Студентка с обложки

Глава 21 ПРОЯВКА ФОТОГРАФИЙ

Всю ночь я ворочаюсь, не могу заснуть. Как холодно говорила мать! Нет, просто по-свински! В ушах звучит ее резкий смех, отдается эхом… Маниакальный хохот Бастинды — и гудение в трубке после отбоя.

Ночь прошла плохо; зато утром начинается новый день. У меня есть дела поважнее, о них и буду беспокоиться. Например, проба на обложку «Харперс & Куин».

Обложка журнала… Кто не мечтает оказаться на обложке? Какая девушка не воображает себе, что благодаря ее лицу купили тысячу, нет, десять тысяч, нет, миллион экземпляров журнала? Какая модель ни разу не представляла, как заходит в киоск и говорит: «Здравствуйте! Ах, да…» Хи-хи. «Это я. Что? Автограф? Ну, конечно, дам! Как вас зовут? Ах, еще один? Эмили Вудс, подпишусь я на своих волосах.

Обложка. Это так волнительно! И перспектива увидеть Кипа тоже. Я принимаю душ, переодеваюсь, иду в студию и по дороге стараюсь думать только о приятном и не обращать внимания, что все кишки от волнения завязались в узел. Ведь в отличие от кастингов на фотосессиях чувств модели не щадят, особенно если сессия такого уровня. На кону слишком большие суммы и слишком солидные репутации. Если день окажется неудачным, я узнаю об этом сразу.

Когда на площадке все получается, это сразу понятно. Фотограф кричит: «Хорошо!», «Прекрасно!», все улыбаются, особенно заказчик. Тот считает себя маэстро, режиссером общего успеха. Вас спрашивают, когда вас можно пригласить снова, вашему агенту звонят и заказывают вас не только для этого клиента, но для многих других, кого вы и не знаете, — и все потому, что вы великолепны.

Если что-то не получается, тоже понятно сразу — по звуку. Точнее, по его отсутствию. Никто не кричит от радости, не заводит разговор о перспективах. Напротив, все сгрудились за объективом и шепчутся. О вас. Начинается целая кампания шепота, и остановить ее почти невозможно — по крайней мере, вам это не под силу. Вы стоите или сидите на площадке, как в ловушке, и видите, как их глаза мечутся от одной мелочи к другой. До вас доносится как раз достаточно, чтобы понять: вы не зря волнуетесь. «Там слева торчит прядь волос? Нет, вообще я смотрела туда, на прядь у нее за ухом. Как вам ее глаза? Слишком яркие? Недостаточно яркие? Что-то не то — маловаты. Или дело в карандаше? О… они такие и есть, да? Стойте, у нее что-то на левой щеке. Нет, слева. Родинка? Можно ее закрыть? Воротник ровно? Не знаю, не то, и все тут. Может, нам лучше…»

Сегодня первые несколько роликов снимают именно в таком режиме.

— Ну-ка, посмотрим… — Ди, редактор «Харперс & Куин», раздвигает ассистентов, снимает очки такого странного вида, что это даже стильно, и смотрит в видоискатель.

— Воротник все равно неровный, — объявляет она.

Мириам, стилист, дергает воротник у моей шеи.

— Лучше?

Вздох.

— Нет.

— Я обрежу, — предлагает Кип.

— Нельзя. Тогда не будет колье, а это катастрофа. Сверху сказали использовать больше украшений.

Ди выпрямляется и одергивает юбку. В отличие от ассистенток — двух лошадеподобных девушек-отличниц, которые вполне соответствуют читательской аудитории «Харперс & Куин» (которой нравятся заголовки вроде «Сверхсекретные протоколы комитета благотворительного бала» и «Как заводить друзей во время игры в поло»), Ди очень похожа на модного редактора: худая как модель (хотя зачем добровольно соглашаться на подобные мучения, не понимаю), со стрижкой «прямо с подиума»: мальчишеская, сильно мелированная, которую она то и дело прочесывает пальцами. Кроме того, она вызывающе одета, точнее, раздета — узенькая мини-юбочка «Унгаро» и светлый шелковый топ, очень тонкий, какие носят только с тщательно подобранным бюстгальтером. Впрочем, Ди не заморачивается подобными пустяками. Даже отсюда видно, как торчат ее соски.

— Боже, как ты напряжен!

…Когда Ди фальшиво надувает губки и принимается массировать Кипу шею и плечи, у меня возникает сильное желание ее ударить.

— Эмили, я просила сидеть неподвижно, — напоминает мне Мириам.

Я отклоняюсь назад и разжимаю кулаки.

— Как теперь воротник? — спрашивает Мириам.

— Думаю, в порядке, — говорит Ди.

— Снимаем, — командует Кип.

— Стойте!

