После ледохода на Амуре земля долго выглядит прозябшей. Нахолодает она за зиму — и много дней еще сочится холод из-под кочек и коряг, из-под обрывчиков и из ямин. Неприветлив бывает в такую пору Чогор — дуют холодные пронизывающие ветры, гуляют на широких просторах гривастые волны. Но где-то во второй половине мая установится тишь и вдруг хлынет тепло — обильное, мягкое, благодатное. И запоет, засвиристит все живое. Над лугами в блеклой голубизне неба день-деньской звенят жаворонки, в дремучей молодой зелени тальников над протоками на все лады выщелкивают камышовки, в шелковисто-мягких молодых травах, словно звон в ушах, висит назойливый хор цикад.
В такие дни медвежья дудка растет по целой четверти в сутки, почти на глазах вытягиваются в рост стрельчатые листья пырея; буйным соком наливаются молодые побеги и с жадностью тянутся к щедрому солнцу. А в заливах, на мелководье, среди кочкарников, где вода, как парное молоко, начинается сазаний бой — время икрометания.
Для Колчанова эта пора была самой горячей и счастливой. Целые дни проводил тогда он среди природы, носился на своей моторке по Амуру, протокам, заливам, озерам, наблюдая пробуждение подводного царства. Вот и сегодня, проводив гостей, он сразу заторопился, чтобы не терять драгоценного времени. Уж несколько дней в Амуре наблюдалась небольшая прибыль воды, стало быть, сазан пошел на затопляемую траву и вот-вот начнет нереститься. Наступала самая лучшая пора для отлова сазанов-производителей и запуска их в нерестовики. По этому случаю еще неделю назад собирались начать заполнение водой главного нерестовика.
Колчанов решил сходить на нерестовики, проверить, не пропускает ли сооружение воду. Возле дома бригады его встретил самый веселый обитатель рыбацкого стана — Шарик — лохматая коротконогая дворняга, которая охотно откликалась и на кличку Мальбрук. Эту вторую кличку Шарик приобрел в начале минувшей зимы. Неподалеку от устья Бурукана ребята из бригады обнаружили свежий след медведя-шатуна. Прихватив ружья, Колчанов, Шурка Толпыгин и бригадир Владик Стариков решили его выследить. Позвали с собой и Шарика. Разнюхав след, Шарик вдруг поджал хвост, жалобно взвизгнул и со всех ног бросился к рыбацкому стану. Охотники тотчас же констатировали: Шарик заразился «медвежьей болезнью», даже не войдя в контакт с медведем. Так он получил новую кличку — Мальбрук. Никакими усилиями больше нельзя было заманить его в тайгу. Сейчас он делал головокружительные прыжки перед Колчановым, намереваясь лизнуть его в лицо. Обнаружив однако, что тот держит путь в сторону сопок, Шарик постоял в раздумье и с чрезвычайно деловым видом затрусил к дому.
Через полчаса Колчанов был уже на плотине главного нерестовика. Земляная плотина, высотой метра три и в длину около сотни метров, отсекала самый верхний угол заболоченной ложбины. Выше по ее склонам были созданы небольшие плотинки, отгораживающие более мелкие — опытные нерестовики — одиннадцать небольших, пока сухих бассейнов.
