Странник (СИ)

Глава 27

Особняк застыл в оглушающей тишине, которая, казалось, просачивалась сквозь стены, превращаясь в призрачное эхо. Изабелла шагала по пустым, залитым бледным светом комнатам, не в силах найти себе места, как будто её душа тянулась прочь, стремилась освободиться от тела и убежать подальше от этой муки. Пропажа дочери разъедала её изнутри, как сильнейший яд, растекающийся по венам. В душе бушевал невыносимый страх, который невозможно было унять. Она металась по дому, словно запертая в клетке, чувствуя себя в полном бессилии, пока её девочка где-то там, во тьме, одинока и беспомощна. Изабелла догадывалась, что единственный человек, кто мог помочь ей, был Джузеппе Лоретти, и сердце её колотилось с безжалостной силой, от одной мысли, что ей придётся идти и просить его… и не только о дочери…но и о сыне. Люди считают его исчадием ада, они уже окрестили его антихристом и дьяволом. Если найдут, то линчуют. В Сан-Лоренцо полно фанатиков.

Она долго боролась с собой, прежде чем решилась. Наконец, собрав остатки сил, Изабелла направилась к гостинице. Путь оказался тяжелее, чем она могла представить. Казалось, весь мир обрушивался на неё. Дойдя до гостиницы, Изабелла остановилась перед ярко освещённым фасадом, переводя дыхание, и на мгновение её охватило страшное желание повернуть назад. Но у неё не было выбора. Ей придется встретиться со своим прошлым и еще раз посмотреть ему в глаза.

Глубоко вздохнув, она пересекла мрачный холл и направилась к нужному номеру, пряча дрожащие руки в складках одежды. Дверь распахнулась почти мгновенно, и её встретил Лоретти, взгляд которого холодным рентгеном пронзил её с головы до ног. На его лице застыло спокойствие, холодное и непроницаемое, словно он уже знал, что приведёт её сюда.

— Изабелла? — его голос прозвучал мягко, но от этой мягкости было неуютно. — Что ты здесь делаешь?

Она вошла, не сказав ни слова, и, едва прикрыв за собой дверь, отступила к дальней стене. Она пыталась подобрать слова, которые заглушили бы острую боль в груди, но голос сорвался.

— Джузеппе, у меня нет времени на долгие объяснения. Ты — единственный, кто может спасти Риту… и Альберто, — она едва выдавила его имя, и ей показалось, что земля ушла из-под ног.

Лоретти стоял, неподвижный, его взгляд остался холоден, но в нём мелькнуло что-то, когда он услышал её просьбу. Её слова врезались в него, как нож.

— Я именно этим и занимаюсь. Ищу твоих детей. И черт возьми понять не могу что происходит. Вначале я узнаю, что одна твоя дочь встречается со своим братом, а теперь и другая сбежала вместе с ним. Альберто конечно…охренеть какой шустрый. Но я понятия не имею, где он мог спрятаться. Этому засранцу удавалось скрываться от меня месяцами.

Её губы задрожали, и взгляд затуманился, когда она с трудом подняла глаза на него.

— Найди их…я не знаю как все это случилось. Никто не знает. Я тоже не сразу узнала в нем своего сына…Твоего сына.

Его лицо исказилось, он вскинул голову, и тишина, повисшая между ними, стала мучительно громкой. Её слова повисли в воздухе, словно ледяной кинжал, между ними — людьми, которых давно развели разные дороги, но связь которых оказалась сильнее, чем они могли подумать. Лоретти смотрел на неё, как будто не узнавал, словно человек, стоявший перед ним, был всего лишь отражением его собственного страха и вины.

— Мой сын… — он повторил, и голос его едва слышно разорвал тишину комнаты, звучал, как шёпот боли и невыносимого сожаления. — Как же болезненно это звучит спустя столько лет мучительных поисков. А ведь я не поверил тебе тогда. Я искал моего мальчика.

