Студентка с обложки

Глава 19 ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО О…

— И все-таки я не понимаю, — возмущаюсь я, — зачем столько шума вокруг потери девственности?

Сквозь слабый треск на международной телефонной линии я слышу, как Джордан прожевывает очередную ложку сухого завтрака.

— В смысле, в то время как настоящая веха — это оргазм? — спрашивает она без особой радости в голосе.

Кейт уехала на съемки, а мне просто необходимо с кем-то поговорить. Дожидаться утра в округе Колумбия — настоящая пытка. К несчастью Джордан, я позвонила ей в 7.50 утра. Субботы. И хочу поговорить об оргазмах.

Я не унимаюсь. Я топчусь в телефонной будке.

— Вот-вот! То есть да, мужчины кончают почти всегда, но разве мы, женщины, не должны уделять больше внимания своему первому оргазму с мужчиной? Оргазму… Своей оргазменности, — говорю я, пробуя на вкус новое словечко.

Джордан глотает, а потом вздыхает.

— Ладно, отставляя в сторону проблему беременности, оргазменность — это то, что ты приобретаешь, а не теряешь?

— Совершенно верно! Это нечто позитивное и гораздо ближе к правде! Я только что приобрела оргазменность! — объявляю я, причем не только Джордан: все лондонцы в округе замирают и наклоняют голову, словно услышали двенадцатичасовой свисток на обед. — Мне как будто открылся целый новый мир. Мир удовольствия, радости, удовольствия…

— Ты уже говорила: «удовольствия».

— …мир, где происходит только хорошее, снова и снова, каждый час!

— Боже, Эмма Ли, да сколько у тебя было оргазмов?

— Ты про вчера ночью или про сегодня утром?

Ложка Джордан с грохотом падает в миску. Что-то валится на пол.

— Хватит! Не забывай, с кем разговариваешь, умоляю! — кричит она, перекрывая шум.

Джордан встречается с Беном, парнем, которого она привела на весенний бал. Но этим летом Бен уехал в Эквадор, что очень далеко от офиса сенатора Ковелла, где Джордан проходит практику. По негласной договоренности они решили «ничего не спрашивать и не рассказывать». Джордан очень быстро нашла человека, о котором ей не захочется рассказывать, — Эвана, симпатичного ассистента сенатора. Увы, в постели ассистент оказался не на высоте. «Сказал мне, что секс вообще переоценивают, и что если ему дадут выбор, он лучше полежит с книгой Боба Вудварда — нет, ты представляешь?!» — гневно кричала Джордан на прошлой неделе. Очевидно, она представляла все несколько иначе. Так что этим летом в округе Колумбия совсем не было жарко.

— Не волнуйся, Джорд. Будет и тебе… счастье.

— Жалкая шутка! — фыркает она. — А твой шикарный шотландец… Можно не спрашивать, увидишь ли ты его сегодня вечером?

— Только в понедельник, — вздыхаю я. К сожалению, на уик-энд Кипу пришлось уехать из города. Я не против только потому, что мне нужно время, чтобы как-то оправиться. — А что ты будешь делать?

— Ну, ты меня знаешь. Вечеринка с Джорджем и Бэбсом… о, блин, пришло сообщение на пейджер! — восклицает Джордан. — Ты представляешь? В субботу утром!

— Разве ты не рада, что уже встала?

— Гр-р-р!

Когда приходит вечер понедельника, мы с Кипом даже не покидаем студии. Еще в коридоре Кип прижимает меня к стене.

— Эй ты, привет, — говорит он, приставляя свой нос к моему.

Я слишком взволнована и отвечаю поцелуем. Мы продолжаем целоваться, сначала нежно, потом сильнее, пока наши рты не смыкаются и руки не соприкасаются. Мы гладим и ласкаем друг друга, и одежда кажется бинтами — жгутами, — которые очень хочется снять. Я расстегиваю рубашку Кипа и останавливаюсь посредине, чтобы прижаться губами к его груди и вдохнуть такой теплый, пряный, его аромат.

Кип запускает пальцы мне в волосы и откидывает мою голову назад.

