Строками по нашим душам

Глава 13

Я обожала ходить в театр.

Вся эта атмосфера, когда ты невольно представляешь, что сюда когда-то ходили сначала дамы в больших пышных и жутко неудобных платьях, потом приходили дамы в шляпках с привилегированными лицами и смотрели на спектакли, которые так или иначе тоже менялись.

И сейчас ты сидишь в этом зале и невольно окунаешься к той атмосфере другого века, другого поколения.

И так грустно наблюдать, что в театре гораздо больше пожилых людей, а не молодежи. Учителя литературы, истории, преподаватели искусства, которые так или иначе затронули различные эпохи развития театра, разные виды и разные спектакли, сидят в первых рядах и в ложах и тихо переговариваются между собой, оценивая игру героев и развитие действия.

Но старшее поколение уходит, а театр остается на растерзание новой молодежи. Технологической молодежи. Театр умирает, но он не должен этого делать. Он нужен всем, любому поколению, каким бы он ни был — новым или старым.

Но я была поражена не только атмосферой театра, но и самим спектаклем.

Я не зря выбрала именно его.

Три товарища, по знаменитому роману Эриха Марии Ремарка.

Это было просто бесподобно.

Я три раза перечитывала эту книгу и каждый раз я плакала навзрыд. Та любовь, о которой я мечтала. Пусть и для этого нужно будет умереть. Но любовь жертвенная, чистая.

Слезы накатывать начали сразу после того, как Роби привез Пат в санаторий. Как он терзал себя, как он кричал и плакал.

Почему-то я соотнесла это с событиями в жизни, как мы везли дедушку в больницу, и как он говорил, что все будет хорошо. Как потом он кричал, что не хочет жить, что его нужно просто убить или дать умереть.

И в какой-то момент я совершенно абстрагировалась от всего внешнего мира. Только спектакль и горькие воспоминания.

Горячая рука легла на мою ладонь.

Я вскинула голову и встретилась глазами с Андреем. В них было столько сострадания, будто он сам переносил такие муки. Или тоже читал эту книгу.

И мне было невыносимо от этого.

Но в то же время он смотрел на меня с нежностью. Его взгляд был наполнен теплотой. В нем смешались абсолютно все эмоции, которые нельзя было передать словами. Это было страшно и волнительно одновременно.

Он смотрел на меня пристально, проникновенно, будто заглядывая в самую глубину моей души. У меня пошли мурашки от его взгляда, потому что казалось, что он гулял по просторам моего разума, исследуя все проблемы, о которых я ему не рассказывала, и об историях, которые были ему не известны. То, о чем мои уста всегда молчали.

— Почему ты так на меня смотришь?

— Потому что твое сияние притягивает. Даже твои слезы притягивают.

Актер, который играл Роби, громко крикнул «Пат!», отчего я сильно вздрогнула.

Мы оба вернулись к спектаклю. Вот только у меня в голове крутились только его слова.

Я сияю…

Спектакль закончился тем, что Пат умерла. Как и в книге. И я снова не смогла сдержать слез. Это божественно, просто божественно.

Занавес, и вскоре все актеры вышли на сцену на поклон. Я вскочила со своего стула и кричала им слова благодарности. Даже пусть они меня не видели.

Но вдруг актриса, которая играла Пат, подняла голову, чуть сощурила глаза и отвесила отдельный поклон. У меня перехватило дыхание, и я начала хлопать еще более неистово.

Мы окутывали и купали актеров в овациях до тех пор, пока ладони не стали красными и не онемели.

В какой-то момент Андрей посмотрел на меня, вновь увидел меня плачущей и протянул ко мне руку. Он аккуратно коснулся моих щек и большим пальцем стер с них слезы. Мне оставалось только смотреть на него и отмечать, какой он галантный. Я не думала сейчас о том, что произошло на диване в моей квартире, и что вообще могло произойти бы, если бы мы все-таки продолжили. Все мои мысли ушли на второй план. В голове остались только впечатления от спектакля.

Это было просто великолепно.