Сооружение нерестово-выростного хозяйства производилось по рекомендациям Колчанова. Ему никогда прежде не приходилось заниматься столь ответственным делом, поэтому он был серьезно озабочен каждой мелочью в этом несложном, но довольно прихотливом хозяйстве. Он придирчиво осматривал щит водоспускного отверстия — не пропускает ли воду, долго, бродил среди кочек по колено в воде, высматривая опасных для икры обитателей — ротана-головешку, гольяна, косатку. Но все было хорошо — вода накапливалась довольно быстро и уже начинала затоплять молодую траву, а среди кочек ему не удалось обнаружить пока ни одной рыбешки. У верхнего края образующегося озерка, где в него вливался ручей, бегущий со стороны мари, из-под самых ног Колчанова взлетела большая кряковая утка. Неужели гнездо? Так и есть: на широкой кочке в центре осокового веера — полдюжины зеленоватых яиц в еще теплом, аккуратно свитом из травы и пуха гнезде. Через два — три дня эта кочка будет на дне озера. Переносить гнездо в новое, безопасное место — бесполезно, утка уж больше не вернется к яйцам, даже если и найдет гнездо. Колчанов аккуратно срезал охотничьим ножом торфяную макушку кочки, чтобы отнести в препараторскую, где по инициативе ребят создавался природоведческий музей бригады. Там уже хранились заспиртованные рыбы, змея, свившаяся в клубок и так засохшая, несколько осиных гнезд и полдюжины чучел местных птиц.
Когда Колчанов вернулся на стан, бригада рыбаков-рыбоводов купалась. Несмотря на довольно ощутительную утреннюю свежесть, парни и девушки бултыхались в озере. Завидев Колчанова, Владик Стариков скомандовал вылезать из воды. Владика можно было назвать красавцем. Правильное смуглое лицо с мягким нежным овалом подбородка, прямые черные волосы, откинутые назад и спадающие на уши, тонкие дуги бровей, наконец, большие, то веселые, то задумчивые и мечтательные глаза, — все это придавало его облику что-то поэтическое. У него была стройная высокая фигура с хорошо развитой мускулатурой.
— Что это у вас, Алексей Петрович? — спросил он, указывая на веер осоки и заглядывая в гнездо. — Яйца дикой утки?! Какая прелесть! Ребята, скорее сюда, посмотрите! Разрешите, Алексей Петрович…
Взяв кочку с гнездом, он осторожно положил ее на землю. Через минуту у гнезда толпились голоспинные мокрочубые рыбоводы.
— Вот бы под домашнюю утку! — сказал Шурка, прозванный в бригаде Толпыгой.
— Яичницу зажарить… — заметил коренастый увалень Степан Ферапонтов.
— Дундук он и есть Дундук! — презрительно бросила в его адрес Верка Лобзякова, быстроглазая, как коза.
— Это для музея, Алексей Петрович? — по-петушиному кричал Гоша Драпков, щупленький скуластый паренек, приглаживая на широком лбу жиденький вихор.
— А что если и в самом деле подложить их под домашнюю утку? Выведутся утята?
— Конечно, выведутся, — объяснил Сергей Тумали — стройный симпатичный нанаец. — Мой отец выводил. Но они улетают, не приручаются.
— Посмотрели — хватит, — решил Владик. — Быстро одеваться — и на завтрак!
Через минуту Владик был уже в лаборатории Колчанова.
— Алексей Петрович, вам сегодня нужны будут ребята? — спросил он.
— На полдня — вся бригада, производителей будем ловить.
— Добро. Скоро поедем?
— Позавтракаем и отправимся.
— Завтракать с нами будете, Алексей Петрович?
— Да, я сейчас приду.
Нравились Колчанову эти ребята. Вчерашние десятиклассники, почти одного года выпуска, они с первого дня существования бригады — с осени прошлого года — сложились как дружная и очень дисциплинированная коммуна. На стене в столовой у них висел распорядок дня — когда и чем заниматься. Каждое утро назначался дежурный по стану. В общежитии и столовой поддерживалась идеальная чистота. Но главное — дисциплина: она как-то сама по себе поддерживалась и на работе и в общежитии. В сущности, на глазах Колчанова рос, формировался коллектив подлинно коммунистического труда. Как же хорошо придумала Лида Гаркавая — создать эту бригаду именно здесь, на нерестово-выростном хозяйстве, где нужны только энтузиасты!
Что касается результатов их труда, то они превзошли даже самые оптимистические ожидания: за зиму бригада в полтора раза превысила сезонный план вылова рыбы и почти на сто центнеров обставила лучшие промысловые бригады Средне-Амурского колхоза. К Первому мая каждый член бригады получил премию — отрез на костюм, а фотографии молодых рыбоводов уже красовались на районной Доске почета.