— Пошли со мной…

Что бы Кип ни прорычал своим низким шотландским басом, у меня слабеют коленки, особенно когда он ведет меня к постели. Но мы останавливаемся перед проявочной.

Я стону и кусаю его за ухо.

— Ты меня дразнишь!

— Терпение, дорогая! Все хорошее случается с теми, кто умеет ждать, — шепчет Кип, подкрепляя свои слова ласковым поглаживанием моих ягодиц. Он открывает ногой дверь. — Я просто подумал, тебя может заинтересовать, чем я сегодня занимался после обеда, вот и все.

Когда мои глаза привыкают к маленькому темному помещению, я вижу две дюжины черно-белых фотографий, которые сушатся на веревке: я в двух размерах, большом и очень большом.

— Для начала распечатал только эти. Было еще много хороших. — Кип обнимает меня. — Что думаешь? — шепчет он мне в волосы. — Тебе нравится?

На фотографиях на мне сохранился почти весь макияж со съемок для «Гархартс»: тяжелый, гламурный, на четыреста тысяч фунтов. Волосы, хоть их и треплет ветер, держат форму, которую могли придать им только руки опытного профессионала. И все-таки это я. Эмили. Эмили, какой я никогда раньше не видела — сексуальная, обольстительная, женственная Эмили. Нравятся ли они мне? Да, очень.

— Они такие… Настоящие, — шепчу я.

— Они такие красивые! Например, эта.

Кип тянет к себе за край одну из фотографий: я крупным планом на Трафальгарской площади. Мои волосы смешиваются с львиной гривой. Я вся лучусь ожиданием, я живая! Это было за пару секунд до нашего первого поцелуя.

— Эмили — укротительница львов, — шепчет он.

Кип выпускает фотографию из рук. Та качается, подпрыгивая на веревке. На мне сегодня сарафанчик. Он поднимает подол до талии и водит руками по бедрам, вверх-вниз, снова и снова, пока я не перестаю думать о чем-либо другом. Кроме этого чувства. Я выгибаюсь ему навстречу.

— Эмили, мы неплохая команда, как думаешь? — говорит Кип, прижимаясь губами к моей шее. Его рука проскальзывает в мои трусики.

Я издаю стон.

— Буду считать это положительным ответом… — Я только что звонил твоему агенту, — шепчет он. — Я заказал тебя на следующую неделю на обложку «Харперс & Куин».

— Ах, Кип!!!

После мы принимаем ванну, жарим пару яиц и разводим огонь в камине. На медвежьей шкуре Кип читает вслух Уоллеса Стивенса. Мне ведомы тайны созвучий и тайны гибких, властительных ритмов… Птицыны перья, вспылав, плавно гаснут…[77] Слова льются на нас потоком. Мы прижимаемся друг к другу, тесно сплетая руки, отгораживаясь от всего мира.

Я влюблена.

Знаете, как говорят: одна удача тянет за собой другую? Так вот, это правда. Я влюблена. У меня все больше заказов. И еще: именно здесь, в Лондоне, я наконец научилась двигаться.

Когда моделей показывают в кино, они всегда двигаются крупно и размашисто: прыгают, вертятся, скачут, как в неудачных пробах на роль вампира. В реальности все не так драматично. Это я, конечно, знала, как и основные ракурсы, изученные у Конрада, и позы для съемки в купальнике, показанные Гретой, — но это лишь половина дела. Самое сложное — выглядеть естественно. Не научишься — будешь всегда похожа на вырезанную из картона девицу, что ставят у пивных холодильников в универсамах. И заказов много не получишь, даже если ты неземная красавица.

А если научишься — совсем другое дело. Ты уже не модель, демонстрирующая карман домашнего халата из лавсана, а Женщина. Женщина, на чьем белье не бывает морщин, Женщина в Маленьком Черном Платье. Женщина с Идеальным Оттенком Губной Помады. Она расслаблена, уверена в себе и красива. И все хотят быть такой, как она.

