Сторожка у Буруканских перекатов

13. В гости к Вальгаеву

Ночью катер рыбозавода покинул гостеприимный Чогор. С ним уехали профессор Сафьянов, Колчанов и Пронина. Колчанов должен был участвовать в работе Ученого совета института, заседание которого, как известно, было назначено на первое июня. Пронину не приглашали на Ученый совет, она сама попросила Сафьянова разрешить ей эту поездку, которую объясняла необходимостью получше познакомиться с материалами института по подводной энтомофауне Амура.

Однако в Хабаровске они узнали, что Ученый совет откладывается на три дня из-за задержки важных материалов по исследованиям в низовьях Амура. Колчанов решил за это время съездить к Вальгаеву на Бирский рыбоводный завод. С ним поехала и Пронина.

Последний раз Колчанов был там прошлой осенью, во время страдной поры закладки икры на инкубацию. Он во всех подробностях помнил эту поездку.

Вальгаева он нашел в первом цехе — тот вылавливал сачком кету в огромном садке из толстых бревен, куда рыбины заходили прямо из ручья — притока Биры. Движимые инстинктом, они шли туда, где родились, — в озеро. Оказавшись в садке, они бились о бревенчатую стену, делали головокружительные прыжки, пытаясь перепрыгнуть через преграду, пробовали подкапываться под бревна.

Коренастый розовощекий здоровяк лет тридцати, в стареньком ватнике и стоптанных кирзовых сапогах, Вальгаев ничем не отличался от других рабочих, занятых обловом садка. У него были такие же загрубелые крупные руки с потрескавшейся кожей на ладонях, такое же продубленное солнцем и ветрами лицо, такая же манера держаться и говорить.

— A-а, Колчанов! Здравствуй, Алексей, — на ходу сказал он, волоча в сачке огромную рыбину. — Ко мне? Я сейчас.

Он принес рыбину в цех, там помял ей брюхо, а потом, взявшись за хвост, стукнул ее по голове деревянной колотушкой. Выпустив икру в таз, он взял уже лежащего здесь самца и принялся выдавливать из него молоки, поливая мутновато-белой жижицей икру.

— Вот видишь, все приходится делать самому, — говорил он при этом. — Людей не хватает…

Матвей Вальгаев был научным сотрудником института, заведовал биологическим пунктом при рыбоводном заводе. Работа по созданию упрощенного аппарата для инкубации икры не входила в запланированную ему научную тематику. Вальгаев делал ее на свой страх и риск и даже вопреки желаниям кое-кого из ведущих научных сотрудников института. Упорство, с которым он уже третий год производил эксперименты, вызывало у одних уважение, у других — насмешки, подчас едкие и оскорбительные.

Дело в том, что в характере Вальгаева были скрытность и подозрительность. Он словно боялся, что у него выкрадут секрет его изобретения. Когда Вальгаев докладывал на Ученом совете о своем аппарате, он характеризовал его такими общими словами, столько недоговаривал, что приобрел множество недоброжелателей среди специалистов. В сущности, толком никто не знал всех деталей и тонкостей его изобретения, а тот, кто хотел узнать, получал маловразумительный ответ: аппарат должен заменить рыбоводные заводы, так как очень прост, не требует капитальных затрат и может быть заложен на любой нерестовой речке любым мало-мальски сведущим человеком. Среди сторонников заводского рыборазведения кеты он тем самым приобрел себе ярых противников.

Управившись с икрой и ожидая, пока она «набухнет», Вальгаев подозрительно спросил Колчанова:

— Ты по какому делу?

— По самому важному, — ответил Колчанов, улыбаясь. Он уже знал характер Вальгаева. — Познакомиться с твоим аппаратом.

Вальгаев долго молчал, помешивая икру. Потом коротко бросил:

— Он еще не готов…

— Ты же летом говорил, помнишь, когда были на Ученом совете, что хотел испытать его в производственных условиях.

— Ну, говорил. Так что же? Я сам, что ли, не в состоянии испытать его? — он покосился на Колчанова.

— Ну ладно, Матвей, — примирительно сказал Колчанов. — Об этом потом, на досуге поговорим, а сейчас хоть покажи, как и где ты закладываешь икру.

— Хочешь, обижайся, Алексей, хочешь — нет, — решительно заявил Вальгаев, — а показывать тебе ничего не буду.

— Да ты это серьезно?

— А почему же не серьезно?

— Так это же смешно!

— Кому смешно, а мне нет. Я не понимаю, что тут смешного? — вдруг возмутился Вальгаев. — Изобретение мое, никто мне не помог, когда нужно было, а теперь…

С этими словами Вальгаев подхватил таз с икрой и по-медвежьи зашагал к выходу. У дверей оглянулся, увидел Колчанова, идущего следом, недовольно спросил:

— Идешь все-таки?