На меня набрасывается отряд стилистов-визажистов. Селеста: «Откинь голову назад!» Мириам: «Не так далеко, я прикалываю булавки!» Марко: «Карандаш! Не двигайся ни на миллиметр!»

— О'кей? — спрашивает Кип три минуты спустя.

— Угу.

— Снимаем!

Палец Кипа нажимает на затвор. Щелк. Щелк.

Я начинаю с улыбки с закрытыми губами. Вполне возможно, что у меня стиснуты зубы.

— Хорошо, — говорит Кип. — Теперь опусти подбородок.

Опускаю.

— Чуть отвернись от объектива.

Я отворачиваюсь.

— Лоб выглядит как-то странно, — вставляет Ди.

— Расслабь лоб.

Дрянь! Я расслабляюсь.

Ди хмурится.

— Хм-м, так разве лучше?

Не обращай на нее внимания, говорю я себе. Просто расслабься. Расслабься, чтобы заработать обложку.

Щелк. Щелк.

Этот заказ очень важен.

— Есть.

Щелк.

У кого обложка в двадцать, можно дальше не стараться.

Щелк.

Если нет обложки в двадцать, ты в глубокой… заднице.

Щелк.

Обложка должна быть твоей.

Щелк.

Обложка должна быть твоей. И все тут. Ну, куда они смотрят?

Щелк.

Может, на левый глаз? Иногда на ярком свету он плохо раскрывается.

Щелк.

Или…

— Улыбка какая-то кривоватая.

Щелк.

— А теперь совсем пропала.

Надо же, какая неожиданность!

Кип отходит от объектива и после секундного совещания садится рядом со мной на корточки, так что мы смотрим друг другу в глаза.

— Ну, как ты? — шепчет он.

Отвернув губы от объектива, я шиплю:

— Я злюсь и хочу секса. С чего начнем обсуждение?

Кип поднимает брови и ухмыляется:

— Уверен, что скоро смогу тебе помочь.

— Мне или Ди?

Ухмылка исчезает.

— Эмили! Не говори глупостей. Ди же лет сорок.

— Значит, вы ровесники!

— Ты как маленькая.

— Да, мне нет и двадцати!

— Послушай меня, Эм, — почти рычит Кип. — Ди замужем, у нее двое детей. Она любит пофлиртовать, и я не сопротивляюсь. Это безвредно — и, боюсь, это часть работы модного фотографа.

— Вижу, что боишься! — огрызаюсь я, но беззлобно.

Меня успокоили отчасти слова Кипа, отчасти его рука, которая постепенно перешла с его колена на мое бедро и незаметно его разминает.

Он наклоняется ближе.

— Знаешь, в чем секрет классной обложки?

— Переспать с фотографом?

Он награждает меня щипком.

— Нет, дорогая! Теплые глаза. Это единственное и самое важное, о чем надо помнить, потому что глаза не лгут. Когда снимаешься на обложку, нужно чувствовать то, что ты хочешь передать…

— То есть?

— Сексуальность и доступность. Всегда. А теперь закрой глаза и послушай меня.

Я подчиняюсь. Рука Кипа поднимается выше.

— Эмили. Я хочу, чтобы ты забыла о Ди, о воротнике и сосредоточилась на том, что ты любишь, что ты любишь и чего желаешь больше всего на свете. О чем-то красивом и настоящем… например, о том, что я тебя люблю.

Мои глаза распахиваются и смотрят в глаза Кипа: огромные, нежные и блестящие.

— Я люблю тебя, — повторяет он.

— О, Кип! — шепчу я. — Я тебя тоже!

— Кгм!

Я улыбаюсь Ди самой сияющей из своих улыбок.

Марко подходит, чтобы промокнуть меня салфеточкой — освещение для крупного плана лучше скрывает дефекты, но зато от него жарко, значит, больше хлопот визажисту. Мне дают два совета. Первый: между кадрами надувать щеки и гонять во рту воздух. Второй: вдыхать носом и выдыхать ртом.

Эти советы плюс три коротеньких слова Кипа действительно помогают. Из стерео гремит «Кьюэ», а я смотрю в объектив, передавая чувство сексуальности и доступности во всех смыслах, какие приходят мне в голову. Это несложно, потому что я чувствую только любовь, любовь, любовь. Кип меня любит! «Кьюэ» переходит в Дона Хенли, а того сменяет «Дюран-Дюран». Кип меня любит! Так мы доходим до моего последнего наряда — платья без рукавов, расшитого крошечными жемчужинками и стразами, и золотых клипсов с жемчугом в форме звезд.

— Нельзя ли сделать ей губы поярче? — вставляет Ди, когда я снова сажусь.

Кампания шепота уже прекратилась, и хотя Ди продолжает приставать к моему мужчине, мне уже все равно. Кип меня любит!

Марио смешивает на ладони несколько оттенков розового. Тут кто-то решил нас повеселить.