Я — эта женщина. Иногда. Фотосессия с Кипом стала для меня чем-то вроде катализатора, потому что теперь каждый раз, когда выхожу на площадку и принимаю позу, я чувствую себя именно такой — расслабленной, уверенной в себе и красивой. А когда смотрю в объектив и фотограф говорит: «Да, Эмили! Да!» и начинает щелкать затвором, я знаю, что у меня получается, и что это мое призвание.

Поэтому работы у меня много. Я еще не ходила по журналам («Скоро, скоро», — обещает Сэм), но они сами приходят ко мне. Всего через несколько дней после того как я узнала о предстоящих съемках на обложку «Харперс & Куин», я получила первый заказ на редакционный материал сезона: осенний сюжет верхней одежды для британского «Джи-Кью», который снимают в знаменитом парке Хампстед-Хит.

«Джи-Кью», конечно же, мужской журнал, а значит, я буду реквизитом. Это меня не удивляет. Мужские журналы используют девушек как реквизит гораздо чаще, чем женские — мужчин. Как я понимаю, на то есть две причины. Первая — у мужчин нет воображения. Им нужно видеть на снимке девушку, которая пожирает глазами пиджак, костюм или что там еще, чтобы представить, что это происходит с ними. Вторая — и более важная — причина в том, что мужчины любят смотреть на фотографии девушек.

Сюжет для «Джи-Кью» занимает шесть страниц. Я буду на двух. На первой я сижу на заборе в узеньком черном бархатном платье и на каблуках, в то время как Армин (супермодель-швейцарец) задумчиво смотрит вдаль, одной рукой обнимая мою ногу, а другую опустив в карман пиджака «Барбур», будто хочет достать трубку. На второй я в черном бархатном комбинезончике (похожем на тот, в котором снималась Кейт, но с большим декольте) смотрю на Армина (с обожанием? с восхищением? с удовлетворением? Мы пробуем самые разные варианты), а Армин улыбается, приподняв идеальную бровь под шерстяной кепкой в комплекте с толстым шерстяным пиджаком.

Когда я смотрю на поляроидные снимки, часть моего мозга, обученная в элитном университете, говорит, что использовать женщину как предмет неправильно. Но я не забываю про реальность: у меня появятся еще две журнальные вырезки в портфолио — целых две! А еще Кип Максвейн, обожаемый Кип, будет снимать меня на обложку — на обложку! Впервые с тех пор, как я приехала в Лондон, у меня появляется чувство, что я куда-то двигаюсь. Набираю ход. Мчусь вперед. Взмываю вверх.

Такими новостями нельзя не поделиться. Со съемки я бегу домой и заказываю международный звонок.

— Замечательно, Эмили! — говорит Байрон. — Сколько страниц?

— Д…

— ДЖОН, СКАЖИ МАРИО, У НЕГО ПЕРВАЯ ОЧЕРЕДЬ НА ЛИСКУЛУ!.. ЛИСКУЛА!.. ЛИСКУЛА!.. ПОНЯЛ? — кричит Байрон. Связь такая хорошая, что его наверняка слышат в Уэльсе. — Прости, Эм! Сколько… ПЕРВАЯ! ПЕРВАЯ!.. Прости — о чем это я…

— Количество страниц, — сухо отвечаю я, — равняется двум. Плюс обложка.

— Две? И все? Какие?

Я начинаю описывать.

— Прекрасно, — говорит Байрон, едва я успела сказать, где проходили съемки, — ты толстая?

— Н…

— СКАЖИ МАРИО ПОДОЖДАТЬ — О'КЕЙ? ЭМИЛИ, ТЫ ТОЛСТАЯ?.. Извини, ты толстая?

— Нет, я сбросила около десяти фунтов! — радостно заявляю я. — Почти все!

— НУ, Я ТОЖЕ ЗАНЯТ, ДЖАСТИНА СКАЖИ ЕМУ, ЧТО…

— Да, похоже на то, — многозначительно говорю я.

— О боже, еще как, у нас уже тридцать девушек, Эм, тридцать! Этим утром прибыло еще двое. Я так занят всей этой белибердой, что уже света белого не вижу! Значит, две страницы… И это все?