Взламывая глянец озера и разрезая надвое жиденькое кисейное покрывало пара, по Чогору ходко шел лодочный караван. Впереди — колчановская моторка, за нею на буксире — бригадный кунгас — большая лодка с высоко поднятыми острым носом и кормой, за кунгасом — почти такая же лодка — живорыбница. След каравана прочерчивал озеро, удаляясь в направлении Верхней протоки. Вел моторку сам Колчанов. Он, как всегда, сидел, чуть подавшись вперед.
Вскоре караван пересек озеро и пошел по Верхней протоке, направляясь к Кривому заливу.
Этот залив стал для Колчанова самым верным барометром, предсказывающим те или иные биологические процессы, совершающиеся в жизни рыб. Залив был довольно глубоким, с длинной кочкастой отмелью на конце. Сюда при любом уровне воды заходили рыбы на кормежку, а в нерестовый период — на икрометание. Колчанов знал, что в этом заливе нерестятся в разное время щука, сом, сазан, карась и даже озерный гольян, который обычно мечет икру в озерах. Щука и сом уже отнерестились, и теперь очередь была за сазаном и карасем.
Пристав к берегу, Колчанов велел ребятам перегородить залив ставной сеткой, а сам отправился осматривать отмель. Здесь он разделся, оставшись в одних трусах, и осторожно, чтобы не колоть ноги об траву, пошел по самому бережку, пристально вглядываясь в буровато-прозрачную толщу воды.
Способность специалиста-ихтиолога, как и иного опытного рыбака, видеть в воде скрытую там жизнь, бывает нередко поразительной. Там, где несведущий человек ничего не обнаружит или в лучшем случае заметит лишь серебристое поблескивание, ихтиолог разглядит целые тучи мальков и даже определит их породу, будет долго наблюдать за карасем-сеголетком, почти слившимся с цветом дна и что-то выкапывающим из ила, заметит, как откуда-то из-за кочки торпедой вылетит щучка-травянка и врежется в стаю мальков — несколько рыбешек, считай, уже очутились у нее в пасти.
Колчанов с ненасытной жадностью всегда наблюдал эту таинственную жизнь подводного мира. Он мог часами простаивать или просиживать где-нибудь в укромном прибрежном уголке и смотреть, смотреть в воду. Сейчас ему нужно было выяснить, зашел ли сазан в залив и как он себя ведет. Чутье у рыб к предстоящему спаду или подъему воды настолько развито, что пока они лучше человека ориентируются в этом. Еще только завтра или послезавтра начнет убывать вода, а крупный сазан уже покидает заливы, мелкие протоки или озера, которым угрожает отшнурование. Правда, в разгар нереста это чутье изменяет, например, сазану: порой он выметывает икру на траву, которая — на гибель икре — завтра обсохнет. Это связано, по-видимому, с тем, что рыба не может прекратить нерест, не выметав всю икру, иначе икра набухает, закупоривает выходной канал, и рыба может погибнуть.
Колчанов уже поравнялся с отмелью, а ни одного сазана пока не обнаружил. Значит, нерест еще не начался. Колчанов как раз и опасался того, что сазан начал нереститься, — такой производитель уже неполноценен для искусственного нерестовика. Но плохо, если он вообще еще не зашел в залив. Будет впустую потрачен труд.
Среди кочек его внимание привлек характерный бурун на глади воды, похожий на след сазаньего горба. Рыбацкая страсть захватила Колчанова: осторожнее стали движения, острее глаза. Эта никогда не притупляющаяся страсть рыбака счастливо сочеталась у него со страстью ученого-исследователя, и, может быть, это качество и было самым сильным в его характере, придавая ему ту цельность, без которой немыслим большой успех в любом деле. Потом он заметил, как еще один бурун неторопливо прошел через залив и растаял недалеко от противоположного берега. Вскоре в той стороне послышался громкий всплеск. Взыграла вода и неподалеку от того места, где стоял Колчанов. Значит, сазан есть!