Я небрежно бросила ключи на тумбу и начала неторопливо снимать пальто.

Накатила такая усталость, какая была днем после пар, что я бы сейчас просто легла в кровать, свернулась клубочком и так уснула. Просто в одежде.

Но за мной зашел Андрей.

Парень зачастую еще находил способы, как оказаться у меня подольше. Иногда я думала, что он намеренно находит разные предлоги, чтобы остаться у меня и не возвращаться домой. Я мешалась спрашивать у него, почему он так не стремится ехать домой.

Когда мы были у него в гостях, не было похоже, что у него были какие-то проблемы с родителями. Как будто они обычная среднестатистическая семья. Вот только… Анастасия Валерьевна очень смущала…

Но мне определенно нужно было об этом поговорить. Но не сейчас. Я была слишком измотана сегодняшним днем, что не могла мыслить от слова совсем.

Мне так хотелось обнять его… хотелось просто лечь в обнимку с ним, перебирать его шелковистые волосы, смотреть в темноте в его глаза и утопать в них. Я хотела целовать его, хотела касаться его груди. Чувствовать, что я кому-то нужна. Без обязательств, без всего. Просто нужна.

Я бы сказала, что без душевной привязанности, но понимала, что это отнюдь не наш с Андреем случай.

Господи, как же сложно снять банально эти ботинки. Если бы мы пошли летом, то мне было достаточно просто снять туфли, чтобы потом пойти босиком. Но в туфлях, как я изначально планировала пойти, было бы очень холодно. На дворе стоял промозглый октябрь, с моросящим дождем и постоянным холодом. Поэтому я отказалась от этой идеи.

Скоро и переобуваться надо на машине…

— Устала?

Конечно, я устала. Я просто хочу лечь в кровать и снять эти дурацкие ботинки.

— Очень… — я вымученно ему улыбнулась, когда он уже без пальто оказался передо мной.

— Помочь?

Он опустил взгляд на мои ботинки, которые я тщетно пыталась снять без помощи рук.

Я подняла взгляд и ничего не смогла сказать. Лишь вымученно улыбнулась. У меня даже не было сил ему ответить или прислушаться к себе, согласна я вообще на это или нет.

Андрей опустился на корточки и начал расстегивать ботинки. Он так аккуратно касался моей лодыжки, снимал сначала один, потом второй.

Я только закрыла глаза, и тут же поняла, что засыпаю.

Ощутив холодный пол, я открыла глаза, но тут же меня подхватили на руки и понесли в комнату.

Я хотела было возмутиться, но Андрей был таким теплым, таким мягким и приятным, что мне уже не хотелось сопротивляться. Мне хотелось унестись куда-то далеко-далеко, лишь бы всегда быть так, вдыхать его одеколон.

— На кровать? — Тихо прошептал он, будто боясь, что разбудит меня.

— Угу.

Я зарылась носом в его ключицу и сложила руки в него на груди. От него пахло очень приятно. Мужским терпким одеколоном. От которого половина девушек университета сходили с ума.

Меня постепенно окутывал сон, но только когда Андрей оказался на кровати и притянул меня в себе, я окончательно провалилась.

Я проснулась, когда солнце еще не взошло.

Посмотрев в зашторенное окно, я пришла к выводу, что сейчас около трех часов ночи. Или около того.

Я так хотела спать, что даже не написала маме, что дома. Наверняка она опять написала сотню сообщений.

Рядом сопел Андрей. Как мы с ним легли, в том положении и уснули. Он лежал на спине, а я примостилась у него на руке. Наверняка она у него затекла.

Я засмотрелась на него.

Такое спокойное выражение лица, маленькие кудряшки спадали на лоб, а ресницы время от времени трепетали. Грудь медленно вздымалась. Он снял пиджак и жилетку, оставшись в рубашке, которая все также источала его запах.

Аккуратно выбравшись из его объятий, я встала с кровати и выскользнула из комнаты. Руку Андрей сразу закинул себе под голову, но не проснулся. Видимо, рефлекторно.