— Плюс обложка.

— Проба на обложку, Эмили, всегда говори «проба».

— Извини. Проба на обложку.

— Я просто на случай, если ты не получишь заказ. Обычно журналы снимают на каждую обложку несколько девушек — пять-шесть, — почти все уже были в прошлых номерах, и с первой попытки попасть на обложку практически невозможно. В любом случае, это все? Две страницы, проба на обложку — и это все, что у тебя есть?

— Ну, пока да, но я, правда, начала много работать, — говорю я ему. — Я набираю ход! Вот и Сэм скажет.

Пауза.

— Кто такой Сэм?

Стоп… Что?

— Сэм — это она. Мой агент.

— Она новичок?

— Нет, Байрон. Сэм — глава «Антракта». Неважно — я набираю хо…

— «Антракт»? Ты в «Антракте»?!

Господи…

— Две страницы и проба на обложку, а уже почти август, — бормочет Байрон. Кажется, он разговаривает сам с собой. — В августе в Лондоне все закрывается.

Мое сердце начинает биться часто-часто. Возможно, дело в никотине.

— Ты о чем, как это «закрывается»?

— Ну ты же знаешь, Эм, это Англия. Европа. Когда приходит август, весь континент буквально закрывается, особенно модная индустрия. Все, кто хоть что-то из себя представляют, будут на Капри или на мысе Антиб, или в Монако. Я сам буду в Монако. На яхте Валентино.

Нет, я не знала. Валентино?

— Я не буду! — выпаливаю я; меня охватывает паника. — Я буду в Лондоне!

— Но работать не будешь — ну, разве что первую неделю августа…

Теперь моя очередь кричать.

— НЕ РАБОТАТЬ?! Ты что такое ГОВОРИШЬ? НЕ РАБОТАТЬ! Почему ты мне НЕ СКАЗАЛ?

— Вот говорю.

— Но я еще даже не ходила в журналы!

— ЧТО? ОНИ ЗАКАЗАЛИ ЭСТЕЛЬ? А ОНИ ЕЕ ВИДЕЛИ? ОНА ЖЕ СТАЛА РАЗМЕРОМ С ДОМ! Ну, ты же была в «Джи-Кью» и «Харперс & Куин», так?..

— Нет! Оба этих заказа пришли через фотографов, с которыми я уже работала. Я снималась для каталога с фотографом «Джи-Кью», а с фотографом «Харперс & Куин» я встречаюсь… Байрон, ты должен мне помочь! Ты должен сказать Сигги, чтобы она послала меня в журналы!

— Ты о ком?

Он, наверно, шутит.

— СИГГИ! ГЛАВА «ДЕБЮТ»!

— Нет, я про ФОТОГРАФА! С КАКИМ ФОТОГРАФОМ ТЫ ВСТРЕЧАЕШЬСЯ?

Блиин.

— С Кипом Максвейном.

Несмотря на обстоятельства, я невольно улыбаюсь: Кип!..

Байрон ахает.

— Ты встречаешься с Кипом Максвейном?! Эмили, почему ты ничего не сказала? Он же гигант! ДЖАСТИНА, ДЖАСТИНА, Я ЕЙ ПЕРЕЗВОНЮ! Как долго? Он тебя заказывал?

— Мы делали рекламу для «Гархартс», — довольным голосом говорю я: Кип!.. — Слушай, может, это можно использовать…

— Нет, украшения не берем. Ни в коем случае: слишком старомодно. Редакционный материал есть?

— Нет, но он отснял восемь пленок со мной по всему Лондону. Байрон, я жду не дождусь, когда ты их увидишь! Красота! Лучшие снимки меня вообще!

— Эмили, сейчас послушай меня внимательно. К чертям пробы, это пустая трата твоего времени. Тебе нужны вырезки! Обложка — неплохое начало, но этого недостаточно: найди подход и заставь своего красавчика снять с тобой сюжет в журнале — любом журнале. Тогда все будет в ажуре. Поняла? Я пошел!

Щелк.

