Судьбы человеческие

Оглядываясь назад

Клиффорд был горд и доволен, что он «открыл» Хелен; не менее довольна и вознаграждена была Хелен, найдя Клиффорда. Он с изумлением вспоминал свою жизнь «до Хелен»: случайные сексуальные связи, обычно заканчивающиеся «не звони мне, я сам позвоню» (что, конечно, никогда не выполнялось, поскольку назавтра Клиффорд обнаруживал полное отсутствие интереса ко вчерашнему объекту внимания); ритуальная игра в ухаживание, скорее чисто декоративная, но все же с непременным списком «более-менее-подходящих» девушек; частое и непременно скучное посещение прекрасных ресторанов в компании вовсе не прекрасной дамы… Как и почему он вел такую жизнь? Как это ни прискорбно, читатель, я должна признаться, что Клиффорд, оглядываясь назад, вовсе не сожалел о своем поведении и не вел счет тому, скольких женщин он оскорбил невниманием и ранил эмоционально; он помнил лишь свое одиночество, скуку и раздражение.

Что касается Хелен, то ей казалось теперь, что до Клиффорда жизнь ее проходила как бы в тени. А теперь… совсем другое дело — теперь! Все дни ее были напоены солнцем; солнце бросало свой жаркий свет даже на ночные часы. Глаза ее сияли; цвет лица менялся от ярких вспышек радости до нежного оттенка легкой грусти; она встряхивала головой, и каштановые кудри ее рассыпались по плечам будто от избытка жизненной силы.

Она ходила в свой крошечный магазинчик от Сотсби иногда, время от времени, поскольку оплачивалась эта работа в зависимости от объема реставрированных изделий, и возвращалась всегда не к себе, в маленькую квартирку, снимаемую на двоих с подругой, а к Клиффорду, в его дом и в его постель. Платили за работу ей мало, но работа устраивала ее. Она пела, когда работала; она реставрировала, а проще говоря, склеивала, кусочки глиняной посуды раннего периода (большинство реставраторов предпочитают острые грани и четкие цвета керамики, Хелен же нравились уклончивые, забавные, неровные формы и тающие, хлопьевидные мягкие краски ранних гончарных изделий).

Хелен забыла друзей и поклонников; она предоставила подруге платить за квартиру и отвечать на все расспросы. Ей больше не хотелось думать ни о деньгах, ни о своей репутации, ни о верности друзьям и подругам. В самом деле: она была влюблена, Клиффорд был влюблен в нее; Клиффорд был богат, Клиффорд мог защитить ее от всех на свете. Надоело. Надоел вечный гнев отца, вечное нытье и понурость матери; надоела работа, хотя ее работодатели лишь удивленно поднимали брови, подсчитывая количество часов, подлежащих оплате, и стоимость рабочего места. Клиффорд был для нее и семьей, и друзьями, и всем, в чем она нуждалась: он был крышей над ее головой, одеждой, защищающей ей спину, и солнцем на ее небосклоне.

Но любовь не в силах дать нам все, не так ли? Иногда я наблюдаю, что иные люди используют любовь как ранозаживляющее средство. Истинное излечение должно прийти к нам изнутри нас самих: нужно медленно, но верно постигать свою душу; нужно сжимать зубы, чтобы нести через годы бремя усталости, замотанности и раздражения; нужно улыбаться начальству и просто знакомым; нужно платить налоги и долги; и не показывать своей боли и неудовлетворенности; растить детей и верить, что им уж точно будет лучше… Но Хелен не нуждалась во всем этом, читатель. Она была молода, она была красива, она чувствовала себя в этой жизни, как рыба в воде. Она знала все это. Она позволила любви унести себя в облака и поглотить все ее существо. Она могла лишь поднять к небу свои прекрасные белые руки и проговорить: «Я не могу ничего поделать! Это сильнее меня!»