивым человеком, и его не пришлось долго вовлекать в разговор. В основном он говорил о теперешнем положении армии, о возможных стратегических приемах, которое можно использовать в борьбе с врагом. Но по мере продолжения игры капитан умолкнул, сосредоточившись на доске, так как понял, что его противник не из слабых. Капитан проигрывал быстрее, чем мог предположить, а за молодым человеком нельзя было угнаться, словно в него сам черт вселился.

- Скажите, сержант, - произнес Джексон, пытаясь отвлечь его внимание от игры. – Как вам живется в армии? Уверен, вы привыкли к другой жизни.

- Справляюсь, сэр, - только и ответил сержант, делая следующий ход, который потряс капитана.

«Какой странный акцент…» – подумал Джексон, увлекавшийся изучением языков. В юности он был так увлечен этим, что даже принялся изучать языковедение в Гарварде, но его отец, высокопоставленный чин в армии, перевел его в Уэст-Пойнт. Тем не менее, Дункан продолжал изучать языки, сосредоточившись главным образом на особенностях фонетики. У него была своеобразное увлечение вариациями английского языка, и он не без гордости признавался себе, что может узнать происхождение человека, стоит ему услышать его речь. «Он кажется… британцем? – продолжал размышлять Джексон. – Но в то же время в его речи проскальзывают американские обороты. Да, американец, но откуда? Попытаюсь выяснить, больше разговорив его».

- Вы скучаете по дому, сержант? – снова поинтересовался капитан, делая ход.

Слегка потирая левой рукой подбородок, молодой сержант взглянул в карие глаза капитана. На его лице застыло пустое выражение, значение которого невозможно было понять. Керосиновая лампа на столе освещала тонкие черты его лица. Его губы слегка изогнулись, привлекая внимание к прямому изящному носу. Густые темные ресницы скрывали его загадочные глаза.

- Каждый человек ищет место, которое он мог бы назвать домом, сэр, - наконец, ответил он с ледяной холодностью, которая заставила капитана отшатнуться. – Но некоторые так его и не находят, - закончил он, делая неожиданный ход.

Король Джексона был практически повержен.

Пытаясь скрыть страх, Джексон уставился на доску. Нужно что-то предпринять или этот мальчишка победит.

- Вы правы, - медленно ответил он, откинувшись на спинку стула. – Но я также не сомневаюсь, что для человека с вашей внешностью всегда есть место в сердцах женщин, - добавил он, делая отчаянную попытку отвлечь молодого человека.

«Эта тема всегда интересна молодым людям», - подумал он.

- Возможно, это звучит странно, но внешность не может обеспечить счастья… даже если оно и впрямь существует, сэр, – серьезно проговорил молодой сержант. Потом с оттенком удовлетворения в глубоких синих глазах – первой эмоцией, проскользнувшей за весь вечер, – он произнес: - Шах и мат, сэр.

Фронтовой пейзаж был унылым и тусклым. С тех пор, как она находились в грузовике, не прекращался дождь. Из-за постоянных взрывов и ливня местность превратилась в настоящее болото. Поездка, которая должна была продолжать всего несколько часов, длилась вечность.

К полуночи грузовик пересек границу и теперь находился на бельгийской территории. Вскоре послышались непрерывные звуки канонады. Они приближались к линии огня, где за маленькую деревушку вблизи Ипра сражались немецкие и британские войска.

Внезапно Кенди проснулась от грохота пулеметов. Она поняла, что они почти на месте. На миг ее сердце сжалось от страха, но она тут же подавила это чувство огромной силой воли. «Я здесь, чтобы исполнит свой долг. И я не сдамся», - сказала она себе, застегивая пальто, которое она носила, отдав свой плащ женщине в Аррасе.

Грузовик остановился около ряда белых палаток, которые из-за грязи и пыли приобрели серо-зеленый оттенок. Холодный полночный воздух наполнило множество голосов, а дождь все лил и лил. Когда бригада выбиралась из грузовика, к ней приблизился тяжело дышавший человек в белом халате, забрызганном кровью.

- Хвала Господу, вы приехали! – с английским акцентом воскликнул пожилой врач. – Нам срочно нужна ваша помощь. Пожалуйста, два хирурга и четыре сестры, следуйте за мной, - выпалил он и устремился обратно к палаткам.