— Джузеппе, город готов его растерзать, я прошу тебя спасти его. Там за этими стенами собрались люди, которые хотят казнить его, они считают его исчадием зла. Они называют его дьяволом и хотят устроить суд. Я умоляю тебя, спаси их обоих — Риту и Альберто.

— Дело в том, что они могут быть где угодно. Он забрал бриллианты. Он может быть уже на пути в Мексику. Черт, возьми, а ведь все могло быть иначе если бы ты от меня не скрыла. Мне бы следовало оторвать тебе голову!

Лоретти встал, опираясь о подлокотник кресла, словно пытаясь выдержать вес всей правды, которая, наконец, свалилась на него. В его глазах мелькнуло сожаление, холодное и горькое. Он попытался справиться с нахлынувшими мыслями, его переполняли воспоминания — каждый момент, когда он пересекался с Альберто, смотрел на него, как на врага, конкурента, человека, с которым следовало бороться… и сына, с которым его связала невидимая нить судьбы.

— После всех этих лет, после того, что мы оба… — его голос осёкся, и он отвернулся.

Изабелла подошла ближе, её лицо оставалось твёрдым, несмотря на слёзы, её взгляд был полон решимости.

— Я пришла к тебе, потому что мне не к кому больше обратиться. — Её голос стал тише. — Пожалуйста, помоги мне спасти их. Спаси их обоих.

— Я сделаю всё возможное. Их ищут…самые лучшие мои люди. И полиция, которая подчиняется тоже мне.

Изабелла едва успела выдохнуть в знак благодарности, когда в дверь тихо постучали, и на пороге возник один из людей Лоретти.

— Сеньор Лоретти… церковь в Сан-Лоренцо… она горит.

Изабелла судорожно сжала руки, её лицо побледнело. В голове помутнело, и сердце сжалось в мучительной тревоге.

— Они сожгли церковь? — её голос дрогнул, а глаза расширились от ужаса.

Лоретти сжал зубы, стараясь подавить ярость, которая поднималась внутри него. Он понимал, что за этим пожаром кроется нечто большее. Толпа, разъярённая ненавистью, шла по следу Альберто, и если они найдут его, то не пощадят.

— Я сам отправлюсь туда, — Лоретти стиснул зубы, стараясь справиться с нахлынувшим чувством беспомощности. — Но мои люди будут повсюду — в городе, в лесах. Они найдут его, я обещаю, — он обернулся к Изабелле, и в его взгляде было что-то страшное.

Изабелла стояла молча, её лицо мгновенно побледнело, а губы едва шевелились, а руки вцепились в подол платья, кожа побелела, когда пальцы дрожа, почти разрывая ткань.

— Они хотят убить его! Убить моего сына! А что если он был там? Что если он там прятался…он и Рита?

Её голос становился всё громче, срывался, пока дрожь не охватила её тело. Стараясь выровнять дыхание, Изабелла схватилась за кресло, удерживая себя от того, чтобы не рухнуть на пол. Ей казалось, что пол уходит из-под ног, что стены сужаются, а комната, и так наполненная тьмой, погружается в непроглядный мрак.

— Альберто… Рита…Боже, нет, — её голос оборвался, когда перед глазами мелькнул образ сына и дочери, запертых в ловушке, окружённых пламенем. Её сердце, сжавшись, обрушилось в бездну ужаса.

Лоретти молча сжал кулаки, и кожа на костяшках побелела, от напряжения казалось, что кости готовы прорвать плоть. Едва уловимое движение, — и он вдруг метнулся к двери, холодным и решительным жестом указывая своему человеку выйти за ним.

— Слушайте меня внимательно, — его голос, низкий, срывающийся, не терпящий возражений. — Я хочу, чтобы вы немедленно отправили людей. Осмотрите место пожара. Пусть прочешут каждый угол, каждый тёмный закоулок. Обыщите город. Обыщите кладбище, вы не оставите ни единого камня неперевёрнутым, пока не найдёте его. И если кто-то из жителей решит приписать себе роль судьи и палача — они будут наказаны. Я добьюсь этого, чего бы мне это ни стоило.