— Иду.

— Ну и черт с тобой, иди, все равно главного секрета не поймешь.

— Так я уже знаю его, Матвей, ты же летом сказал мне о нем.

— Разве?

— Ты что, не помнишь?

Вальгаев только громче засопел и ничего не ответил. У входа в следующий цех буркнул:

— Теперь помню. Но я в соавторы тебя не возьму, понял?

— Да мне вовсе не нужно это, Матвей, как ты не поймешь?

— Какая же тогда нужда пригнала тебя?

— А вот сейчас расскажу.

Вальгаев прошел со своим тазом в самый дальний угол цеха, и Колчанов увидел в полумраке штук тридцать небольших ящиков, стоявших в проточной воде. Одни были заполнены галечником, другие стояли еще пустыми. Вальгаев достал один из них. На дне ящика Колчанов увидел сетку, поверх которой из стенок торчали два кончика резинового шланга. Вальгаев быстрыми привычными движениями устелил дно песком, потом галечником и, захватив пригоршню икры, рассыпал ее по галечнику. Так он проделал несколько раз…

Выслушав тогда рассказ Колчанова о причинах, приведших его сюда, Вальгаев, как всегда, долго молчал. Потом сказал:

— Испытывать — это дело другое. Иди пиши расписку, что заимствуешь у меня этот метод и не претендуешь на соавторство. Переодевайся и будешь мне помогать, а заодно и изучишь все дело. Только учти, у меня еще не найдена одна важная штука. — Он засопел, опустил в воду ящик, до краев наполненный галечником. — До весны! — сказал он, словно прощаясь с икрой.

— А не раздавит икру, которая внизу находится? — спросил Колчанов.

— Ты не знаешь разве, что одна икринка выдерживает груз в девять килограммов? — Вальгаев недовольно покосился на Алексея.

— Знаю, и потому подумал, что груз-то большой слишком.

— Не-ет, тут все рассчитано.

— Так какая же штука не найдена, говоришь?

— Выход малька из ящика. Приходится освобождать его.

— Найдем, — уверенно сказал Колчанов. — Что-нибудь придумаем.

Почти неделю прожил в ту пору Колчанов на рыбозаводе, помогая Вальгаеву закладывать опыты и изучая все тайны его изобретения. А тайн этих оказалось немало. И главная из них состояла в том, что в производственных условиях, в натуре, аппарат должен был быть совсем не таким, как сейчас. Если в ящик закладывалась икра одной кеты — до трех тысяч икринок, то в аппарат, сооружаемый на нерестилище, предполагалось закладывать до одного-двух миллионов икринок. Интересно было решение и такого, можно сказать, главного элемента инкубации, как снабжение икры чистой проточной водой. Известно, что кета закладывает свой нерестовый бугор только там, где имеются родники, обеспечивающие поступление к икринкам чистой воды без механических примесей — ила, песка, мелкого мусора. Вальгаев в точности воспроизводил родник, который бил снизу, приспособив для этого надежный фильтр — слой чистого речного песка.

Но было и такое, что вызывало серьезные сомнения в пригодности аппарата вообще, когда он будет заложен в производственных условиях. Как уже сказал сам Вальгаев, еще не решен был вопрос самостоятельного выхода малька из аппарата. Если он не мог выйти из ящика сравнительно маленького, то вдесятеро труднее решить это в аппарате, вмещающем один-два миллиона икринок. Ведь в естественных условиях нерестовый бугор является не только «родильным домом» лосося, но и его убежищем в первый месяц жизни. Отсюда он выходит на поиски пропитания и здесь же укрывается при появлении опасности. Далее, неясно было, как организовать питание одного-двух миллионов мальков на маленькой площади. В естественных условиях нерестовые бугры, как правило, рассеиваются на сравнительно большой территории. Часто пищей малькам служат не только хирономиды, растительные крохи, но и разложившиеся тушки прошлогодних лососей. В новых условиях нужна будет искусственная подкормка. Из чего она должна состоять и в каком количестве потребуется, — этого не знал и сам Вальгаев. Наконец, не найден был способ защиты аппарата от промерзания.

И вот Колчанов вновь едет к Вальгаеву. Чем-то Матвей встретит его? Что теперь у него нового? Ведь прошла зима, закончена еще одна серия опытов. А вдруг техника инкубации икры уже отработана окончательно? Ведь тогда нужно немедленно начинать подготовку к закладке аппарата, а Колчанов связан по рукам и ногам руководством экспедицией. Да и после завершения ее работы ему придется немало повозиться с научным отчетом. Ах, как нескладно все получается!..