Доктор Дювалль быстро отдавал распоряжения, поспешив за коллегой:

- Жерар, Гамильтон, Одри, Буасенье и Смит идут со мной, - сказал он. – Остальные разгружают оборудование, - закончил доктор.

Группа поспешила к палатке, на ходу снимая пальто и плащи и надевая халаты, которые лежали около палатки. То, что увидела Кенди в следующие минуты, еще долгое время не могло исчезнуть из ее памяти.

Внутри стояло три ряда кроватей, а измученные доктора и медсестры в наихудших условиях проводили одну операцию за другой. На полу валялись грязные повязки и бинты, а старая раковина была заполнена красноватой водой. Помещение освещалось несколькими фонарями, которые держали сестры, одновременно подавая врачам инструменты.

Отовсюду слышались ужасные крики. Время от времени раздавался отчаянный возглас доктора, пытавшегося спасти очередного пациента.

- Эфир, где эфир, черт возьми? Как можно проводить операцию без анестезии? – слышался голос врача.

На другом конце человек без ног издавал ужасные крики:

- Убейте, меня, убейте! Я не могу терпеть эту боль! – умолял он.

Кенди на мгновение застыла. Все, во что она верила, разбивалось под действием реальности. «Господи, - думала он. – Где же ты, Господи?» И ее внутренний голос безмолвно отвечал: « Я с тобой, и именно здесь твое место, здесь ты сможешь помочь».

Большее Кенди не требовалось. Страх мгновенно исчез, и его место заняла безграничная уверенность и целеустремленность. Пять пуль около поджелудочной железы, две ампутации, два случая отравления горчичным газом, три сломанных ноги и четыре ожога, вызванных артиллерийскими взрывами.

Время от времени Флэмми бросала взгляд на Кенди, ожидая заметить на ее лице следы усталости или отвращения, но девушка молча продолжала свою работу, сосредоточившись на пациентах. Только 3 ноября, когда обстрел поутих, Кенди и ее коллеги, измученные и усталые, отправились на 12-часовый отдых. Они проработали более 24 часов.

Кенди села на стул около палатки, не обращая внимания на мелкий дождь. Ее вьющиеся локоны находились в полном беспорядке под сеткой, куда она обычно убирала их на время операций, а на плечи падали непослушные завитки, выбившиеся из-под чепчика. За все время она съела лишь несколько кусочков хлеба и выпила чашку чая. К ней неслышно подошла Флэмми и остановилась рядам. Ее глаза на мгновение закрылись, словно она безмолвно спорила с собой.

- Я была не права, Кенди, - после долгого молчания спокойно заметила она. – Ты подходишь для нашей работы, - признала она, развернулась и исчезла в пелене утреннего дождя.

Кенди не могла вымолвить ни слова, так ее удивил комплимент со стороны Флэмми. Ей бы показалось, что это сон, если бы не фигура Флэмми, различимая вдали. Но Кенди так устала, что у нее даже не было сил порадоваться этой маленькой победе над упрямицей.

Только через три дня Кенди смогла наедине поговорить с Жюльен. Когда они приехали, все было настолько ужасно, что они оказались завалены работой. С тех пор, как они встретили в Аррасе ту несчастную женщину, Кенди беспокоило моральное состояние Жюльен. После этого случая ее поведение резко изменилось.

Поздней ночью Кенди вошла в палатку, где жили еще 12 медсестер. Внутри на своей раскладушке сидела одна Жюльен. Ее взгляд не отрывался от медальона, который она сжимала в руках. Ее темно-каштановые волосы рассыпались по плечам. Ее янтарные глаза с непередаваемой смесью чувств смотрели на предмет в ее руках. Это была фотография мужчины лет тридцати с темными грустными глазами и открытой улыбкой. Мужа Жюльен.

Кенди неслышно приблизилась к Жюльен, стараясь не нарушить ее мечтательности. Тут она заметила, что плечи женщины вздрагивают от сдерживаемых рыданий. Девушка села рядом и обняла Жюльен за плечи, как той ночью в Париже, когда Ив пытался поцеловать Кенди. Жюльен подняла заплаканные глаза, чтобы взглянуть на подругу.