Колчанов облюбовал крупную кочку посреди отмели, по пояс в воде добрался до нее, решив устроить здесь наблюдательный пункт. Усевшись поудобнее в буйный веер осоки, растущей из кочки, как из вазона, он опустил ноги в воду и замер, приблизив лицо к самой воде. Как хорошо бы иметь сейчас маску и дыхательную трубку! Только вряд ли Сафьянов теперь подарит ему обещанное ныряльное снаряжение…
Приходилось пока изучать подводную жизнь так же, как испокон веков ее изучали ихтиологи: пристально всматриваться в толщу воды, стараясь различить в ее сумраке хоть какое-нибудь движение живого существа. Вот он разглядел стайку карасиков. Они торопливо бежали у самого дна, потом остановились неподалеку от его ноги, видимо разглядывая незнакомый предмет. Те, что посмелее, осторожно приблизились, а вскоре и вся стайка доверчиво стала кружиться у ноги. Потом вмиг все шарахнулись в разные стороны и исчезли. Что случилось? Ах, вот оно что: поводя багряно-зеленоватыми плавниками, сюда медленно двигался огромный красавец сазан. Он тоже остановился неподалеку от ноги Колчанова и долго смотрел на нее, едва заметно открывая и закрывая рот. За его хвостом из бурого сумрака вскоре показался второй сазан, покрупнее. Этот оказался смелее — он подошел почти к самой ноге и вдруг, сверкнув бронзой, резким рывком кинулся в сторону. В ту же минуту позади Колчанова что-то громко бултыхнулось, обдав его спину каскадом брызг.
Сомнений больше не оставалось — сазан пришел на нерест. Нужно звать ребят и начинать облов кочкарника. До Колчанова все время доносились со стороны протоки их шум, смех. Но ребята не развлекались, как думал он, прислушиваюсь к их гвалту.
Как только караваи пристал к берегу и звеньевые Шурка Толпыга и Сергей Тумали вместе с Владиком принялись перетягивать сеть через залив, Верка Лобзякова с разбега бросилась в воду и поплыла.
— Что ты делаешь, коза, ты же нам всех сазанов распугаешь! — закричал на нее Шурка Толпыга. Но та, не обращая внимания на него, легкими сажёнками пошла через залив.
— Беда с нею, — говорил Владик, наблюдая за красиво изгибающейся тонкой фигурой девушки. — Вот уж, поистине, от черта шмат.
Они поставили сеть и вернулись к берегу, а Верка все не вылезала из воды. На той стороне залива она залезла в кочкарник и стала бултыхаться в нем.
— Я вам сейчас сазана загоню в сеть! — кричала она.
Потом подплыла к сети и, перебираясь по верхней подборе за балберы, двинулась к берегу. Вдруг, завизжав так, что перепугала всех на берегу, девушка бросилась прочь от сети.
— Рыба! Скорее поднимайте сеть!
Через минуту Толпыга и Гоша были с лодкой там, где плясали балберы. Верка подплыла к ним и с мальчишеской расторопностью перевалилась через борт в лодку. Ребята тем временем, перегнувшись через корму, боролись с какой-то крупной рыбиной. Они кряхтели, чертыхались, стараясь поднять сеть в лодку, но она вырывалась из их рук, тянула в стороны.
— Верка, дьявол, да помоги же! — закричал на нее Толпыга. — Подержи вот эту балберу.
— Ты не кричи на меня, а то сейчас за ноги — и в воду, — бойко огрызнулась Верка и уцепилась за балберу обеими руками.
— Щучища! — исступленно заорал Гоша, почти касаясь лбом воды и заглядывая под днище лодки.
Тем временем Толпыга собрал в горсть всю капроновую стенку сети до самой нижней подборы и перевесил ее через угол кормы.