Издевательство. У меня осталось всего две недели, чтобы сделать редакционный материал? Две недели? Я только набрала ход. Чтобы сбросить десять фунтов, я перенесла невероятные мучения и выработала привычку выкуривать пачку сигарет в день — кстати о сигаретах, возьму-ка одну… И все это зря?!

— А-а-ар-р-р-ргх!

— Божечки! — говорит Эдвард, заходя на кухню и слыша мой возглас.

Я разворачиваюсь к нему и указываю на него пальцем.

— Эдвард! Это очень важно: где ты будешь через две недели?

— М-м-м, дай подумать… Две недели?

— Да, в середине августа где ты будешь?

— В Корнуолле.

Я хлопаю себя по лбу.

— Там, пожалуй, скучновато, но не так плохо, — невозмутимо продолжает Эдвард. — Хотя в это время года могут быть толпы — самый пик сезона отпусков, и дороги будут забиты!

— У тебя, наверное, был тяжелый денек! Мне так жаль, дорогая!

Кип прижимается губами к моему лбу. Я снова устроила истерику по поводу того, что до «закрытия» Лондона осталось всего две недели. Новость о том, что Кипа тоже не будет — он уедет в Брайтон навестить мать и сестру — меня обрадовала еще меньше. Но потом мы оказываемся на главной достопримечательности студии — медвежьей шкуре. Одно долгое путешествие к Оргазменности, и я искренне шепчу:

— Теперь лучше! Гораздо…

— Это хорошо. — Кип снова меня целует. — И не забывай, — шепчет он. — У тебя остается еще как минимум один хороший заказ — наша обложка для «Х&К».

— Верно… — протягиваю я, хотя, если честно, беседа с Байроном уменьшила мою радость. — А сколько девушек ты на нее снимаешь?

— Несколько.

Я привстаю на локтях.

— Несколько — это сколько?

— Особенную — одну.

В ответ я легонько его пинаю, причем от этого движения морщусь скорее я, чем моя жертва. Едва зашла речь о моей карьере, меня стало заметно подташнивать.

Кип, хохотнув, хватает меня за ногу и начинает ее растирать.

— Если хочешь больше редакционного материала, Эмили, требуй его. Поговори с Сигги. Настаивай, чтобы она послала тебя в журналы.

Еще одна стычка с Сигги?

— Фе, — бормочу я.

— Если хочешь, могу позвонить за тебя.

А потом Сигги устроит обсуждение моей личной жизни? Нет уж, спасибо.

— Нет, это моя карьера. Я поговорю с ней сама. Утром в понедельник, — кряхчу я и переворачиваюсь на спину, как щенок, подставляя лапки массажисту.

— Отлично. Помни, что с ней надо быть тверже. Только так она тебя будет слушать. Все зависит от подхода — и с Сигги, и с редакторами, с которыми ты будешь встречаться. Кстати… — Кип выпускает мою ногу и садится. — Думаю, нам нужно потренироваться.

А я бы предпочла массажик…

— Нее-е-ет, — ною я. — Потом… На выходных!

— Меня не будет.

— Что? — Теперь моя очередь резко сесть. М-м-м. Желудок опять кисло подпрыгивает. — Но почему?

— Ах, дорогая! — Кип гладит меня по щеке. — Заказ в Париже. Но я вернусь вечером во вторник, обещаю!

— Во вторник? А если я уже побываю в журналах ко вторнику?

— И я о том. Давай потренируемся.

Гр-р-р.

Он переплетает свои пальцы с моими.

— Итак, урок номер один. С редакторами модных журналов нужно быть грубой, необщительной и глупой.

— Очень смешно, — обиженно говорю я.

Ну вот, опять Кип уезжает!

— Я серьезно. Чем ты дружелюбнее, разговорчивее, тем более отчаявшейся ты кажешься, а это самое худшее впечатление, какое ты можешь произвести на редактора. Ты должна вести себя так, словно тебе все по барабану. Будь угрюмой.

— Я что, Шон Янг[78]? — ворчу я.

— А что, нет?

Я закатываю глаза: эти британцы считают себя очень остроумными.