Изабелла, кажется, не слышала его слов. Её взгляд затуманился, и сердце, захваченноё глухим отчаянием, нещадно билось. В сознании вспыхивали обрывочные картины — воспоминания, лица, рука сына, когда-то маленького, сжимавшая её пальцы, слова, обращённые к ней…нежное лицо Риты — всё это разрывалось на части, смываясь ужасом того, что прямо сейчас с ними что-то могло случиться.

— Джузеппе, — её голос дрожал, но в нём было то отчаяние, которое рождает лишь любовь матери, готовой на всё ради спасения ребёнка. — Найди их. Я не могу потерять его снова и ее…мою несчастную девочку… не теперь, когда всё открылось, когда мы знаем, кто он… Наш сын, Джузеппе.

Лоретти повернулся к ней, в его глазах застыла холодная, тёмная решимость. От него исходила какая-то суровая сила, не знающая пощады, и его слова прозвучали, как приговор:

— Я найду, Изабелла. И я уверен, что в церкви их не было. Я клянусь, что никто не тронет нашего сына… и твою дочь.

Шагая по мрачной улице, Джузеппе Лоретти не видел перед собой ни лиц, ни звуков — всё было смазано, всё потеряло смысл. Каждый шаг отдавался тяжелым ударом в груди, каждый вдох обжигал изнутри, оставляя лишь пустоту. Мутная пелена не отступала; в его голове всё звучало одно: Альберто — его сын. Его собственная кровь.

Всё, что он строил, всё, к чему стремился — в одночасье обернулось нелепой и жестокой ошибкой. Он столько лет выжигал себя ненавистью, не замечая, что это была не просто ненависть, а маскированная боль за потерянное. Всё это время он искал Альберто, безумно, яростно. И когда он наконец нашёл его, оказалось…оказалось что это самый близкий человек в его жизни.

Лоретти закрыл глаза, чувствуя, как грудь сжимается. Его мысли не отпускали: как он мог не узнать? Как мог не почувствовать свою собственную кровь? Тяжесть ошибок, запоздалого сожаления тянула его к земле, будто кандалы, но он знал, что больше всего ненавидит в себе именно это — слабость, сожаление, все те мелкие, никчемные чувства, которые он, как ему казалось, выжег до пепла много лет назад. Но они возвращались. И этот самый пепел оказался обманом: он ведь видел, как Альберто — его Альберто — был рядом, строил планы, обманывал его, играл роль святого падре. И украл его бриллианты.

Лоретти сжал кулаки, но то, что он чувствовал, не было злостью. Внутри всё сжималось и полыхало ненавистью, да — но эта ненависть была направлена на него самого. Он проклинал себя за каждый момент, за каждый взгляд, которым он, полагая, что это игра, оскорблял сына. Он думал, что воспитывает помощника, а, оказывается, собственными руками толкал его к пропасти, к преступлениям. Лоретти не хотел признавать: всё это время его единственный сын был рядом, ждал его признания, его участия, а он…

На мгновение его охватила слабость, и он остановился, чувствуя, как ноги дрожат от напряжения. Его лицо оставалось каменным, но в голове стучала одна мысль: если бы он знал… Только если бы он знал тогда, что этот ненавистный, коварный Альберто был его сыном, которого он так отчаянно искал. Только если бы он мог повернуть время вспять.

Но что бы изменилось? — спрашивал он себя. Может, он бы принял Альберто? Или оттолкнул бы его с той же горечью, считая врагом? И эти вопросы, как яд, продолжали разъедать его изнутри, мучительно и бесконечно.

Лоретти вышел на улицу, залитую кроваво-алой полосой заходящего солнца, и впервые за долгое время в его груди глухо стучала паника. Всё внутри холодело при мысли о том, что за каждый удар его сердца где-то там, в охваченной огнём церкви, его сын может быть уничтожен. Альберто — его сын. Руки Лоретти сжались, побелевшие костяшки едва не звенели от напряжения. Он знал одно: если он не возьмёт ситуацию в свои руки сейчас, то завтра будет поздно.