- О, Кенди, - наконец, вымолвила она. – После того вечера в Аррасе я не перестаю думать о моем муже, он ведь так хотел ребенка.

- У вас будут дети, когда закончится эта глупая война, - попыталась успокоить ее Кенди.

- Нет, Кенди, - рыдая, проговорила та. – Я… не могу иметь детей… и ничего с этим не поделаешь, - закончила она, окончательно разрыдавшись.

Кенди не могла найти слов, которые заглушили бы столь глубокую боль. Хотя ей были известны такие случаи, ни с чем подобным она еще не сталкивалась. Было так больно видеть отчаяние супругов, которые не могли создать настоящую семью. Иногда за этим открытием следовал развод, что было так унизительно в то время и причиняло такие страдания.

На минуту Кенди задумалась о себе. Сможет ли она когда-нибудь взять на руки собственное дитя? Она очень любила детей и страстно желала назвать одного из них своим. Но дети не появляются ниоткуда… «Хватит, Кенди, - приказала она себе. – Не время думать о себе, ты больше нужна Жюльен», - напомнила она.

- Ничего, Жюли, - успокаивающе прошептала Кенди. – Я была сиротой, никогда не имевшей матери. И я всегда мечтала о таких родителях, как вы с мужем. Почему бы вам ни усыновить ребенка?

- Жерар предлагал мне, - пробормотала Жюльен. – Но тогда я отказалась… А теперь… не знаю.

- У тебя будет время подумать, Жюли, - нежно улыбнулась Кенди. Сейчас надо молиться, чтобы война поскорее закончилась. А потом, когда он вернется, вы снова подумаете об этом, но сейчас не надо грустить, или ты станешь такой бледной и измученной, что он тебя не узнает. Мне когда-то сказали, что мне больше к лицу смех, думаю, то же можно сказать тебе.

- Спасибо, Кенди, - прошептала Жюльен, с признательностью обнимая девушку.

А в голове Кенди всплыла другая мысль: «А у них уже есть ребенок?… Его ребенок… и ее, а не мой». Она так ненавидела себя за эти вспышки ревности.

Войдя в большое здание, он снял фетровую шляпу, темное шерстяное пальто и черные кожаные перчатки. Вокруг стояла тишина, хотя в здании было людей. Он отбросил со лба рыжеватую прядь и с оттенком раздражения вздохнул. Здесь было трудно найти свободное место, ведь все готовились к экзаменам. В такое время в библиотеке всегда полно народу.

Он краем глаза заметил, как кто-то проходит к выходу. Молодая женщина как раз уходила, и ее место освободилось. «Повезло», - отметил он, пробираясь к пустому стулу. Почти автоматически он взял с полки одну из книг и подошел к стулу. С обычной для него элегантностью и спокойствием он опустился на стул.

Он расстегнул однобортный пиджак, под которым оказался шелковый жилет с желтоватыми и каштановыми узорами и безупречная белоснежная рубашка. Наряд довершали брюки, подходившие под пиджак и галстук, стоивший целое состояние. Он вынул из внутреннего кармана пиджака золотую ручку. Его светло-карие глаза сосредоточились на страницах книги, и время от времени он делал пометки на листе бумаги, который лежал перед ним. Прошло около двух часов, а он все продолжал пересматривать одну и ту же книгу – «Основы философии в конституции США».

Его утомил мелкий шрифт и витиеватая манера автора. Казалось, изречения Аристотеля вдруг выпрыгнули из книги и закружились в его голове. Буквы расплывались перед его глазами, и в его воображении они ежесекундно менялись местами, образовывая женское имя, которое звучало в его голове.

Он потер глаза и откинулся на спинку стула, сунув руку в карман рубашки. Вынул оттуда светло-розовый конверт и прижал его к губам. В его ноздри ударил нежный аромат роз, наполняя его душу терзаниями. «Ее запах», - мечтательно подумал он, не в состоянии контролировать свои мысли. Столько раз он пытался выбросить ее из головы, но его чувство было столь глубоко и искренне, что его не могло заглушить время.

«Мне так ее не достает, - мысленно продолжал он. – Даже когда она была не со мной, меня тешило сознание того, что она рядом».