Поезд вышел из Хабаровска во втором часу дня. Прогрохотав по гигантскому мосту через Амур, он вырвался на бескрайний простор припойменных лугов и перелесков левобережья.

Колчанов и Пронина стояли у окна в коридоре, любуясь зеленым привольем березовых рощ, первыми цветами, пробегающими мимо вагона.

Когда позади осталась Волочаевка с ее знаменитой сопкой Июнь-Корань, увенчанной белым памятником — зданием и скульптурой красноармейца, поднявшего вверх винтовку, Колчанов неловко взял Пронину за локоть и предложил:

— А не пойти ли нам, Наденька, пообедать?

— С удовольствием, Алеша.

— Знаете, я удивительно хорошо чувствую себя, — говорил Колчанов. — Все вылетело у меня из головы, как только вырвался из города. Должно быть, первобытный человек, не обремененный науками, так же чувствовал себя, как я сейчас. Недаром у меня сразу появился зверский аппетит! — Он рассмеялся.

В вагоне-ресторане они выбрали столик и, сидя у окна друг против друга, болтали и смеялись. Колчанов почти не сводил влюбленных глаз с Прониной. Ему казалось, что нет больше на свете таких глаз, как у нее, — больших, переменчивых — от темно-синего до василькового; нет ни у кого таких красивых золотисто-льняных волос, собранных, как всегда, в большую копну, где каждый локон уложен замысловато и как-то особенно. И голос! Его даже ни с чем нельзя сравнить — он мелодичен и весь соткан из нежных переливчатых ноток, полон ласки, тепла.

— Знаете, Алеша, когда я узнала, что поеду на Амур, первой моей мыслью было: увижу вас здесь или нет? Мне так хотелось встретить вас!

Колчанов не заметил, как промелькнули эти четыре часа, пока поезд шел до рыбоводного завода, — он весь был поглощен Надей Прониной…

…Посреди живописной долины, зажатой крутыми грядами сопок, одиноко возвышаются постройки Бирского рыбоводного завода. Издали они похожи на маленький хутор или скромный санаторий, поставленный вблизи озерка.

Колчанову все было здесь интересно, особенно осенью, когда идет закладка икры на инкубацию; весной в шлюзах появятся тучи темно-фиолетовых глазастых мальков с круглыми оранжевыми животиками-икринками, «желточными мешочками», как их называют рыбоводы.

Вальгаева они застали в цехе. Вокруг него были разбросаны обрезки досок, кучи гравия, проволочная сетка, инструмент. Он сколачивал какой-то ящик.

Гостей он встретил без восторга, долгим изучающим взглядом посмотрел на Пронину, когда Колчанов представил ее ему. Потом, как ни в чем не бывало, принялся за свой ящик.

— Последний этап, — пояснил он, когда Колчанов спросил, чем он занимается. — Загадок больше нет. — Потом бережно положил инструмент, уселся. Закурил.

— Ну, что нового, Матвей? — спросил Колчанов.

— Нового-то? — Вальгаев затянулся папиросой, посмотрел на ее огонек. — Новое все. Закончил я свои опыты. Самый большой отход икры был пять процентов…

— А другие вопросы? — осторожно спросил Колчанов. — Выход малька, например…

— Вот, видишь? — Вальгаев указал на ящик. — Тут все решения… И закладка двух миллионов, и выход малька, — он указал на доски с отверстиями, поставленные на ребро между сетками. — А пустоты заложу крупным галечником. В нем и будет икра. Так-то вот…

— Выходит, закладывать можно? — Колчанов встал.

— Даже принципиальное разрешение начальства получил, — сказал тот равнодушно. — Григорий Афанасьевич так и заявил: «При научных опытах отрицательный результат важен так же, как и положительный, потому что он движет мысль ученого вперед». Видишь — «отрицательный». — Вальгаев усмехнулся. — Ничему не верят. Ну и черт с ними! — Он сердито плюнул. — Я им покажу «отрицательный результат»!

Колчанов посмотрел на Пронину, которая со скучающим видом осматривала цех и разбросанные повсюду предметы вальгаевского труда, сказал басом:

— Слушай, Матвей, давай вместе заложим твой аппарат в производственных условиях у меня на Бурукане. А?

— На Бурукане? — безразлично переспросил Вальгаев. — А мне хоть у черта на рогах. Лишь бы прок был.

— Значит, договорились?

— На Ученом совете договоримся. А сейчас пойдем обедать. Вы, наверное, проголодались? — И он снова долгим и пристальным взглядом посмотрел на Пронину.

Назавтра они все втроем выехали в Хабаровск.