Огонь церковного пожара уже обрастал зловещими слухами: город кипел, как раскалённый котёл, — люди шептались, выкрикивали слова, от которых холодело на душе, при каждом удобном случае поднимали руки, проклиная якобы дьявола в человеческом облике. Слухи росли, ширились, пропитывали улицы, и этот яд ненависти разъедал всех, на кого касался. Ужасающая жестокость вспыхивала в глазах жителей, среди которых за один день падре Чезаре стал дьяволом.

Лоретти не мог этого допустить. Поднявшись по ступеням, он вошёл в дом — купил его за несколько часов и его люди перенесли туда все его вещи. Джузеппе направился прямиком к рабочему кабинету, где ожидали его люди. Одним коротким кивком он собрал их вокруг, не теряя ни секунды на предисловия.

— Сейчас же организуйте патрули, — его голос звучал жёстко, сдержанно. — Перекройте все въезды и выезды из города, направьте людей к церкви и в жилые районы. Пьетро, — он указал пальцем на самого надёжного из своих людей, — возьмите ещё четверых и обыщите каждый закоулок. Я хочу, чтобы каждый, кто произнесёт хоть слово против Альберто, получил предупреждение. Прекратить самосуды! Всем мирным гражданам велеть оставаться дома, по домам пустите слух, что Чезаре — это дело самого Лоретти, и никто больше не вправе вмешиваться.

Комната замерла, как и люди, впитывая приказы как губка. Пьетро едва кивнул, молча исполняя каждый приказ. Лоретти знал — люди из его ближайшего окружения не подведут, но и ему самому предстояло сделать всё, чтобы не дать городу сойти с ума. Ему понадобилось всё его влияние и власть, чтобы толпа хотя бы на мгновение унялась. Лоретти стиснул зубы и, не теряя времени, направился в сторону здания полиции. Его единственной задачей стало как можно быстрее добраться до начальника полиции, настоять, чтобы каждый гвардеец вышел на патруль, чтобы каждый был на стороже.

На улицах тем временем начиналась вакханалия — где-то поднимались крики, и безумие захлёстывало целые кварталы. В этих выкриках слышалось неистовство, клокотавшее в народе, и если бы Лоретти не знал этого города всю свою жизнь, то сейчас не узнал бы его. Здания сотрясались от проклятий, от рубленых фраз, полных ярости, которая выплёскивалась наружу, как ненависть давно зреющая в народе.

Лоретти был рядом с дверями полиции, когда с другой стороны улицы увидел толпу мужчин — человек двадцать с факелами, их лица искажённые злостью, словно они сами только что вышли из ада. Кто-то выкрикивал:

— Убьем дьявола! Уничтожим лже-падре! Да сгорит он в своём логове! Жечь дом!

Лоретти бросился через улицу, распахнув дверь полицейского участка как вихрь, и поднял взгляд на начальника, едва переводя дыхание. Начальник полиции стоял, напряжённо слушая шепоток из холла, и, казалось, всё ждал, что толпа ворвётся к ним с факелами прямо сейчас. Его бледное лицо обратилось к Лоретти, и в этом взгляде сквозила паника.

— Ваши люди уже на улицах? — голос Лоретти прозвучал жёстко и бескомпромиссно. — Ваша задача — охладить толпу, разбить их группы, ослабить. Я лично беру на себя падре Чезаре. Или мне, чёрт возьми, дать вам приказ ещё раз?

