Студентка с обложки

Глава 12 ДЕВУШКА НА ВЫГУЛЕ

Из одного холодного климата я переезжаю в другой, и начинается второй семестр. В первую же пятницу после возвращения захожу в «Шик».

— Простите, вы сказали мыс Антиб или мыс Ферра?

— Да, конечно: пять футов, девять дюймов… Я сам ее измерял.

— Я должен поменять первую очередь на вторую пятнадцатого и шестнадцатого. Семнадцатого еще первая, а четырнадцатого… и тринадцатого, если очень нужно. Но заказать ее так надолго невозможно. Ни в коем случае. Если только вы не пришлете подтверждение сразу.

Я перевожу глаза со стола заказов на Байрона, на Джона, на Джастину. Вот это да! Я не была в «Шик» с прошлого семестра. А теперь тут постоянно звонят телефоны, туда-сюда бегают агенты — впервые агентство выглядит энергичным и успешным.

— Мыс Джулука! Ага… Да, погода гораздо лучше, место совершенно великолепное, просто… ну… Джейд считает, что бедность в Ангилье слишком депрессивна!

Байрон ловит мой взгляд и улыбается. На нем коричневая рубашка и замшевая жилетка цвета батончика «Херши». Ему идет. Я вытаскиваю руку из лямки и перемещаю рюкзак на живот. Там подарок ему на Рождество — ничего особенного, открытка и хрустальный кулон, которые он так любит.

— Проблемная? Кто?.. О, нет, Карлайн! Слушайте, милочка, я просто хочу сказать, что у вас вторая очередь на Джейд начиная с двадцать восьмого. Если хотите подтверждение, на вашем месте я бы подумал о другой стране, вот и все!.. Хорошо, до свидания!

— Ну, привет, Эмили!

— Привет!

Байрон отставляет стул, готовясь, по обыкновению, расцеловать меня в обе щеки, но тут звонит телефон.

— Байрон, Хэрриет из «Эль» на втором! — кричит Джастина, проводя рукой по волосам, которые нынче позеленели по всей длине, словно ее долго макали головой в ведро с тиной.

— Кого хочет?

— Джейд.

— Ага!

Байрон ищет таблицу, которую только что спрятал.

Я хмурюсь.

— Джейд — это кто?

— Джейд восемнадцать лет. Наполовину француженка, наполовину вьетнамка. Участвовала в парижских показах «от кутюр», и все нью-йоркские агенты решили ее заполучить — представляешь, мне это удалось! Вон она… о, здравствуйте, Хэрриет!

Я поворачиваюсь, ожидая увидеть полуазиатку, балованную парижскую сенсацию, но из незнакомых обнаруживаю только разносчика из местного кафетерия. Я недоумеваю, пока мои глаза не натыкаются на «стену трофеев». Теперь здесь дюжина фотографий, включая две обложки, с которых улыбается девушка с коротко стриженными черными волосами и миндалевидными глазами.

Я стою и рассматриваю фотографии. Кто-то обнимает меня за плечи. Байрон сдувает прядь собственных волос.

— Десять девушек, две обложки. Теперь «Шик» действительно появился на карте моды, — шепчет он.

Я подаюсь спиной к нему.

— Очень здорово! — вздыхаю я. — Дела пошли!

— Байрон, Лесли из «Селф» на первом! — кричит Джастина.

— И Жан-Люк из Парижа на втором! — добавляет Джон.

Я выпрямляюсь.

— Слушай, Байрон, давай мне список, и я сама выпутаюсь из твоих волос.

В конце концов, затем я сюда и пришла: поздороваться, конечно, но в первую очередь взять у Байрона список новых собеседований. Каждую пятницу он выписывает все подробности по моим встречам с фотографами, начальниками отделов маркетинга и редакторами — аккуратно, дотошно, обычно с дополнительной информацией вроде прогноза погоды или миниатюрной карты — а то и глупой шуткой или смешной картинкой. Каждую неделю.

Байрон указывает мне на диван.

— Ну-ка, Эмили, присядь.

— Байрон, линия один! — говорит Джастина.

— Пусть ждут.

Присядь? Пусть ждут? Ой-ой… Я опускаюсь на диван. Байрон садится на кресло рядом и берет меня за руку.

— Послушай, милочка, я говорил с Тедди о твоей работе для «Леи». Он сказал, ты была очень напряжена…

— Тедди — крикун!