Сумка осталась лежать в прихожей. Там, где я ее и оставила. Вытащив из сумки телефон, я быстро написала маме сообщение и положила в карман брюк, которые я так и не сняла. Опять несколько уведомлений, от Ники, мамы, Роберта.

Практически бесшумно сняв брюки и топ, я осталась в одном нижнем белье. Домашняя одежда осталась в спальне, но лазить по шкафам не хотелось. Могла ненароком разбудить Андрея.

Я вдруг поймала себя на мысли, что как будто нахождение в квартире Андрея уже ничего не предвещало плохого. Да, каждый раз рядом с ним шли мурашки по телу, да, каждый раз сердце стучало как бешеное. Но с ним было спокойно.

Оказалось, Андрей уже не спал. Развалившись на кровати, он поворачивал голову в разные стороны и пытался привыкнуть к темноте. Выглядел при этом максимально мило.

Когда я зашла в комнату, он повернулся в мою сторону и попытался рассмотреть мой силуэт.

— Ты куда ходила? — Его голос был сонным, но не менее притягательным. Таким бархатным, хриплым… В сердце что-то защемило.

— За телефоном, и параллельно разделась. — Я подошла к кровати, положила телефон на прикроватную тумбу и залезла обратно к нему. Только теперь еще под одеяло. — Прости, если разбудила.

— Ничего. Я проснулся, потому что не почувствовал тепла рядом. — Он обжег мою чуть озябшую от холода в квартире кожу своими горячими руками. — Ты чего такая холодная? Будто ходила по улице голой.

— Просто холодно.

Я хмыкнула и устроилась поудобнее. И вдруг поняла, что лежала бы так вечно.

Спать не хотелось, но какой-то разговор тоже не хотелось начинать. Вдруг он сейчас снова засыпает. Только разбужу его лишний раз.

Мы лежали в обнимку, дыша в унисон. Эта тишина, которая накрыла нас, была отнюдь не гнетущей, напряженной. Я снова поймала себя на мысли, что с ним даже молчать комфортно. Не нужно разговаривать, чтобы понимать друг друга.

Я поняла, что мы ни разу так не лежали. Просто лежали, без поцелуев, без этого тянущего ощущения в животе, когда хочется к нему прикоснуться, пройтись кончиками ногтей по его накаченному животу.

Просто лежать.

— Знаешь, Ева. Я ведь тебе никогда не рассказывал ничего, что связано с семьей и т. п. Только отрывки из наших разговоров, чтобы ты посмеялась или поговорила со мной. — Неожиданно начал он и резко приподнялся. Я скользнула с его руки и села по-турецки напротив него.

Андрей тяжело вздохнул, будто готовясь к тяжелому разговору, и закинул руку себе за голову.

— Мать изменила моему отцу, когда мне было лет семь. И я помнил, как они кричали, как ругались. Я никогда не видел отца таким злым, таким разъяренным и обиженным. Для меня он всегда был спокойным, уравновешенным человеком. Он и сейчас не ругается ни на кого из нас. Только вот с мамой… Да какая уже мне мама.

Он произнес это с таким отчаянием, какого я никогда не видела. И мне стало его неимоверно жаль.

— Она манируляторша… — осторожно начала я.

— Ты тоже это заметила?

— Я даже почувствовала это на себе. Мы с ней говорили о тебе тогда, когда мы приезжали и ты помогал отцу.

— Черт… ну в общем, она абьюзер чистой воды. Не знаю, почему отец все еще с ней не развелся с ней… Она не занималась моим развитием, не занималась со мной, не помогала делать уроки, когда я просил ее об этом. Она даже Катей не занимается. Мною чаще занимался отец, но и его мне не хватало. Он часто пропадал на работе. И только вечером, когда я уже ложился спать, он заходил ко мне и спрашивал, как прошел мой день.

Я боялась произнести и слово, как будто это могло его спугнуть.