— Да, сеньор Лоретти, — сглотнув, начальник полиции коротко кивнул. — Мои люди уже патрулируют ключевые точки, но ситуация выходит из-под контроля. Они считают, что падре Чезаре…Альберто Лучиано, что он… что он…

— Их не волнует, кто он. Это уже не важно, они жаждут жертвы, а не правды! — Лоретти поднял руку, пресекая каждое слово. — Если понадобятся подкрепления, обращайтесь ко мне. Каждую улицу держать под контролем. А если увидите Альберто, докладывать мне немедленно. Никаких арестов, пока не скажу я. Он… — Лоретти замолк, голос его на мгновение дрогнул, — он мой сын. Поэтому если хоть один волос упадет с его головы я вас всех прикончу.

Эти слова прозвучали так тихо, так сдавленно, что начальник полиции вскинул на Лоретти взгляд, полный ужаса. Джузеппе не стал повторять — вместо этого он развернулся и вышел из здания, глядя перед собой с пустотой в глазах. Толпа его больше не волновала.

Анжелика стояла посреди полутёмной комнаты, дыша часто и прерывисто, чувствуя, как бешеным током по венам разливается едкий яд ярости. Она не могла больше выносить его. Она должна была сказать это вслух, ей нужно было произнести эти слова, выплюнуть их, как рвоту, как осколки, впившиеся в язык. Словно за плечами у неё стояла целая жизнь, вся обросшая ложью, давившая на неё всей своей тяжестью.

Рафаэль смотрел на неё с тем ледяным, извращённым наслаждением, которое появлялось каждый раз, когда он знал, что она в его власти. Он наклонился вперёд, впился в её глаза — глазами, полными ненависти и уверенности в своём безграничном праве. Месяцы их «брака» сошлись в один мерзкий миг, в одно немое противостояние, от которого ей хотелось кричать. Но она сдержалась.

— Ты не мой муж, Рафаэль, — её голос был холоден, как лезвие. — Никаких обязательств перед тобой у меня нет. Чезаре — не священник, а значит, ты — никто мне. Просто притворство, фарс, грязная комедия, на которую ты вынудил меня подписаться. Наш брак — ничто. Ложь, Рафаэль, ложь!

Её слова били, как пощёчины, но Рафаэль только прищурился, как зверь перед броском, лишь усмехнулся, обнажая зубы. Он сделал шаг к ней, жадно ловя её взгляд, полный презрения и отвращения. Он знал, как действуют его слова, как её ломают. Но теперь всё было по-другому. Она смотрела на него и не видела больше опасного врага — лишь цепную собаку, которая готова до последнего тянуть за собой всех и вся, лишь бы не дать ей свободы.

— И что это меняет, Анжелика? — он выдохнул это, как проклятье. Его глаза метались по её лицу, словно он видел её заново, каждый её нерв, каждое слово. — Думаешь, что можешь безнаказанно позорить мою семью? Ты и в самом деле веришь, что кто-то защитит тебя от того, что я могу сделать?

Анжелика смотрела на него, словно впервые видела, словно эти несколько месяцев — всего лишь страшный сон, в котором она находилась по его милости. Но это была реальность. Она здесь. И она уйдёт.

— Я не боюсь тебя, Рафаэль, — выдохнула она, с трудом сдерживая презрительный смешок. — Ты не сможешь сломить меня, не сможешь держать здесь. Больше никогда. Если ты думаешь, что угроза лишить нас всего, испугает, — ты не знаешь меня.

— Да? — он усмехнулся, в его голосе звучало опасное спокойствие. — Позор — это ничто для тебя? Потеря имени, статуса? Если ты выйдешь отсюда, если решишь уйти от меня, я превращу тебя в нищенку. Ты будешь стоять на улице с протянутой рукой.

Её взгляд не дрогнул. Его слова, такие ядовитые и полные злобы, словно отскакивали от неё. Она сделала шаг вперёд, и подошла так близко, что могла слышать, как учащается его дыхание.

— Пусть. Плевать мне на твои угрозы. Плевать на твоё состояние и имя. Я бы лучше стала нищей, чем осталась бы рядом с тобой, — она сжала кулаки, почти зарычала эти слова, но голос её остался холодным, как лёд, в котором не было ни одной искры былой покорности.