— Да, да. У Тедди Макинтайра скверный характер, я сам тебе об этом говорил. И я-то не кричу. У меня прекрасные новости! Он сказал, под его руководством ты просто расцвела. И кадры получились великолепные!

Ахаю.

— Ты серьезно?

— Конечно, серьезно. У тебя будет восемь страниц — восемь прекрасных страниц! Я очень рад и думаю, что нужно подождать.

Пауза.

— Подождать чего?

— Этих снимков. Они выйдут в конце апреля — начале мая.

Джастина пробует снова.

— Байрон!..

— Пусть! Они! Ждут!

Меня бросает в холод.

— Послушай, Байрон, ты хочешь сказать, чтобы я не работала до самого мая, так, что ли?

— До апреля, и я совсем не то хочу сказать! Если работа подвернется, обязательно работай, хотя, конечно, смотря какая. Но… — Байрон наклоняется ко мне через подлокотник. — В последнее время заказов у нас маловато, — ласково говорит он. — Одни собеседования, верно?

— Да…

— Байрон!

Байрон выпускает мою руку, чтобы показать Джастине неприличный жест.

— Милочка, решай сама, — успокаивает меня он. — Или шлепать по сырому, холодному, зимнему Нью-Йорку с кучей фотопроб, или отдохнуть и вернуться в благоуханном апреле, свеженькой и с восемью внушительными вырезками из журнала. Как решишь, так и будет. Ну, как наше высочество рассудит?

Я смотрю на черный треугольник на ковре. Мама сказала, что если в этом семестре я не исправлю оценки, весь второй курс я просижу в каком-нибудь местном колледже, так что отмена всех встреч — довольно приятная перспектива. За исключением одной мысли.

— Это означает, что мы не достигли цели, — тихо говорю я.

— Какой цели? — переспрашивает Байрон.

Я показываю пальцами крошечную щель, как он месяц назад.

— Ну, протиснуться сквозь крошечное окно возможностей, стать новым лицом с плохим портфолио. Не получилось.

Байрон встает, наклоняется и берет мое лицо в ладони.

— Нет, Эмили, не говори так — я бы не стал на твоем месте! Ты ведь получила заказ от «Леи», правда? И почти — от «Франклин Парклин»… А мы были нацелены именно на это!

Я всматриваюсь в его глаза.

— Правда?

— Точно тебе говорю!

— Байрон!

— ЧТО?!

— Это Карлайн, — говорит Джастина. — Она хочет знать, подойдет ли остров Святого Варфоломея.

— Конечно, подойдет! Там же нет бедных! Эмили, дорогая, поверь мне: ты чудо. Я честно в тебя верю. Ты станешь большой звездой. Но надо представить тебя правильно — устроить взрыв. Потому что второго шанса произвести первое впечатление не будет. Новым лицом дважды не станешь.

Я это уже слышала. Я киваю.

Байрон протягивает руку.

— Так до апреля?

— До апреля.

Я встаю, меня целуют на прощанье. Про подарок я вспоминаю только в кампусе. Подчиняясь шальному порыву, бросаю его высоко вверх. Он цепляется за дуб и повисает в его ветвях.

И так там и висит.

— Нашла еще один презерватив!

Мохини указывает граблями на корни какого-то вечнозеленого куста.

— Использованный?

Джордан зажимает неприличную находку толстыми резиновыми перчатками и болтает в воздухе. Вытекает молочно-белая струя.

— Предполагаю, что да, — бормочет Пикси.

Уборка приюта в Балзаме, как видно, пробудила во мне латентное чувство вины. Вскоре после начала семестра я записалась на добровольческую работу в секцию «Формирование городского пейзажа: вернем городу красоту!» (да, даже волонтерские организации в этом университете называются через двоеточие). Мохини, Пикси и Джордан тоже подписались, а точнее, их подписала я, а позже умаслила обещаниями свежих багелей с кофе. На меньшее они бы не согласились: очень скоро выяснилось, что в нашем ведении будет парк на противоположном конце Манхэттена, куда добираться надо сорок минут по двум линиям метро и еще нескольким кварталам. Значит, в воскресенье нам приходится вставать в полдевятого. Короче говоря, мои подруги меня сразу возненавидели.