Он открыл конверт, и запах роз еще больше опьянил его. «Каково это, - спросил себя он, - каково крепко обнять ее и зарыться лицом в эти золотые завитки… Господи! – воскликнул он. – Так я никогда не преодолею эту страсть».

Он обратил медовые глаза на письмо и порадовался обращению:

Дорогой Арчи,

Это было всего лишь обычное обращение, которым обычно начинают письма, но он не мог не насладиться его звучанием. Ведь это было первое письмо, которое она написала только ему. Во время учебы в школе Св. Павла она обычно писала: «Мои дражайшие Стир и Арчи». А через год, когда она вернулась в Америку, они общались с ней лишь по письмам, которые она писала девочкам и в которых всегда было упоминание о них: «Передайте привет ребятам» или «Скажите Стиру и Арчи, что я думаю о них».

«И я всегда о тебе думаю, Кенди, - сказал Арчи про себя. – А теперь, когда ты так далеко, мне не хватает твоей компании… И я так за тебя волнуюсь».

Непроизвольно Арчи исписал пустой лист бумаги сплошными «К». Все эти годы он так старался забыть о ней. Он пытался перенести свои чувства на Энни. Ему даже удалось нежно полюбить ее, но его чувства к Кенди были иными. По словам Альберта, он должен скрывать их даже от самого себя. Но он понимал, что это бесполезно, что он никогда не перестанет думать о Кенди. Это было превыше его сил. Да, его чувства к Кенди были иными. Это была необузданная внутренняя страсть, которую не мог сдержать разум. В его безумных видениях он сотни раз обладал ею. Когда началось это безумие? Может быть, еще в Лондоне…

«Эти безвозвратно ушедшие дни, - вспоминал он. – Хотя Стир ни за что не признался бы, он чувствовал к Кенди то же, что и я. Возможно, он задолго до меня смирился со своим поражением … Или он не хотел, чтобы мы стали соперниками… он всегда оберегал меня. Не знаю… у нас со Стиром язык не поворачивался говорить об этом. А затем появился он. Будь ты проклят, Терренс Грандчестер! В моей душе никогда не исчезнет ненависть к тебе. Я бы мог простить тебя за то, что ты похитил ее сердце, если бы ты сделал ее счастливой. Но ты лишь причинил ей боль. Когда ты порвал с ней, мне казалось, что я сойду с ума. Если бы я мог вот так просто бросить Энни и снова попытаться завоевать Кенди… но это бесполезно. Кенди отвергла бы меня еще и потому, что не могла причинить Энни боль. Я обречен любить благородную женщину, чья лучшая подруга любит меня».

- Надеюсь, ты страдаешь еще больше меня, Терренс, - прошептал Арчи, словно произнося проклятие. – Уверен, страдаешь, ведь у меня, по крайней мере, есть ее дружба, а у тебя нет ничего, проклятый ублюдок!

Арчи и не представлял, насколько верны его предположения.

10 ноября на фронт прибыли части Канадской армии, сумевшие, наконец, прорвать оборону немцев и пробившиеся в стан врага. Канадская пехота заняла деревню, от которой к тому времени остались лишь руины. Наступление союзников удалось, и немцев оттеснили на 5 миль. В противовес этой небольшой победе ставилось 250 000 жертв, которые унесло сражение. Так как в этой местности прекратились военные действия, то полевой госпиталь отозвали в другую часть фронта – в Камбре.

Кенди и ее бригаду послали на новое место. В нескольких милях оттуда под прикрытием леса проходили учения Второй Американской дивизии, ожидавшей вступления в бои. Но до весны этого момента так и не представилось.

Полевой госпиталь, где работала Кенди, находился лишь в нескольких милях от второй линии обороны. Чтобы защитить свои войска от непрерывной смертоносной канонады пулеметного огня и артиллерийских залпов, враги выстроили ряд окопов, в который день и ночь продолжалось дежурство. У противников было по меньшей мере по 4 основных траншеи, 6-8 футов глубиной.

Если в одной из траншей оказывались пострадавшие, товарищи переносили их в резервную траншею через ходы сообщения, где ему оказывали первую помощь врачи и сестры милосердия. Позднее раненых отправляли в госпитали ближе к тылу. Но по мере продолжения боев раненых становилось все больше, и в резервной траншее требовалось все больше медиков. Эта работа была сопряжена с риском, ведь в любое время в резервную траншею мог прорваться враг.