— Ну, насколько тупой я должна быть?

— Во-первых, ни под каким предлогом не произноси слов «Колумбийский университет» и вообще «университет». Никакого высшего образования. Это поцелуй смерти.

— Понятно, — фыркаю я.

Байрон мне это тоже говорил, но я решила, что он, как обычно, преувеличивает, и на следующем же собеседовании, когда редактор спросил меня, где я живу, выложила всю подноготную. Если припомнить, заказ я не получила.

— Но почему?

— Очень просто. Чтобы редактор выбрала тебя, ей нужно чувствовать себя выше. Может, ты сейчас и смазливенькая, думает она, но ты глупа и у тебя нет будущего. Рано или поздно ты лишишься своей внешности, и она окажется в выигрыше. Чтобы получить работу, нужно пользоваться их предрассудками.

Смешно. Хотя, надо признаться, это проще, чем говорить на языке чероки.

— Ладно…

— Отлично. Тогда давай потренируемся. Эмили, — шотландский говорок Кипа становится выше на октаву, — скажи мне, где был сделан этот снимок.

Я завешиваю лицо волосами и отрезаю:

— В Нью-Йорке.

— Нет, ты «не знаешь», — поправляет меня Кип. — Давай другой вопрос. Эмили, сколько ты уже работаешь моделью?

— Два года.

Кип качает головой.

— Нет. Ты «не помнишь».

— Ты издеваешься!

— Ничего подобного. Попробуй еще раз. — Кип притягивает меня ближе к себе и начинает целовать меня в лицо, шею, грудь. — Эмили, откуда ты родом?

М-м-м-ф. Желудок перекатывается.

— Меня тошнит.

— А, это такое название города?

Я высовываю язык. Кип пытается его ухватить. Я хихикаю, он осыпает меня поцелуями, от чего я начинаю хохотать… а потом мне становится грустно.

— У нас осталось всего две недели вместе, — бормочу я, когда мы успокаиваемся и моя голова лежит у него на груди. — Даже меньше, если не считать выходные.

— Дорогая, а что, если я сокращу свое посещение родственников? Так будет лучше?

Еще бы не лучше! Я заглядываю ему в глаза.

— На сколько?

— Ну, на день, два. Тогда мы с тобой смогли бы куда-нибудь съездить.

— Ах, Кип! — Я щедро покрываю поцелуями его щеки, лоб и нос. — Куда?

Кип пожимает плечами.

— Сама говоришь, что нигде не была. Куда хочешь поехать? Во Францию? В Испанию? В Италию?

— Ой, куда угодно — но ты как раз вернешься из Франции, так что… в Италию!

Кип ухмыляется.

— Считай, что уже поехали.

Начинаются страстные поцелуи. Кип ложится на спину. Я сажусь на него верхом. Он гладит меня по бедрам и груди. Мы раздеваемся. Я отклоняю голову назад и качаюсь вперед-назад, вперед-назад. Мой желудок тоже качается, булькает и болтается в собственном ритме. Я боюсь, он вот-вот отвалится и закатится под диван.

— М-м-м-м-ф, — постанываю я.

— М-м-м! — стонет Кип.

— М-м-м-ф…

— М-м-м! — Кип двигается быстрее. По его лицу течет пот.

— М-м-м-ф! М-м-м-ф… Я не могу! — Я охаю. — Я не…

— Нет, можешь, дорогая! Можешь! Ну же, давай, девочка! Не сдерживайся! НЕ СДЕРЖИВАЙСЯ!

Как раз когда Кип кончает, меня рвет. На все. Меня рвет несколько часов, пока каждая мышца в животе не съеживается и коврик в туалете не кажется уютным местом для отдыха, а унитаз — чудесным прохладным компрессом на лоб. В следующий раз я просыпаюсь в субботу после обеда, в накрахмаленной хлопчатобумажной постели. На прикроватном столике роза, бутылка сельтерской и записка.

Дорогая!

А я-то думал, ты стонешь из-за меня! Отдыхай и мечтай об Италии.

Жду не дождусь новой встречи.

Твой Кип