А ведь мы еще не знали, что входит в наши обязанности. «Вернуть красоту» я понимаю как реставрацию какой-нибудь драгоценности или чистку старого чайного сервиза. Но наш парк — это свалка. В буквальном смысле слова. Многие годы там находился лагерь бомжей под названием Палаточный городок, однако по распоряжению мэра Коха в прошлом году лагерь удалили. Бездомные бунтовали, но безрезультатно. Палаточный городок разрушен, а наша задача — убрать мусор. За шесть недель мы обнаружили там мясные консервы, иглы от шприцев, булавки, двух дохлых кошек, одну живую курицу, коробку грязных лейкопластырей, фотографию Морган Фэйрчайлд[57], альбом «Би джиз», большие бутылки пива «Кольт 44», банки из-под газировки и пива в количестве достаточном, чтобы окружить весь остров, засохшую диафрагму и — явно из недавнего — презервативы.

Огромное количество презервативов.

— На сегодня пятый, — говорит Джордан, хорошенько трясет последнюю находку и бросает в урну. — Наверное, мы единственные в Нью-Йорке, кто этой ночью ни с кем не спал, — ворчит она.

— Говори за себя, — заявляет Пикси.

— Стоп, ты спала?! — удивляется Джордан. — А с кем?

Пикси находит у корней ободранного вяза банку и высоко поднимает.

— Смотрите, виноградная «Фанта»! Что-то новенькое.

— He-а. На прошлой неделе уже видела, — отзываюсь я.

— А-а.

Джордан нетерпеливо стукает по земле лопатой.

— Кто он?!

— «Хищник», — тихо говорит Пикси.

Джордан широко раскрывает глаза.

— Хищник? Какой еще хищник?!

— «Хищник» — это такой бар, — объясняю я, хотя более точным определением было бы «злачное место». Сиденья обиты щегольской тканью «под леопарда», на стенах фотографии больших кошек в стильных рамах — этот ночной клуб в последнее время стал популярнее, чем «Рампа» и «Палладий».

— Ты спала со всем баром! Боже, ты превзошла саму себя!

Пикси высоко поднимает средний палец.

— С бар-ме-ном, Джорд. Его зовут Джи-Ти.

Мохини фыркает и моргает. Очевидно, она только что вернулась на нашу орбиту.

— Джи-Ти? А что Зак?

— Его хорьки меня окончательно достали, — Пикси всю передергивает. — А еще его увлечение «новой волной». От косметики ужасные пятна, понимаешь? И вообще, забудь о Заке, я его бросила и нашла другого.

Мохини, Джордан и я переглядываемся. С начала учебы Пикси бросает и находит парней с такой частотой, что Джордан окрестила ее жертв Пикселями.

— Очевидно, я ищу образ отца и страдаю от сильнейшего страха потери, — объяснила Пикси однажды вечером (как любой добропорядочный житель Нью-Йорка, Пикси начала ходить к психотерапевту еще до того, как ей выпрямили нос и зубы). — А моя мама — вообще чокнутая, так что у меня пассивно-агрессивные наклонности. Кроме того, благодаря инциденту с минетом меня все равно считают шлюхой. Должна же я извлечь из этого плюсы!

— Ну, так что этот Джи-Ти? — напоминает Джордан.

Пикси, дрожа от холода, указывает на залитый солнцем пятачок с фиолетовыми крокусами. Сейчас первая неделя марта, когда важно быть на солнечной стороне.

— Да, в общем-то, рассказывать нечего, — говорит она, когда мы переходим на новое место. — Карие глаза, светлые волосы.

— Возраст?

— Тридцать три.

— Понятно, перестарок, — говорит Джордан. — На какую-нибудь знаменитость похож?

— Дэррил Холл[58].

— Значит, симпатичный, да? — Джордан поворачивается ко мне. — Эмили, ты там была. Он симпатичный?

— Да. Ничего. Классный.

Джордан меряет меня вопросительным взглядом, потом снова поворачивается к Пикси.

— Ну, так как?

С мечтательным вздохом Пикси гладит лепестки крокуса. Она сегодня сделала два хвостика и надела розовые брючки. Не знай я ее лучше, я бы решила, что сейчас она расскажет нам, какую купила Барби.

— Он тут же оправдал мои надежды. — Пауза. — Два раза.

— Два раза? — Джордан теребит прядку волос. — Два раза — это хорошо…

Мохини падает на спину, без сомнения, погружаясь в фантазии о преподавателе астрофизики, в которого по уши влюблена несмотря на то, что ему сорок, у него трое детей и животик, которому позавидовал бы Винни-Пух. Мои подруги сходятся на том, что самый классный любовник — тот, кто сразу «оправдывает их надежды» или хотя бы предлагает. «Это как официант в хорошем ресторане, который спрашивает, не желаете ли чего-нибудь еще, — однажды пояснила Джордан. — Даже если ответишь «нет», все равно приятно».