Битва при Камбре была одной из самых трудных и кровавых. 25 ноября бой разгорелся с новой силой, и в резервную траншею оправили новую бригаду врачей, среди которых были и наши герои: Морис Дювалль, Флэмми Гамильтон и Кендис Уайт Одри.

Когда доктор Дювалль узнал, что в бригаду включили двух медсестер, в том числе и его «petite lapine», он принялся возражать против этого шага, так как обычно женщины не принимали участие в подобного рода операциях. К сожалению, его возражения не были приняты в расчет, потому что все мужчины уже работали на линии огня. А хирургических ассистентов требовалось все больше, и Гамильтон и Одри выбрали потому, что они были лучшими.

Несмотря на огромную опасность, Кенди не ощутила ни малейшего страха, увидев свое имя в списке назначений на самую рискованную операцию в ее карьере. Она прижала руку к груди, где под хлопчатобумажной тканью находилось распятие, подаренное мисс Пони, когда девушка покидала Дом Пони. «Я в твоих руках, Господи, - молилась она. – Я последую за тобой. Не случайно со мной идет Флэмми».

В 5 часов утра 25 ноября Кенди отправилась в резервную траншею, где британские солдаты оказывали врагу максимальное сопротивление. В утренней дымке солдатам показалось, что в их ад спустился ангел в голубоватой форме, белом переднике и металлическом шлеме. Но это была всего лишь молодая женщина из американской глубинки.

- Мисс Пони, мисс Пони, - прошептала сестра Лин на ухо мисс Пони. - Мисс Пони, проснитесь!

- Что случилось, сестра Лин? – пробормотала старушка, открывая глаза. – Что-то с детьми?

- Нет, мисс Пони, - отвечала женщина. – Мы должны помолиться о Кенди! Она в опасности, - дрожащим голосом закончила она.

Мисс Пони уже привыкла к предчувствиям, время от времени появляющихся у сестры Лин. Опыт показал, что они сбывались. Поэтому она не возражала, когда сестра Лин говорила, что надо помолиться за человека, который попал в беду. Наоборот, она с энтузиазмом принималась за молитвы, в какое бы время они не звучали.

Мисс Пони поднялась с кресла-качалки и подошла к маленькому алтарю в комнате. Женщины преклонили колени перед распятием и начали тихо произносить слова молитвы. Только спустя годы они поймут, что толкнуло их на это.

Пораженные мужчины не могли поверить своим глазам. Им казалось, что мир перевернулся, раз такое милое дитя рискует жизнью, выполняя эту работу. Но хотя им не хотелось подвергать Кенди риску, они не могли налюбоваться чудесным зрелищем, которое она собой представляла. Многие месяцами не видели женщин, поэтому доктор Дювалль не спускал с Кенди глаз, что очень напоминало поведение Альберта, будь он здесь. Старый доктор и не подозревал, что ему придется сделать, чтобы спасти жизнь этой девушки, которая так напоминала ему дочь.

В окопе время тянулось ужасно медленно, к тому же каждую минуту прибывали новые раненые. По сравнению с теперешними условиями полевой госпиталь казался Кенди раем. В окопе было темно и неудобно. «Как можно зашить рану, находясь в полной темноте?» – недоумевала Кенди, но у нее не оставалось выбора, кроме как под взглядами британских солдат и крики раненых продолжать свою работу.

Ночью 30-го ноября случилось несчастье: Кенди, Дювалль и Флэмми находились в одной из резервных траншей, когда из хода сообщения, тяжело дыша, появился солдат.

- Пожалуйста, док, - хрипло проговорил он. – В окопе на линии огня произошел взрыв. Пятеро солдат оказались в ловушке. Среди них мой брат. Нам нужна ваша помощь.

Доктор Дювалль на минуту задумался: было довольно опасно находиться в резервной траншее, не говоря уже о йодах сообщения, которые были еще ближе к линии огня. Ведь если с ним что-то произойдет, кто позаботится о Кенди и Флэмми?... К его спине прикоснулась маленькая рука.

- Доктор, мы должны идти, - мягко заметила Кенди.

- Я согласна с Кенди, ведь мы здесь, чтобы спасать жизнь людей, - подала голос Флэмми, впервые за много месяцев поддерживая девушку. – Мы идем с вами, доктор.