— Теперь отходи, Верка, мы сами управимся…
— То помоги, то отойди, — обиделась Верка. — Сами не знаете, чего вам нужно…
Оставшись вдвоем на корме, Толпыга и Гоша с усилием подняли сеть. Под бортом лодки с урчанием взыграла вода и там показался широкий, в две ладони, щучий хвост.
— Помогай, Верка! — заорал Гоша. — Уйдет же, помогай!
Работая изо всех сил, они перевалили рыбину через борт в лодку. Это была почти двухметровая щука с черной, в прозелени, спиной и огромной пастью, густо усеянной зубами, словно отточенными шильями. Верка в восторге так запрыгала, что лодка резко качнулась и Гоша, стоявший на корме, зашатался, побалансировал и, запрокинув вверх ноги, упал в воду.
— Гошенька, миленький, прости, я нечаянно, — запричитала Верка, когда из воды вынырнула голова Гоши с широко раскрытом ртом. — Я нечаянно, Гошенька, прости! — Верка помогла ему залезть в лодку.
А Толпыга уже сидел верхом на опутанной сетью щуке и, прижав ее голову к днищу лодки, старался просунуть ей через пасть лодочную цепь. Вскоре ему удалось это сделать с помощью палки. Посадив щуку на цепь подлиннее, как на кукан, он замкнул ее петлей и сказал с облегчением:
— Теперь не уйдешь! Ну, что, нажралась сазанчиков?
Ребятам еще никогда не доводилось видеть такую гигантскую щуку.
— Такая ногу может запросто откусить, вон какая пасть, голова пролезет, — говорил Степан Ферапонтов, которого все ребята иначе не называли, как Дундуком. — Как это она не цапнула тебя, Верка?
— А что, ребята, она ведь и в самом деле могла поймать меня за ногу? — Вопросительный взгляд Верки пробежал по лицам рыбоводов. — Как вы думаете, а?
— Вполне, — отозвался кто-то.
— Нет, не могла, — уверенно заявил большелицый коренастый Кеша Гейкер, пряча в узких щелках глаз-угольков веселую лукавинку.
— Правда, не могла? — с запоздалым страхом допытывалась Верка.
— Конечно, нет, — успокаивал ее Кеша. — Побоялась бы, что обзовешь ее паразитом…
Ребята захохотали. «Паразит» — это было излюбленное ругательство Верки Лобзяковой. Как ни боролись в бригаде с этим вульгарным ее словечком, Верка упорно продолжала повторять его, когда злилась. А злилась она часто и по любому поводу.
Пришел Колчанов. Он тоже немало подивился случайному улову бригады, потом стал прощупывать брюхо хищницы.
— Сазан, ребята, — объявил он, — пощупайте.
Под скользкой эластичной брюшиной и в самом деле ясно прощупывался еще совсем твердый полуметровый сазан, видимо недавно проглоченный.
— Подкарауливала сазанов, — сказал Колчанов, выслушав историю о том, как попалась щука. — Такая хищница, — пояснил он, — за время нереста истребляет не только сазанов, но вместе с ними и десятки миллионов икринок, больше, чем мы собираемся высеять в своих нерестовиках. Вере Лобзяковой благодарность, это она загнала щуку.
Верка смутилась, под бронзой ее щек широко разлился горячий румянец. Она всегда почему-то смущалась, когда к ней обращался Колчанов.
Вскоре ребята перетащили лодки в глубь залива, отгородили там кочкарник ставной сеткой и принялись гонять сазанов. Но загнать сазанов в сетку оказалось не так-то просто. Они стремились в сторону, обратную той, куда их хотели направить. И только когда вода стала мутной, они сами начали попадать в сеть, стараясь уйти на чистую воду. Через час в живорыбнице уже ходило до пяти десятков стремительных бронзовых красавцев. А заодно ребята выпутали из сетки с дюжину щук и три крупных, сильных, словно из чугуна отлитых змееголова.