Правда, я в этом не очень разбираюсь. Пока что мои свидания заканчивались полным фиаско. Сначала был Люк. Высокий, симпатичный, спортсмен. И еще слюнявый. В первый и единственный раз, когда мы целовались, он так пускал слюни, что слизывал их с моего подбородка. Ему, наверное, казалось, что это мило. Том был классный… пока я не узнала, что в школе его прозвали Том Сиськин, а весь его дневник исписан емкими фразочками от одноклассников вроде «Все в двойном размере!» и «Стоит грудью за принципы!» Чарли был милый. Такой милый, что по нескольку раз на дню говорил с мамочкой. Она знала, как зовут его друзей, подруг и учителей. Однажды рано утром выяснилось, что она знает и обо мне. Причем все.

— Эмили снова оставалась на ночь, — прошептал Чарли, прижимая трубку к скомканной постели. — И это было здорово, мы… — Я пулей выскочила из его спальни, пока он не оставил мне в душе шрамы на всю жизнь. Итак, на сегодняшний момент в моем багаже наличествовали слюнявый, озабоченный и маменькин сынок, но не было опыта оргастического экстаза.

— ЭММИЛИ!

А? Все трое смотрят на меня.

— Что?

— Я тебя спросила — дважды: ты с кем-нибудь вчера познакомилась? — спрашивает Джордан.

Я смотрю на Пикси, потом в землю.

— Не то, чтобы.

— «Не то, чтобы» еще не значит нет, — замечает Мохини.

— Точно, Хини, — говорит Джордан. — Ну-ка, Эмма, выкладывай.

Вчера вечером у Джордан было свидание, а у Мохини — дополнительный семинар, так что мы с Пикси решили сходить по клубам. Но наше путешествие началось и закончилось в «Хищнике», где Пикси начала строить глазки, а Джи-Ти — предлагать нам разноцветные коктейли за счет заведения. В половине второго Айк, друг Джи-Ти, обладатель немытой шевелюры и незапятнанной самоуверенности человека, которого в детстве перехвалила мама, предложил обсудить, куда мы двинемся дальше.

— В постель, — сказала я, имея в виду, что пойду туда одна и желательно сразу.

Правда, когда я это произносила, то понимала, что так не получится. Пикси и Джи-Ти дошли только до стадии поглаживания рук. Мое присутствие в качестве боевой поддержки понадобится еще не менее часа.

Айк просто рассмеялся:

— А кое-кого надо немножко приободрить!

Я прекрасно его поняла.

Я пошла за Айком в кладовку. И там струхнула. Это ведь не Грета с красивой золотой коробочкой в тонких пальчиках, а совершенно незнакомый мне человек с жирными волосами, какой-то бутылкой и скатанной в трубочку «двадцаткой» — чем я вообще думала?

— Нет, — твердо сказала я. — Нет, Айк. Нет, спасибо. — Но эти слова застыли у меня на губах. На самом деле я молча смотрела, как Айк делает маленькую белую дорожку на крышке большой банки мараскиновой вишни, и мое сердце забилось в страстном ожидании прихода.

И тут дверь распахнулась. Пикси.

— О боже, ты что делаешь?!

— Ничего.

Свернутая в трубочку «двадцатка» упала на пол.

Моя подруга, неожиданно оказавшаяся сильной, как стадо быков, схватила меня за пояс и вытащила в коридор.

— С каких это пор ты нюхаешь кокс? — задыхаясь, проговорила она.

Я молчу. Пока я призналась только Кристине. «Кокс — то есть кокаин?» — ахнула Кристина, и мне это не понравилось. Не зря: Кристина пришла в ужас. Тогда я поклялась никому не рассказывать о своем маленьком эксперименте с наркотиками. И меньше всего мне нужна была лекция от Пикси. Я уже слышала о ее подруге, которую пять раз отправляли в лечебницу.

Пикси скрестила руки и постучала ногой по бетону.

— Ну?

Я выпрямилась.

— Баранки гну, — холодно ответила я. — Мне нечего рассказывать.

То же самое я говорю сейчас Джордан. Та ведет себя похоже. Молча смотрит на меня, а потом говорит:

— Ладно, Эмма. Хочешь отпираться — отпирайся. Но в этой истории что-то нечисто! Уж я-то знаю…