— У-у-ух ты! — визжит Ди, когда в студии раздаются первые такты хита Тоун Лока.

Кисточка Марио дотрагивается до моего рта.

— Так, теперь не шевелись, — говорит он.

«Wild thing…»[80]

Кип ритмично вращает бедрами. Ди в танце подходит к нему и садится верхом на его ногу. Ее юбка совсем задирается, а соски становятся по стойке смирно.

— Улыбнись, — говорит Марио, поправляя контур верхней губы.

«She loved to do the Wild Thing…»[81]

Ди наклоняется ниже и ниже.

«Wild thing…»

Кип поднимает Ди, охватив ладонью ее ягодицу.

— Кип, как тебе не стыдно! — с придыханием выговаривает Ди, прижимая его еще сильнее к себе. — Я, замужняя женщина…

И страшнее атомной войны.

— И ты женатый мужчина!

Что?

— Ой-ой-ой, — говорит Марио, и не потому, что помада оказалась у меня на подбородке.

— …с трехмесячным ребенком!

— ЧТО?!

Я это кричу. Ди, склонившаяся в очередной эротической позе, поворачивает голову ко мне. И Кип ее роняет.

— О-о-о!

— Кип, у тебя РЕБЕНОК?

— …Кип?

Я встаю, и с платья сыплются булавки. Скотч отклеивается. Стул съезжает влево и врезается в прожектор, прожектор начинает вибрировать.

Я делаю шаг вперед. Я умоляю его охрипшим голосом:

— Пожалуйста, скажи мне, что она шутит. Кип, пожалуйста! Ты ведь меня любишь. Ты сказал, что меня любишь!

Но Кип молчит. Ничего не говорит.

Платье сорвано еще до гримерки. Я бросаю его в угол, натягиваю джинсы, майку, кроссовки, запихиваю лифчик в рюкзак и ухожу прочь. Я пробежала уже два пролета, когда вверху заскрипела дверь. Кто-то сбегает по лестнице. Я хватаюсь за перила. Это Кип, наверное, он хочет сказать мне, что все это большое недоразумение, что он не женат и у него нет ребенка. Что он меня любит.

Это одна из ассистенток Ди.

— Простите, — говорит она. У нее мокрый лоб, грудь вздымается. Ладонь робко тянется через пропасть между нами. — Сережки! Нужно вернуть сережки.

Кейт вздыхает в трубку.

— Мне так жаль, Эмили! Я поняла, что ты не знаешь. И я так хотела тебе сказать еще тогда, но…

Из моих глаз текут слезы — это происходит уже несколько часов, с небольшими перерывами. Я сморкаюсь. Когда Кейт в первый раз перезвонила мне из «Ритца», она подумала, что я простудилась. Если бы!

— …Не было времени, знаю. Ничего страшного, — шмыгаю я носом.

Кейт не должна себя винить. Если бы она сказала мне перед пробой на обложку, я была бы в таком состоянии до съемок, а не после.

— Кип — нехороший человек, — говорит она.

— Кип — козел!

Факты, которые сообщает мне подруга, доказывают мою точку зрения. Кип Максвейн — легендарный «модельный кобель» (очевидно, я определила не все категории). Это хобби он не бросил, несмотря на то, что уже год женат на американской модели Кэрри и у них трехмесячный сын, которого назвали Ньютон (в честь фотографа Хельмута, а не сэра Исаака). Кэрри и маленький Ньют живут в Гемпшире, городке в часе езды от Лондона (если ехать не в час пик, как сказала Кейт). Неудобное дорожное сообщение ему очень даже удобно, потому что почти все вечера он проводит в студии, чтобы избежать «утомительной» поездки домой).

— Утомительной! Да, сказала бы я тебе, что его так утомляет, — горько говорю я.

— Старайся на этом не зацикливаться, — советует Кейт.

Как не зацикливаться? Минуту мы молчим, потому что струйки слез превращаются в потоки — я вспоминаю медвежью шкуру. Сколько других девушек на ней лежало? Кошмар.

— Я чувствую себя такой дурой!

— Ты не дура, — заверяет меня Кейт. — Послушай: я понимаю, что сейчас тебе очень плохо, но я надеюсь, что это не… повлияет на твое решение. Ты ведь останешься, правда?

— Не знаю.

— А заказ «Вот» в силе? — спрашивает она.

— Надо узнать.

— Так узнай.

Из «Вог» не отменили заказ, говорит мне Сигги по телефону, а уточнили время: в начале сентября. Тогда они, скорее всего, и будут снимать, потому что «сейчас все порядочные фотографы уезжают из города». Все непорядочные тоже. Сигги знала о Кипе, конечно. Теперь она убеждает меня остаться.

— Он чувствует себя омерзительно, уверяю тебя, — говорит она, — и это должно стоить ему восьми страниц.

Не меньше!