— Раньше я не мог дать ей отпор, потому что в какой-то момент родилась Катя, которой она тоже мало занималась. Я не понимаю людей, которые делают все только для себя. Но, к сожалению, я понял, что по-другому в этом мире никак. Но когда мы с тобой познакомились, я понял, что тебе можно довериться. Именно поэтому я так написывал тебе, пытаясь изложить все свои проблемы. Но не думал о тебе, только о себе. И иногда корил себя за это.

Я не знала, что мне сказать, и как на это отреагировать. Я хотела сказать ему, что нет ничего страшного. Что все в порядке, не нужно в момент общения над этим задумываться. Но решила перевести тему. Не могла смотреть на то, как он себя убивает изнутри. Синдром спасателя дает о себе знать.

— А она, между прочим, сказала, что я тебе совершенно не подхожу.

— Правда? — Он усмехнулся. И это отразилось теплом на моем сердце. — А ты что на это?

— Я привела ей в пример материнскую любовь по Эриху Фромму и заявила, что у нее проблемы с тем, чтобы отпустить тебя и позволить жить так, как ты хочешь. И встречаться с тем, кем захочешь.

Он расхохотался. Я тоже не смогла сдержать улыбки.

Таким он нравился больше.

— Боже, как же ты хороша. Молодец. — он вдруг пронзительно посмотрел на меня. — Я представляю, как она там рвала и метала.

— Нет, ты даже представить себе не можешь.

Мы опять легли, он притянул меня к себе и вдруг поцеловал в макушку.

— Эй! — воскликнула я и поднялась с его руки. Он лукаво смотрел на меня. — Ты чего такое делаешь?

— Просто поцеловал в макушку? А ты куда хотела?

— В губы. — передразнила его я, но он видимо, меня неправильно понял. Или, наоборот, очень даже правильно. Он положил свободную руку на мою щеку и притянул к себе.

Я даже слова вымолвить не смогла!

Он требовательно поцеловал меня, но я не собиралась отступать. Я закинула на него ногу и оказалась сверху. И тут же пожалела — в кавычках — что что на мне оказался лишь лиф и трусики.

Андрей лишь затуманенными глазами успел оценить картину, и, не отрывая губ, улыбнуться.

Я сама не поняла, как поцелуй превратился в настолько неистовым, что мы уже не совсем осознавали реальность.

Наши языки сплелись, как пишут в книгах — закружились в танце — он беспорядочно шарил по моему телу ладонями, а я запустила пальцы в его волосы. Каждый раз, когда я тянула их, он издавал глухой стон, перерастающий в рык. Так тоже пишут в книгах.

И мне это безумно нравилось.

Мысли совершенно исчезли из моей головы, и я уже не думала ни о его проблемах с семьей, ни о наших взаимоотношениях. Просто пусть все идет своим чередом.

Он завел руки за спину и нашарил застежку лифа.

Конечная. Андрей разорвал поцелуй и скользнул губами через линию скул к шее, прикусывая каждый участок кожи.

И тут пришло уже мое время жалобно стонать. Он расстегнул лиф и куда-то его бросил. Грудь обнажилась, и его глаза еще больше потемнели.

Он осторожничал, потому что в трезвом состоянии мы никогда не доходили до такого. И я понимала его, но сейчас мне хотелось наслаждаться моментом и впервые ни о чем не думать.

Андрей порхал пальцами по моей груди, но в конце концов не смог сдержаться — одной рукой схватил за талию, переворачивая меня на спину, а второй взялся за грудь. Он оказался сверху. Я выгнулась навстречу его ласкам. Соски напряглись, и от легонько задел своей грудью, из-за чего я рвано вздохнула.

Я не смогла сдерживаться.

Губы постепенно спустились к ключице, а потом к груди, и он захватил зубами сосок. В глазах залетали искры.

— Господи, Андрей!

Не отрываясь от жадных покусываний и поцелуев, он чуть приподнял голову и затуманенным взглядом посмотрел на меня.

Он снова вернулся к моим губам, я закинула на него одну ногу, а он рывком подтянул меня к себе.

Больше я ничего не помнила.