Чувствуя, как ему передается храбрость женщин, доктор Дювалль взял инструменты и поспешил за солдатом, а за ним последовали обе молодые женщины. В окопе стояла жуткая тишина. Кенди слышала каждый удар своего сердца, которое бешено колотилось, когда она пыталась поспеть за Флэмми. В темном туннеле воцарилось безмолвие, нарушаемое их тихими шагами. Был виден лишь фонарь в руке доктора Дювалля. Они шли бесконечными коридорами, и с каждым шагом все отчетливее были слышны звуки, доносящиеся с передовой. Дювалль чувствовал, как в его мысли проникает безотчетная тревога: они слишком близко приблизились к линии огня.

Когда они подошли к месту взрыва, то услышали громкие крики людей, звавших на помощь. Выжившие пытались вызволить раненых из-под обломков. Кенди заметила одного человека, лежащего на боку. Взрыв повредил его спину, и он не мог двигаться, лишь умоляя о помощи окровавленными губами. Приблизившись к нему, доктор Дювалль мгновенно понял, что здесь уже ничем нельзя помочь. Кенди заметила, что на мужчине надет килт. Он был шотландцем. Она опустилась радом с ним на колени и тихо прошептала ему на ухо:

- Все будет хорошо, сэр. Мы с вами. Вы поправитесь, - она на минуту замолчала. Ей в голову пришла внезапная мысль: - Вы помните маленькую площадь в Эдинбурге? – спросила она, пытаясь наполнить последние минуты его жизни приятными воспоминаниями.

- Вы бывали в Эдинбурге, мисс? – спросил мужчина, на минуту забывая о боли.

- Да, сэр, - прошептала она. – Я провела там самое лучшее лето в моей жизни.

- Я вам верю. Моя жена оттуда родом. С той площади открывается чудесный вид на окрестные горы, - сказал он, внезапно сотрясаясь в агонии.

- Закройте глаза и подумайте о синем небе и зеленых лугах, - срывающимся голосом проговорила Кенди, чувствуя, как по щекам катятся слезы, и сжимая его руку в своих.

- Я вижу… - пробормотал он. – Роза, моя Роза, - были его последние слова.

Через мгновение он умер.

При других обстоятельствах она бы осталась рядом с мертвым телом и произнесла молитву о спасении души, но сейчас ей пришлось молиться, одновременно помогая четверым раненым. Она могла оплакать его потом, а теперь надо было сосредоточиться на оказании помощи.

- Не знал, что ты бывала в Шотландии, - заметил Дювалль, пытаясь остановить кровь, которая хлестала из ноги раненого.

- Всего лишь однажды, - тихо пробормотала она.

Оглушительные звуки взрывов слышались все ближе. Временами Кенди казалось, что ее уши не выдержат такой громкости. «Я никогда не забуду эту ночь», - внезапно подумалось ей, пока она перевязывала раны. В десяти метрах от нее Флэмми обрабатывала рану человека, потерявшего при взрыве левую руку. Брюнетка подняла голову, когда ночное небо осветилось ярким светом. Снова взрыв… окоп, казалось, перевернулся… она очутилась в грязи… боль в ноге… а потом тьма…

Дювалль тоже увидел вспышку и подумал лишь о том, что рядом с ним находится беззащитный ребенок. Все произошло мгновенно, и, прежде чем Кенди смогла что-нибудь сказать, доктор упал на нее, отчаянно выкрикивая что-то по-французски.

- Ложись!!! Кенди, ложись!! – смог выговорить он по-английски, прежде чем их обдало взрывной волной, раздавшейся всего в нескольких метрах.

Кенди почувствовала, как ее прижало к земле под весом тела доктора. Через мгновение на Западном фронте воцарилась тишина. Мертвая тишина.

Прошло время. Сколько? Она не знала, прошла ли секунда, минута или час, но, когда она осмелилась открыть глаза, то увидела лишь полную темноту, а в ушах отдавалась тишина. Потом она почувствовала, что на ней лежит что-то тяжелое. Она попыталась высвободиться, но оказалось, что она намертво прижата к земле. Было невозможно подняться. «О Боже, - подумала она. – Я в ловушке!»